Жемчужина, сломавшая свою раковину

Глава 38 ШЕКИБА

Когда Шекиба впервые попала во дворец, она едва осмеливалась взглянуть в глаза окружающим, даже женщинам, не говоря уж о мужчинах. Вступать в разговоры с людьми ей тоже было непросто. Слишком долго она жила, скрывая лицо под паранджой, и работала в домах, где ее либо не хотели видеть, либо не желали слышать. Шекиба хорошо запомнила, как впервые услышала слова приветствия, брошенные мимоходом одним из солдат дворцовой охраны. Тогда она едва не лишилась чувств. А встреча на дорожке парка с садовником, который взглянул ей в глаза, посеяла настоящую панику. Прошло несколько часов, прежде чем у Шекибы перестали дрожать руки.

Однако время шло, Шекиба становилась менее пугливой, к тому же мужская одежда придавала ей уверенности. Постепенно она привыкла к ежедневному общению со слугами, не только с теми, кто приходил в гарем, но и работавшими во дворце.

Так незаметно пролетел год. Теперь Шекиба свободно перемещалась по территории дворца, зная ее как свои пять пальцев. Она познакомилась со всеми обитательницами гарема, выяснив о каждой из них такие подробности, что иногда диву давалась. Она наблюдала, как растут, делают первые шаги, произносят первые слова их дети — дети эмира. Сам эмир, судя по отзывам людей, давно работающих во дворце, был хорошим правителем. Хабибулла строил по всей стране дороги, организовал школы, военную академию и другие учебные заведения.

Эмир часто покидал свою резиденцию, иногда отсутствуя по нескольку недель. Возвращаясь, Хабибулла часто привозил новых наложниц — как правило, совсем юных, едва начавших созревать девочек. Шекибе приходилось наблюдать, как первое время они мечутся, не находя себе места, как страдают и плачут, до тех пор пока, смирившись со своей судьбой, не втягиваются в жизнь гарема.

«У каждого в Арге своя роль».

Появление молодых наложниц заставляло тех, кто постарше, поджимать губы и задумываться о собственном будущем. Сакина злилась, саркастически хмыкала и давала новеньким насмешливые советы, а после целыми днями ходила мрачнее тучи, если эмир, увлекшись свежим приобретением, слишком долго обходил ее вниманием.

Беназир, с которой Шекиба познакомилась в свой первый рабочий день, благополучно родила девочку. Она назвала ее Межган и подвела младенцу глаза кохлем, как советовала Халима.

Фатиме последнее время нездоровилось. Бледная и слабая, она почти не выходила из своей комнаты. Сыну Фатимы едва минул год, за мальчиком в основном присматривала Халима, поскольку у матери не хватало сил даже накормить его. Что за болезнь приключилась с несчастной Фатимой, никто не знал. Ее навещала доктор, англичанка миссис Браун. Врачей-женщин в Кабуле не имелось, а о визите в гарем мужчины, пусть и врача, не могло быть и речи. Английского доктора привезли из-за границы, она была человеком добрым, но прямолинейным, так что подопечным миссис Браун — или, как они звали ее, Браун-ханум — на сантименты рассчитывать не приходилось. Хабибуллу англичанка устраивала своим профессионализмом и скромным поведением. Она жила во дворце, лишь изредка уезжала к себе на родину. Осматривая Фатиму, миссис Браун прикладывала стетоскоп к груди и спине больной, давила руками на живот, тяжело вздыхала, хмурилась и задумчиво терла подбородок.

И все же, несмотря на периодически вспыхивающие склоки, жизнь гарема напоминала жизнь большой семьи. Старшие женщины вели себя по отношению к младшим, словно матери, а юные наложницы зачастую чувствовали себя как сестры, у которых есть одна игрушка на всех и из-за которой они иногда ссорятся.

Хабибулла являлся в любое время — иногда днем, иногда глубокой ночью. Он приходил тихо, особо не афишируя своих визитов, однако и не делая из них тайны. В отличие от другого мужчины, который продолжал тайком наведываться в гарем эмира.

