На осколках разбитых надежд

Глава 8

Биргит не сразу заметила лоскут на платье Лены, когда выстроила девушек перед хозяйкой Розенбурга. По легкому румянцу на скулах немки и суетливости ее движений без труда можно было понять, что она волнуется из-за реакции баронессы и очень хочет, чтобы та осталась довольна новыми горничными. Со стороны казалось, что она трепетала, как юная девушка перед свиданием, пока наконец баронесса поднимет взгляд от пасьянса.

Лена не понравилось это явное пренебрежение. Да и сама хозяйка — женщина в возрасте с аккуратно уложенными в пышный узел на затылке светлыми волосами и тонкими пальцами, на которых блестели кольца, — тоже. «Як же на ведьму похожа, чи не?» — прошептала украдкой после встречи с баронессой Катерина, когда Биргит увела девушек из Голубого зала. Именно так и рисовали злых колдуний в книжках со сказками — с гладким, несмотря на возраст, лицом, аккуратным заостренным носом и таким же острым подбородком. А еще с цепким и колючим взглядом, которым она окинула девушек, после того, как завершила пасьянс. По ее лицу невозможно было прочитать ровным счетом ничего. Только светло-голубые глаза заледенели, когда она закончила осмотр. Этим отстраненно-равнодушным выражением лица и ровной осанкой баронесса немного напомнила Лене ее преподавательницу в училище. Но интуиция подсказывала, что если у Марии Алексеевны холодность и отстраненность были напускными, то здесь за ними крылось нечто другое.

— Биргит, я разочарована, — медленно произнесла баронесса.

Лена покосилась на экономку и заметила, что та при этих словах заметно побледнела.

— Госпожа Аннегрит? — переспросила Биргит, явно не понимания, о чем идет речь.

Баронесса чуть склонила голову и, глядя ей в глаза, произнесла:

— Знаешь, как отбирают лошадей при покупке? Нужно точно знать, для чего ты ее берешь. Ганноверская лошадь совсем не то, что брабансон.

— Да, быть может, одна из них и выглядит совсем неказисто, но зато у нее ряд других преимуществ, — произнесла Биргит, сразу разгадав почему-то, о ком именно говорит хозяйка. — Например, она умеет говорить на нашем языке.

Биргит подтолкнула Лену выйти на шаг вперед, и той пришлось выступить из общего ряда. Еще один тычок в спину послужил напоминанием о правилах поведения при общении с баронессой: взгляд строго в пол, первой не заговаривать, отвечать только на вопросы баронессы и желательно коротко.

— И говорит неплохо, судя по виду других, — проговорила баронесса с легкой иронией в голосе. — Значит, она просто решила показать себя. Свой характер. Азиаты славятся своим диким упрямством.

Лена не удержалась, чтобы не взглянуть на баронессу. Хозяйка Розенбурга в это время внимательно ее рассматривала, поэтому их взгляды встретились. По бесстрастному виду немки не было понятно, прочитала ли она по лицу Лены эмоции, которые огнем пылали в тот момент в ее груди. А Биргит наконец-то разглядела знак OST на груди Лены. Теперь она тоже понимала, о чем идет речь, потому что поспешила принести свои извинения за своеволие горничной.

— Прошу прощения, госпожа Аннегрит, — на скулах Биргит проступил румянец. Только он выдал ее злость, ведь со стороны казалось, что Биргит ни в чем не переменилась. Даже голос не дрогнул. — Более такого не повторится.

— Я очень на это надеюсь, — произнесла хозяйка Розенбурга. Она некоторое время помолчала, словно раздумывая над чем-то, снова потянулась к картам и принялась раскладывать пасьянс, не обращая внимания на стоявших перед ней девушек. Лена с облегчением подумала, что визит подошел к концу, но это было не так. Пришлось стоять еще пару минут, пока наконец баронесса снова не заговорила, не поднимая взгляда от карт:

— Пусть будет высокая блондинка.

— Хорошо, моя госпожа, — тут же откликнулась Биргит.

— Эта норовистая русская пока будет при Ханке. Он недавно хандрил, я думаю, эта упрямая и глупая азиатка понравится ему, — продолжила баронесса, и от ее слов Лену вдруг охватила паника. Неужели это и станет ее наказанием — быть игрушкой для неизвестного ей Ханке? Она невольно вспомнила о фотографии молодого офицера. А потом о том, что делали немцы, пользуясь своим положением победителей. Пришлось сильно сжать ладони, чтобы не выдать волнения. Пусть немки думают, что ей ничего не страшно!

