Жемчужина, сломавшая свою раковину

Глава 18 РАХИМА

Со времен бабушки Шекибы мало что изменилось — традиция по-прежнему имела силу закона.

В течение всей недели после визита Абдула Халика в нашем доме царила напряженная атмосфера. Руки мамы-джан дрожали, она то роняла ложку или нож, то просыпала крупу мимо кастрюли. Ее мысли блуждали где-то далеко. Я часто ловила взгляд мамы, устремленный на нас с сестрами. Шахла тяжело вздыхала. Парвин комментировала свои рисунки. От ее слов у мамы-джан слезы наворачивались на глаза.

— Голуби сегодня выглядят очень грустными, — говорила Парвин. — Их друзья улетели, и им не с кем поговорить. — Она показывала нам рисунок, на котором были изображены пять птиц, разлетающихся в разные стороны.

Мама-джан бросила взгляд на листок бумаги, который Парвин держала перед собой, и ахнула, затем быстро вышла из кухни и отправилась в гостиную — побеседовать с папой-джан. Вскоре мы услышали крики и звон бьющегося стекла. Мама-джан вернулась на кухню с совком для мусора, в котором лежали осколки стакана.

Отец поговорил со своими братьями. В назначенный день на нашу половину дома явились дядя Хасид, дядя Фарид и дядя Джамал во главе с бабушкой.

Мы с сестрами посадили малышку Ситару у окна и велели наблюдать за тем, что делается во дворе. Абдул Халик прибыл, как и обещал, после полудня.

— У ворот много людей, — объявила наша младшая сестра.

Мама-джан осталась с нами в спальне. Стоя в дверном проеме, она склонила голову набок, прислушиваясь к долетавшим из гостиной голосам.

— Благодарим тебя, Наувар-ханум, что пришла сегодня вместе с сыновьями, чтобы обсудить важное для всех нас дело. Мы к вам с самыми добрыми намерениями. Наши отцы родились на этой земле, здесь они жили и здесь похоронены. Мы, можно сказать, почти родственники, — начал свою вступительную речь дядя Абдула Халика.

— Благодарю. Я с большим уважением отношусь к вашей семье, — коротко ответила бабушка. Предполагалось, что вести речи — обязанность сватающейся стороны.

— Глубокое почтение привело нас сегодня в этот дом. Мы уверены, что твоя внучка станет прекрасной женой для моего племянника, Абдула Халика. Люди уважают и ценят его за то, что многие годы он охраняет покой нашей деревни.

— Наши люди в долгу перед ним. Мы не раз имели возможность убедиться, какой он храбрый воин.

— В таком случае вы не можете не согласиться, что он станет достойным мужем для твоей внучки.

— Несомненно. Однако, при всем уважении, — начала бабушка, — мы видим одно затруднение, о котором, я уверена, мой сын говорил в прошлый раз. Мы, конечно, понимаем, что речь идет о Рахиме… И согласны, что он… она слишком долго остается бача-пош, пора ей вернуться к своему естественному облику, который дан ей Аллахом. Но все же у нее есть еще две старшие сестры, и, как тебе известно, традиция требует… — Бабушка строго придерживалась сценария, который они разработали с папой-джан.

— Да, мы уважаем традицию и уже обсудили с Арифом вопрос по поводу твоих старших внучек. Вот здесь мои племянники — Абдул Шариф и Абдул Хайдар. Каждый из них почтет за честь породниться с твоей семьей. Так даже лучше — связь между нашими домами будет только крепче.

Бабушка хмыкнула, продолжая делать вид, что обдумывает предложение. Тут папа-джан кашлянул и вступил в разговор:

— Моя вторая дочь… Возможно, вы не знаете… моя вторая дочь родилась хромой.

— Не имеет значения. К тому же она будет не первой женой. Мне приходилось видеть хромых, которые прекрасно вынашивали и рожали детей. Полагаю, вы должны быть счастливы. В иной ситуации вряд ли вам удалось бы выдать ее замуж.

— Да, вряд ли…

Выдать замуж сразу трех дочерей — мысль, конечно, заманчивая, это разом сняло бы огромный груз с хлипких плеч отца. Пока папа-джан размышлял об этом, к беседе подключился самый старший из его братьев, мой дядя Фарид:

— Абдул Халик, сахиб, твое предложение — огромная честь для всех нас, но… но у нашей семьи тоже есть определенные традиции, они передаются из поколения в поколение, и это слишком серьезно, чтобы мы могли вот так просто отбросить то, что наши предки…

— Я тоже уважаю традиции. Что именно ты хочешь сказать?

В голосе Абдула Халика я уловила нотки раздражения. Он явно начинал терять терпение, торгуясь с моими родственниками, которые мало того что вынудили его явиться с повторным визитом, так теперь еще и ставят какие-то дополнительные условия. Вряд ли полевому командиру требовалось столько времени и усилий, чтобы получить согласие родителей его предыдущих жен.

— Ну, традиция нашей семьи требует, чтобы цена за невесту была достаточна высока. Мне, конечно, неловко говорить о деньгах, но… пойми, так повелось, наши отцы…

Думаю, только сейчас мой отец начал волноваться по-настоящему: во всей этой истории тема денег была ключевой. По лицу мамы-джан я видела — дядя Фарид врет, никакой традиции, касающейся цены за невесту, в нашей семье не было. Она затаила дыхание. Казалось, мама-джан пытается увидеть сквозь стену, клюнет ли на эту ложь Абдул Халик.

