На следующее утро, когда при резком звуке будильника в предрассветный час Лена с трудом проснулась, все произошедшее показалось сном. Дивным, но все же сном. Потому что ничего не изменилось. Все та же прохладная вода в умывальнике. Та же форма, правда, на этот раз не парадная — белая блуза с юбкой, а обычное платье и фартук с оборками. Та же косынка, скрывающая волосы.
И те же обязанности — развести огонь в плите, чтобы Айке вовремя приготовила завтрак для гостей, сервировать стол в малой столовой и обслужить гостей. У Биргит был выходной по случаю праздника, потому объяснять отсутствие Катерины Лене было некому, а баронесса не интересовалась напрямую прислугой, держа четко выверенную дистанцию. Только Айке спросила мимоходом о Кате, когда ставила на стол для завтрака привычные уже Лене бутерброды с эрзац-маргарином и кружку травяного чая. Да Войтек поинтересовался, где она, и всерьез встревожился, когда получил ответ, что Катя заболела.
— Как же ты справишься одна? — спросил Войтек, и Айке тоже вопросительно взглянула на Лену, переливая кофе в кофейник.
— Ну, справилась же как-то вчера. Не переживай, все обойдется. Главное, чтобы Катя отлежалась, — заверила их Лена, подхватывая сервированный поднос. Она старалась выглядеть веселой, хотя у самой внутри не угасало волнение. Ночью Кате было дурно, а под утро, когда она попыталась сама выплеснуть содержимое тазика в унитаз, едва не потеряла сознание и упала прямо там, в ванной комнате. Хорошо, что Лена уже была на ногах в это время и сумела вовремя помочь ей. Рихард был прав — Катерину стоило показать доктору, но как это было возможно?..
Казалось, ничего не изменилось. Все тот же путь из кухни в столовую с подносом в руках, стараясь не расплескать чай или кофе, которые последними занимали свое место на буфете с едой. И все же все было по-другому.
Сегодня Лена с каким-то особым чувством шагнула в столовую, зная, что вот-вот увидит Рихарда. Впервые после того момента, как они расстались вчера ночью. Им не довелось долго побыть вместе. Старинный маятник в гостиной неумолимо отсчитывал ход времени, показывая, что Лене остается на сон всего четыре часа. Поэтому Рихард настоял на том, чтобы помочь Лене с уборкой посуды и даже вытирал хрусталь полотенцем, после того как Лена споласкивала его в теплой воде. Это было так по-домашнему, думала Лена. Она даже боялась говорить, чтобы ненароком не разрушить ее маленькое мимолетное счастье. Пусть завтра все может измениться, но те часы, проведенные вместе с Рихардом, для нее станут самыми приятными за все время, проведенное в Розенбурге.
Говорил в основном Рихард и в основном на совершенно нейтральные темы. Он рассказывал, как обычно встречали Рождество в Розенбурге, и как он особенно любил этот праздник, хотя ранние подъемы в церковь ненавидел, будучи ребенком, и откровенно спал во время службы под тихое пение гимнов. Рихард стоял за ее спиной, и Лена могла видеть его отражение только в темноте окна кухни, чем частенько пользовалась, любуясь им украдкой. Его сильными руками под завернутыми рукавами свитера. Разворотом плеч. Улыбкой, с которой он говорил о Рождестве. Ей нравилось смотреть на него и слышать его голос. Но все равно где-то в глубине разума словно маленький червячок засела мысль о том, что это всего лишь мгновение, что это нереально и определенно не должно быть.
А после того, как они закончили с мытьем посуды и расставили посуду в буфетах в хозяйской половине, а тонкий фарфор убрали в деревянные ящики до следующего приема, Рихард вызвался проводить Лену. Очарование вечером рассеялось при первых же словах Рихарда, среди которых мелькнуло слово «спальня». С каждый шагом нервозность Лены только усиливалась. Рихард шел следом за ней по узкой лестнице, едва не задевая плечами стены, и как никогда Лена ощущала его присутствие рядом. Почему-то пришло на ум, что он мужчина, сильный и крепкий. Как Клаус, которому приглянулась Катя, и который так стремился получить желаемое любой ценой. И она снова начала бояться его, сжимая все сильнее его подарок, который несла в руках. Вспомнила, как неожиданно на нее напал в темном коридоре Ротбауэр, когда она совсем не ожидала этого.
Рихард остановился у начала лестницы. Не пошел за Леной следом до двери ее комнаты, как она обнаружила, обернувшись на него удивленная.
— Счастливого Рождества, Ленхен, — произнес Рихард в тишине ночи. Ей бы очень хотелось увидеть его лицо в этот момент, потому что помимо привычной уже нежности в его голосе прозвучали какие-то странные нотки. Но в коридоре было темно, и она видела его светлым пятном и только.
