Мятежники Гора

Глава 25 Происшествие на стадионе

Я перевёл взгляд вниз и вправо на промежуток между двумя трибунами.

— Она под каким-то снадобьем? — спросил я.

— Конечно, нет, — ответил Лорд Акио, резко раскрывая и закрывая свой веер.

— Уверен, из милосердия сёгуна, — сказал я, — ей дали болеутоляющее, какой-нибудь седативные препарат, что-то, что должно ослабить боль.

— Нет, — отрезал Лорд Акио.

— Но там же угри! — воскликнул я.

— Крайне важно, — пояснил Лорд Акио, — чтобы её наказание было суровым, чтобы она чувствовала мучительную боль, хотя и несоответствующую и несоизмеримую, с тем, чего она заслуживает, исходя из степени её вины.

— По крайней мере, — вздохнул я, — это не займёт много времени.

— В значительной мере, насколько я понимаю, — хмыкнул он, — благодаря вам.

— Ей, дорогой друг, не давали ничего подавляющего волю или боль, — подтвердил Лорд Ямада. — Но она, если я не ошибаюсь, находится в растерянности и оцепенении от страха.

Я наблюдал, как с молодой женщины один за другим сняли оба поводка.

— Она выглядит так, словно едва осознаёт то, что с ней происходит, — заметил я.

— Зачастую люди отказываются видеть некоторые вещи, — пожал он плечами. — Такое впечатление, что их мозг отводит от этого глаза. Но скоро она осознает происходящее. Рано или поздно это происходит со всеми.

— Её подвели к краю бассейна, — прокомментировал какой-то мужчина.

Сумомо, связанная, придерживаемая за обе руки сопровождающими её асигару, поднялась на три широких ступени, окружающие бассейн.

Вот она посмотрела вниз, на мгновение замерла, словно пытаясь осмыслить, где находится и что видит, а затем, внезапно, её протяжный, странный, испуганный крик разнёсся по трибунам. Девушка начала бороться изо всех сил, извиваясь в руках двух асигару.

— Теперь она всё понимает, — заключил Лорд Ямада.

Сумомо повернулась к своему отцу и, задыхаясь от рыданий, взмолилась о милосердии.

Но Лорд Ямада был не из тех, кого можно было разжалобить, он лишь взмахом руки указал, что её следует вести дальше на платформу казни.

— Она уже не выглядит такой гордой и сильной, — заметил мужчина.

— Она — женщина, — сказал другой.

— Девушка, — поправил его третий.

— Я видел воинов, которые заглянув в бассейн, падали на колени, рыдали и умоляли о пощаде, — добавил четвёртый.

— Смотрите, — указал первый, — похоже, она потеряла сознание.

— Она слаба, — покачал головой сёгун. — Я думал, она будет сильнее. Ничего удивительного, что она меня подвела.

— Она — ваша дочь, — напомнил я. — Она была верна вам. Она служила вам, прилагая все силы.

— Но она подвела меня, — развёл руками Лорд Ямада.

— Возможно, было бы достаточно внезапного удара глефой, пока она без сознания, — попросил я.

— Люди пришли сюда, чтобы посмотреть на кормление угрей, — ответил на это мой оппонент.

— Но Вы же — сёгун, — воскликнул я. — Остановите это!

— Толпа нетерпелива, — отрезал он.

— Остановите это! — попросил я.

— Это было бы опасно, — покачал головой Лорд Ямада. — Даже у власти сёгуна есть пределы.

— Вы можете остановить это, — настаивал я.

— И выставить себя идиотом? — поинтересовался он. — Потерять лицо?

— Остановите это! — потребовал я.

— Я не хочу это делать, — заявил сёгун.

— Но она же ваша дочь! — воскликнул я.

— У меня есть другие, — отмахнулся он, — много других.

— Я не в силах понять вас, — вздохнул я.

— Я — сёгун, — напомнил Лорд Ямада.

— Да, — кивнул я, — Вы, действительно, сёгун.

— Сегодня вечером мы будем ждать вас на пиру, — добавил он.

Платформа казни была установлена довольно высоко над бассейном. Попасть на ней можно было по винтовой лестнице с широкими ступенями. Тело связанной, пребывающей в глубоком обмороке Сумомо, безвольно висело в руках двоих асигару, начавших медленно подниматься по лестнице. По моим прикидкам, путь к вершине платформы должен был занять у них больше двух енов, возможно, даже три.