— Но надеюсь, к летнему празднику ты сумеешь ее подготовить. Мне бы не хотелось, чтобы она и перед гостями демонстрировала свое упрямство. Кстати, не забудь выдать ей подходящую одежду.

— Я все сделаю, госпожа Аннегрит, — кивнула Биргит.

— И я бы хотела вечером взглянуть на бумаги этих русских. На этом все, Биргит. Благодарю вас.

Лена ждала, что Биргит обрушит весь свой гнев на нее, едва они отойдут от дверей гостиной. Но немка молча шла до служебной части дома. И только оказавшись в кухне, резко повернулась к Лене.

— Я предупреждала тебя! — прошипела она, срывая с груди Лены бело-голубой лоскут и бросая его на каменный пол. И тут же отошла, к удивлению ожидавшей удара девушки. Встала напротив новых горничных и выпрямила спину, высоко вскинув голову.

— Я думала, что вы достаточно умны, чтобы понять свое новое положение. Вы попали не просто в дом достопочтенной горожанки или жены высокопоставленного офицера. Вам повезло служить в доме семьи фон Ренбек, — Биргит произнесла это так, словно говорила о самом фюрере. — Вам легко найдется замена, если вы не будете выполнять свои обязанности и соблюдать правила этого дома. Если вы не хотите этого, то я могу отправить вас обратно на биржу, а оттуда дорога вам будет только на шахты или завод. И еще хуже — в трудовой лагерь. Вы знаете, что такое лагерь, верно?

Лена не могла ответить за других девушек, но она сама понимала, что за этими словами едва ли скрывается что-то хорошее. Она помнила, как выглядели военнопленные, которых пригоняли на работы в отделение АРР. Саша еще тогда твердил, что их бригаде повезло попасть именно в контору, что так больше шансов выжить.

— Я пожалела тебя, мелкая, помни! Не заставляй меня пожалеть об этом.

За демонстрацию непокорности Биргит тут же придумала наказание. По правилам, установленным в замке, всем остарбайтерам позволялось один раз месяц отправлять весточки родным. Лене же было запрещено писать домой в течение трех месяцев.

— Учти, если ты и дальше будешь показывать свой характер, я продлю срок запрета, — предупредила Биргит. — Вам запрещено показываться без особого разрешения в магазинах и на почте. Все письма будет относить мой сын, Руди. Так что не думай, что ты сможешь обойти этот запрет. Зря госпожа баронесса отдала тебя господину Иоганну. Если бы ты осталась полностью в моем подчинении, я бы быстро сделала тебя шелковой. А господин Иоганн слишком добр и мягок, чтобы научить тебя покорности.

Неожиданно для Лены она пересекла кухню и больно щелкнула пальцами по ее лбу.

— Ты можешь сколько угодно смотреть на меня исподлобья. Только помни — один такой взгляд на кого-то из семьи фон Ренбек, и ты отправишься прямиком в лагерь. А теперь переведи остальным — мы идем знакомиться с домом и своими обязанностями.

Основными общими обязанностями девушек было поддерживать дом в порядке. Это означало воскировать полы и мебель, протирать пыль, выбивать ковры, мыть окна. В жилой части дома к этому присоединялась перемена постельного белья и стирка. Также им надлежало стирать одежду семьи фон Ренбек. Правда, сама баронесса предпочитала отдавать свои вещи в чистку в городе. Мол, все ее вещи требовали особого подхода, и она боялась, что неловкие руки русских горничных испортят их.

К отдельным особым обязанностям у девушек относились персональные указания. Катерина отходила под полную власть Биргит, Янина попала в личные горничные баронессы, а Лена должна была служить господину Иоганну. С ним Биргит повела Лену знакомиться сразу же, как закончила небольшой тур по дому и оставила остальных девушек устраиваться в небольшой спальне под самой крышей.

— Обычно господину Иоганну прислуживает Войтек, если не занят на работах по дому. Поэтому я не думаю, что ты будешь очень занята, — объясняла Биргит, пока они шли на хозяйскую половину дома.