Лена не стала поправлять его, что для нее это не праздник вовсе, а только проговорила тихо в ответ:
— Счастливого Рождества, господин Рихард.
Все правильно, убеждала Лена себя позднее. Ее оговорка в обращении — только к лучшему. Это был изумительный вечер, но что их может ждать дальше? Ровным счетом ничего. Потому все должно остаться только воспоминанием.
Но как скажите на милость это должно произойти, если лишь при одном взгляде на Рихарда следующим утром за завтраком у Лены вдруг затряслись руки, и бешено забилось сердце? Ей казалось, что все заметят ее волнение и румянец, когда кровь мигом прилила к лицу, как только они встретились глазами при первом же ее шаге в комнату. Потому она опустила взгляд в пол и так и обслуживала хозяев и гостей Розенбурга, не поднимая глаз.
К ее счастью, к завтраку спустились не все — штурмбаннфюрер Йозел и его супруга предпочли завтракать в своей комнате, а русская подруга Мисси и ее кавалер вообще отказались от еды. Они очень торопились успеть на поезд, чтобы уже ночью быть в Берлине. Уезжали и остальные — у товарища Рихарда заканчивался отпуск, и ему предстояло вернуться в Крым. За Шенбергами должен быть заехать знакомый, чтобы отвезти их в замок в Саксонии. Лена подслушала обо всем, пока разливала кофе в фарфоровые чашки, с удовольствием отмечая про себя малочисленность гостей, которые останутся в Розенбурге.
— А вы, Мисси? — обратилась баронесса к немке, которая словно по привычке заняла место за завтраком рядом с Рихардом. Хотя за столом было немало пустых стульев, с каким-то странным раздражением отметила Лена.
— Мои родители уехали в Оберзальцберг на праздники, — ответила Мисси. — Поэтому мы с Магдой можем задержаться в Розенбурге почти до самого Нового года.
— Будем рады оказать вам гостеприимство! — с улыбкой заверила ее баронесса.
— Ваши родители в Оберзальцберге? — чуть удивленно переспросил Шенберг.
— Да, — скромно улыбнулась Мисси в ответ. — Они получили приглашение на прием в Бергхоф[34] и решили все рождественские праздники провести в Альпах.
— О, и вы предпочли приему у фюрера наше скромное празднование Рождества?! — воскликнула баронесса растроганно и бросила в сторону сына говорящий взгляд. А потом потянулась к Мисси и коснулась ее руки благодарственным жестом.
— Я не люблю официоз, если говорить откровенно, — ответила девушка. — Для меня нет ничего лучше домашних торжеств.
Иоганн поймал взгляд Лены в этот момент и шутливо закатил глаза, вызывая ее улыбку. Значит, не только ей показался ответ идеальной Мисси слишком фальшивым. Ей оставалось надеяться, что Рихард тоже уловил это, а не был восхищен светловолосой немкой, как его товарищ Тайнхофер, который взглянул на Мисси с явной симпатией во взгляде.
За завтраком договорились идти на рождественскую ярмарку в городе, поэтому поторопились побыстрее завершить трапезу и удалиться к себе. Именно в перерыве между завтраком и прогулкой в город фон Ренбек решили поздравить слуг с праздником. Лена знала об этой традиции. Ей рассказывала Айке, работавшая в доме вот уже более двадцати лет. Для нее получить подарок из рук хозяев означало их расположение. Для Лены же это в очередной раз подчеркивало их унизительную роль в этом доме, выбранную не по собственной воле.
Единственное, о чем Лена совершенно забыла, так это о том, что Биргит тоже относилась к слугам, пусть и занимала самую вершину в иерархии домашнего персонала. Поэтому удивилась, когда увидела ее в кухне, и не успела отстраниться от неожиданной атаки, ведь та сразу же перешла в наступление. Схватила ее за волосы больно и накрутила на руку выпавшую из узла толстую косу, лишая Лену возможности двигаться. Ей пришлось так и застыть с подносом с грязной посудой в руках под возмущенное аханье Айке.
— Кто из вас посмел поднять руку на моего Клауса? — прошипела Биргит зло, глядя в глаза Лены. — Кто из вас порезал его лицо?
— Биргит, прошу тебя! — воскликнула Айке умоляюще. Лена так и не поняла, за что именно переживает кухарка больше — за нее или за посуду на подносе, который ловко забрала Айке из рук Лены. Штефан, сидящий за столом с кружкой пунша в руке, только потупил взгляд, притворяясь, что не видит ничего. К счастью Лены, стукнула задняя дверь, и в кухню вошел Войтек с мешком угля на плече. Он моментально сбросил тот на пол и взглянул на Биргит таким взглядом, что ее хватка чуть ослабла. Но косу Лены она так не и отпустила.
— Кто-то из русских девок напал на Клауса сегодня ночью, — проговорила она хлестко. — Ты видел кто именно?