Как уже было отмечено ранее, день выдался погожим, на ярко-голубом небе не проплывало ни облачка, было не слишком жарко и не слишком холодно. Слабый бриз теребил ряды флагов и вымпелов, развешанных по периметру трибун, и которые должны были быть заметны издалека.

Харуки, насколько я понял, несколько дней назад пробрался на территорию, прилегающую к сараю, в котором держали маленьких, быстрокрылых посыльных Лорда Ямады. У меня не было сомнений, что среди прочих там находились и несколько птиц, привезённых их дальних мест, таких как замок Лорда Темму. Вероятно, Харуки попытался проникнуть внутрь строения, намереваясь привязать моё крошечное послание, написанное на английском языке, к лапке одного из тех вуло, что были захвачены людьми Ямады у ошеломлённых агентов его врага, прятавшихся где-то на довольно большом расстоянии от дворца. Несомненно, этих птиц сохранили, в целях последующего использования, но должны были держать в отдельной клетке. Садовник должен был выпустить птицу на волю, чтобы та вернулась в свой дом на чердаке одной их башен замка Темму. Получив сообщение, написанное совершенно незнакомыми буквами, Лорд Темму не мог не заинтересоваться и не попытаться найти кого-либо способного прочитать послание. И насколько мне было известно, в этих местах были только двое, кто был бы в состоянии сделать это: Таджима и Пертинакс.

Однако планам Харуки не суждено было сбыться.

Я корил себя за то, что не пошёл сам. Это я, несмотря на то, что контролировался каждый мой шаг, должен был пойти туда, пробиться сквозь охрану, прорваться в строение и выпустить освобождённую птицу.

Меж тем, два асигару, тащившие связанное, безвольное тело Сумомо, почти достигли вершины платформы.

— Её следует привести в сознание, — заявил Лорд Акио, заинтересованно взирая на платформу.

— Так и будет, — заверил его Лорд Ямада. — Её грубо выведут из беспамятства, поднеся к носу пузырёк с нашатырём. Это довольно неприятно. Предполагается, что она должна заглянуть в бассейн, увидеть его, извивающихся, возбуждённых обитателей, раззадоренных малой подачкой и ожидающих большего.

— Превосходно, — расплылся в улыбке Лорд Акио.

— Только после этого ей завяжут глаза и поставят на доску, — пояснил Лорд Ямада.

— Такая шутка распространена среди морских разбойников и корсаров, — сказал один из офицеров другому, — они подобным же забавным образом избавляются от ненужных пленников.

Сказанное не было для меня новостью, мне случалось слышать такие истории, и не только на этой планете, и не только в одном регионе этой планеты. После обретения Порт-Каром Домашнего Камня Совет Капитанов запретил подобную практику своим капитанам. Разумеется, на берегах Тассы было много портов, и даже таких, которые большинство объявили вне закона, дающих приют «слинам моря», капитанам отступникам, «свободным корсарам», независимым морским разбойникам и прочему отребью. Что ни говори, но большая часть Тассы находится вне законов Брундизиума, акваторий других торговых портов и вод, контролируемых Порт-Каром.

Асигару, наконец, добравшись до вершины платформы, опустили безвольное тело Сумомо на её поверхность.

— Нет, — сказал Лорд Ямада, — пожалуйста, останьтесь.

Мне ничего не осталось, кроме как вернуться в своё место.

Судя по тому, что я услышал, Харуки вместе с несколькими другими несчастными, ожидала соломенная куртка. Конечно, я знал, что это означало некий способ мучительной казни, но только теперь, когда все случайно оброненные замечания, услышанные ранее, имевшие отношение к празднеству и иллюминации, соединились с необычными предметами, напоминавшими цилиндрические вязанки, установленные по обе стороны дороги, ведущей к главным воротам дворца, меня внезапно осенило полное понимание сути того, что было запланировано на сегодняшний вечер. Конечно, я был знаком с большими, грубыми плащами, сплетёнными из соломы, которые обычно носят крестьяне в ненастье. Я видел десятки таких. Но только теперь до меня дошёл смысл этих намёков. Я предположил, что время от времени, то в одном регионе, то в другом, сотни могли разделить такую судьбу. Мир и порядок зачастую устанавливается факелом и глефой.

— Сумомо пришла в себя, — заметил Лорд Акио.

