О любви къ Богу, объ отреченіи отъ міра и объ упокоеніи въ Богѣ.
Душа, которая любитъ Бога, въ Богѣ и въ Немъ единомъ имѣетъ себѣ упокоеніе. Отрѣшись прежде отъ всякаго внѣшняго союза, а тогда возможешь быть сердцемъ въ союзѣ съ Богомъ, потому что единенію съ Богомъ предшествуетъ отрѣшеніе отъ вещества. Хлѣбъ дается въ пищу младенцу послѣ того, какъ откормленъ онъ молокомъ: человѣкъ, который хочетъ преуспѣвать въ Божественномъ, долженъ прежде устранить себя отъ міра, какъ младенецъ отъ объятій и сосцовъ материнскихъ. Тѣлесное дѣланіе предшествуетъ душевному, какъ персть предшествовала душѣ, вдунутой въ Адама. Кто не снискалъ тѣлеснаго дѣланія, тотъ не можетъ имѣть и душевнаго; потому что послѣднее рождается отъ перваго, какъ колосъ отъ пшеничнаго зерна. А кто не имѣетъ душевнаго дѣланія, тотъ лишенъ и духовныхъ дарованій.
{277} Страданія, въ настоящемъ вѣкѣ переносимыя за истину, не идутъ въ сравненіе съ услажденіемъ, какое уготовано страждущимъ за доброе. Какъ за сѣющими въ слезахъ слѣдуютъ рукояти[418] радованія (Пс. 125, 5. 6), такъ и за злостраданіемъ ради Бога послѣдуетъ радость. Сладокъ кажется земледѣльцу хлѣбъ, добытый потомъ: сладки и дѣланія ради правды сердцу, пріявшему вѣдѣніе Христово. Съ благою волею претерпи и уничиженіе и смиреніе, чтобы пріять тебѣ дерзновеніе предъ Богомъ. Человѣкъ, съ вѣдѣніемъ терпящій всякое жестокое слово, когда самъ не сдѣлалъ предварительно неправды сказавшему его, возлагаетъ этимъ на главу свою терновый вѣнецъ, но блаженъ, потому что нетлѣнно увѣнчивается во время, котораго не вѣдаетъ.
Кто съ вѣдѣніемъ убѣгаетъ суетной славы, тотъ ощутилъ въ душѣ своей будущій вѣкъ. Кто говоритъ, что оставилъ міръ, и ссорится съ людьми изъ‑за какой‑либо потребности, чтобы не было у него въ чемъ‑либо недостатка къ упокоенію его, тотъ совершенно слѣпъ, потому что, добровольно оставивъ цѣлое тѣло, ратуетъ и ссорится изъ‑за одного его члена. Кто бѣгаетъ покоя въ настоящей жизни, у того умъ соглядалъ уже будущій вѣкъ. А кто связанъ любостяжательностію, тотъ рабъ страстей. Не думай, что одно пріобрѣтеніе золота и серебра есть любостяжательность, но и все, что бы то ни было, къ чему привязана воля твоя. Не хвали того, кто злостраждетъ тѣлесно, но у кого дана воля чувствамъ, разумѣю же слухъ, зіяющія и неудержимыя уста и разсѣянныя очи. Когда ставишь душѣ твоей предѣлы, такъ чтобы устроять себя милосердіемъ[419], пріучай душу свою не искать оправданія въ другихъ дѣлахъ[420], чтобы не оказалось, что дѣлаешь одною рукою и расточаешь {278} другою: ибо тамъ потребность въ сердоболіи, а здѣсь въ широтѣ сердца. Знай же, что оставлять грѣхи должникамъ принадлежитъ къ дѣламъ справедливости. Тогда увидишь тишину и свѣтлость повсюду въ умѣ твоемъ. Когда превзойдешь путь справедливости, тогда прилѣпишься къ свободѣ во всякомъ дѣлѣ[421].