— Клаус был так пьян, что мог сам себе нанести раны. Ночью изрядно подморозило, снег покрылся ледяной коркой, которая может резать, как стекло, — проговорил Войтек, глядя исподлобья на Биргит. Та даже растерялась на какое-то время от этого злого взгляда и резкого тона голоса. Никогда прежде поляк не позволял себе вести себя так с ней. И пусть его речь была мешаниной из немецких и польских слов, смысл ее Биргит явно уловила.
— Мальчик приехал с фронта, где проливал кровь за фюрера и наш великий народ, — холодно произнесла она, дернув косу Лены на себя, отчего той пришлось наклониться, морщась от боли. Войтек при этом сжал кулаки, и Лена поняла, что он еле сдерживает себя. Айке тоже заметила его злость, потому отступила в самый дальний уголок кухни. Только глуховатый Штефан так и пил маленькими глотками рождественский пунш, не обращая внимания на накалившуюся обстановку в кухне.
— Клаус следует своему призванию уничтожать любые угрозы для нашего светлого будущего и не жалеет себя в Остланде, уничтожая жидобольшевистскую тварь. Он волен делать все, если это поможет ему забыть тяготы фронта.
В глазах Войтека вдруг разгорелась такая острая ненависть, что Лена на какое-то мгновение забыла о собственных чувствах, вспыхнувших в ней от этих слов. Если бы ее взгляд умел говорить, она бы взглядом умоляла поляка не делать глупостей в этот момент. Но это все равно было бы бесполезно — Войтек смотрел прямо в глаза разъяренной Биргит в невидимой дуэли. С этого момента немка станет люто ненавидеть его, оба понимали, что сейчас многое меняется.
— Какого черта тут происходит? — раздался голос Рихарда, который незаметно для остальных спустился в кухню и стал свидетелем этой некрасивой сцены. Лена не видела, что именно произошло, но в тот же миг Биргит отпустила ее волосы, и девушка отбежала быстро от нее подальше, опасаясь повторной атаки. И инстинктивно встала за спину Войтека, неосознанно ища защиту именно за ним.
— Звонок еще не работает? — раздраженно осведомился Рихард. — Войтек, я же просил исправить поломку еще вчера! Почему мы вынуждены вас ждать на церемонию? Биргит!
— Мне очень жаль, господин Рихард, но русская служанка вчера нанесла ранение…
— …Клаусу? Если ты говоришь о нем, Биргит, то вред ему нанес алкоголь! — отрезал Рихард. — И смею заметить, что приглашать Клауса все-таки было нашей ошибкой. Он убежденный социалист, и не всем понравились его ультралевые высказывания. Например, о покойнике кайзере.
— Мне очень жаль, господин Рихард, если он оскорбил тем самым госпожу баронессу, — искренне расстроилась Биргит. — Вы же знаете, мы безмерно уважаем и любим семью фон Ренбек. Клаус просто немного перебрал вчера…
— Я все понимаю, Биргит, и не держу зла. Равно как и моя мать. Не переживай на этот счет, — уже мягче произнес Рихард. — Ты же знаешь, мы всегда были расположены к тебе и твоей семье. Один маленький инцидент не изменит этого. Все забыто, верно?
— Забыто и оставлено в прошлом, господин Рихард, — ответила Биргит. Теперь она выглядела совсем иначе, чем несколько минут. Казалось, ее злость испарилась без следа. Лене оставалось только удивляться тому, как быстро Рихард погасил конфликт.
— Что ж, а теперь прошу вас в Малую гостиную, — проговорил Рихард и первым вышел из кухни, даже не взглянув ни на кого, к глубокому разочарованию Лены.
Церемония дарения прошла довольно быстро и, как поняла Лена, прошла по строгому порядку. Сначала всех слуг поздравил Рихард, как хозяин замка. Потом короткую речь произнесла баронесса, восседающая в кресле, словно царица перед своими подданными. Затем каждый подходил к ней и принимал из ее рук сверток, перевязанной атласной лентой. После короткого прощального «Счастливого Рождества еще раз!» от хозяев слуги разошлись, каждый возвращаясь к своим обязанностям.
Лена опасалась, что ее перехватит Биргит, чтобы снова допытываться о вчерашнем происшествии, но немка после короткого разговора наедине с хозяевами быстро ушла вместе с мужем из Розенбурга, торопясь вернуться к своему собственному праздничному столу. А еще послать весточку Урсуле в ближайшую деревню, чтобы та вышла в эти праздничные дни в замок, подменяя Катерину. Об этом рассказала Айке, спеша обрадовать Лену.
— Баронессе не понравилось, что Катерина приболела, — доверительно прошептала Айке, знающая в доме обо всем, пока они вдвоем чистили овощи для предстоящего обеда.