Я и без его комментария мог видеть, как два асигару подтащили Сумомо к переднему краю платформы, откуда она могла заглянуть в бассейн, раскинувшийся внизу. В тот же самый момент, дежуривший там асигару, как и ранее выплеснул в воду ведро тарсковой требухи. По толпе прокатилась волна возбуждённого гула, когда поверхность воды, казалось, взорвалась от безумного движения в глубине. Асигару тут же отскочил от низкой, округлой стены бассейна, чтобы избежать фонтанов воды, взметнувшихся вверх, вследствие столкновений множества сильных, длинных, змееподобных тел.

— Ей завязывают глаза, — услышал я комментарий мужчины, сидевшего неподалёку.

— Мне кажется неуместным завязывать глаза свободным женщинам, — проворчал я.

А вот рабыням, с другой стороны, глаза завязывают часто, как и закрывают капюшоном, затыкают рот, связывают, заковывают в цепи и так далее. В конце концов, они — рабыни. Такие вещи ясно дают рабыне понять её беспомощность, уязвимость, никчёмность и бессмысленность, её чрезвычайную зависимость от свободного человека. Пусть она знает, что она — ничто, пусть хорошенько осознает, что она — имущество.

— Это — часть игры, часть развлечения, — пояснил Лорд Ямада. — Приговорённый не знает ни длины доски, ни даже её ширины. Его связанного, отправляют вперёд, и даже подталкивают глефами, если он попытается артачиться. Хорт за хортом он вынужден двигаться. Он пытается нащупать свой путь. Будет ли у него ещё один, неуверенный, пугающий шаг или доска кончится? Не исключено, что он потеряет равновесие, и его жизнь оборвётся задолго до того, как он дойдёт до конца этой узкой, деревянной, роковой тропы, длины которой он не знает. Сколько шагов ему осталось? Он не знает.

— Это — настоящая пытка, — заключил я.

— Изысканная пытка, — улыбнулся Лорд Акио.

Сумомо, неустойчиво покачиваясь, стояла посередине платформы. Теперь она ничего не видела, глаза её были завязаны. На ней было простое белое платье длиной по щиколотки. Я предположил, что это был единственный её предмет одежды. По крайней мере, ей позволили скромность, а не выставили раздетой, как могли бы поступить с рабыней. Правда, она была босой, что скорее подобало рабыне. Сомневаюсь, что когда-либо в своей прежней жизни ей случалось появляться босой публично. Её волосы свободно ниспадали за спину. Руки Сумомо держала за спиной, освобождать запястья ей не стали. Она принадлежала к тому виду женщиной, которые, будучи выставлены раздетыми на всеобщее обозрение, неизбежно притягивают к себе внимание мужчин, являясь с их точки зрения подходящим трофеем и источником получения необузданных удовольствий.

— Пожалуйста, оставайтесь на своём месте, — вновь пресёк Лорд Ямада мою попытку оставить трибуны.

Рядом с Сумомо на платформе по-прежнему оставались двое асигару, лица которых, были скрыты под масками. Остальные десять построились в шеренгу у подножия высокой винтовой лестницы, ведущей на вершину платформы. Внимание всех собравшихся теперь сосредоточилось на платформе. Туда смотрел даже асигару, чьей обязанностью было беспокоить обитателей бассейна. По поверхности воды, кстати, то и дело прибегала рябь от кишащих в глубине извивающихся тел, а порой из воды высовывались то голова, то хвост угря, после чего во все стороны разлетались брызги.

Флаги Ямады развевались над трибунами небольшого стадиона.

Итак, попытка Харуки оказалась неудачной. На сегодняшний вечер запланировано празднество.

На трибунах повисла тишина, люди, затаив дыхание во все глаза смотрели на платформу, где двое асигару начали сдвигать к краю длинную, узкую, и судя по всему, тяжёлую доску. Они толкали её вперёд, передвинув не несколько хортов, а затем повторяли это действие, и так раз за разом, понемногу выдвигая доску над бассейном. Благодаря молчанию толпы и превосходной акустике стадиона, каждый, даже находившийся на нижних трибунах, мог слышать скрежет доски по платформе. В этот момент до меня дошло, почему доска не установили на место сразу. Её специально начинали перемещать только после, как преступник был лишён возможности видеть, и оставался в неведении относительно того, насколько эта доска будет выдвинута над бассейном. Это могли бы быть всего лишь шесть футов, или восемь, или даже целых десять. Впрочем, я рискнул предположить, что обычно доску выдвигали максимально далеко, чтобы у приговорённого было больше времени на достижение конечной точки. По-видимому, это к тому же усиливало напряжение и развлечение толпы. Собственно, из всех собравшихся только у приговорённого не было никакого понятия относительно длины узкой, ненадёжной, предательской, колеблющейся тропы, выделенной для его последней прогулки. По крайней мере, подумал я, это не займёт много времени. Кроме того, от меня никто не требовал смотреть на это.

