СЛОВО 44.

О томъ, какъ разсудительному должно пребывать на безмолвіи.

Послушай, возлюбленный, если желаешь, чтобы дѣла твои были не напрасны, и дни твои не праздны и не лишены пользы, на какую разсудительные надѣются отъ безмолвія, то вступленіе твое въ оное пусть будетъ съ разсужденіемъ, а не въ упованіи {186} чего‑нибудь[252], чтобы не стать тебѣ похожимъ на многихъ. Напротивъ того, пусть будетъ въ мысли твоей положена цѣль, къ которой бы направлять тебѣ дѣла жизни своей. Выспрашивай о семъ болѣе знающихъ, и притомъ знающихъ изъ опыта, а не по одному умозрѣнію. И не переставай сего дѣлать, пока не обучишься дѣламъ безмолвія на всѣхъ стезяхъ. При каждомъ сдѣланномъ тобою шагѣ разыскивай, путемъ ли ты идешь, или уклонился съ него, и идешь какою‑нибудь стезею внѣ настоящей дороги. И по однимъ дѣламъ явнымъ не увѣряйся въ томъ, что въ точности совершается тобою житіе безмолвническое.

Если желаешь обрѣсти что‑нибудь и постигнуть это опытомъ своимъ, то въ душѣ твоей сокровенно да будутъ знаки и примѣты на каждомъ сдѣланномъ тобою шагу, и по онымъ будешь узнавать истину Отцевъ и прелесть врага. А пока не умудришься на пути своемъ, пусть послужитъ для тебя сіе немногое: когда, во время безмолвія, примѣчаешь въ умѣ своемъ, что мысль твоя можетъ свободно дѣйствовать помыслами десными[253], и во власти ея надъ которымъ либо изъ нихъ нѣтъ ей принужденія, тогда знай, что безмолвіе твое правильно.

И еще, когда совершаешь службу[254], если, во время разныхъ службъ, бываешь, по возможности, далекимъ отъ паренія ума[255], и внезапно пресѣкается стихъ на языкѣ твоемъ, и это на душу твою налагаетъ оковы молчанія, безъ участія твоей свободы, и послѣдуетъ сіе за долговременнымъ пребываніемъ на безмолвіи, то знай, что ты въ безмолвіи своемъ простираешься впередъ, и что кротость начала въ тебѣ усугубляться. Ибо одно[256] безмолвіе безъ праведности достойно охужденія. Одно житіе — у любомудрыхъ и {187} разсудительныхъ признается какъ бы единственнымъ членомъ, отлученнымъ отъ вспомоществованія другихъ членовъ.

И еще, если примѣчаешь въ душѣ своей, что, при каждомъ возникающемъ въ ней помыслѣ, при каждомъ припамятованіи, и во время созерцаній, какія бываютъ въ безмолвіи твоемъ, глаза твои наполняются слезами, и слезы безъ принужденія орошаютъ ланиты твои: то знай, что начало совершаться предъ тобою отверстіе преграды на разореніе сопротивныхъ.

И если находишь въ себѣ, что по временамъ мысль твоя, безъ предварительнаго о томъ промышленія, внѣ обычнаго порядка, погружается внутрь тебя, и пребываетъ въ этомъ состояніи около часа или сколько‑нибудь времени, а потомъ примѣчаешь, что члены твои какъ бы въ великомъ изнеможеніи, и миръ царствуетъ въ помыслахъ твоихъ, и то же самое повторяется съ тобою всегда, то знай, что облако начало пріосѣнять скинію твою.

Если же, когда довольно времени проведешь на безмолвіи, находишь въ душѣ своей помыслы, которые дѣлятъ ее на разныя части и овладѣваютъ ею, и какъ бы насильно она ежечасно объемлется сими помыслами, и мысль ея во всякое время возводится къ тому, что сдѣлано было ею, или желаетъ пускаться въ суетныя разысканія, то знай, что напрасно трудишься въ безмолвіи, и въ пареніи ума проводитъ время душа твоя, и причины тому бываютъ внѣшнія или внутреннее нерадѣніе о должномъ, а паче о бдѣніи и чтеніи. И ты немедленно устрой дѣло свое[257].