Мать и сын фон Ренбек ушли вместе с Мисси, Магдой и Людвигом на рождественскую ярмарку в город. Штурмбаннфюрер по-прежнему «болел» в своей спальне, а Иоганн попросил не беспокоить его пару часов, которые он хотел провести за чтением. Анна Бернофф и Гуго Крой уехали на станцию еще утром — Войтек сам отвез их после церемонии подарков.
— Биргит знатно досталось и из-за Кати, и из-за поведения сына за столом вчера вечером, — доверительно рассказывала Айке Лене меж делом, пока в Розенбурге было так тихо. — А я ведь говорила ей — не стоит Клаусу к господам на обед идти. Коза должна щипать траву там, где она привязана, и только так![35]
И Лена не могла не подумать при этих словах о вчерашнем вечере, вспомнить Рихарда, который сейчас развлекал в городе Мисси.
— Лене, я тут собрала кое-что для Катерины. Отнеси ей. Пусть у нее тоже будет немного вкусностей по случаю праздника, — попросила Айке, показывая на поднос на столе, когда они закончили с заготовками для стряпни. Она немного смущалась своей доброты, поэтому Лена ничего не сказала ей в ответ. Только улыбнулась тепло и поспешила на третий этаж.
К удивлению Лены, в комнате Катерины оказался хмурый Войтек, стоящий у противоположной к кровати стены и обеспокоенно рассматривающий Катерину. Девушка сидела на кровати в тени, но все же было ясно видно темные синяки на ее шее, чернота заплывшего глаза и разбитый уголок губы.
— Что ты здесь делаешь? — не могла не встревожиться Лена, заметив поляка. Тот шагнул к ней резко и поспешил помочь с тяжелым подносом, который был поставлен перед Катей на кровать. — Если тебя кто-то увидит здесь, на нашей половине…
— Кто? — резко бросил Войтек. — Немчура же с гостями в городе и не вернется еще долго. Меня просили забрать с площади через три часа, когда начнет вечереть. Калека сидит в своей комнате и выползет только, когда остальные вернутся.
— И все-таки, — не могла не заметить Лена, которую слегка покоробил тон поляка. — Ты же знаешь, тебе запрещено…
— Хорошо, — согласился с ней Войтек. Коснулся, уходя из комнаты, дружески плеча Катерины, улыбнувшейся ему разбитыми губами.
Едва они остались одни, Катерина тут же принялась расспрашивать о том, сильно ли злилась Биргит, и какими последствиями грозит ей, Катерине, вчерашнее происшествие. Лена заверила ее, что не стоит беспокоиться об этом. Ей хотелось добавить, что Рихард поможет все уладить, но она промолчала. Она сама не верила полностью, что фон Ренбек встанет на их сторону, если в дело вмешается в гестапо. Она видела, какое воздействие оказывает только одно упоминание гестапо на немцев, поэтому… И ради чего Рихарду вмешиваться во все это?
При выходе из комнаты Катерины Лену вдруг перехватил Войтек, дожидавшийся ее в полумраке коридора. Она едва не вскрикнула от неожиданности, когда он шагнул к ней. Прижалась в испуге к стене коридора, а потом жалела, что сделала это. Поляк подошел так близко, что у нее не оставалось никакого пространства для маневра. Ни отстраниться, ни отступить, чтобы избежать его близости.
— Я думал, что это ты, — прошептал он. — Испугался, что выродок Биргит попытался навредить тебе. Слава Езусу, это не так.
— Войтек, — Лена уперлась ладонью в его грудь, чтобы он не шагнул к ней еще ближе. Сейчас он снова пугал ее. Как тогда, когда обнял ее среди полотнищ постиранного белья на дворе. Только сейчас не появится Руди, и ей придется самой искать выход из этой ситуации.
— Я убью любого за тебя, — прошептал Войтек ей в ухо, склоняясь так близко, что она ощутила запах мыла и его тела. То ли от дыхания, скользнувшего по ее уху, то ли от испуга, но вдоль позвоночника тут же пробежала легкая дрожь.
Внезапно дверь черной лестницы распахнулась, заставляя обоих замереть от неожиданности. Сердце Лены оборвалось куда-то вниз, когда она заметила Рихарда, стоявшего на пороге коридора. Он окинул взглядом происходящее и резко захлопнул дверь.
— Какого его принесло сюда?
— Ты сказал, что они в городе!
Они заговорили одновременно. Растерянность Войтека и злость на него, что он поставил ее в такое положение, придали Лене смелости. Она оттолкнула его и метнулась к лестнице, раздумывая, почему Рихард вдруг оказался в доме, а не ярмарке, и куда сейчас мог пойти.
У Иоганна его не было. Тот дремал, запрокинув голову на подголовник кресла и уронив книгу на пол. Рихарда выдал лай вахтельхундов, которых тот вывел на прогулку из вольера. Лена заметила его в окно коридора и выскочила следом из дома, по пути едва успев прихватить шаль.