— И? Сколько вы хотите за невесту?

— Ну, как я уже сказал, мне неловко обсуждать этот вопрос… традиционно… это большая сумма… Она составляет… десять тысяч афгани, — произнес наконец дядя Фарид.

Мы с мамой-джан ахнули. Наши родственники действительно заломили огромную цену.

— Десять тысяч афгани? Понятно, — сказал Абдул Халик и коротко бросил одному из своих людей: — Гафур!

Гафур поднялся и направился к двери. Мы мельком увидели, как он прошел по коридору, поправляя висящий на плече автомат. В гостиной воцарилась тишина. Вскоре Гафур вернулся, держа в руке внушительных размеров черный пластиковый пакет.

— Этого должно хватить, Фарид-джан, — все тем же ровным тоном произнес Абдул Халик. — Там достаточно, чтобы покрыть цену трех невест. Кроме того, породнившись с тобой, мы поделимся и частью продукта, который поступает с полей на севере. Возможно, тебя это заинтересует.

Я представила, как загорелись глаза отца: речь шла об опиуме. Мама-джан печально покачала головой.

Судя по хрусту, дядя Фарид раскрыл пакет и заглянул внутрь. Я опять дала волю воображению, представив, как поползли вверх его брови и как он взглянул сияющими глазами на бабушку и отца. У Абдула Халика тоже не осталось сомнений — они все у него на крючке.

— Ну что же, теперь нам осталось назначить дату, когда состоится никах, верно?

— Мы… я… полагал… Абдул Халик, сахиб, а как насчет самого празднования? Гости, угощение, музыка…

— Не думаю, что в этом есть необходимость. У нас — у моих кузенов и у меня — уже были свадьбы. Главное, чтобы брак был оформлен по всем правилам в присутствии муллы. Для этого я привезу своего друга.

Отец, бабушка и дяди молчали. Мама-джан сдавленно ахнула. У меня внутри все оборвалось. Мы с мамой прекрасно понимали — никто из них не станет возражать. Столько денег они отродясь не видывали, да вдобавок гарантированная поставка опиума — кто же устоит перед таким искушением?

Я закрыла лицо ладонями и уткнулась лбом в стену. Мама-джан стояла рядом, ломая пальцы и кусая губы. Три дочери. Сразу три дочери. Переодев одну из них мальчиком, она не уберегла всех нас от неприятностей, более того: бегая по улицам как бача-пош, я попалась на глаза Абдулу Халику и привлекла его внимание. Теперь, едва став подростком, я должна была выйти замуж за сорокалетнего полевого командира с мешками денег, окруженного до зубов вооруженными головорезами, готовыми выполнить любой его приказ.

Сестры смотрели на меня испуганными глазами. По щекам обеих текли слезы.

— Что там происходит? — прошептала Шахла.

— Это ужасно, Шахла. Это ужасно… — выдохнула я.

— Что? Что они делают?

— Они дали им денег. Много денег. Слишком много, чтобы папа-джан…

Я не могла подобрать слова, но Шахла и так все поняла. Я видела, как окаменело ее лицо и сжались в тонкую полоску губы. Сестра отвернулась от меня.

— Да поможет нам Аллах, — сказала Шахла.

Я же вспомнила Абдуллу. Интересно, что он подумал, когда я внезапно исчезла? Мне захотелось снова бегать с ним по улицам, со свистом и гиканьем преследуя бродячих собак, или гонять в футбол на пыльном пустыре. А что он подумает, когда узнает, что я выхожу замуж?

К нам в комнату заглянул отец и велел маме-джан приготовить что-нибудь сладкое для ширин-хури,[31] в знак того, что наша семья принимает предложение. У мамы-джан не было ничего, кроме плошки с сахаром, политым ее собственными слезами, которую папа-джан и поставил перед дядей Абдула Халика. Мужчины обнялись и поздравили друг друга. Мы, девочки, тоже прошли в гостиную и остановились у входа, теснясь позади мамы-джан и стараясь даже не смотреть в ту сторону, где сидели те, кому вскоре предстояло стать нашими мужьями. Абдул Шариф был коренастым мужчиной лет тридцати. Его брат Абдул Хайдар — на несколько лет старше. У Абдула Шарифа уже была жена, но он с удовольствием согласился обзавестись еще одной, особенно если свадебные расходы возьмет на себя двоюродный брат. Абдул Хайдар имел двух жен, так что Парвин станет третьей.

Ночью мне приснился Абдул Халик. Он явился за нами. В руке у него был кнут. Склонившись надо мной, он хохотал и тянул меня за руку. Он был сильный, и я пошла с ним. Улица была пустынна, но, когда мы проходили мимо домов, ворота открывались. В воротах стояли люди. Мама-джан. В следующем доме — тетя Шаима. Затем — Шахла. Бабушка Шекиба. Абдулла. Когда я проходила мимо, они провожали меня взглядом и качали головой. Я заглядывала в лицо каждому из них. Все они были печальны.

— Почему вы не поможете мне? — закричала я. — Пожалуйста, сделайте что-нибудь! Мама-джан! Тетя Шаима! Бабушка! Шахла! Прости меня, Шахла!

— Такова воля Аллаха. Это насиб, Рахима! — кричали они в ответ.