— Она пошла по доске, — сказал человек около нас.

Оказалось, что не смотреть, было ещё труднее, чем смотреть.

По трибунам пробежал вздох. Сумомо покинула поверхность платформы и теперь стояла на доске над водой. Асигару за её спиной что-то ей говорили, резко и насмешливо. Как они отважились на такое? Ведь она не была рабыней, обязанной терпеть любое обращение, которое свободные люди захотят на неё наложить. Они что, не знали, что перед ними была свободная женщина, да ещё и дочь сёгуна? Наверняка знали, тем не менее, ругали её и понукали, при этом нетерпеливо размахивая своими глефами. Конечно, их телодвижений приговорённая видеть не могла, но, несомненно, ощущала. Внезапно один из мужчин подтолкнул Сумомо в спину кончиком своего оружия, и она беспомощная, ничего не видящая из-за плотной повязки, трижды окружавшей её голову, чуть не оступившись, шагнула вперёд.

— Сейчас она упадёт! — воскликнул кто-то из зрителей.

— Нет, она устояла! — прокомментировал другой.

— Спорим, что до конца доски она не дойдёт, — предложил третий.

— Она даже не знает, где этот конец, — засмеялся четвёртый.

Сумомо дрожала на доске, изо всех сил пытаясь удержать равновесие.

— Иди! Двигайся! — выкрикнул кто-то из толпы.

— Поторапливайся! Хватит развлекаться! Продолжай! Ещё шажок! — посыпались голоса со всех сторон.

— Сбросьте её с доски! — крикнул какой-то мужчина, явно обращаясь к асигару, стоявшим на платформе.

— Нет, нет! — тут же послышались недовольные крики. — Она должна пройти! Она должна идти!

— Подгоните её! — потребовал кто-то.

Жалобный вскрик Сумомо долетел до трибун. Это один из асигару подтолкнул её в спину остриём своей глефы. Девушка сделала ещё пару шажков по доске и снова замерла, дико крутя головой, словно надеясь хоть что-нибудь рассмотреть сквозь повязку. Можно было не сомневаться, но что ткань на спине была проколота. Асигару толкал Сумомо без всякой нежности. И это при том, что рабыней она не была! К ней следовало относиться с достоинством, как и подобает, имея дело со свободной женщиной! Интересно, они в курсе, что на континенте мужчина мог быть убит за подобную дерзость?

— Не заставляй себя ждать, — бросил ей один из асигару на платформе.

— Вперёд, пошевеливайся! — вторил ему другой.

Испуганная Сумомо сделала очередной неуверенный шажок, сместившись ещё немного дальше по доске, миновав примерно треть её длины. Вряд ли она знала об этом. Единственное, что она знала, так это то, что уже следующий её шаг мог стать последним. Уверен, по лёгкому колебанию доски она должна была ощущать, что уже находилась над бассейном, под поверхностью которого извивались возбуждённые, голодные тела.

— Иди давай! Хватит медлить! — раздался голос из толпы.

Я слышал, как вокруг меня заключались пари, относительно того, дойдёт ли она до конца доски. Я подозревал, что угрей, к этому моменту уже явно предвкушавших угощение, если не из-за двух символических кормлений, то, возможно, исходя из своего прошлого опыта, или из-за множества реплик, звуков, движений и предчувствий, скорее всего, не кормили в течение нескольких дней, готовя их к предстоящей церемонии. Точно так же обычно поступают дрессировщики и смотрители зверинцев в Аре и Турии, отказывая в пище животным, подготовляемым к арене, усиливая муки голода, усиливая безжалостно, чтобы выпущенное животное, позабыв о предосторожностях и традициях, свойственных их поведению в дикой местности, немедленно нападало и бросалось на того, кто окажется в поле зрения, лишь бы поскорее добраться до пищи.

Сумомо ещё на полшажка сместилась дальше по доске, теперь начавшей сгибаться под её весом. Девушка снова замерла на месте, не в силах двигаться дальше от охватившего её ужаса.

— Пощадите! — закричала она. — Милосердия!

— Похоже, она напугана, — заметил Лорд Акио.

— Боюсь, что так, — согласился сёгун.

