Жемчужина, сломавшая свою раковину

Глава 17 ШЕКИБА

Эмир Хабибулла пришел к власти в 1901 году. Шекибе тогда было одиннадцать. Еще через два года разразилась эпидемия холеры, которая унесла ее братьев и сестру и выкосила половину их деревни. Вот, собственно, и все, что она знала об эмире. И уж тем более Шекиба, девушка из маленькой деревушки, понятия не имела ни о жизни при дворе, ни о том, что происходит в столице ее страны — в Кабуле.

Услышав, какой план придумали Азизулла и его брат, намереваясь сбыть ее с рук, Шекиба содрогнулась. Она не имела ни малейших оснований считать, что во дворце ей будет лучше, чем, к примеру, в доме у бабушки. Напротив, Шекиба была убеждена: чем богаче и могущественнее люди, тем больше зла они могут причинить ей.

Шекиба села на свою лежанку. Была глубокая ночь. Дом спал. Шекиба сидела, кусая губы, ее пальцы нащупали спрятанный под матрасом листок бумаги — договор на владение землей.

«Я должна попасть к малику. Это мой единственный шанс».

Шекиба не знала, когда именно эмир прибывает в их края, но понимала: визит, вероятно, не за горами. Так что терять ей было нечего. И у нее был план.

Шекиба поднялась с первыми лучами солнца, спрятала документ на груди и на цыпочках двинулась к выходу из дома. Азан звучал с минарета мечети, созывая жителей на молитву. Шекиба хорошо запомнила дорогу, по которой вел ее Азизулла. Если она доберется до центральной площади, там наверняка найдутся люди, которые укажут ей путь к дому малика.

Проходя мимо комнаты Азизуллы, Шекиба услышала громкий храп. К счастью, он редко просыпался на утреннюю молитву, говоря, что наверстает пропущенное в полдень. Все остальные члены семьи тоже крепко спали.

Шекиба накинула паранджу, быстро прошла через двор и, с трудом приоткрыв тяжелую створку ворот, осторожно выглянула на улицу. Она замерла, ожидая, что сейчас позади нее раздадутся шаги и грозный окрик хозяина. Но все было тихо. Шекиба прошептала короткую молитву, сделала глубокий вдох и, выйдя за ворота, зашагала по пыльной дороге.

Она шла быстро, глядя себе под ноги. Опасаясь вызвать подозрение случайных прохожих, Шекиба старалась не смотреть по сторонам, хотя ее так и подмывало оглянуться — нет ли позади погони? Но волновалась она напрасно: на дороге не было ни души. Одинокому же ишаку, пасшемуся на обочине, и вовсе было безразлично, кто там шагает в столь ранний час, — он даже голову не поднял при приближении Шекибы.

Шарифулла-ага — малик. Шекиба надеялась, что в деревне найдется человек, который сможет и, главное, захочет показать ей дорогу. Она тысячу раз мысленно прорепетировала свой разговор с маликом. «Интересно, — думала Шекиба, — как мама-джан отнеслась бы к моему плану?»

Солнце уже поднялось над горами, когда Шекиба вошла в деревню. Мимо нее прошла семья — мать с пятью детьми вышагивали позади главы семейства, возможно направляясь навестить кого-нибудь из родни. Они с удивлением уставились на Шекибу, но не сказали ни слова. Она вздохнула с облегчением, когда семья наконец скрылась из виду. Еще пару минут спустя двое мужчин вышли из ворот дома чуть впереди Шекибы. Она замедлила шаг, чтобы дать им возможность отойти подальше. Один из мужчин обернулся и, заметив Шекибу, показал на нее своему спутнику. Тот качнул головой и остановился, перебирая в пальцах бусины тасбиха.[30]

— Ханум, что ты тут делаешь?

Шекиба еще ниже опустила голову и замедлила шаг еще больше.

— Ханум, куда ты идешь одна? Кто ты?

Шекиба раздумывала, не спросить ли у этих людей, где находится дом малика. Однако застыла в нерешительности, опасаясь приближаться к ним.