— Все спальни на втором этаже. Для господина Иоганна это, конечно, неудобно. Поэтому в доме пару лет назад сделали особый подъемный механизм. Видишь?

Биргит подвела Лену к дверцам в стене коридора и распахнула их, демонстрируя небольшой лифт. Лена видела такие в Москве, только побольше размерами. Поэтому если немка и хотела удивить ее этим механизмом, то ей это не удалось.

— Тут помещается только коляска господина Иоганна. Поэтому пока он спускается вниз, ты должна успеть прийти сюда и ждать его прибытия. Поняла? Иначе он сам не откроет дверцы.

— Коляска?.. — произнесла Лена, до конца не понимая, верно ли уловила смысл слова.

— У господина Иоганна поврежден позвоночник. Произошла авария. Слава богу, что вообще остался живой! Госпожа баронесса так не любит самолеты с тех пор. Подумать только — стать инвалидом в таком возрасте! До сих пор не могу поверить, что такое случилось! Вся жизнь наперекосяк!

Биргит резко замолчала, словно испугавшись, что позволила себе сказать лишнего. А сама Лена вдруг почувствовала горечь при мысли о том, что тот красивый офицер с фотокарточки стал калекой. Странно, а только недавно желала этому мужчине самого худшего из всех зол.

В комнатах никого не оказалось, к облегчению Лены. Ей совсем не хотелось встречаться с мужчиной сейчас, когда ее переполняло сострадание к его положению. Биргит предположила, что хозяин комнат сейчас на прогулке, и продолжила показывать Лене фронт ее работ.

— Баронесса любит, чтобы уборка в жилых комнатах проводилась только личными горничными. Поэтому здесь все будет под твоей рукой. Никакой пыли. Господин Иоганн ее просто ненавидит. Хорошо проветривать комнаты. По возможности каждый день должны быть свежие цветы.

Биргит задержалась у низкого столика возле широкого кожаного кресла с истертым сидением. На нем громоздилась целая стопка книг.

— Ты ведь читаешь на нашем языке, верно? Будешь относить книги в библиотеку и расставлять по местам. Большинство прежних служанок были не особо грамотны, и это злило господина Иоганна. Они расставляли книги, как Бог на душу даст, и он потом не мог найти нужные. А как видишь, он очень любит читать…

Книг в комнате действительно было очень много. Они громоздились стопками на столиках и комоде, лежали на тумбочках у изголовья кровати, а парочка даже лежала на краю большой ванны на бронзовых ножках.

— Давно не разбирали берлогу Ханке, — неожиданно мягко еле слышно произнесла Биргит, поправляя подушки на постели и расправляя несуществующие складки покрывала. А потом словно опомнившись, обратилась к Лене резко и отрывисто. — Вот и займись этим сегодня. Уточни у господина Иоганна о том, какие книги уже можно уносить в библиотеку, и убери их. А! Вот и господин Иоганн!

Да, Лена тоже слышала лязг железного механизма лифта, скрип половиц и тихое шуршание колес по деревянному полу. Вся подобралась, чтобы встретить этого искалеченного немца без каких-либо эмоций, укоряя себя мысленно, что нельзя ей жалеть его даже на йоту. Кто знает, где была эта авария? Быть может, самолет был сбит, когда он сбрасывал бомбы или расстреливал женщин и детей.

«Сволочь!» — стиснула Лена зубы, чтобы обуздать злость, когда вспомнила о том, как сама когда-то попала под бомбежку. Вспомнила кровь и смерти. Жалеть немцев было нельзя. Потому что они явно были не люди. Иначе вряд ли бы они могли так легко убивать, невзирая на пол и возраст.

Лена так часто представляла себе, как увидит этого молодого немца, что растерялась, когда перед ней предстало совсем другое лицо. Светловолосый мужчина был тоже красив. Но его голубые глаза успели потускнеть под чуть опустившимися веками, а лицо избороздили морщины. Они залегли глубокими складками у носа и рта, разбегались тонкими лучиками от глаз и пересекали высокий лоб. Этот мужчина чем-то был похож на того, что видела Лена на карточках, но все-таки это был не он.

— Господин фон Кестлин… Иоганн, — поправилась Биргит, когда мужчина недовольно поморщился от этого обращения. — Это новая служанка. Русская. Ее зовут Лена. Лена, это господин Иоганн фон Кестлин, брат баронессы. Ты будешь ему прислуживать.