Нѣкто изъ святыхъ сказалъ объ этомъ: „слѣпъ милостивый, если не бываетъ справедливъ; разумѣю же, что долженъ давать другому изъ добытаго собственными усиліями и трудами, а не изъ добытаго ложью, неправдою, ухищреніями“. И еще онъ же въ другомъ мѣстѣ сказалъ: „если угодно сѣять въ нищихъ, то сѣй изъ собственнаго. А если вознамѣришься сѣять изъ чужого, то знай: это — самые горькіе плевелы“. А я присовокупляю, что, если милостивый не бываетъ вышѣ своей справедливости[422], то онъ не милостивъ, т. е. милостивый не только даетъ людямъ милостыню изъ своего собственнаго, но и съ радостію терпитъ отъ другихъ неправду, и милуетъ ихъ. А когда препобѣдитъ справедливость милостынею, тогда увѣнчивается не подзаконными вѣнцами праведниковъ, но евангельскими вѣнцами совершенныхъ. Ибо подавать нищимъ изъ собственности своей, одѣть нагого, любить ближняго, какъ себя самого, не обижать, не лгать, — это провозглашалъ и законъ ветхій; совершенство же евангельскаго домостроительства повелѣваетъ такъ: отъ взимающаго твоя не истязуй, и всякому просящему дай (Лук. 6, 30). И должно съ радостію терпѣть не только неправедное отъятіе какой‑либо вещи и прочее внѣшнее, но и самую душу полагать за брата. Этотъ — милостивъ, а не тотъ, кто подаяніемъ только оказываетъ милость брату своему! {279} Но и тотъ милостивъ, кто услышитъ или увидитъ что‑либо опечаливающее брата его, и сострадаетъ сердцемъ, а равно и тотъ, кто, будучи заушенъ братомъ своимъ, не возымѣетъ столько безстыдства, чтобы отвѣчать и опечалить сердце его.
Почти дѣланіе бдѣнія, чтобы найти тебѣ утѣшеніе близкимъ къ душѣ твоей. Занимайся чтеніемъ въ безмолвіи, чтобы умъ твой всегда возводимъ былъ къ чудесамъ Божіимъ. Возлюби съ терпѣніемъ нищету, чтобы собрать воедино умъ свой отъ паренія. Возненавидь жизнь пространную[423], чтобы помышленія свои сохранить безмятежными. Удерживайся отъ многихъ[424] и заботься объ одной душѣ своей, чтобы спасти ее отъ расточенія внутренней тишины. Возлюби цѣломудріе, чтобы не постыдиться во время молитвы своей предъ Богомъ. Пріобрѣти чистоту въ дѣлахъ своихъ, чтобы озарялась душа твоя въ молитвѣ и памятованіемъ о смерти возжигалась радость въ умѣ твоемъ. Остерегайся малаго[425], чтобы не впасть въ большое. Не будь лѣнивъ въ дѣланіи своемъ, чтобы не постыдиться, когда станешь среди друзей своихъ, и не оказаться не имѣющимъ путевого запаса[426], почему друзья оставятъ тебя одного среди пути. Съ вѣдѣніемъ веди дѣла свои, чтобы не быть отклонену ими отъ всего теченія твоего[427]. Пріобрѣти свободу въ жизни своей, чтобъ освободиться отъ бури[428]. Не связывай свободы своей тѣмъ, что служитъ къ наслажденію, чтобы не сдѣлаться тебѣ рабомъ рабовъ. Въ одѣяніи своемъ люби бѣдныя одежды, чтобы уничижить рождающіяся въ тебѣ помышленія, т. е. высокоуміе сердца. Кто любитъ блескъ, тотъ не можетъ пріобрѣсти смиренныхъ мыслей, потому {280} что сердце внутренно отпечатлѣвается по подобію внѣшнихъ образовъ[429].
Кто, любя пустословіе, умѣлъ пріобрѣсти чистый умъ? Кто, домогаясь уловить людскую славу, могъ пріобрѣсти смиренные помыслы, или кто, будучи невоздерженъ и распущенъ тѣлесно, можетъ сдѣлаться чистъ умомъ и смиренъ сердцемъ? Когда умъ увлекается чувствами, тогда и онъ ѣстъ съ ними звѣриную пищу[430]. А когда чувства увлечены умомъ, тогда они пріобщаются съ нимъ ангельской пищи.