Визиты незнакомца стали более редкими, настолько редкими, что смотрительницы даже начали думать, что его увлечение одной из обитательниц гарема, кто бы она ни была, постепенно сошло на нет и теперь они могут вздохнуть с облегчением. Однако стоило им немного успокоиться, как дерзкий посетитель вновь появлялся в гареме. Он, должно быть, уже понял, что для смотрителей его визиты перестали быть тайной, а также сообразил, что у них просто не хватает духу выполнить свою работу и положить конец бесчинствам. И наглец продолжал нарушать священные границы владений эмира, откровенно предавая его, а после преспокойно возвращался под крышу дворца — в дом к своему ничего не подозревающему хозяину.

«Кто этот самоуверенный смельчак? — не раз задавалась вопросом Шекиба. — И почему он ведет себя столь дерзко?»

Аманулла время от времени тоже заходил в гарем. Он ласково смотрел на своих единокровных братьев и сестер, играющих во дворе, наклонялся к ним, чтобы погладить по щеке и потрепать по волосам, или ловким ударом подавал мальчишкам мяч, случайно откатившийся ему под ноги. Шекиба наблюдала за Амануллой, чувствуя, как учащенно бьется сердце, полное желания и сладкой надежды. Сын эмира неизменно приветствовал ее легким кивком головы и едва заметной улыбкой. Словно тайное рукопожатие — так казалось Шекибе.

«Конечно, я постарше самых юных обитательниц гарема, но мое время еще не ушло, я все еще в том возрасте, когда девушки выходят замуж. Надеюсь, слуги уже рассказали ему обо мне: как я помогаю садовнику пересаживать кусты, как с легкостью поднимаю большие подносы с едой, как играю с детьми и ношу их на руках. Мои руки проворны, а плечи крепки, я могла бы помериться силой с любым солдатом из дворцовой охраны. Обрати на меня внимание, Аманулла-джан. Уверена, я не разочарую такого мужчину, как ты».

Шекиба была не единственной, кто размышлял о насибе Амануллы.

Эмир Хабибулла тоже считал, что настало время подыскать невесту для сына. Недостатка в кандидатурах не было: дочери министров и ближайших советников — достойные девушки из хороших семей, выбирай любую. Однако, по словам самого Хабибуллы, которые Шекиба однажды подслушала, стоя на посту, он не мог заставить сына принять невесту, которую предложит отец, Аманулла должен выбрать сам.

— Он так не похож на своих братьев. Скорее уж из всех моих детей Аманулла больше всех похож на меня. И в то же время в некоторых вещах он совершенно иной. Иногда я думаю, как относился бы к Аманулле, не будь он моим сыном. Ведь его взгляды так отличаются от моих.

Шекиба чувствовала: время стремительно уходит. Вскоре Аманулле предстоит сделать выбор, а ее робкие попытки приблизиться к нему пока не увенчались успехом. Однако Шекиба продолжала настойчиво рассказывать всем и каждому историю о том, что все ее прабабушки, бабушки и тетки рожали исключительно мальчиков.

В то утро Шекиба вновь увидела сына эмира и его ближайшего друга и советника. Мужчины шагали через сад, возвращаясь с приема во дворце Дилькуша. Шекиба засунула руки в карманы шаровар и неспешной походкой двинулась навстречу Аманулле и Бараану-ага. Свобода, которую давала ей мужская одежда, стала привычной, и лишь в присутствии Амануллы Шекиба вспоминала, что под рубашкой у нее есть перетянутая корсетом грудь, а скрытые просторными шароварами бедра имеют изящные изгибы, характерные для женской фигуры. Близость Амануллы наполняла ее горячим желанием. И Шекиба надеялась, что он знает об этом.

