— Итак, сейчас мы голосуем за кандидата Ашрафуллу Фавзали. Пожалуйста, поднимите свои таблички.
Перед каждым парламентарием лежали две таблички: зеленая — голос «за», красная — голос «против». Это было первое голосование парламента, и Бадрия заметно волновалась.
— Ты собираешься голосовать за него? — наклонившись, шепнула я.
— Ш-ш-ш! — зашипела она на меня.
Сидящие в зале дружно подняли таблички. Бадрия потянулась к зеленой, однако, словно не до конца уверенная в своем выборе, лишь немного приподняла ее над столом. При этом она напряженно смотрела куда-то в зал. Я проследила за ее взглядом. Бадрия смотрела на человека, сидевшего несколькими рядами ниже нас. С нашего места мы видели его в профиль. Это был крупный мужчина, с окладистой бородой и грубыми чертами лица. Тюрбан, которым была обмотана его голова, напоминал толстую серую змею. Мужчина сжимал в руке зеленую табличку.
Я видела, как он повернул голову, убедился, что Бадрия смотрит на него, и едва заметно кивнул. Зеленая табличка Бадрии уверенно пошла вверх. Я была потрясена.
— Бадрия, что ты делаешь? Кто этот человек?
— Заткнись! Заполняй свои анкеты, или чем ты там занимаешься.
Я скрестила руки на груд и, откинулась на спинку стула и стала наблюдать. Дальше все шло по тому же сценарию: председатель объявлял очередную кандидатуру на пост в правительстве, Бадрия дожидалась, пока мужчина в сером тюрбане поднимет табличку, и только затем поднимала свою, того же цвета. Зеленая, зеленая, красная, зеленая, красная, красная. И каждый раз мужчина косился в нашу сторону. Видя, как послушно голосует Бадрия, он одобрительно и вместе с тем насмешливо кривил уголок рта.
Суфия и Хамида тоже то и дело посматривали в нашу сторону. Но с недоумением. Хамида что-то шепнула на ухо Суфие, та лишь пожала плечами.
Объявили следующую кандидатуру. Каюми. Я видела, как Хамида и Суфия покачивают головой, словно не веря, что его кандидатура вообще выставлена на голосование. По залу пронесся сдержанный ропот. Каюми — одна из самых одиозных фигур в Кабуле. Многие реагировали на это имя точно так же, как Хамида и Суфия.
— Пожалуйста, голосуем, — подбодрил председатель, — поднимите ваши таблички. Повыше, чтобы мы могли посчитать.
Мужчина в тюрбане поднял табличку — зеленую.
Я в упор глядела на Бадрию. Она, без сомнений, чувствовала мой взгляд, но старательно делала вид, что ничего не замечает. Хамида и Суфия подняли красные таблички. Женщины в их ряду и в двух соседних тоже. Были в зале и зеленые «островки» — там, где сидели парламентарии, как две капли воды похожие на моего мужа.
По мере того как зеленых табличек становилось все больше, шум в зале нарастал. Бадрия уставилась взглядом в пространство и взяла в руки табличку.
Зеленая.
— Бадрия! — не выдержала я. — Что ты делаешь? Ты же знаешь, что это за человек. Почему ты голосуешь за него?
— Рахима, пожалуйста, заткнись!
— Но Хамида же рассказывала, как он…
— Если ты сейчас же не закроешь рот, можешь убираться отсюда! — прошипела Бадрия. — Я справлюсь и без тебя. Уходи!
Я осеклась на полуслове. Мне некуда было идти. И я осталась сидеть рядом с Бадрией. Внутри у меня все кипело от гнева, хотя я и понимала, почему она так поступает, и знала, что, в общем-то, не имею права обвинять ее в трусости. Возможно, на месте Бадрии я поступила бы так же. Меня удивляло другое — оказывается, власть моего мужа простирается так далеко: до Кабула, до самого сердца страны, до правительства и парламента.
Хамида сидела, поджав губы, и больше не смотрела в нашу сторону.
Возможно, если бы я была депутатом, я не вела бы себя как Бадрия. Может быть, я стала бы похожа на Хамиду. Или Суфию. Или даже Замаруд.