— Идете к озеру? — окликнула его с заднего крыльца, боясь, что не успеет, и он вот-вот скроется за гаражами на дорожке в парк. Но он услышал ее и обернулся. Медленно, словно нехотя двинулся ей навстречу, когда она сбежала торопливо со ступеней, стараясь не обращать внимание на холод, тут же коснувшийся тела под шалью и тонкой тканью платья.
— Я сам выгуляю собак. Благодарю, твоя помощь не нужна. Иди в дом, — проговорил Рихард. Его глаза смотрели на нее холодно. Настоящие льдинки, а не глаза. Но она набралась смелости и не подчинилась его приказу. Артиг и Вейх вернулись обратно из парка, обнаружив, что отошли от дома в одиночестве, и принялись лизать ее замерзшие руки. Лена запустила пальцы в густую шерсть, чтобы хотя бы немного укрыть те от холода.
— Хорошо, только ступай и надень пальто, — смирился с ее упрямством Рихард спустя несколько секунд. И нахмурился, когда заметил, что Лена так и не тронулась с места. На этот раз не из упрямства. Они по молчаливому соглашению с Катериной отказались от пальто, которое недавно принесла Биргит. На нем все еще была нашивка, выдавшая прежнего владельца, при виде которой у Лены даже мороз прошел по коже. Она прекрасно помнила, откуда на рынке Минска появлялись подобные вещи. Биргит злилась на русских, но переломить их упрямство так и не сумела. И больше достать работницам верхнюю одежду и ботинки не пыталась, решив таким образом наказать их за своеволие.
— У меня нет пальто, господин Рихард, — честно призналась Лена и заметила, как он нахмурился еще больше. На фоне того, что ни у нее, ни у Кати не было верхней одежды рождественский подарок от семьи фон Ренбек в виде шерстяного шарфа выглядел издевкой.
— Что ж, — пожал плечами Рихард после коротких размышлений. — Пожалуй, тогда я все же прогуляюсь в одиночестве. Я позову тебя, когда вернусь, Лена.
Ей оставалось только ждать Рихарда возвращения с прогулки, гадая, вызвано ли его плохое настроение тем, что он успел увидеть на этаже прислуги. Или это было что-то другое? Вдруг он хотел сказать ей, что жалеет о сказанном вчера?.. Сердце тревожно сжималось так часто, что нервы Лены натянулись до предела к моменту, когда Рихард пригласил ее с собой в библиотеку. Там он некоторое время притворялся, что выбирает книгу, а бросил эти попытки и встал у окна, крутя в руках зажигалку.
— Я думала, что все ушли на ярмарку… — начала Лена, неосторожно подобрав слова для своего оправдания.
— Я так и понял, — прервал он ее, захлопнув с резким щелчком крышку зажигалки. — Но мне показалось, что это была отличная возможность получить пару свободных часов. И я вернулся.
В груди Лены тут же разлилось тепло, а тревога испарилась вмиг, будто ее и не было. Он думал о ней. И вернулся именно ради нее, раз искал ее на этаже прислуги.
— Мама спросила утром после церемонии дарении мое мнение как хозяина Розенбурга. Должны ли мы позволить нашим остарбайтерам вступить в брак или все-таки лучше не разрешать этого. И знаешь, я впервые в жизни захотел быть феодалом. Запретить вам обоим даже мысль о подобном. Безграничная власть портит даже самых лучших людей, что уж говорить обо мне? — усмехнулся Рихард.
— Я не понимаю, — честно ответила Лена, хмурясь. — У меня никогда в мыслях не было стать женой Войтека.
— А у него? У него такие мысли есть? — спросил деланно равнодушно Рихард, щелкая крышкой зажигалки. — Едва ли моя мама сама придумала этот интерес на пустой почве.
— Я не могу отвечать за его мысли. Только за свои. И могу сказать откровенно, что понимаю, как все это выглядит со стороны, но… Между мной и Войтеком ничего нет. И я никогда не обманывала. Ни вчера, ни сегодня, никогда.
Он поднял иронично бровь, и Лена смутилась, понимая, о чем он вспомнил при этих словах. Момент их знакомства. Наверное, это обвинение будет висеть над ней еще долго, подумала она, и чтобы оправдаться хотя бы частично, призналась:
— Да, я намеренно ввела тебя тогда в заблуждение. Притворилась немкой. Да, признаю это. Глупо отрицать очевидное. Просто мне хотелось, чтобы ты и дальше так смотрел на меня. Не как на остарбайтера. Не как на нечто грязное и омерзительное.
— Я никогда не смотрел на тебя так! — отрезал Рихард.
— Я знаю, — с этими словами Лена шагнула к нему, чтобы коснуться несмело его руки в успокаивающем жесте. Он спрятал зажигалку в карман брюк и обхватил ладонями ее голову. Притянул легко к себе и коснулся лбом ее лба.