— И зачем она мне? — спросил Иоганн. — Мне достаточно Войтека.

Лена перевела взгляд с немца на Войтека, который стоял за коляской, и обнаружила, что тот внимательно рассматривает ее.

— Войтек не может делать уборку должным образом. А еще у него полно работы во дворе и в гараже. И он не умеет читать на немецком.

— А этот воробушек может? — иронично спросил Иоганн, откидываясь на спинку коляски и пристально разглядывая Лену. — Я всегда говорил тебе, Гиттхен, что твое доброе сердце станет твоей бедой. Аннегрит должно быть в ярости из-за твоего выбора.

— Насколько я успела понять, Лена свободно говорит на нашем языке, Иоганн. Советую тебе теперь помнить об этом в ее присутствии, — ответила на вопрос деловито, но в то же время мягко Биргит, игнорируя остальное.

— Значит, вы говорите на немецком языке?

Лена даже не сразу поняла, что Иоганн обратился теперь именно к ней. Тон его голоса так и остался мягким, без резких приказных ноток, с которыми разговаривали Биргит и баронесса. И это вежливое «Вы»… Опомнилась только, когда получила легкий тычок от Биргит.

— Говорю, — коротко ответила Лена и добавила по тихому требованию Биргит: — Мой господин.

— Где вы изучали наш язык?

— В школе.

По сути, это не было ложью. В училище Лена действительно изучала немецкий язык в качестве иностранного. О том, что в их доме поддерживалось изучение языка, на котором когда-то говорили бабушка и дедушка, она предпочла умолчать. Ей не хотелось иметь ничего общего с немцами. Даже малой капли общей крови.

— Значит, в ваших школах очень хорошее образование, — резюмировал фон Кестлин с улыбкой. — Вы читать и писать умеете? Знаете еще какие-нибудь языки?

— Французский, но хуже. И немного английский, — зачем-то похвасталась Лена, словно желая показать, что они совсем не дикие азиаты, как их называли немцы на бирже труда.

— Я поражен. Гиттхен, ты привела в наш дом удивительную птичку, — с улыбкой произнес Иоганн. А потом подал знак Войтеку, чтобы тот подвез к распахнутому в сад окну.

— Главное, чтобы она хорошо работала, — резко заметила Биргит. — Оставляю ее в твое полное распоряжение. До ужина она мне будет не нужна. Если что-то понадобится, просто позвони, и Войтек…

— Я знаю, Гиттхен, — мягко прервал Иоганн. — Не переживай. Ты можешь смело оставить меня с этим воробушком. Не откусит же она мне голову.

— На твоем месте, Иоганн, я не была бы столь уверена, — ответила Биргит и пристально посмотрела на Лену, чтобы убедиться, что понимает каждое слово. — Она совершенная дикарка, как нас и предупреждали. Типичная русская. Не смотри на ее внешность. За красивым лицом скрывается далеко не ангел.

— Я думаю, что справлюсь с ней, — заверил экономку фон Кестлин.

Лене показалось, что в уголках его губ мелькнула улыбка при этих словах, сводя на нет серьезность фразы. Но Биргит поверила этим словам, кивнула и, погрозив напоследок пальцем Лене, вышла вон вместе с Войтеком.

— Какая суровая, да? — пошутил Иоганн, едва они с Леной остались одни. — Могу обращаться на «ты»? Сразу хочу сказать, что я не такой сильный и грозный, каким могу казаться со стороны. Даже на прогулку не могу отправиться без помощи. Так что тебе не стоит меня бояться, Воробушек.

— Я не боюсь, — вздернула подбородок повыше Лена, стараясь изо всех сил выглядеть бесстрастной и не показать своего волнения этому немцу. Не страха. Потому что она вовсе не боялась его, а наоборот — почему-то чувствовала к нему симпатию, что немного злило. Может, он напомнил своей беспомощностью маму? Оттого и хотелось быть с ним помягче.

— Я бы подремал, говоря откровенно. Прогулка меня всегда вгоняет в сон, — продолжил Иоганн. — Если ты сможешь вывезти коляску на балкон, то я был бы благодарен тебе. Если нет — не страшно, посижу у окна. Тут тоже солнечно.

