О третьей степени вѣдѣнія, которая есть степень совершенства.
Послушай же, какъ человѣкъ утончается, пріобрѣтаетъ духовность, и уподобляется въ житіи невидимымъ Силамъ, которыя служеніе свое отправляютъ не чувственно производимыми дѣлами, но совершаемыми заботливостію ума. Когда вѣдѣніе вознесется надъ земнымъ и надъ попеченіемъ о дѣланіи земного, и начнетъ испытывать свои помышленія въ томъ, что сокрыто отъ очей внутри, и нѣкоторымъ образомъ станетъ пренебрегать тѣмъ, отъ чего бываетъ непотребство страстей, и прострется горѣ, и послѣдуетъ вѣрѣ въ попеченіи о будущемъ вѣкѣ, и въ вожделѣніи обѣтованнаго намъ, и въ изысканіи сокровенныхъ таинствъ, тогда сама вѣра поглощаетъ сіе вѣдѣніе, и обращается, и раждаетъ оное снова, такъ что всецѣло становится оно духомъ.
Тогда можетъ воспарять оно на крылахъ въ области безплотныхъ, касаться глубинъ неосязаемаго моря, представляя въ умѣ Божественныя и чудныя дѣйствія правленія въ естествахъ существъ мысленныхъ и чувственныхъ, и изслѣдуетъ духовныя тайны, постигаемыя мыслью простою и тонкою. Тогда внутреннія чувства возбуждаются къ духовному дѣланію сообразно состоянію, бывающему въ оной жизни безсмертія и нетлѣнія, потому что еще въ здѣшнемъ, какъ бы въ тайнѣ, оно[158] пріяло мысленное воскресеніе, {129} въ истинное свидѣтельство о всеобщемъ обновленіи.
Вотъ три способа вѣдѣнія, съ которыми сопряжено[159] все теченіе человѣка въ тѣлѣ, въ душѣ, въ духѣ. Съ того времени, какъ начинаетъ человѣкъ различать зло отъ добра, и пока не изыдетъ онъ изъ міра сего, вѣдѣніе души его пребываетъ въ сихъ трехъ мѣрахъ. И полноту всякой неправды и нечестія, и полноту правды, и то, чтобы коснуться глубины всѣхъ тайнъ духа, производитъ единое вѣдѣніе въ сказанныхъ трехъ мѣрахъ, и въ немъ заключено всякое движеніе ума, когда восходитъ или нисходитъ онъ въ добрѣ, или въ злѣ, или въ среднемъ между добромъ и зломъ. Сіи же мѣры у Отцевъ называются: естественное, противоестественное и сверхъестественное. И это суть три направленія, по которымъ возводится и низводится память разумной души, когда, по сказанному, или по естеству дѣлаетъ кто правду, или превыше естества восхищается ея памятью, въ созерцаніи Бога, или внѣ естества исходитъ пасти свиней[160], какъ расточившій богатство своей разсудительности, работая со множествомъ демоновъ.