— Мне не нравится, что он крутится вокруг тебя, — прошептал Рихард, глядя в ее глаза. — Я не имею ни малейшего права говорить тебе это, но мне это адски не нравится. Ведь он намного больше подходит тебе, чем я.
— Как и Мисси тебе, — прошептала в ответ Лена, и глаза Рихарда на мгновение распахнулись от удивления. А потом он улыбнулся довольный ее ревностью.
— И что нам теперь делать с тобой, моя маленькая русская? — он произнес это обращение таким шепотом, что у Лены что-то сладко сжалось внутри. В его присутствии она забывала обо всем на свете. Словно он затмевал для нее весь свет. Становился ее собственным миром. Эти чувства наполняли Лену не только восторгом и предвкушением чего-то прекрасного, но и страхом и странной тревожностью. Впрочем, последние быстро стирались прикосновениями губ и языка Рихарда. Поэтому Лена с такой готовностью отвечала на них, обхватывая его талию руками все крепче и прижимаясь к нему все теснее.
— Тише-тише, Ленхен, — мягко прошептал Рихард, когда она чуть прикусила его за губу. Лена отстранилась испуганно тут же.
— Я сделала тебе больно? — обеспокоенно проговорила она, и он улыбнулся в ответ, успокаивающе погладил ее волосы.
— Нет, это немного другое, — сказал Рихард. Только позднее она поняла, какой наивной казалась ему в эти минуты, и почему он так нежно улыбался, когда пытался уверить ее, что с ним все в порядке.
Они почти не говорили друг с другом, стоя в полумраке библиотеки в объятии. Ей даже вспомнилась в те мгновения легенда о том, что у каждого в этом мире была своя половина, с которой он был разлучен. Настолько идеально они подошли друг к другу в этом объятии — ее голова у него на груди, прямо на впадине грудной клетки. Слушала, как бьется его сердце — то убыстряя ритм, то замедляя.
Потом они снова вернулись к своим ролям на несколько часов, когда в Розенбург вернулись с ярмарки гости во главе с баронессой. Замок снова наполнился шумом голосов, звуками музыки и легким перезвоном хрусталя. И снова Лена с нетерпением ждала момента, когда вечер подойдет к концу, и все разойдутся по своим комнатам. Поэтому так быстро прибирала в столовой, торопясь поскорее перемыть посуду и освободиться, чтобы вернуться в эти комнаты на тайное свидание с Рихардом. Она знала — прочитала по его глазам, что он тоже ждет этих минут, чтобы остаться с ней наедине. И с трудом сдерживала довольную улыбку, не давая ей скользнуть на губы и выдать ее настроение. В том приподнятом настроении ей даже не была страшно очарование Мисси. Лена замечала, что Рихард смотрит на нее совсем иначе, как на красивый портрет, подобия которых были развешаны на стенах замка. Возможно, он и любовался ее красотой, но глаза его оставались холодны. И Лена была готова почему-то поспорить даже, что его сердце не билось так, как еще недавно в библиотеке, когда он обнимал ее, Лену. Маленькую русскую, как называл ее Рихард.
В этом приподнятом настроении Лене даже легче было перенести заметное отчуждение Урсулы, с которой она не виделась несколько месяцев. За это время немка заметно похудела, лишившись пухлых щек и округлостей, и постарела на несколько лет. Лена знала, что Урсула потеряла мужа под Сталинградом и даже немного сочувствовала ее горю. Но только на какую-то каплю. В остальном сочувствия к неизвестности судьбы этого немца, убивающего и грабящего в ее стране, не было, и, казалось, Урсула это чувствовала. Только Лена ничего с собой могла поделать, о чем и пожаловалась Катерине, когда принесла подруге ужин в комнату.
— Не думай об этом, — сказала ей твердо та. — Не лез бы к нам, не сгинул бы. И что тебе за дело до думок Урсулы? Да хай с ней! Нет нам дела с тобой до немчуры! Тьфу на них!
«Интересно, — думала Лена позднее, когда осторожно шла к музыкальной комнате, где ее ждал Рихард. — Что бы сказала Катя, признайся я, что делаю сейчас?» Нельзя сказать, что ответ не приходил в ее голову, но он тут же растворялся в свете нежности глаз Рихарда и в тепле его широкой улыбки.
— Ты знаешь, что Тюрингия — волшебный край? — спросил он Лену, когда они сидели у огня — Лена в кресле, а Рихард на ковре напротив нее, прислонившись спиной к мрамору камина. — Наверное, поэтому мы так свято верим во все мистическое. Самые волшебные сказки рождены именно здесь, в этом крае. Как и знаменитые сказочники братья Гримм. Ты ведь читала их сказки? А сочинения Бехштейна?
Об этом авторе Лена даже не слышала, потому покачала головой, любуясь игрой отблесков огня в светлых волосах Рихарда. Как и прежде, она предпочитала молчать, боясь разрушить хрупкое очарование момента.