Или нет? Ведь потом пришлось бы вернуться домой к Абдулу Халику. Что стало бы со мной, осмелься я не выполнить его указаний? Да еще в таком важном деле.
Заседание окончилось. Бадрия быстро поднялась, схватила свою сумку и стала пробираться вдоль ряда к выходу, даже не удосужившись взглянуть, иду я за ней или нет.
С Хамидой и Суфией мы столкнулись неподалеку от выхода, пока стояли в очереди к пропускному пункту. Ни улыбки, ни даже вежливого кивка головой. Неудивительно — обе женщины были до глубины души разочарованы поступком Бадрии. При этом они, как и я, понимали, что Бадрия не сама принимает решения, ею руководят люди, которые находятся за стенами парламента. Это была еще одна проблема, и сама Бадрия была частью ее.
— Я рада, что этот день наконец закончился, — устало, без всякой интонации сказала Суфия.
— Я тоже, — сдержанно откликнулась Бадрия.
— Интересный был день, — пробормотала Хамида, поправляя платок на голове.
Слушая эти короткие фразы, я с трудом сдерживалась, чтобы не закричать. Мне хотелось сказать, что я не участвую в той игре, которую ведет Бадрия. И что, будь моя воля, сама я голосовала бы против Каюми. Хотя в глубине души понимала, что, скорее всего, меня принудили бы голосовать «за». Проведя почти две недели в парламенте, я поняла, что жизнь в Кабуле не сильно отличается от жизни в нашей деревне, и многие принятые нами решения отнюдь не были нашими собственными. Нас аккуратно и настойчиво подводили к тому или иному выбору. Откровенно говоря, я сомневалась, были ли остальные парламентарии так уж независимы в сегодняшнем голосовании.
Усевшись в машину, я откинулась на спинку сиденья и, прикрыв глаза, стала думать о Джахангире. Что он сейчас делает? Скорее всего, Джамиля накормила его обедом и уложила спать. Какое счастье, что именно она присматривает за сыном и что я могу на нее положиться.
Бадрия забралась в джип через противоположную дверь. Чуть подавшись в мою сторону, она с размаху залепила мне такую пощечину, что я, отшатнувшись, едва не выбила затылком оконное стекло.
— Рахима, если ты еще раз посмеешь открыть свой поганый рот и задавать мне вопросы, клянусь, я сообщу Абдулу Халику, что ты ведешь себя как блудливая собака! Запомни хорошенько. Больше повторять не буду.
Сидевший за рулем Маруф посматривал на нас в зеркало заднего вида. Я заметила ухмылку на его лице. Охранник явно забавлялся и, похоже, ждал продолжения потасовки. Но я не намеревалась развлекать наших телохранителей. Отвернувшись, я всю дорогу молча смотрела в окно. Щека горела, как будто к ней приложили раскаленный утюг.
На следующее утро мы явились в парламент с опозданием, потому что Бадрия проспала. Я с ней не разговаривала, лишь односложно отвечала на вопросы, если она их задавала. Сидя рядом с Бадрией на заседании, я заполняла формы, которые нам выдали в секретариате, — опрос какой-то иностранной социологической службы, желавшей улучшить работу парламента. К счастью, в тот день не было голосований, только дискуссии, которые нагоняли на Бадрию сон, но она мужественно держалась, делая вид, что с интересом слушает ораторов. Затем наступил перерыв. Мы спустились в кафетерий. Поставив на поднос тарелки с едой, я окинула взглядом сидящих за столиками людей, отыскала Суфию и Хамиду и направилась к ним. Бадрия неохотно побрела за мной.
— Добрый день. Как дела? — Обе смотрели на нас без прежней теплоты. Вчерашний день многое изменил в их отношении к нам обеим.
— Спасибо, хорошо. А вы? — жизнерадостным тоном спросила Бадрия. Однако ее натужная любезность не нашла отклика у собеседниц.
— Все еще удивлены. Мы надеялись, что нам удастся заблокировать гораздо больше нежелательных кандидатур, однако, видимо, это их насиб — быть избранными.
