Жемчужина, сломавшая свою раковину

Глава 45 РАХИМА

Когда Абдул Халик услышал о взрыве, он велел Маруфу и Хасану забрать нас и возвращаться в деревню. Покушение на Замаруд напугало меня. Бадрия была в ужасе. Мы не выходили из нашей комнаты в отеле, боясь, что и другие женщины-парламентарии могут стать мишенью. Все сведения поступали к нам от наших охранников и служащих отеля.

Сведения были самые противоречивые. Замаруд мертва. Замаруд жива, но потеряла ногу. Замаруд осталась невредима, но трое детей, оказавшихся в момент взрыва рядом с ее машиной, убиты. Это дело рук Талибана. Полевых командиров. Американцев.

Я не знала, чему верить. Бадрия верила каждой новой истории, пока на смену ей не приходила новая. Голова у меня шла кругом. Я подолгу молилась о Замаруд.

Когда наши охранники пришли и сообщили, что машина готова и мы можем ехать домой, я вздохнула с облегчением и обрадовалась, что скоро увижу сына. Я соскучилась по Джахангиру, мне хотелось поскорее обнять его. Открыв сумку, я убедилась, что ручка и несколько листов бумаги, которые дала мне миссис Франклин, на месте. Представив, с каким удовольствием Джахангир будет царапать на них свои каракули, я расплылась в улыбке.

Едва переступив порог дома, я прямиком направилась на половину Джамили. Услышав мой голос, Джахангир бросил рассыпанные по полу камушки, из которых он пытался сложить пирамидку, вскочил и заспешил мне навстречу, неловко переваливаясь на нетвердых пока еще ножках. Глаза мальчика сияли.

— Ма-фа, ма-фа… — Мое сердце растаяло. — Ма-фа.

Джахангир сразу же попытался вовлечь меня в игру с камушками. Я и сама все еще была недалека от того времени, когда игра в марблс казалась мне самым захватывающим занятием. Но Абдул Халик ждал к обеду каких-то важных гостей. Уже забили десяток кур, и мне велено было ощипать их.

— Прости меня, малыш, — я обняла сына, — позже обязательно поиграем, а сейчас мне надо заняться делами.

В глубине души я надеялась, что моя работа в Кабуле каким-то образом повлияет на отношение ко мне дома. Однако Гулалай-биби постаралась, чтобы мои надежды рассеялись как дым.

— Кабул остался там, где был, а ты снова здесь, — заявила она, как только увидела меня. — И помни, кто следит за порядком в этом доме. Тут тебе не заседания парламента. И голосований у нас тоже нет. Ид и умойся. У тебя неопрятный вид. Какой позор!

Я вздохнула и побрела выполнять указание, пока старуха не распалила саму себя гневными речами и не начала размахивать клюкой.

Кроме того, после возвращения из Кабула я старалась не попадаться на глаза Абдулу Халику. Помня, как он отреагировал на мою неосторожную просьбу разрешить мне взять с собой сына, я не имела ни малейшего желания встречаться с ним вновь. Да и общая атмосфера в доме, которая и так никогда не была жизнерадостной, сейчас стала особенно мрачной, в воздухе чувствовалась странная напряженность. Я не могла понять, в чем дело. И даже Джамиля, хотя и оставалась со мной, как и прежде, ласковой и приветливой, как будто что-то скрывала. На мои вопросы она отвечала шуткой и старалась побыстрее сменить тему. Что касается Шахназ, то к ней обращаться было и вовсе бесполезно: она реагировала либо откровенной грубостью, либо презрительным фырканьем.

Через старшего сына Джамили я передала тете Шаиме записку, в которой сообщила, что мы вернулась из Кабула. Мне не терпелось рассказать тете о поездке. Теперь настал мой черед делиться с ней историями. Прежде всего о Замаруд и о взрыве, а еще о Хамиде и Суфие и о том, как и чему учила меня миссис Франклин в Учебном центре для женщин. Но прошла неделя, затем еще одна, а тетя Шаима так и не появилась. Меня охватила тревога, я терялась в догадках, что могло приключиться с тетей.

За две недели, проведенные в Кабуле, я успела почувствовать почти забытый вкус свободы и, оказавшись вновь запертой в четырех стенах, особенно ярко ощутила разницу. Независимость, даже намек на нее заставлял все мое существо тосковать по столице. К тому же я так и не узнала, что случилось с Замаруд.

Мы с Бадрией ждали решения Абдула Халика — позволит ли он нам поехать в Кабул на очередную сессию парламента. Но Бадрие Абдул Халик пока ничего не говорил, а меня и подавно не посвящал в такие дела — во всем, что не касалось спальни, он обращался со мной скорее как с дочерью, чем с женой.