Аманулла и Бараан-ага остановились возле скамейки. Советник осторожно сорвал с ветки головку красной розы, понюхал цветок и вставил его в нагрудный карман безрукавки. Шекиба продолжала двигаться вдоль кустов, делая вид, что проверяет, хорошо ли они подстрижены. Когда мужчины опустились на скамейку, высокие кусты закрыли им обзор. Теперь смотрительница гарема, подобравшись почти вплотную, могла беспрепятственно слушать, о чем они говорят.

— Итак, ты решил?

— Да, Бараан-ага, думаю, настало время обзавестись семьей. Хочу, чтобы рядом была женщина, способная мыслить, женщина, преданная Афганистану и любящая Кабул так же сильно, как я. Мой выбор сделан. Она обладает твердым характером, многие люди отвернулись от нее, но это не мешает ей ходить с гордо поднятой головой. Впервые увидев ее лицо, я подумал: вот та, кто сможет понять меня именно потому, что знает на собственном опыте, что такое быть непонятой.

Шекиба замерла.

«Ее лицо? Может ли он говорить о моем лице? Да, люди отвернулись от меня! Но я хожу с гордо поднятой головой. И конечно, я люблю Кабул и сделаю ради Афганистана все, что в моих силах!» Шекиба стояла, боясь шелохнуться, в ужасе от одной мысли, что ее присутствие может быть обнаружено.

Возможно, Бараан-ага рассказал сыну эмира о ней и даже упомянул сочиненную Шекибой историю о мальчиках, во множестве рождающихся в ее семье. Внезапно ее поразила мысль: может быть, они знают, что она сейчас слышит их разговор?

— А что скажет твой отец? Я имею в виду, насчет ее происхождения…

— Да, я понимаю. Но ведь именно благодаря отцу она оказалась во дворце, здесь я ее и увидел.

Шекиба ушам своим не верила. Все сходится: эмир привез ее во дворец, здесь она и познакомилась с Амануллой! Шекиба расправила плечи и вскинула подбородок — именно так подобает себя вести женщине, чьим домом стал королевский дворец.

— Сегодня снова поговорю с ним. Вчера уже поднял эту тему, но отец не поверил, что я говорю серьезно.

Бараан-ага тяжело вздохнул.

Само собой, Шекиба никого не посвящала в разговор, который подслушала, стоя за кустами в саду. Но Гафур и остальные девушки заметили внезапную перемену в ней. Первые пару дней они только пожимали плечами и обменивались недоуменными взглядами. Гафур приходилось по нескольку раз повторять приказы, прежде чем Шекиба, выйдя из забытья, реагировала на слова командира. Кабир и Казим тихонько посмеивались, видя, как она задумчиво смотрит в пространство, забывая о стоящей перед ней тарелке с едой, а после с удовольствием делили между собой ее нетронутую порцию. Тариг, в очередной раз попытавшаяся поведать Шекибе о своих мечтах и планах на будущее, поняла, что с таким же успехом могла бы беседовать с голубями в саду: Шекиба кивала головой, поддакивала и не слышала ни слова.

Прошло три дня. Шекиба заступила на ночное дежурство. Она стояла, прислонившись к стене дома, и, подняв глаза к звездному небу, размышляла, кто и как может подойти к ней и сообщить о предложении Амануллы. Интересно, где ее поселят — в одной из комнат дворца? И да, конечно, она снова отрастит волосы. И станет пользоваться косметикой, как это делают женщины в гареме. Та врачиха, англичанка, принесла им румяна и пудру и показала, как с помощью того и другого придать коже соблазнительную свежесть. Возможно, даже удастся немного сгладить шрамы на изуродованной левой части лица. «Жаль, что мама не дожила до этого дня», — подумала Шекиба.

Погрузившись в раздумья, она не сразу обратила внимание на торопливые шаги, раздавшиеся во внутреннем коридоре гарема. Затем дверь, ведущая во двор, приоткрылась. Шекиба вздрогнула, поняв, что ее одиночество нарушено. На пороге стояла Халима.

— Фатиме совсем плохо, — прошептала женщина. — Надо послать за доктором.

Болезнь Фатимы достигла критической точки. И насиб Шекибы в ту же ночь сделал новый крутой поворот.