Насиб? Неужели Суфия действительно верит в это? Тогда почему взялась агитировать женщин? Почему надеялась, что удастся не пропустить этих людей в правительство?
— Вполне возможно, — согласилась Бадрия.
Я пыталась придумать какую-нибудь фразу, чтобы дать понять Суфие и Хамиде, что я на их стороне, и при этом не разозлить Бадрию: я хорошо помнила ее вчерашние угрозы.
— Порой некоторые люди преподносят сюрпризы, — добавила Суфия. — Как знать, вдруг все еще может обернуться к лучшему.
— Да, я оптимист, — с готовностью откликнулась я, — иногда мы не видим того, что скрывается за внешностью.
Конечно же, у меня не было ни малейших оснований считать, что подонок Каюми ни с того ни с сего вдруг превратится в честного человека. Слова о моем «оптимизме» были лишь попыткой выглядеть естественно и наладить отношения с этими женщинами, которые мне очень нравились. Они выглядели свободными, счастливыми и независимыми. Я чувствовала себя такой, лишь когда была «мальчиком».
— Мы собираемся после заседания в Учебный центр, — сказала Суфия. — Не хотите к нам присоединиться?
— Спасибо, я не могу, — быстро ответила Бадрия. — Иду навестить тетю. Два года ее не видела.
Я не смогла совладать со своей физиономией и с удивлением уставилась на Бадрию. Тетю? Перехватив мой взгляд, Бадрия пояснила:
— Моя тетя живет в Кабуле, на той стороне реки. Она уже в годах, часто болеет. Каждый раз зовет меня в гости, раз уж я теперь стала бывать в столице, ну, вы понимаете…
— А, ну что же, раз вы заняты сегодня, пойдем в другой раз, — развела руками Суфия.
Бадрия как будто вздрогнула и напряглась.
— Заняты? О нет-нет, я иду одна. Это же моя тетя. — Она говорила так, словно пыталась убедить меня не ходить вместе с ней к тете. Все это выглядело более чем странно. — Да к тому же Рахима-джан сказала, что не хочет идти.
Обе женщины посмотрели на меня выжидающе.
— Я передумала, Бадрия. Ты столько рассказывала о тете, она такая милая женщина. Я решила, что все же мне стоит познакомиться с ней.
Глаза Бадрии расширились.
— Серьезно? Ты действительно хочешь пойти со мной? — Во взгляде Бадрии совершенно ясно читался ответ, который мне следовало дать.
— Нет. Ты знаешь, пожалуй, все же не пойду. Наверняка вам с тетей захочется побыть вдвоем. А я пока загляну в Учебный центр. Интересно посмотреть, какие программы там предлагают.
Глаза Хамиды заблестели. Казалось, она увидела меня в новом свете.
— Замечательно! Так и сделаем. Тогда встретимся в фойе после окончания заседания, договорились?
Я кивнула. Мне удалась добиться своего, оставив Бадрию в полной уверенности, что победа осталась за ней.
Заседание окончилось. И мы с Бадрией разошлись в разные стороны. Оба наших охранника уехали вместе с ней. Неожиданно я осталась без присмотра, причем не только со стороны телохранителей мужа, но даже без вечно шикающей на меня Бадрии. Прежде чем отправиться в Учебный центр, мы с Хамидой и Суфией зашли перекусить в кафетерии.
— У них постоянно проходят занятия, это как в школе? — спросила я у Хамиды. Волнение и радость все больше охватывали меня — я снова возвращалась к учебе, пусть и ненадолго.
— Не совсем, но похоже. В Центре работают разные преподаватели, ты можешь ходить на тот курс, который тебя интересует. Слышала, как Суфия говорит по-английски? Она делает большие успехи. Hello, how are you?[57] — старательно имитируя английский акцент, произнесла Хамида.