— Ханум, это нехорошо, — укоризненно сказал мужчина с четками. — Кто бы ты ни была, нельзя тебе бродить по улицам в одиночку. Из какого ты дома?

Шекиба решилась заговорить.

— Я из дома Азизуллы-ага, — дрожащим голосом произнесла она.

— Азизуллы-ага? Но ты не Марджан-ханум. Кто ты?

— Марджан-ханум плохо себя чувствует. Меня послали за лекарством, — соврала Шекиба.

— За лекарством? Но это безумие, — пожал плечами второй мужчина. — Азизулла-ага — мой добрый друг, но я не понимаю, как ему пришло в голову отправить тебя одну.

— Да, безобразие, — нахмурился первый. — Следуй за нами, — после некоторого раздумья сказал он, — а с Азизуллой я потом обязательно поговорю.

Шекиба кивнула и двинулась вслед за мужчинами, метрах в пяти позади них. Ее охватила паника. Наверняка Марджан проснулась, обнаружила, что Шекибы нет дома, и, вполне возможно, сообщила об этом Азизулле. Интересно, он уже отправился на поиски? Хотя эти двое, кажется, поверили в ее историю. Тем хуже, они обязательно придут к Азизулле с вопросами. Если хозяин и так уже начал подумывать, как бы отделаться от работницы, перессорившейся со всей своей родней, трудно даже представить, что будет, когда выяснится, что Шекиба навлекла позор и на его дом.

Тем временем мужчины дошли до бакалейной лавки, владелец которой был еще и местным аптекарем. Тот, что беспрестанно перебирал четки, зашел внутрь, Шекиба — за ним.

— Салам, Фазизулла-джан, — сказал он.

— Уа-алейкум ас-салам, Мунир-джан. Как поживаешь?

«Ага, так, значит, Мунир. Вот кто сообщит о моем побеге Азизулле».

Мунир обменялся с хозяином лавки обычными любезностями, прежде чем заговорил о Шекибе.

— Азизулла послал эту девушку за лекарством для своей жены. Я нашел ее бродящей по улице. Совершенно одну. Представляешь? Нет, определенно Азизулла-джан лишился рассудка.

Фазизулла сокрушенно покачал головой:

— Вероятно, они там совсем сбились с ног, готовясь к приезду эмира. Хабибулла-хан прибывает через два дня.

«Через два дня?»

— Чем больна Марджан-ханум? — обратился аптекарь к Шекибе и сам принялся перечислять возможные симптомы болезни.

Шекиба молча кивала головой: «Да» — либо качала ею из стороны в сторону: «Нет». В результате она покинула лавку, сжимая в кулаке пузырек с травяным настоем. Фазизулла сделал пометку в книге, записав стоимость лекарства на счет Азизуллы.

«Азизулла убьет меня», — вдруг со всей ясностью поняла Шекиба. Она зашла слишком далеко.

Ну что же, раз так, теперь отступать нет смысла.

— Извини меня, сахиб, — обратилась Шекиба к своим провожатым, — мне еще нужно попасть к малику, отдать ему один документ.

— Что?! Какой документ?

— Мне не велено никому рассказывать.

Второй мужчина с ошарашенным видом уставился на Шекибу, затем перевел взгляд на своего спутника, крутившего четки:

— Папа-джан, это какое-то безумие!

— Да, полнейшее, — согласился отец.

Шекиба ждала затаив дыхание.

После недолгого замешательства они все же указали ей нужный дом. Как и надеялась Шекиба, здание находилось в двух шагах от центральной площади деревни. Вызвавшиеся проводить ее мужчины развернулись и ушли. Им надоело возиться со странной женщиной, в одиночестве разгуливающей по дорогам. В конце концов, какое им дело: Азизулла все это затеял, пусть сам и разбирается.