— Впрочем, всем известно, что она женщина деликатная и чувствительная, как бутон цветка, — сказал Лорд Акио, вероятно пытаясь, если не смягчить свой комментарий, то несколько пригасить гнев сёгуна.

— Она слаба, — заключил Лорд Ямада.

— Это ясно, — поддакнул Лорд Акио.

— Она рисковала жизнью, служа вам в цитадели вашего самого последовательного врага, — напомнил я.

— Она была уверена, что ей ничего не угрожает, — пожал он плечами. — Она думала, что это было не больше, чем забавное приключение.

— Она не ожидала, что её деятельность может быть открыта, — согласился я.

— Иногда дела идут не так, как мы ожидаем, — сказал сёгун.

— Пощадите её, — попросил я.

— Мои планы по её вине были поставлены под угрозу, — заявил Лорд Ямада.

— Проявите к ней жалость, — не отставал я.

— Я — сёгун, — напомнил мне он.

— А разве вам самому она не казалась надменной и высокомерной? — поинтересовался Лорд Акио.

— Женщину легко можно избавить от этого, — сказал я.

— Каким образом? — полюбопытствовал Лорд Акио.

— С помощью ошейника и плети, — ответил я.

— Не уходите, — потребовал сёгун.

— Двигайся, — прикрикнул на Сумомо, замершую на узкой деревянной дорожке, один из двоих асигару, стоявших на платформе, — а то сёгун может потерять терпение.

Свои слова мужчина подкрепил действием, дважды ткнув приговорённую в спину глефой.

— Будешь двигаться, проживёшь ещё ин, а может даже несколько, — засмеялся асигару. — А будешь тянуть, и мы просто сбросим тебя с доски.

— Нет! — послышались возмущённые крики из толпы.

Подозреваю, что кричали те, кто заключил пари на то, что она дойдёт до конца доски.

Второй асигару смотрел вниз, в нашу сторону, по-видимому, выжидая, не подаст ли сёгун, кивком головы, поднятой рукой, щелчком пальцев или каким-либо иным жестом, сигнал о том, что приговорённая должна быть сброшена с доски. Безусловно, было сомнительно, чтобы сёгун так поступил, поскольку это могло бы привести представление к слишком скорой развязке, преждевременно покончив с напряжением и ожиданием, которые, как нетрудно догадаться, являлись одним из удовольствий зрелища. В любом случае, сёгун оставался неподвижным, хотя и не отрывал глаз от происходящего.

Наконец, и второй асигару, державший глефу наперевес, перенёс своё внимание на приговорённую, напряжённо замершую на доске.

— Шевелись, — бросил ей он.

Сумомо, пригнувшись, связанная и ничего не видящая, ощупывая дорогу перед собой босыми ногами, постепенно, хорт за хортом, начала перемещаться к концу доски. Я предположил, что доска была грубой для нежной кожи её стоп. Сомневаюсь, что её ноги, мягкие, гладкие и деликатные до того самого момента, как её повели на стадион, касались чего-то более грубого или шершавого чем пол ванной или отполированные, лакированные доски апартаментов леди. Наблюдая за тем, как она двигалась, медленно, осторожно, тщательно ощупывая дорогу, я не сомневался, что она сможет почувствовать конец доски, достигнув его, где бы он ни оказался. Вдруг, по толпе прокатилась волна вскриков. Одна стопа Сумомо наполовину высунулась за край доски, уже заметно согнувшейся. Девушка покачнулась и, казалось, вот-вот потеряет равновесие. Я испугался, что она сейчас упадёт в бассейн.

— Падай! — раздался чей-то резкий крик.

Нетрудно было догадаться, на какой именно исход поставил кричавший. Но по толпе тут же пронеслись вздохи, где разочарованные, где облегчённые. Сумомо смогла устоять и выпрямилась.

— Ух, — мрачно выдохнул тот, который попытался своим криком вывести девушку из равновесия.

Впрочем, ещё ничего не закончилось, и его ставка пока не была проиграна. Я почти физически мог ощутить дрожь Сумомо, её тяжёлое дыхание, её попытки удержать равновесие на узкой, качающейся, неустойчивой опоре, которая удерживала её от падения в бассейн, раскинувшийся далеко внизу. Но главной проблемой было то, что этот гибкий, узкий мост не имел опоры на противоположенном конце. Сумомо дрожала. Думаю, у неё не было никакого понимания того, где она находилась. Очевидно, что она подошла слишком близко к краю доски. Я бы предположил, допуская, что она, несмотря на своё состояние, была способна отмечать окружающие её вещи, успела прикинуть ширину доски перед тем, как ей завязали глаза. Точно так же у неё не было ни малейшего сомнения в том, что асигару на платформе проследят за тем, чтобы её рискованное путешествие началось. С другой стороны, было крайне маловероятно, что кто-то, у кого были связаны руки и завязаны глаза, оказался бы в состоянии пройти по такой доске, придерживаясь её центра и ни разу не отклонившись от прямой линии.