В конце концов Бадрия решилась подойти к Гулалай-биби и спросить, не знает ли она, случайно, о планах сына насчет нашей дальнейшей работы в парламенте. Прислонившись к косяку двери и скрестив на груди руки, Гулалай-биби начала что-то рассказывать Бадрие вполголоса, но, увидев меня в коридоре неподалеку от них, замолчала на полуслове. Обе смущенно переглянулись.

— Давай-ка отправляйся чистить ковры в гостиной, — скомандовала свекровь, — и хотя бы раз постарайся сделать это как следует! Я не хочу, чтобы комната выглядела запущенной.

Я двинулась дальше по коридору, но, не дойдя до гостиной, застыла на повороте и вся превратилась в слух.

— Когда это случилось? — спросила Бадрия.

— Как только вы уехали. Он знаком с ее братом. Я-то вообще никогда не понимала, зачем ему понадобилась Рахима. Зачем было тащить эту бродягу к нам в дом?

— Согласна. Я тоже не понимала, как можно брать в жены бача-пош. Но почему вдруг он решил избавиться от нее?

— Думаю, он понял, что это была ошибка. И хочет ее исправить.

— Но почему просто не взять еще одну жену?

— Потому что он живет по хадису![58] Он уважаемый человек в нашей провинции и подает пример людям, следуя словам Пророка. А Пророк говорит, что мужчина не должен брать больше четырех жен.

У меня пересохло во рту. Что задумал Абдул Халик?

— Да благословит его Аллах! Какое счастье, что он ведет себя, как подобает верному мусульманину.

Гулалай-биби довольно хмыкнула, одобряя похвалу в адрес сына.

— Только смотри не проговорись Рахиме. Она и так необузданная, как дикий осел. Не хватало еще, чтобы ее сумасшедшая тетка заявилась сюда и устроила скандал.

— Конечно, ни слова не скажу. Только она сама скоро все узнает…

В коридоре появилась стайка ребятишек. Они бежали на улицу. Топот их ног заглушил мои шаги, и я быстро прошмыгнула в гостиную и взялась за уборку.

Джамиля — единственный человек в доме, с кем я могла поговорить. Надо выяснить, действительно ли Абдул Халик задумал избавиться от меня. И каким образом.

— Что? Где ты это услышала? — Глаза Джамили превратились в две узкие щелочки.

Я пересказала ей подслушанный разговор. Она слушала очень внимательно.

— Я знаю не больше твоего, — вздохнула Джамиля, когда я закончила рассказ. — Бадрия — любимица Гулалай-биби, а с нами свекровь секретами не делится. Но если он на самом деле задумал такое — это большая беда. Да поможет нам всем Аллах.

— Джамиля, он хочет избавиться от меня. Он действительно может это сделать?

— Да, он может… — начала Джамиля, но на полуслове замялась и после короткой паузы добавила: — Рахима-джан, я не знаю. Правда не знаю.

Мы оставили пугающие слова несказанными.

Я столько раз молилась, чтобы муж отослал меня обратно к родителям, но теперь это означало бы разлуку с сыном. А еще Джамиля рассказала однажды о молодой женщине, которую муж под каким-то предлогом вернул отцу, но семья отказалась принять ее обратно. Женщина исчезла, и никто не знает, что с ней случилось.

После нашего возвращения из Кабула прошел месяц. Однажды я сидела у себя в комнате и штопала платье — то самое синее домашнее платье, в котором Бадрия запретила мне ходить на заседания парламента. Позже, увидев, как одеваются женщины-парламентарии, я поняла почему. Но поскольку вероятность, что у меня появится материал на новое платье, была близка к нулю, я в очередной раз взялась чинить старое.

— Ма-фа, — позвал меня Джахангир, я вскинула глаза и увидела, что позади сына почти такой же неуверенной походкой, как у него, ковыляет тетя Шаима.

Я удивилась: обычно тетя не заходила в эту часть дома, предпочитая дожидаться меня во дворе.

— Тетя Шаима! Тетя Шаима! — Я бросилась к ней, обняла ее и крепко-крепко прижала к себе. — Ты пришла! Наконец! Я так волновалась!

Тетя оперлась рукой о косяк и слегка наклонилась вперед, чтобы выровнять дыхание. Я слышала, как воздух со свистом вырывается из ее легких.

— Будь проклят Абдул Халик, построивший свой особняк так далеко от деревни, — между вдохами и выдохами успела произнести тетя Шаима.