За смиренномудріемъ слѣдуетъ воздержность и самоограниченіе; а тщеславіе — служитель блуда и дѣло гордыни. Смиренномудріе, по причинѣ постояннаго самоограниченія, приходитъ въ созерцаніе, и украшаетъ и душу цѣломудріемъ; а тщеславіе, по причинѣ непрестаннаго мятежа и смущенія помышленій своихъ, изъ всего встрѣчающагося собираетъ скверныя сокровища и оскверняетъ сердце. Оно также непотребнымъ взоромъ смотритъ на природу вещей и занимаетъ[431] умъ срамными мечтаніями; а смиренномудріе духовно ограничиваетъ себя созерцаніемъ и пріобрѣтшаго оное возбуждаетъ къ славословію.
Творящихъ знаменія, чудеса и силы въ мірѣ — не приравнивай къ безмолвствующимъ съ вѣдѣніемъ. Бездѣйственность безмолвія возлюби паче, нежели насыщеніе алчущихъ въ мірѣ и обращеніе многихъ народовъ къ поклоненію Богу. Лучше тебѣ самого себя разрѣшить отъ узъ грѣха, нежели рабовъ освобождать отъ рабства. Лучше тебѣ умириться съ душею твоею въ единомысліи тройственнаго въ тебѣ состава, т. е. тѣла, души и духа, нежели ученіемъ своимъ умиротворять разномыслящихъ. Ибо Григорій говоритъ: „хорошо богословствовать ради Бога, но лучше сего для человѣка содѣлать себя чистымъ {281} для Бога“. Лучше тебѣ, будучи вѣдущимъ и опытнымъ, быть косноязычнымъ, нежели отъ остроты ума своего подобно рѣкѣ источать ученія. Полезнѣе для тебя позаботиться о томъ, чтобы мертвость души твоей отъ страстей воскресить движеніемъ помысловъ твоихъ къ Божественному, нежели воскрешать умершихъ.
Многіе совершали силы[432], воскрешали мертвыхъ, трудились въ обращеніи заблудшихъ и творили великія чудеса; руками ихъ многіе приведены были къ богопознанію, и послѣ всего этого сами, оживотворявшіе другихъ, впали въ мерзкія и гнусныя страсти, умертвили[433] самихъ себя, и для многихъ сдѣлались соблазномъ, когда явны стали дѣянія ихъ, потому что были они еще въ душевномъ недугѣ, и не заботились о здравіи душъ своихъ, но пустились въ море міра сего исцѣлять души другихъ, будучи еще сами немощными, и утратили для душъ своихъ надежду на Бога[434] указаннымъ выше образомъ[435]. Ибо немощь чувствъ ихъ не въ состояніи была срѣтить и вынести пламень вещей, которыя обыкновенно приводятъ въ разсвирѣпѣніе лютость страстей, ибо имъ нужно было еще охраненіе, именно, — чтобы вовсе не видать женщинъ, не предаваться покою[436], не пріобрѣтать серебра и другихъ вещей, не начальствовать надъ другими и не быть выше кого‑нибудь.
Пусть лучше считаютъ тебя необразованнымъ за малость въ тебѣ умѣнья прекословить, нежели однимъ изъ мудрыхъ за безстыдство[437]. Будь нищъ ради смиренія, и не будь богатъ ради безстыдства. Тѣхъ, которые держатся ученія противнаго твоему, обличай силою добродѣтелей твоихъ, а не убѣдительностію словъ твоихъ. Кротостію и спокойствіемъ устъ {282} своихъ заграждай уста безстыдству непокорныхъ и заставляй его умолкнуть. Обличай невоздержныхъ благородствомъ житія своего, а тѣхъ, у кого безстыдны чувства, — воздержностью очей своихъ.
Всѣ дни жизни своей, куда бы ни пришелъ ты, признавай себя странникомъ, чтобы быть тебѣ въ состояніи избавиться отъ вреда, порождаемаго вольностію въ обращеніи. Во всякое время думай о себѣ, что ничего не знаешь, чтобы избѣжать тебѣ порицанія — по подозрѣнію, будто бы ты хочешь по своему установить мнѣніе другого. Благословляй всегда устами, и не будутъ тебя злословить, потому что отъ злословія рождается злословіе, а отъ благословенія — благословеніе. Во всякомъ дѣлѣ почитай себя скуднымъ для того, чтобы учить, — и во всю жизнь свою будешь оказываться мудрымъ. Не преподавай другому того, чего самъ не достигъ[438], чтобъ не было тебѣ стыдно себя самого, и, по сличеніи житія твоего, не открылась ложь твоя. Если же станешь говорить кому что‑либо полезное, то говори въ видѣ учащагося, а не со властію и безстыдствомъ, и напередъ самъ себя осуди и покажи, что ты ниже его, чтобы слушающимъ показать чинъ смиренія, и побудить ихъ выслушать рѣчь твою, и приступить къ дѣланію, и будешь почтенъ въ глазахъ ихъ. Если можешь, то въ подобныхъ случаяхъ говори со слезами, чтобы доставить пользу и себѣ и слушающимъ тебя, и будетъ съ тобою благодать Божія.