Коляска была тяжелой. Лене пришлось приложить усилия, чтобы выполнить просьбу немца. Но звать Войтека на помощь, как предложил Иоганн, видя ее старания, Лена не стала. Хотела показать, что она сильная. Чтобы немцы понимали, что она вовсе не беспомощный воробушек.

Пока фон Кестлин дремал, укрытый надежно тонким пледом от легкого летнего ветерка, Лена по его просьбе разобрала книги и прибралась в комнате. Заодно с любопытством огляделась в комнате, внимательно рассматривая каждую деталь и особенно фотокарточки на комоде и на стенах комнаты. Все те же знакомые лица, которые Лена уже успела увидеть прежде. Теперь она понимала, кто был тот молодой летчик, стоящий у аэроплана, на фотокарточке в гостиной.

В молодости Иоганн был действительно очень красив. Особенно, когда улыбался, как на снимке под руку с молодой невестой в подвенечном наряде, той самой, что Лена также уже успела увидеть. «Моему дорогому брату Ханке с пожеланиями быть следующим», — гласила надпись чернилами в углу фотокарточки. В невесте Лена узнала баронессу, молодую и счастливую. Больше снимков Иоганна не было, кроме одного, сделанного, видимо, уже после аварии. Он сидел в коляске, а возле него стоял светловолосый мальчик с моделью аэроплана в руках. И именно фотокарточек мальчика в комнате немца было больше всего — от совсем крохи, сидящего под новогодней елью, до портрета взрослого мужчины в военной форме.

Разглядывая офицера, Лена никак не могла отделаться от ощущения, что он ей знаком. Быть может, она видела его в Минске? Может, он был среди тех офицеров, которые приходили на ужины к Ротбауэру? Или она видела его в ресторане? А может, на одном из вечеров доме рейхскомиссара? И если это так, то чем ей это грозит, учитывая ее причастность к ликвидации офицера СС? Мысли об этом заставляли Лену теряться от страха. Поэтому она предпочла выкинуть их из головы, сосредоточившись на том, чтобы выполнить поручения Иоганна.

Библиотеку Биргит в ходе небольшой экскурсии по дому не показывала девушкам. Поэтому Лене пришлось искать дорогу наугад. Но, даже подозревая, что библиотека в этом замке должна быть большая, Лена не была готова к размерам зала, который предстал перед ней. Он был просто огромен как в длину, так и в высоту. Чтобы вернуть книги на их место на последних полках, приходилось пользоваться высокой лестницей, которая перемещалась вдоль полок. А у противоположной стены Лена даже разглядела разделение на два этажа, также забитые полками с книгами. Зал напомнил Лене библиотеку в центре Москвы чем-то, и она не могла не удивиться тому, что все это принадлежало только одной семье, а не было в общественном пользовании, как это было в ее стране.

Лена любила читать. С самого детства. Брат не особо засиживался за книгами, а вот она сама с удовольствием проваливалась в разные истории, представляя себя их героиней. Поэтому вид этих книжных богатств наполнил ее таким восторгом, заставляя забыть о том, что она никогда не сможет взять ни одной книги с этих полок. Ни новых, переплет которых все еще пах типографской краской, ни старых, с потрепанными бархатными обложками, богато украшенными тиснением золотом или серебром.

Поэтому неудивительно, что, расставляя книги по местам, Лена невольно стала просматривать их, иногда зачитываясь строками, которые открывались ей под обложкой. Многие авторы из того десятка книг, которые она с трудом донесла до библиотеки, были незнакомы. Часть книг была на английском языке, и Лена пожалела, что плохо знает его, чтобы понять хотя бы по названию, о чем они. Часть на французском языке, например, Экзюпери, которым Лена неожиданно для самой себя увлеклась, вспоминая с трудом слова.

Так и нашел ее Войтек — сидящей на лестнице между этажами, подобрав под себя ноги, погруженной в книгу с головой. Лена вздрогнула от неожиданности, когда он подошел к ней бесшумно между рядов полок.

— Иоганн так и понял, что ты в книге, — произнес он на ломанном русском, заставляя ее вскочить на ноги в испуге. Она сама не поняла, что именно ее взволновало больше — неожиданное появление поляка или тот факт, что он говорит на ее языке.

— Биргит держит контроль. Не думай, что сможешь так часто делать. Я сказал, что ты меня послала за книгами, что я в помощь тебе. Хорошо, что Иоганн позвал меня из сада посмотреть, где ты.