Я понятия не имела, что она сказала, но сам факт, что Суфия и Хамида изучают иностранный язык, поразил меня до глубины души. Но даже больше, чем изучение английского, меня интересовали компьютеры. Я видела один в парламентской библиотеке и загорелась мечтой научиться работать на такой чудо-машине. Библиотека находилась в небольшой комнате в цокольном этаже. Вдоль стены стояли всего три полупустых стеллажа. Но женщина-библиотекарь была полна решимости собрать достойную коллекцию книг по истории, экономике, юриспруденции и прочим наукам, необходимым для парламентариев. Пробегая пальцами по корешкам книг, я думала, как же многому нужно научиться, чтобы по-настоящему работать в парламенте и правительстве.
Мы пришли в небольшое здание, расположенное неподалеку от здания парламента. Видно было, что оно совсем новое, недавно построенное. На дверях висела табличка, написанная на двух языках — английском и дари: «Учебный центр. Только для женщин».
— Этот Центр действительно только для женщин? — спросила я. — Мужчины сюда не могут зайти?
— Абсолютно исключено. Это как хаммам, — засмеялась Хамида. — Слава Аллаху, наконец хоть кто-то всерьез воспринял наше участие в работе парламента. Международные организации прислали сюда преподавателей и компьютеры. Специально для нас! Учителя, техника — все в нашем распоряжении. Только приходи и учись.
— И много женщин-парламентариев пришли учиться?
— Увы, очень немного, — вздохнула Хамида. — Зато очень многие сидят в парламенте и не понимают, зачем они там собрались, что от них требуется. Я и сама точно так же сначала ничего не понимала, а потом — это уже вторая моя сессия в парламенте — стала осознавать, как многому нам еще нужно научиться, чтобы парламентские институты заработали должным образом. А пока что мы как дети — только начинаем ходить, вернее — ползать на четвереньках.
Джахангир! Я вспомнила, как мой сын начал ползать на четвереньках, быстро-быстро перебирая руками и забавно хлопая ладошками по полу. Я соскучилась по нему.
По выражению моего лица Суфия без труда догадалась, о чем я думаю.
— У тебя есть дети?
— Сын.
— Давно ты замужем?
— Почти три года.
— Хм… А сколько же тебе было лет, когда ты вышла замуж?
— Тринадцать.
— М-м-м… Твой муж, вероятно, намного старше? Ну, судя по возрасту Бадрии, — заметила Хамида, останавливаясь перед входом в Центр.
Я молча кивнула и вдруг сообразила, что, хотя обе женщины и стараются не подавать виду, их разбирает любопытство.
— Твой муж… Чем он занимается?
На миг я лишилась дара речи: как ответить, если и сама толком не знаю?
— Понятия не имею, — пробормотала я, заливаясь краской.
— Не знаешь, чем занимается муж? — в один голос воскликнули они. — Как так?
— Ну, я у него никогда не спрашивала.
— Не спрашивала? Но ведь ты живешь с ним под одной крышей.
Их расспросы не были такими уж безобидными, как могло показаться на первый взгляд. Скорее всего, после странного голосования Бадрии женщины пытались понять, что за ним стоит.
— У него есть земля. И еще он обеспечивает безопасность иностранных компаний, которые хотят что-то строить в нашей провинции. Я не в курсе подробностей. Он старается не посвящать нас в свои дела.
— Понятно, — протянула Суфия с таким видом, словно я только что разом ответила на все их вопросы.
— А Бадрия обсуждала с тобой кандидатов? Или говорила, за кого собирается голосовать? — небрежным тоном спросила Хамида.
— Нет. — Я потянулась к ручке двери, ведущей в Учебный центр. Этому разговору нужно было немедленно положить конец. — Мы не обсуждаем парламентские дела, я здесь лишь для того, чтобы помочь ей с бумажной работой или прочесть документ, когда нужно.
— Она не умеет читать?
Мне нравились эти женщины, с первой же минуты нашего знакомства они были мне симпатичны, но сейчас у меня возникло чувство тревоги.
— Пожалуйста, пойдем внутрь. Мне не терпится посмотреть, что там и как.