Если пріялъ ты благодать Божію и сподобился насладиться зрѣніемъ судебъ Божіихъ и видимыхъ тварей, что́ составляетъ первую степень вѣдѣнія[439], то пріуготовь себя, и вооружись противъ духа хулы. Но не стой въ странѣ этой безъ оружія, чтобы не умереть тебѣ вскорѣ отъ подстерегающихъ и обольщающихъ тебя. Оружіемъ же твоимъ да будутъ слезы и непрестанный постъ. Остерегайся читать ученія еретическія, потому что сіе всего чаще вооружаетъ {283} на тебя духа хулы. А когда наполнишь чрево, не имѣй безстыдства входить въ изслѣдованіе какихъ‑либо предметовъ и понятій Божественныхъ, чтобы не раскаиваться. Разумѣй же, что говорю тебѣ: въ наполненномъ чревѣ — вѣдѣнія тайнъ Божіихъ нѣтъ. Часто, и не зная сытости, читай въ книгахъ учителей о Промыслѣ Божіемъ, потому что онѣ руководствуютъ умъ къ усмотрѣнію порядка въ тваряхъ и дѣлахъ Божіихъ, укрѣпляютъ его собою, своею тонкостію пріуготовляютъ его къ пріобрѣтенію свѣтозарныхъ мыслей, и дѣлаютъ, что въ чистотѣ идетъ онъ къ уразумѣнію тварей Божіихъ. Читай Евангеліе, завѣщанное Богомъ къ познанію цѣлой вселенной, чтобы пріобрѣсти тебѣ напутіе отъ силы Промысла Его о всякомъ родѣ, и чтобы умъ твой погрузился въ чудеса Божіи. Такое чтеніе помогаетъ твоему намѣренію. Чтеніе же твое да будетъ въ невозмущаемой ничѣмъ тишинѣ: и будь свободенъ отъ многопопечительности о тѣлѣ и отъ житейскаго мятежа, чтобы вкусить тебѣ въ душѣ своей сладчайшій вкусъ сладостнымъ уразумѣніемъ, превосходящімъ всякое чувство, и чтобы душа твоя ощутила это чрезъ пребываніе свое въ томъ[440]. Слова людей благоискусныхъ[441] да не будутъ для тебя как слова лицемѣровъ и торгующихъ словомъ Божіимъ, чтобы не остаться тебѣ во тьмѣ до конца жизни своей, не лишиться пользы отъ сихъ словъ, и во время брани не прійти въ смятеніе, какъ смущенному[442], и не впасть въ яму, подъ видомъ добра.
Во что́ ни намѣревался бы ты вникнуть, признакомъ вшествія[443] внутрь пусть будетъ для тебя слѣдующее. Когда благодать начнетъ отверзать очи твои къ ощущенію зрѣнія предметовъ въ ихъ дѣйствительности,[444] {284} тогда очи твои тотчасъ начнутъ изливать ручьями слезы, такъ что не разъ множествомъ ихъ омоются ланиты твои. И тогда брань чувствъ утихаетъ и скрывается внутри тебя. Если кто будетъ учить тебя противно сему, не вѣрь ему. Кромѣ слезъ, не ищи другого болѣе явнаго признака въ тѣлѣ. Когда же умъ возвысится надъ тварями, тогда и для тѣла прекращаются слезы и всякое возбужденіе и ощущеніе.