— Ты говоришь по-русски? — спросила удивленно Лена. Войтек, не глядя на нее, стал расставлять книги по местам, быстро перемещаясь между полками. Было видно, что ему плохо знакома система расстановки, и он то и дело кружил между полками, пытаясь определиться.

— Сестра моей матери была жената на русском. Он бежал из России, когда большевики стали у власти, — объяснил он. — Никому не нужно знать, что я говорю, хорошо?

— Я не скажу ей, — пообещала Лена. Больше они не разговаривали — молча разносили книги по полкам согласно принятой в библиотеке системе — по языкам, по жанрам и далее по алфавиту. Удивительно, как сами владельцы ориентировались среди этих огромных шкафов, не могла при этом не удивляться Лена.

Когда наконец они справились с работой и уже выходили из зала, Войтек придержал Лену за плечо, заставляя обернуться.

— Иоганн — хороший мужик. Очень умный. Не играй с ним, он не любит это. Биргит строгая, но… но… она наказывает только за дело. А наказывать она умеет. Но жить здесь можно. Если есть ум. И без глупости. Ты слышала о Бухенвальде? Или Ордруфе?

Лена покачала головой. Эти названия были незнакомы.

— Будь умная. Забудь на время о том, что было там, дома. Но не о том, кто они есть, — Войтек кивнул головой в сторону комнат и коридоров замка. — Для них ты просто вещь. Помни и будь на страже. Правила. Следи за правилами. Будь на страже.

Войтек вдруг протянул руку и коснулся края косынки Лены. Она не успела отклониться, насколько был быстрым этот жест. Поляк только улыбнулся еле заметно.

— Волосы, — пояснил он, и Лена поняла по этим словам и его жесту, что Войтек поправил косынку на ее голове. — Баронесса увидит, что волосы не под косынкой, будет злая. И еще, Лена… под кроватью в комнате, помнишь?

Смысла этой фразы Лене не удалось разгадать. А переспросить помешало появление Биргит, которая тут же обрушилась на них с обвинениями в безделье. Мол, надо бы уже подготовить посуду и приборы к сервировке ужина. А Войтеку не мешало бы помочь садовнику убрать траву в парке, которую косили весь день.

В кухне было жарко, несмотря на распахнутые окна. Повариха, седая худощавая Айке, суетилась у плиты — то переворачивала мясо, шипящее на медной сковороде, то проверяла пирог в духовке. От ароматов стряпни желудок Лены тут же сжался, и она поняла, что последний раз ела еще на бирже непонятное варево с кусочком черствого хлеба. Когда повариха заметила появление Лены, с любопытством осматривающейся в кухне, ткнула в нее пальцем, обращаясь к Биргит:

— Эта ведь не ела? Голодная, наверно.

— Можешь спросить у нее самой, — откликнулась экономка. — Ужин будет ко времени?

— Когда я тебя подводила? — ответила вопросом Айке, отрезая от широкого кругляша хлеба здоровый кусок. Потом она налила в глиняную миску похлебки и поставила на стол в центре кухни. — Иди, русская, ешь!

— Двойная порция? — подняла брови Биргит.

— Посмотри, какая она тощая! — бросила в ответ Айке, уперев руки в бока. — Та русская, Янина, хоть и худая да есть за что подержать. А эта прямо совсем кожа да кости! Словно ее впроголодь держали как неугодную собаку дворовую.

Лена могла бы назвать причины, по которой она недоедала дома, но благоразумно решила промолчать, вспомнив поговорку про гусей. Поэтому она молча взялась за ложку и стала есть.

Суп был невероятно вкусный. Ароматный. Лена уже около года не обедала так вкусно и так сытно, как сейчас. Она с трудом заставила себя сдерживать свой жадный голод и есть медленно, отщипывая по кусочку от ломтя хлеба, как ее воспитали когда-то. И она слышала, что ее манеры и поведение за столом удивили немок. А короткая благодарность Айке за вкусный обед удивила еще больше.

— Твои бумаги не заполнены, — сказала ей Биргит после того, как Лена закончила есть. — Странно, я думала, арбайтсамт[13] добросовестно относится к своим обязанностям. Госпожа баронесса ждет больше информации, чем просто имя, место проживания и сведения о здоровье. После того, как сервируем стол, пока длится ужин, ты ответишь на мои вопросы. И советую тебе отвечать честно на них. И заодно сообщи Катерине, что я жду от нее того же.