Мы вошли в комнату, где женщина работала за компьютером. Ее пальцы буквально порхали над клавиатурой. Увидев нас — первых посетителей Центра за последние пять дней, — женщина расплылась в теплой улыбке. Выйдя из-за стола, она подошла к нам, все так же улыбаясь. Суфия, чувствуя себя достаточно уверенной в английском, поздоровалась с ней — это была американка, преподававшая в Центре, — и вежливо поинтересовалась, как дела и как поживают ее близкие.
— Почему здесь больше нет посетителей? — шепотом спросила я Хамиду, пока Суфия обменивалась любезностями с женщиной.
— Нашим депутатам это не интересно. Они приходят, отсиживают положенные часы на заседаниях и уходят домой. Никто не хочет учиться. Считают, что и так знают, что нужно делать парламентарию, хотя никогда раньше этим не занимались. Всезнайки! — горько усмехнулась Хамида.
Меня представили американке, миссис Франклин, и объяснили, что я помощник депутата. Миссис Франклин, казалось, была счастлива, что я пришла к ней учиться. Ей было немного за тридцать. Я смотрела на ее светло-каштановые волосы, выбившиеся из-под платка, на мягкую улыбку и светящиеся радостью глаза и думала, что она выглядит такой жизнерадостной, словно ей никогда не приходилось печалиться и страдать.
— Ас-салам алейкум, Рахима-джан, — поздоровалась миссис Франклин. У нее был такой чудовищный акцент, что я не сдержалась и захихикала.
Бросив взгляд на Хамиду, я поняла, что моя реакция ей понятна.
— У миссис Франклин прекрасный дари, не так ли? — рассмеялась Хамида. — Итак, дорогая учительница, чем мы займемся сегодня?
Следующие два часа миссис Франклин терпеливо учила нас основам работы на компьютере. Мы начали с самых простых вещей: как пользоваться мышью, как двигать стрелку курсора. Меня переполнял восторг, мне нравилось все, что я делала. Такой радости я не испытывала с тех пор, как была бача-пош.
От одной мысли, что скоро я буду свободно работать за компьютером и, в точности как миссис Франклин, щелкать клавишами клавиатуры, у меня просто захватывало дух.
За окном быстро темнело, настало время идти домой. Суфия обещала Бадрие, что доставит меня на машине, с выделенными ей как депутату охранником и водителем, прямо в отель. Перед уходом я поблагодарила миссис Франклин и крепко обняла ее. Она смеялась, обнимая меня в ответ. Голубые глаза американки светились радостью.
— Я хочу снова и снова приходить к вам учиться! Мне очень понравилось. Спасибо!
Ах, если бы наш день и закончился на этой сентиментальной ноте!
Когда мы уже стояли на пороге, снаружи, на улице, прогремел взрыв. Мы отскочили в дальний угол комнаты, подальше от окна.
— Где это? — спросила Хамида.
Мы все тревожно переглянулись.
— Судя по звуку, недалеко, — сказала Суфия, — но на ракету не похоже.
Мы были людьми войны. Мы, но не миссис Франклин. Она побелела как полотно и вся дрожала. Хамида обняла за плечи нашу учительницу, пытаясь успокоить ее. Суфия стиснула мою руку. Мы подождали. Взрывов больше не было. Суфия потянула меня за собой, и мы вышли на улицу. К нам бежали водитель и охранник Суфии.
— Что случилось? — спросила Суфия.
— Взрыв прямо возле здания парламента. Похоже на бомбу. Оставайтесь пока здесь. Мы разузнаем, в чем дело, и вернемся.
В этот момент мы заметили водителя Хамиды. Он торопливо шагал в нашу сторону, что-то сердито бормоча себе под нос.
Все мы разом устремились к нему.
— Что произошло?
— Взорвана машина. В двух кварталах отсюда. Похоже, они пытались убить Замаруд.
Все внутри у меня оборвалось. К горлу подступила тошнота.
— Замаруд! — воскликнула Хамида. — Ну еще бы, после того, что она высказала им всем прямо в лицо… Она жива?
— Не знаю. Одни говорят, что нет. Другие — что ее успели прикрыть охранники. Сам я не видел. Давайте садитесь в машину, нам лучше поскорее убраться отсюда, — хмуро добавил водитель.