Медъ обрѣтъ, яждь умѣренно, да не како пресыщенъ изблюеши (Прит. 25, 16). Естество души удободвижно и легко: иногда восторгаясь, вожделѣваетъ она восходить высоко, и узнавать, что превыше ея естества. Нерѣдко изъ чтенія Писаній и воззрѣнія на вещи постигаетъ нѣчто. Когда же будетъ попущено, и сравнитъ она себя съ постигнутымъ ею, тогда оказывается, что она въ мѣрѣ смотрѣнія своего ниже и меньше того, до чего простерлось вѣдѣніе ея, а потому въ помышленіяхъ своихъ облекается въ страхъ и трепетъ, и въ боязни, какъ бы устыдившись того, что отважилась коснуться высшихъ ея духовныхъ предметовъ, спѣшитъ снова возвратиться въ ничтожество свое. По причинѣ страха, внушаемаго предметами[445], находитъ на нее какая‑то боязнь, и разсудительность даетъ указаніе уму души, чтобы обучалась она молчанію, а не была безстыдною, дабы не погибнуть, и не искала превосходящаго ее, и не допытывалась того, что выше ея. Поэтому, когда дана тебѣ власть уразумѣвать — уразумѣвай, а не касайся съ безстыдствомъ тайнъ, но поклоняйся, славословь и благодари въ молчаніи. Какъ нехорошо ѣсть много меда, такъ и входить въ изслѣдованіе[446] о словесахъ Божіихъ, чтобы при желаніи всматриваться въ отдаленные предметы, не приблизившись еще къ нимъ по неудобству пути, не изнемогла и не повредилась у тебя сила {285} зрѣнія. Ибо иногда вмѣсто дѣйствительности видишь какіе‑то призраки. И умъ, когда прійдетъ въ уныніе отъ изысканія онаго, забываетъ и намѣреніе свое. Посему прекрасно сказалъ Соломонъ, что, якоже градъ неогражденъ, такъ и человѣкъ нетерпѣливый (Притч. 25, 29). Итакъ, очищай, человѣкъ, душу свою, свергни съ себя попеченіе о томъ, что внѣ твоего естества, и на помышленія и движенія свои повѣсь завѣсу цѣломудрія и смиренія, и чрезъ это найдешь то, что внутри твоей природы; потому что смиренномудрымъ открываются тайны.
Если намѣренъ ты предать душу свою на дѣло молитвы, очищающей умъ, и на пребываніе въ бодрствованіи ночью, чтобы пріобрѣсти свѣтлый разумъ, то удаляйся отъ зрѣнія міра, прекрати бесѣды съ людьми и не желай принимать по обычаю въ келлію свою друзей, даже подъ предлогомъ пользы[447], кромѣ единонравныхъ, единомысленныхъ съ тобою и сотаинниковъ твоихъ; бойся нарушенія душевной бесѣды[448], которая обыкновенно возбуждается непроизвольно, по отсѣченіи, и отрѣшеніи, и совершенномъ прекращеніи внѣшней бесѣды. Съ молитвою твоею сопряги милостыню, и душа твоя узритъ свѣтъ истины. Ибо въ какой мѣрѣ сердце перестаетъ тревожиться внѣшними предметами, въ такой же — умъ можетъ чрезъ уразумѣніе мыслей[449] доходить до постиженія и дѣлъ Божественныхъ и до изумленія (ими). Ибо душѣ обычно скоро замѣнять (человѣческія собранія собесѣдованіемъ съ Богомъ и словесами Божіими и)[450] одну бесѣду другою, если постараемся показать малую рачительность. А чтобы замѣнить одно собесѣдованіе другимъ, занимайся чтеніемъ Писанія, открывающимъ тебѣ путь тонкости созерцанія, и житіями святыхъ, хотя сначала и не ощутишь сладости по причинѣ {286} омрачающей близости вещей. И когда станешь на молитву и на правило свое, то вмѣсто размышленія о томъ, что видѣлъ и слышалъ въ мірѣ, найдешь въ себѣ размышленіе о Божественныхъ Писаніяхъ, какія прочелъ, и симъ размышленіемъ приведется въ забвеніе память о мірскомъ, и, такимъ образомъ, придетъ умъ въ чистоту. Это и значитъ написанное, что душа пріемлетъ помощь отъ чтенія, когда станетъ она на молитву, и также отъ молитвы просвѣщается въ чтеніи. И чтеніе, опять, вмѣсто внѣшняго смущенія доставляетъ пищу разнымъ видамъ молитвы, а потому и чтеніемъ душа просвѣщается, чтобы всегда молиться нелѣностно и несмущенно.