Как и остальные комнаты, столовая поразила Лену своими размерами и обстановкой. Было видно, что мебель из красного дерева — антикварная, дорогая. Как и серебро, которое натерли до блеска, и фарфор с цветочным узором, и хрусталь бокалов. Биргит кивнула довольно, когда в центре стола водрузили вазу с пышными соцветиями ароматной сирени, и напомнила в который раз, что в доме всегда должны быть свежие цветы.

— Ты! — показала она на Лену. — Ты будешь следить за этим. На этом все. Следуйте за мной. Янина, ты остаешься в столовой. Будешь подавать ужин вместе с Урсулой.

Лена заметила, как скривились губы Янины, словно она была готова вот-вот заплакать, когда услышала приказ Биргит. Девушки уже успели за сервировкой шепотом поделиться своими впечатлениями. Янина, прислуживающая днем баронессе, призналась, что до смерти боится ее. Особенно взгляда ее ледяных светло-голубых глаз.

— До нутра пробирает. От такого глаза лепше подалече быть, — прошептала она, борясь со слезами, и Лене только и оставалось, что сжать ее руку в знак поддержки. Хотя невольно мелькнуло в голове, что Янина сама выбрала свою судьбу, когда записалась в добровольные работники.

— Советую не обманывать, — предупредила Биргит перед тем, как начать заполнять бумаги. — Не понимаю, почему у Янины все в порядке с бумагами, а ваши нет.

— Наверное, потому что у тех, кто пригнал нас сюда, просто на это не было времени, — сорвалось с языка Лены прежде, чем она успела хорошенько подумать. Катя тут же толкнула ее в бок локтем, распознав на лице Биргит недовольство. Поэтому поспешила отвлечь внимание экономики на себя и начала говорить о себе. Рассказ был коротким. Родилась первым ребенком в многодетной семье. Отец — тракторист, мать — доярка. Проучилась восемь классов в школе, потом работала в колхозе, как родители. Была занята на сельхозработах, помогала семье, чем могла. О том, что было после начала войны, Катя предпочла не говорить.

Биргит тщательно записала в бумаги имена и другие данные Кати. Потом принялась расспрашивать Лену, глядя в глаза, чтобы уловить хотя бы малейший намек на ложь. Но и тут ее не ждало ничего того, что сама немка не подозревала. Хотя Лена и изменила некоторые сведения о себе. Ей не хотелось упоминать, что она не единственный ребенок в семье — рассказывать любопытной немке о близких было до сих пор больно. А еще Лена умолчала о том, что когда-то училась в балетном училище. Сказала, что в год начала войны закончила десять классов и планировала поступать в институт в Москве.

— Типичная городская девушка, — резюмировала Биргит. — Тебе действительно очень повезло, что я решила взять тебя. На заводе или в шахте ты бы точно долго не протянула.

Она помолчала некоторое время, а потом сказала жестко и твердо:

— В стенах этого дома я не потерплю ни воровства, ни блуда, ни лжи. Та ложь, что вы якобы сестры, будет первой и последней, которую вы мне сказали. Это ясно? И запомните — ваше будущее здесь зависит от того, как вы будете вести себя в Розенбурге. Потом вы поймете, что сам Господь улыбнулся вам, когда послал вас работать в замке прислугой.

Ужинали девушки все вместе в кухне вместе с остальными работниками. Именно за столом Лена впервые увидела остальных членов семьи Биргит — мужа Штефана, сутулого лысого мужчину, и сына Рудольфа, десятилетнего светловолосого мальчишку, который, не скрывая любопытства, уставился на русских, как на диковинку. Руди настолько увлекся разглядыванием, что не сразу услышал призыв матери, как старшей за столом, к молитве. Лена раньше только в кино видела подобное, но следовать их примеру в отличие от своих подруг не стала. Воспитанная комсомолкой, она твердо знала, что Бога нет, а притворяться ради угоды немцев, как это сделали Янина и Катя после недолгих колебаний, не стала. Особенно когда услышала слова, произнесенные Биргит в завершение молитвы.