— Двигайся! — снова прикрикнул на неё первый из асигару, стоявших на платформе.

Сумомо передвинула ногу ещё на хорт вперёд.

— Выпрямись! — потребовал он.

— И не задерживайся, — добавил второй асигару.

— Думаешь, какой длины доска? — поинтересовался первый. — Далеко ли осталось до её конца? Возможно да, возможно нет. Может быть два шага, а может пять. Двигайся. Не бойся. Когда Ты доберёшься до конца доски, Ты об этом сразу узнаешь. Нетрудно будет догадаться. Ведь следующий твой шаг будет в пустоту! Ты просто упадёшь, и через несколько мгновений будешь купаться со своими друзьями внизу. Не бойся! Они будут рады видеть тебя! Давай не будем заставлять их ждать. Двигайся! Пошевеливайся!

Наконец, Сумомо подобралась к самому концу доски. Я отвёл взгляд, решив не смотреть.

— Двигайся! — услышал я голос первого асигару.

— Живее! — поддержал его второй.

Я поднял голову и уставился в синее небо. На высоких стенах, окружавших трибуны, на длинных флагштоках трепетали узкие, прямоугольные знамёна Лорда Ямады, расписанные странными символами паньской слоговой азбуки, в которой, хотя я и не мог прочитать надписи, были скрыты фонемы понятного мне гореанского языка. Те же самые фонемы, очевидно, могут быть записаны посредством любого шрифта. Мне вспомнились текучие, замысловатые и красивые буквы жителей Тахари, с помощью которых точно так же передавались фонемы гореанской речи. Флаги придавали стадиону нарядный, праздничный вид.

На мой взгляд, день действительно выдался что надо, как и предположил Лорд Акио. Не слишком жарко, не слишком холодно, на небе ни облачка. Ничто не нарушало его яркой голубизны. Кроме того, как уже отмечено, с моря тянул лёгкий, освежающий бриз.

Стоп, а небо-то, оказывается, вовсе не было таким уж чистым, как я полагал. Далеко в вышине я заметил тёмную точку. И эта точка двигалась!

— Хо! Ну теперь берегитесь! — не удержался я от радостного крика, а потом, вскочив на ноги, крикнул, обращаясь уже к Сумомо: — Замри! Не двигайся!

— А ну вперёд! — закричал на Сумомо первый асигару на платформе.

— Не двигайся! — повторил я.

Вокруг меня, Лорда Акио, сёгун и офицеры, встали, начисто игнорируя тот факт, что могло бы быть истолковано как, потеря достоинства. Все они смотрели в направлении моего взгляда.

— Это — ассасин! — воскликнул Лорд Акио, раскрывая свой боевой веер и прикрывая им сёгуна.

— Нет! — поспешил успокоить их я. — Это — тарнсмэн, отправившийся поразвлечься, испытать удачу!

Лорд Ямада, не скрывая раздражения, отпихнул от себя веер своего даймё.

— Что значит, испытать удачу? — спросил Лорд Акио.

— Смотрите! — крикнул офицер. — Он пикирует!

Вообще-то тарн не пикировал, не заходил в атаку со стороны солнца, как он обычно делает в случае нападения на ничего неподозревающего табука, рассчитывая одним ударом сломать хребет. Тарн просто снижался, паря на неподвижных, распростёртых крыльях.

Но приближался он быстро. Трудно найти зрелище, более красивое, чем тарн, парящий в небе. Так что нет ничего удивительного в том, что находятся люди, готовые рискнуть своей жизнью, лишь бы присоединиться к этим величественным птицам, стать их товарищами, разделить с ними небо.

Многие в толпе уже отметили волнение на центральной трибуне, вызванное появлением в небе незваного гостя. Я не сомневался, что нарядные, трепещущие на ветру знамёна Лорда Ямады служили хорошим, заметным издалека ориентиром, отмечавшим место, где было организовано страшное зрелище.