На стук в ворота вышел мальчик-подросток. Шекиба сказала, что хочет видеть малика-сахиба. Мальчишка окинул ее подозрительным взглядом, но побежал во внутренний двор и вскоре вернулся вместе с высоким седобородым человеком. Человек открыл створку ворот чуть шире и вопросительно посмотрел на Шекибу.

— Салам, малик-сахиб. Я пришла к вам по очень важному делу.

— Какому делу? Ты одна, с тобой никого нет?

— Нет, сахиб. У меня есть один документ, я хочу показать его вам.

— Кто ты? Где твой муж?

— У меня нет мужа.

— А отец? Кто твой отец? — Седобородый человек по-прежнему держал ворота полуоткрытыми, не имея ни малейшего желания пускать в свой дом незнакомку.

— Сахиб, пожалуйста, это бумаги моего отца. Его звали Исмаил Бардари.

— Исмаил? Исмаил Бардари?

— Да, сахиб.

— Ты его дочь? Та самая, у которой…

— Да, это я. Пожалуйста, сахиб, у меня есть договор на владение землей.

Последнюю фразу она произнесла на одном дыхании.

— Шекиба!

Услышав свое имя, девушка обернулась и увидела Азизуллу. Он размашисто шагал по улице, направляясь прямо к ней. Шекиба вновь повернулась к малику и заговорила скороговоркой:

— Пожалуйста, у меня документы моего отца на владение землей, я его единственный оставшийся в живых ребенок. Я хочу заявить о своих правах на наследство. Земля должна принадлежать мне, а мои дяди пытаются незаконно присвоить участок себе.

Глаза седобородого округлились.

— О чем ты хочешь заявить? — Он бросил взгляд на улицу. Азизулла был в нескольких десятках метров от них. — О Азизулла-джан, да продлит Аллах твои дни! — повысив голос, обратился малик к приближающемуся Азизулле.

Судя по усталому тону старейшины, у Шекибы было мало шансов убедить его вникнуть в дело. Она быстро вытащила документ из-под паранджи.

— Это моя земля, и я имею на нее право! — с жаром выпалила Шекиба. — Пожалуйста, малик-сахиб, взгляните, и вы поймете…

Седобородый взял бумагу, скользнул глазами по строчкам и снова взглянул на быстро приближающегося Азизуллу.

— Пожалуйста, малик-сахиб, у меня больше ничего нет. У меня никого нет. Только эта земля…

Удар кулаком в затылок. Шекиба пошатнулась.

— Проклятая девчонка!

Второй удар сбил Шекибу с ног. Она лежала на боку и снизу вверх смотрела на малика. Он только покачал головой:

— Азизулла-джан, что с этой девушкой?

— Малик-сахиб, братья Бардари, мошенники, подсунули мне это — работницу вместо выплаты долга. Никому еще не удавалось так облапошить меня! — заорал Азизулла, указывая пальцем на лежащую в пыли Шекибу. — Мы приняли ее в дом, кормили, поили, мы обращались с ней почти как с членом семьи, и посмотри, чем она отплатила? — Азизулла ударил Шекибу по ребрам носком башмака. Она вскрикнула. — Что ты задумала? Как взбрело тебе в голову бегать по улицам, словно бродячая собака?!

— А что за документ, о котором она толкует? — спросил малик.

— Какой еще документ? — взвился Азизулла.

— Она утверждает, что пришла заявить о своих правах на владение землей, это участок ее отца…

— Заявить о чем? О небеса, поистине глупости этой девчонки нет предела! — Азизулла повернулся к Шекибе и снова ударил ее ногой в бок.

Боль привела Шекибу в бешенство.

— Я требую лишь то, что принадлежит мне по праву! Я дочь моего отца, и его земля — моя земля! — закричала она. — Папа-джан никогда бы не отдал ее братьям. Он этого и не делал!

— Поистине семья безумцев! — Азизулла вскинул руки к небесам.

Малик тяжело вздохнул и поцокал языком.

— Женщина, ты понятия не имеешь ни о законах, ни о традициях, — сказал он и разорвал документ на мелкие кусочки.