— Господи, помоги сыновьям твоим, солдатам нашей доблестной армии, на поле брани и повергни врагов их.

И все же Биргит ничего не сказала, когда после молитвы подняла голову и заметила, что Лена не присоединилась к общей молитве перед едой. Только бросила на нее острый взгляд через стол. А потом Лена поймала на себе предупреждающий взгляд Войтека и вспомнила его слова в библиотеке.

За ужином говорили мало, в основном щебетала Урсула да так быстро, что Лена не всегда понимала ее речь. Сама Лена предпочла наблюдать за своими соседями по столу, тщательно скрывая свой интерес. Чем быстрее она разберется, кто перед ней, тем проще будет в дальнейшем. Только один раз не удержалась и подмигнула Руди, поймав на себе очередной любопытный взгляд широко распахнутых серых глаз мальчика. И улыбнулась в ответ на его улыбку.

И Биргит, и Айке уходили на ночь из замка. Айке жила в деревне неподалеку от Розенбурга, а Биргит с семьей занимала дом в глубине парка. Войтек ночевал в небольшой комнате над гаражом. В доме на ночь оставались только девушки и Урсула.

— Никаких глупостей! — наказала Биргит, уходя. — Штефан не только садовник усадьбы, он еще и сторож. Всю эту неделю он будет делать обход чаще обычного, имейте в виду. И помните — в комнатах баронессы и господина фон Кестлина есть звонки для вызова прислуги в ночное время. Сонетка используется только днем. Как только услышите сигнал, без промедления идите в их комнаты. Надеюсь, у вас у всех чуткий сон, и мне не придется выслушивать жалобы хозяев.

Комнаты работниц находились на самом верхнем этаже, под крышей — небольшие узкие спаленки со скошенным потолком на две кровати. Лена думала, что будет жить вместе с Катериной, но Биргит распорядилась, чтобы она заняла комнату на двоих с Урсулой. Кате же предстояло жить вместе с Яниной.

— Не переживай, — шепнула Лене заговорщицки Урсула, когда выдавала девушкам по ночной рубашке и куску эрзац-мыла. — Совсем скоро я вернусь к матери в деревню, и комната будет полностью в твоем распоряжении. Так что тебе повезло. Но если захочешь, то можешь попросить фрау Биргит позволить тебе жить с Катериной. Будь послушной, и она точно разрешит!

Ту же фразу, к удивлению Лены, повторила и Катерина, когда девушки готовились ко сну в общей ванной.

— Ты зазря робишь то, — произнесла Катя, уступая место у умывальника Лене. — Зазря дразнишь немку. Только себе робишь худо. Зачем начепила знак? Зачем спортила карточку кровью?

Сначала Лена даже не поняла, о чем говорит Катя, только потом вспомнила о своем приступе острой злости и о том, как оставила кровавый отпечаток на карточке в рамке.

— Хорошо, что фрау меня поставила протирать мебель в той комнате. Я так и подумала, что ты зробила то. Не боись, фрау не приметила. Я состерла.

— Ненавижу их всех! — вдруг сорвалось с губ Лены всхлипом. Она сжала в отчаяние ободок фаянсовой раковины, пытаясь не сорваться в плач. Мысль о том, что мама осталась в Минске совсем одна, неспособная себя толком прокормить, приводила в ужас и причиняла едва ли не физическую боль. А Кнеллер, этот предатель немец, вряд ли будет помогать ей, как делал это раньше. Лена никак не могла понять, почему он предал ее, почему не помог выбраться из западни трудовой облавы. А ведь мог!

— Люди как люди, — отозвалась на это Катерина равнодушно. — Пусть и немчура.

— Ты разве не слышала? — сорвалась на крик Лена. — У Биргит старший сын в армии. У Айке братья и сыновья. У Урсулы муж тоже на фронте. Возможно, именно они так лютовали в твоей деревне и в деревне Янины. Не думала об этом?

На лицо Кати тут же набежала тень, и Лена пожалела, что напомнила ей о том, о чем любой человек предпочел бы навсегда забыть. Она не привыкла обижать кого-либо, и боль Кати отдалась в ней самой. Поэтому Лена поспешила опустить лицо в ладони, умываясь холодной водой.

— Я убегу отсюда, — заявила Лена после, принимая полотенце из рук Катерины. — Мы вернемся домой. Обещаю тебе