— Я обязательно дам тебе его книгу, ты непременно должна прочесть их. Так ты узнаешь часть души этого края и его уроженцев. Помнишь, я говорил тебе о лесной деве, когда мы встретились? Там есть история и о ней.
— Тогда мне надо прочесть эту книгу, — с улыбкой сказала Лена. Оба немного посерьезнели, когда вспомнили одновременно о первой встрече. Первым молчание нарушил Рихард.
— Я должен извиниться перед тобой за свое скотское поведение. Нет, не возражай. Я был зол на тебя, хотя теперь понимаю, почему ты не сказала мне правду. Просто я… так давно не испытывал тех эмоций, которые вдруг проснулись тогда, не чувствовал себя таким живым. И разозлился, когда понял, что поверил в невозможное.
— Я понимаю, — тихо произнесла Лена, отведя взгляд от его лица. Она могла себе представить себе его острое разочарование, когда он узнал, что она русская работница.
— Расскажи мне о Советах, — вдруг попросил Рихард. — Я никогда там не был, а все, что читал о твоей стране, полагаю, не совсем верно. Расскажи, где ты родилась и как росла. Расскажи о том, что ты читала в детстве.
И Лена осторожно начала рассказывать ему обо всем, что его интересовало. О том, как часто переезжала ее семья, следуя за отцом — инженером-строителем, занятым на огромных стройках. Как поступила в младшем школьном возрасте в Московское хореографическое училище и упорно занималась, мечтая стать примой в Большом театре. Как получила распределение в Минск, но так и не вышла на сцену. А еще рассказала об истории молодого государства Советов, с гордостью упоминая о многих достижениях, которых достиг народ всего за десятилетия.
— Интересно выходит, — задумчиво сказал Рихард. — Обе наши страны избавились в начале века от монархии. И обе заново собирали по кусочкам свою территориальную целостность после Первой мировой войны, возрождали экономику и укрепляли независимость. Поднимались как Фениксы из пепла. Жаль, что Сталин…
— Но они разные, Рихард! — прервала его Лена. — В моей стране все равны, независимо от происхождения, национальности и цвета кожи. Никто не преследует их, и уж тем более!..
На лбу Рихарда тут же появились ровные морщинки, и она поспешила увести разговор в другое русло.
— Даже фильм был об этом. «Цирк» называется. В нем снималась Любовь Орлова, очень известная актриса в моей стране. А еще Сергей Столяров. В него были влюблены все девочки моего курса.
— И ты? — усмехнулся Рихард.
При этом вопросе перед глазами Лены тут же почему-то возник образ Коти. Но признаваться, что она была влюблена первой детской влюбленностью в другого мужчину, не стала. Только пожала плечами, уходя от ответа. Она твердо решила держаться определенного правила в отношениях с Рихардом.
Никакого прошлого. Никакого будущего. Для них есть только настоящее.
— Ты был рожден здесь, в Розенбурге? — спросила Лена, и Рихард кивнул в ответ.
— Все фон Ренбек рождаются под крышей замка. Такова традиция. Хотя она уже давно нарушена, ведь самый первый замок рода стоял на другом краю озера. Со временем он стал слишком мрачным и холодным для одного из моих предков, и он выстроил этот дом. Правда, среди прочих кирпичей использовал камни старого замка, так что… Моя мать сначала противилась рожать здесь, а не в Берлине, но позднее уступила традиции. Просто привезла с собой столичную акушерку, когда пришло время подарить роду наследника.
Лена вдруг вспомнила слова баронессы о долге Рихарда. Для этого в замке сейчас гостит Мисси. Чтобы Рихард заинтересовался ее персоной в качестве будущей супруги и матери очередного наследника рода фон Ренбек.
— Ты хочешь детей? — сорвалось с губ Лены прежде, чем она успела сообразить несуразность и двойной смысл своего вопроса. К ее облегчению, Рихард даже бровью не повел. Просто пожал плечами, помрачнев. Снова между бровями Рихарда залегли знакомые Лене морщинки.
— Я не задумывался никогда об этом. Смысл в том, что желания никогда не имеют значения. Ты просто обязан иметь детей. Это твой долг перед фамилией и титулом, пусть он даже упразднен теперь. Но я знаю точно, что у меня не будет детей сейчас, пока в мире идет война. Это не то время, чтобы рождались дети.
Лена сама не могла объяснить, почему почувствовала такое острое разочарование и горечь при его ответе. Словно он этими словами отнял у нее что-то. Она открыла было рот, чтобы возразить, как он вдруг выпрямился резко, а потом и вовсе вскочил на ноги.