Если же, когда вступишь въ дни сіи[258], не обрѣтаешь мира отъ тревожащихъ тебя страстей, то не дивись. Если нѣдро міра, по удаленіи отъ него лучей солнечныхъ, надолго остается теплымъ, и также запахъ врачествъ и дымъ мѵра, разливающійся въ воздухѣ, пребываютъ немалое время, прежде нежели разсѣются и исчезнутъ, то тѣмъ паче страсти, подобно {188} псамъ, привыкшимъ лизать кровь въ мясной лавкѣ, когда не даютъ имъ обычной имъ пищи, стоятъ при дверяхъ и лаютъ, пока не сокрушена будетъ сила прежняго ихъ навыка.

Когда нерадѣніе начнетъ какъ тать вкрадываться въ душу твою, и въ омраченіи возвращается она вспять, и домъ[259] близокъ къ тому, чтобы наполниться омраченіемъ, тогда являются слѣдующіе признаки: почувствуешь въ себѣ тайно, что изнемогаешь въ вѣрѣ своей, преимуществуешь въ видимомъ[260], упованіе твое[261] умаляется, терпишь утрату въ близкомъ тебѣ, а вся душа твоя исполняется укоризны въ устахъ и въ сердцѣ на всякаго человѣка, и на всякую вещь, и на все, съ чѣмъ ни встрѣчаешься помыслами и чувствами, и на Самого Всевышняго, и боишься вреда тѣлеснаго, по причинѣ чего малодушіе овладѣваетъ тобою каждый часъ, и по временамъ душа твоя возбуждается такимъ страхомъ, что пугаешься и бѣгаешь тѣни своей; потому что невѣріемъ затмилъ ты вѣру (подъ вѣрою же разумѣемъ не основаніе общаго всѣхъ исповѣданія, но оную мысленную силу, которая свѣтомъ ума подкрѣпляетъ сердце, и свидѣтельствомъ совѣсти возбуждаетъ въ душѣ великое упованіе на Бога, чтобы не заботилась она о себѣ самой, но попеченіе свое во всемъ беззаботно возвергла на Бога).

Когда же простираешься ты впередъ, слѣдующіе явственные признаки найдешь близкими въ душѣ своей: укрѣпляешься во всемъ надеждою и обогащаешься молитвою, не оскудѣваетъ никогда въ умѣ твоемъ служащее къ пользѣ[262], съ чѣмъ бы ты ни встрѣчался, ощущаешь немощь естества человѣческаго, и каждый таковой случай хранитъ тебя отъ гордыни. А съ другой стороны, недостатки ближняго дѣлаются недостойными вниманія въ очахъ твоихъ, {189} и съ такимъ желаніемъ[263] вожделѣваешь выйти изъ тѣла, съ какимъ сталъ бы пребывать въ будущемъ вѣкѣ. О всякомъ скорбномъ для насъ приключеніи, встрѣчающемся съ тобою явно и тайно, со всею осторожностію, далекою отъ самомнѣнія, находишь, что по справедливости и по суду приблизилось къ тебѣ все сіе[264]. И за все принесешь исповѣданіе[265] и благодареніе. Вотъ признаки трезвенныхъ, осторожныхъ, пребывающихъ въ безмолвіи и желающихъ достигнуть строгости житія.

Разслабленные же не имѣютъ нужды въ сихъ тонкихъ примѣтахъ угрожающихъ имъ паденій, потому что далеки они отъ сокровенныхъ добродѣтелей. Когда одна изъ нихъ начнетъ проникать въ душу твою, уразумѣй въ этотъ часъ, на которую сторону началъ ты склоняться: ибо вскорѣ узнаешь, какого ты сообщества. Да подастъ намъ Богъ истинное вѣдѣніе! Аминь.

Загрузка...