Я быстро глянула поверх ее плеча — нет ли кого в коридоре, кто мог бы услышать, как тетя проклинает моего мужа.

— Прости, тетя Шаима, мне очень жаль, что ты вынуждена проделывать такой путь, чтобы повидать меня. Если бы только я сама могла навещать тебя…

— Э-э-э, не говори глупостей. Я буду ходить, пока меня ноги носят. А теперь давай садись и рассказывай о поездке в Кабул. И с какой стати вы вернулись так быстро?

Я рассказала тете обо всем, что мне удалось увидеть в Кабуле: и об отеле, и о парламенте, и об Учебном центре. И конечно же, о Замаруд, а также о взрыве, ставшем причиной нашего поспешного отъезда из столицы.

— Да-да, я слышала об этом по радио. Подонки!

— Кто это сделал? Что говорят?

— Разве это имеет значение? Кто подложил бомбу, неизвестно. Но мы все понимаем, почему ее подложили. Еще бы, женщина — и вдруг говорит им прямо в лицо всю правду о них. Кто же захочет такое слушать?

— Она жива?

— Сказали, что бомба взорвалась возле ее машины, убит один из телохранителей. Но сама Замаруд не пострадала.

— Она собирается дальше выступать в парламенте? — спросила я.

— Да, больше всего на свете она хочет продолжить работу.

Я не сомневалась. Замаруд не из тех, кого легко запугать. Хотела бы я быть такой же смелой. Смелой и решительной.

«И должна быть такой», — подумала я. Да ведь я и была именно такой — когда была бача-пош. А теперь что? Я трясусь, как овечий хвост, боюсь мужа, свекрови и даже старших жен. Я изменилась. Куда подевалась моя уверенность? Что стало с моей отвагой? Это платье, которое на меня напялили, — словно путы, сковавшие бесшабашного парня, словно маска, скрывающая мое подлинное лицо.

Тетя Шаима без труда прочла мои мысли.

— Она рискует, — сказала она, — и, возможно, многие сочтут ее безумной, но она делает то, что считает нужным. И, могу поспорить, не жалеет об этом. Она и дальше будет поступать так же. Иногда нужно совершать смелые поступки, чтобы получить то, что хочешь. Или стать тем, кем хочешь.

Моя тетя была не похожа ни на кого из тех, кого я знала. Все вокруг считали, что Замаруд рехнулась. Выступать в парламенте с такими речами! Надо быть совсем сумасшедшей, чтобы лезть на рожон и нарочно оскорблять собравшихся там мужчин.

Затем я осторожно, старательно подбирая слова, рассказала тете Шаиме о том, что Абдул Халик хочет взять еще одну жену, и о том, какие, по словам Гулалай-биби, у него планы на мой счет.

Тетя Шаима ничего не сказала, но я видела, что новость встревожила ее.

— И как скоро он намерен жениться? Они не говорили? — хмуря кустистые брови, спросила тетя.

Я пожала плечами.

— Ох, Рахима! Это плохая новость.

Ее слова растревожили меня еще больше.

— Мы должны что-то предпринять. Но пока держи это при себе, ни с кем больше не обсуждай эту тему. Помни, в стене есть мыши, а у мышей — уши![59]

Я кивнула. И сморгнула набежавшие слезы. Я надеялась, что тетя скажет что-то вроде «Не обращай внимания на пустые сплетни». И убедит меня, что в этом доме, будучи женой Абдула Халика, я в безопасности.

— События в нашей жизни частенько разворачиваются совсем не так, как мы планируем. Уверена, тебе интересно узнать, что же стало дальше с бабушкой Шекибой. Итак, на чем мы остановились…

Я вполуха слушала историю, которую рассказывала мне тетя Шаима. Мысли снова и снова возвращались к разговору моей свекрови с Бадрией. Надо что-то предпринять. Почему от того, что теперь на мне платье, я словно бы и сама стала другой? Я перестала быть собой! Вот Замаруд — она участвует в парламентских выборах, борется за место депутата и получает его. Замаруд не чета Бадрие, она — настоящий депутат. И тот факт, что она женщина, ничуть не мешает ей смело бросаться в бой. Но почему же тогда я чувствую себя такой беспомощной?

Ах, если бы я только могла снова натянуть мою любимую одежду — джинсы, рубашку, футболку — и просто выйти за ворота дома и пойти, куда захочу! Возможно, Замаруд и не согласилась бы со мной, но для меня одежда имеет значение. Потому что я — бача-пош!

Платье, муж, свекровь… Как бы мне хотелось вышвырнуть все это из своей жизни!