— Дьявол, я думал, в Рождество…
А потом и Лена услышала то, что распознало в тишине ночи чуткое ухо Рихарда, бросившегося к выключателю на стене. Гул самолетов. Приглушенно-угрожающий. Медленно наплывающий откуда-то издали. Ее сердце замерло от ужаса, буквально парализовавшего ее. Она не могла даже пальцем шевельнуть. Только сидела и смотрела на Рихарда, который, погасив свет, подбежал к окну и распахнул створки в зимнюю темноту. Высунувшись по пояс, он напряженно прислушивался к этому гулу и вглядывался в черное небо, которое где-то вдалеке уже рассекали лучи прожекторов.
Дом тоже проснулся от полуночного сна. Захлопали двери на втором этаже, зазвучали тяжелые шаги на лестнице. Послышался голос баронессы, зовущий сына, затем вскрикнули испуганно девушки, когда раздался первый далекий разрыв. И Рихард, на какое-то мгновение задержавшись у Лены, испуганно застывшей в кресле, вышел вон из комнаты. Она даже не сообразила сразу, что осталась одна, настолько было велико ее потрясение от давно забытого звука налета. А потом за распахнутым окном разрывы стали следовать друг за другом глухой непрерывной волной, и гулко заработали зенитки в ответ.
Лена не могла слышать эту канонаду смерти. Сползла в кресле, прижав колени к груди и заткнув уши руками. Даже не сразу услышала, как уменьшился звук бомбардировки, когда Рихард закрыл окно. И заметила его только тогда, когда он опустился на корточки рядом с креслом и, сжав ее маленькие ладони, отнял ее руки от ушей.
— Тише, мое сердце, тише, — приговаривал он, пока тянул ее к себе в объятие. — Это все далеко от нас. Тебе ничего не грозит. Ты в безопасности, мое сердце… Тебе ничего не грозит сейчас.
Лена даже не понимала, что плачет, пока Рихард не стал стирать кончиками больших пальцев слезы с ее лица нежными движениями. Их лица были так близко, что они едва не касались носами. Его глаза так блестели в скудном свете луны, падающем из окна.
И она поцеловала его первая. Зная, что только это поможет ей спрятаться от страшной реальности. Поцеловала порывисто и глубоко, прижавшись крепко губами к его губам. Даже ударилась легко зубами о его зубы, не рассчитав. Вцепилась изо всех сил в ткань его рубашки на спине. Лишь бы он не отпустил ее!
Рихард не отпустил. Наоборот он прижал ее к себе еще крепче, стаскивая с кресла и укладывая ее на пол, на ворс ковра. Он перехватил инициативу, и теперь не она целовала его, а он ее. И это не было похоже на прежние нежные поцелуи. Эти поцелуи были глубже и жаднее, разгоняя кровь в теле намного быстрее прежнего. Заставляя желать только одного — раствориться в нем, ловя каждый его вздох, встречая каждое движение губ и языка.
На этот раз ладонь, положенная на грудь, не вызвала странной смеси ощущения чего-то постыдного и в то же время желания прикосновения. Теперь ощущение силы его рук на своем теле вызывало совсем иные чувства. Томительную жажду прикосновений и его близости.
Лена сама скользнула ладонью в ворот рубашки Рихарда, чтобы ощутить под кончиками пальцев мягкость кожи и твердость мускулов. То, что хотела сделать еще давно, едва только увидела его полуобнаженным в тот раз. Правда, коснулась только ключицы и плеча, ощущая непередаваемый восторг от этого прикосновения. Дальше не позволил ворот. Но и этого было достаточно, чтобы захотеть большего. И отвечать на его смелые прикосновения, выгибаясь всякий раз, когда мужская рука то плавно скользила по ее телу, то настойчиво сжимала грудь через тонкую ткань. А когда ладонь Рихарда провела легким дразнящим движением по полоске обнаженной кожи ее бедра поверх чулка, Лене даже показалось, что она вот-вот лишится сознания. Настолько сильным было желание того, чему она пока никак не могла дать определения. И почувствовала разочарование, когда Рихард перестал целовать ее, а стал медленно касаться губами ее лба, щек и носа, снижая накал бушевавших сейчас в них чувств. А еще Лену кольнуло приступом стыда от понимания того, как сильно она хотела, чтобы его пальцы скользнули еще выше…
— Ленхен, пожалуйста, — прошептал Рихард ей в ухо, без слов угадывая ее чувства. — Это должно быть не так. Не так, мое сердце…
Он взглянул в ее лицо, отведя выбившиеся из-под косынки пряди в сторону. А потом снова медленно поцеловал ее нос, лоб и глаза. С такой нежностью, что у Лены перехватило дыхание, а злость и стыд на себя куда-то испарились.
Бомбардировка закончилась. В ночь после Рождества снова вернулась безмятежная тишина. Только слышны были голоса на втором этаже — никто из гостей так и не мог успокоиться из-за этого налета. А следом раздалась еле слышная, но такая оглушительно громкая для Лены трель звонка вызова.