Первая степень вѣдѣнія охлаждаетъ душу для дѣлъ шествія по Богу. Вторая согрѣваетъ душу для скораго теченія къ тому, что на степени вѣры. Третья же есть упокоеніе отъ дѣланія (что есть образъ будущаго), въ единомъ приснопоученіи ума наслаждающееся тайнами будущаго. Но такъ какъ естество не можетъ еще совершенно возвыситься надъ состояніемъ омертвѣнія и тяготою плоти и усовершиться въ ономъ духовномъ вѣдѣніи, которое выше другого уклоняющагося вѣдѣнія, то и вѣдѣніе сіе не въ состояніи и послужить къ совершенству, не имѣющему {130} недостатка; не можетъ человѣкъ быть и въ мірѣ мертвости, и — совершенно оставить естество плоти. Но пока человѣкъ живетъ во плоти, остается онъ въ переходномъ состояніи отъ одного вѣдѣнія къ другому. То вдругъ душа его, какъ убогій и нищій, начинаетъ совершать служеніе на второй, средней степени добродѣтели, какая вложена въ естествѣ, и можетъ быть произведена при помощи естества тѣлеснаго; то пребываетъ, подобно пріявшимъ Духа сыноположенія, въ таинствѣ свободы, наслаждается благодатію Духа, по достоинству Дающаго оную, и снова возвращается къ смиренію дѣлъ своихъ, и это суть дѣла, совершаемыя съ помощію тѣла. И благодать сохраняетъ ихъ, чтобы врагъ не плѣнилъ ее[161] приманками, обрѣтаемыми въ этомъ лукавомъ вѣкѣ, и помыслами смущенными и поползновенными[162], потому что человѣкъ, пока заключенъ подъ завѣсою дверей плоти, не имѣетъ упованія. Ибо въ вѣкѣ семъ несовершенномъ нѣтъ совершенной свободы. Всякое дѣланіе вѣдѣнія состоитъ въ дѣланіи и продолжительномъ упражненіи; дѣланіе же вѣры не дѣлами совершается, но исполняется духовными помышленіями, въ чисто душевномъ дѣйствованіи; и оно превыше чувствъ. Ибо вѣра утонченнѣе вѣдѣнія, какъ вѣдѣніе утонченнѣе вещей чувственныхъ. Всѣ святые, сподобившіеся обрѣсти житіе сіе (а это есть восторженіе къ Богу), силою вѣры пребываютъ въ услажденіи онымъ превышеестественнымъ житіемъ.
Вѣру же разумѣемъ не ту, какою человѣкъ вѣруетъ въ различіе достопоклоняемыхъ и Божественныхъ Ѵпостасей, въ превосходящее все, особенное[163] естество самаго Божества и въ чудное домостроительство[164], совершонное въ человѣчествѣ воспріятіемъ нашего естества (хотя и сія вѣра крайне высока), — но вѣру, возсіявающую въ душѣ отъ свѣта благодати, свидѣтельствомъ ума подкрѣпляющую сердце, чтобы {131} не колебалось оно въ несомнѣнности надежды, далекой отъ всякаго самомнѣнія. И вѣра сія обнаруживается не въ приращеніи слуха ушей, но въ духовныхъ очахъ, которыя видятъ сокрытыя въ душѣ тайны, невидимое и божественное богатство, сокровенное отъ очей сыновъ плоти, и открываемое Духомъ питающимся съ трапезы Христовой, въ поученіи законамъ Христовымъ, какъ сказалъ Господь: „если заповѣди Мои соблюдете, пошлю вамъ Утѣшителя, Духа истины, Егоже міръ не можетъ пріяти, и Той вы научитъ всякой истинѣ“ (Іоан. 14, 15. 17. 26). Онъ указуетъ человѣку сію святую Силу, обитающую въ немъ во всякое время, сей покровъ, сію мысленную крѣпость, всегда покрывающую человѣка, отражающую отъ него все вредное, чтобы не приближалось это къ душѣ или къ тѣлу его. Сію‑то Силу умъ свѣтлый и духовный невидимо ощущаетъ очами вѣры. Она‑то познается святыми паче въ опытномъ пріобщеніи оной.
Сила эта есть Самъ Утѣшитель, крѣпостію вѣры, какъ огнемъ, возжигающій душевные члены. И душа устремляется, пренебрегаетъ[165] всякою опасностію въ надеждѣ на Бога, на крылахъ вѣры возносится надъ видимою тварію, и бываетъ всегда какъ бы упоенною, въ изумленіи предъ Божественною попечительностію, въ несложномъ созерцаніи и невидимомъ разсматриваніи Божественнаго естества, пріобучая умъ быть внимательнымъ къ размышленію о тайнахъ Его. Ибо, пока не пріидетъ Тотъ[166], Кто есть совершеніе таинствъ, и пока явно не сподобимся откровенія оныхъ, вѣра между Богомъ и святыми священнодѣйствуетъ неизреченныя таинства, которыхъ, по благодати Самого Христа, и мы да сподобимся, здѣсь — какъ въ залогъ, а въ самой дѣйствительной истинѣ — тамъ, во царствіи небесномъ съ любящими Его! Аминь.