— Позовите Тиртая! — приказал сёгун. — Он должен быть в седле не позднее ена!

«Значит, миссия Харуки, — мелькнула у меня радостная мысль, — не была провалена! Крошечная записка, прикреплённая к лапке почтового вуло, покинувшего дворец несколько дней назад, попала в замок Темму!».

Внезапно огромная тень могучей птицы скользнула по трибунам и замерла над мерцающей поверхностью забурлившей воды широкого бассейна. Это тарнсмэн натянул поводья, вынудив птицу, сделать короткую остановку. Тарн дрожал, но, благодаря частым ударам крыльями, держался на месте, в каких-то нескольких ярдах ниже высокой доски.

— Прыгай, рабыня! — крикнул Таджима.

Конечно же, он знал, что она не была рабыней!

С криком, полным смятения и страдания, связанная и ничего не видящая Сумомо послушно шагнула в никуда и рухнула вниз с доски прямо в руки Таджимы. Подол её платья взметнулся вверх, высоко оголив бёдра девушки. Тарнсмэн швырнул её перед собой на седло животом вниз и бросил своего тарна вправо и вверх, уводя от двух глеф, которые асигару метнули с платформы. Одна пролетела ниже, другая левее. Птица с торжествующим криком взвилась ввысь и понеслась прочь со стадиона.

— Тиртай в седло! — разорвал испуганную тишину, опустившуюся на трибуны, крик сёгуна.

Таджима, как я уже упомянул, обратился к несчастной приговорённой как к рабыне, назвав её самым низким и наиболее унизительным из всех возможных обращений, крайне значимым для женщины, тем не менее, она, несмотря на такое оскорбительное прозвище, безо всякой нерешительности послушно отреагировала на его приказ.

Я еле сдержался, чтобы не улыбнуться, своим мыслям. Сумомо повиновалась, отозвавшись на обращение «рабыня». Она повиновалась точно так же немедленно и без сомнений, как только что купленная девка, приведённая в дом своего хозяина.

Понимала ли Сумомо, что она наделала? Догадалась ли она, в своей беспомощности, чьей именно команде она повиновалась? Уверен, она даже представить себе не могла, что это может оказаться, ненавистный Таджима, которого она от всей души презирала.

Я смотрел в след быстро удалявшемуся тарну, пока он не стал немногим больше, чем точкой в небе.

Стадион начал пустеть, многие спешили покинуть трибуны и теперь толпились у выходов.

У Сумомо, как я теперь знал, хотя меня это ничуть не удивило, были прекрасные ноги. Это стало более чем очевидно в тот момент, когда она спрыгнула с доски, и её легкая одежда поднялась, выставив на всеобщее обозрение её тело. Кроме того, Таджиму, бросившего девушку перед собой на живот и прижавшего к седлу левой рукой, одновременно правой натягивавшего поводья тарна, очевидно мало заботила скромность дочери сёгуна. А подол платья при этом столь высоко оголил бёдра девушки, что происходи эта ситуация в другом месте, её можно было бы принять за одетую в едва прикрывающую тело тунику рабыню, умыкнутую с высокого моста и теперь ожидающую, когда её перевернут на спину.

«Да, — подумал я, — за Сумомо, выведенную на сцену рабского аукциона, могли бы дать хорошую цену».

— Так что это означает, испытать удачу? — снова спросил Лорд Акио.

— Вот это и означает, — усмехнулся я, указывая в небо, где удалявшийся от стадиона тарн с его всадником и пленницей уже превратился в едва различимую точку.

— Не понимаю, — нахмурился Лорд Акио.

— Одним из первых испытаний молодого тарнсмэна, — пояснил я, — является кража молодой женщины из вражеского города, не разделяющей с ним Домашний Камень. Её следует выкрасть, принести домой и надеть на неё ошейник. На его праздничном банкете она будет танцевать и прислуживать ему, первому из всех присутствующих. Только после того, как она обслужит его, как его рабыня, она будет служить и другим. И уже той же ночью, прикованной цепью к кровати своего господина, ей начнут преподавать её ошейник. Впоследствии она может быть оставлена как его личная рабыня, продана или подарена. Это решать её хозяину.

— Значит, он сделал это так, как поступают на континенте? — уточнил Лорд Акио.

— Там это не редкость, — кивнул я.

— Но здесь не континент, — заметил Лорд Акио.

— Таджима, — пожал я плечами, — знаком с традициями континента.

— Сумомо, — напомнил он, — свободная женщина.

— Но, что если на неё будет надет ошейник? — поинтересовался я.

— Это невероятно, — возмутился даймё.

— Но, если просто в качестве предположения, — сказал я.

— Тогда она потеряет всякую ценность, — ответил он, — станет простой никчёмной рабыней.

— Точно, — с улыбкой подтвердил я, вспомнив обнаженные ноги Сумомо.

Я подозревал, что к настоящему времени она уже лежала на спине, растянутая перед седлом, закреплённая на месте за запястья и лодыжки.

— Это была бы самая прискорбная судьба, — вздохнул Лорд Акио.

— Многие так не считают, — хмыкнул я.

— Не понимаю, — озадаченно уставился на меня он.

— Не берите в голову, — отмахнулся я.

На континенте свободные женщины, особенно представительницы высших каст, появляются на публике только в полностью закрытых одеждах. Они так и называются, одежды сокрытия, и помимо тяжёлого платья включают вуали, перчатки, туфли и так далее. Если у свободной женщины случится подобный конфуз, если она окажется выставленной на всеобщее обозрение, как была выставлена Сумомо, она, оскорблённая до глубины души, может отринуть свою поставленную под сомнение, разрушенную свободу, и начать искать для себя ошейник, полагая, что отныне большего она не достойна. В высоких городах свободным женщинам не разрешают не то, что входить, но даже приближаться к пага-тавернам. Если её заметят в окрестностях такого заведения, её запросто могут раздеть и оставить в таком виде на улице. После такого унижения она обычно сама просит пропустить её внутрь, чтобы познать раскалённое железо и ошейник. Порой бывает трудно понять, что творится в голове у женщины. Кто может объяснить, почему некоторые из них пускаются в опасные путешествия, выходят погулять за пределы охраняемых стен, блуждают в одиночку по тёмным улицам бедных районов, позволяют себе грубить незнакомцам, словно будучи уверены, что это может им сойти с рук, в лунные ночи забредают на высокие мосты без сопровождения или делают другие подобные глупости? Иногда такое поведение называют поиском ошейника. Это выглядит почти, как если бы они сами жаждали оказаться у ног рабовладельца.

К этому моменту стадион почти опустел, и лишь единицы всё ещё оставались на трибунах.

Я был обеспокоен тем, что Таджима поднял своего тарна так высоко в небо и направил его на север. Разумеется, размышлял я, в скором времени в небе могли появиться люди Лорда Ямады, Тиртай и кто-нибудь ещё, поскольку в их распоряжении имелось два тарна. Причём они вылетели бы на отдохнувших птицах. Тарн же Таджимы, как нетрудно предположить был в полёте не меньше ана, а скорее даже больше, к тому же, он нёс на своей спине двойную ношу.

Лично я, на месте Таджимы, предпочёл бы уходить на бреющем полёте. Это уменьшает диапазон обнаружения. Кроме того, и не стал бы держать курс прямо на север, поскольку это предлагало довольно узкий маршрут, который можно было моментально вычислить и отследить. На мой взгляд, было бы разумнее первоначально выбрать иное направление, а затем ещё и сменить его несколько раз, чтобы в конечном итоге приблизиться к замку Темму или лагерю тарновой кавалерии с востока, с запада или даже с севера. Это значительно увеличило бы территорию, которую пришлось бы обследовать преследователям, которых, насколько я знал, было максимум двое. Как быстро, спрашивал я себя, Тиртай и, возможно, его неизвестный мне товарищ, окажутся в седле? Уверен, Таджима должен был принимать во внимание возможность преследования. Я сильно сомневался, что он будет сколь-нибудь серьёзным противником для опасного и опытного Тиртая, который, я был в этом уверен, имел отношение к чёрной касте, то есть был человеком, для которого упорство и хитрость были не пустым звуком. Права, предоставляемые чёрному кинжалу, не даруются слабакам. Каждый, кто добился определённого положения в чёрных рангах, пришёл к этому через убийство конкурентов.

Я должен был действовать, причём действовать быстро.

Асигару в масках, тайный отряд убийц Лорда Ямады, десяток тех, что ожидали у подножия платформы, и двое, которые сопровождали Сумомо на её смертельную высоту, тоже избавили стадион от своего присутствия.

Я должен был действовать, и действовать незамедлительно. Однозначно.

Харуки многим рискнул ради меня.

Уже покидая стадион, я с тревогой заметил в небе двух тарнов, удалявшихся на север.

Но с этим я мало что мог поделать.