Плотолюбцамъ и чревоугодникамъ входить въ изслѣдованіе предметовъ духовныхъ такъ же неприлично, какъ и блудницѣ разглагольствовать о цѣломудріи. Крайне болѣзненное тѣло отвращается и не терпитъ тучныхъ снѣдей, — и умъ, занятый мірскимъ, не можетъ приблизиться къ изслѣдованію Божественнаго. Огонь не возгорается въ сырыхъ дровахъ, и Божественная горячность не возжигается въ сердцѣ, любящемъ покой. Блудница не пребываетъ въ любви къ одному, и душа, привязанная ко многимъ вещамъ, не пребываетъ въ Божественныхъ ученніяхъ. Какъ тотъ, кто не видалъ своими глазами солнца, не можетъ кому‑либо описать его свѣта по одному слуху, и даже не ощущаетъ его свѣта: такъ и не вкусившій душею своею сладости духовныхъ дѣлъ.
Если имѣешь что лишнее сверхъ дневной потребности, раздай это нищимъ, и иди съ дерзновеніемъ приносить молитвы свои, т. е. бесѣдуй съ Богомъ, какъ сынъ съ отцомъ. Ничто не можетъ такъ приблизить сердце къ Богу, какъ милостыня, и ничто не производитъ въ умѣ такой тишины, какъ произвольная нищета. Лучше, чтобы многіе называли тебя невѣждою за простоту, нежели — мудрымъ и совершеннымъ по уму за славу[451]. Если кто, сидя на конѣ протянетъ къ тебѣ руку, чтобы принять милостыню, не {287} откажи ему, потому что въ это время онъ, безъ сомнѣнія, скуденъ, какъ одинъ изъ нищихъ. Когда же подаешь, подавай съ великодушіемъ, съ ласковостью на лицѣ, и снабди въ большей мѣрѣ, нежели сколько просилъ онъ. Ибо сказано: посли кусокъ твой на лицѣ бѣднаго, и не по многомъ времени найдешь воздаяніе (Еккл. 11, 1)[452]. Не отдѣляй богатаго отъ бѣднаго, и не старайся распознавать достойнаго отъ недостойнаго; пусть всѣ люди будутъ для тебя равны для добраго дѣла. Ибо симъ способомъ можешь и недостойныхъ привлечь къ добру, потому что душа посредствомъ тѣлеснаго[453] скоро привлекается въ страхъ Божій. И Господь раздѣлялъ трапезу съ мытарями и блудницами, и не отлучалъ отъ себя недостойныхъ, чтобы симъ способомъ всѣхъ привлечь въ страхъ Божій, и чтобы посредствомъ тѣлеснаго приблизились къ духовному. Поэтому благотвореніемъ и честію уравнивай всѣхъ людей, будетъ ли кто іудей, или невѣрный, или убійца, тѣмъ паче, что и онъ братъ тебѣ, одной съ тобой природы, и не съ вѣдѣніемъ заблудился отъ истины.
Когда сдѣлаешь кому добро, не жди отъ него воздаянія, — и за то и за другое вознаградитъ тебя Богъ[454]. А если возможно для тебя, дѣлай добро и не ради будущаго воздаянія. Если возложишь на душу свою предѣлъ нищеты, и, по благодати Божіей, освободишься отъ попеченій, и нищетою своею станешь выше міра, то смотри, не возлюби стяжанія по нищелюбію, для подаянія милостыни, не ввергни души своей въ смятеніе тѣмъ, что будешь брать у одного и давать другому, не уничтожь чести своей зависимостью отъ людей, прося у нихъ, и не утрать свободы и благородства ума своего въ попеченіи о житейскомъ, потому что степень твоя выше степени милостивыхъ; нѣтъ, прошу тебя, не будь зависимъ. {288} Милостыня подобна воспитанію дѣтей, а безмолвіе — верхъ совершенства. Ежели есть у тебя имѣніе, расточи его вдругъ. Если же ничего не имѣешь, и не желай имѣть. Очисти келлію свою отъ роскоши и отъ излишняго, и это поведетъ тебя къ воздержанію невольно, хотя бы ты и не хотѣлъ. Скудость вещей учитъ человѣка воздержанію, а когда дозволимъ мы себѣ послабленіе относительно вещей, тогда не въ состояніи будемъ воздерживать себя.
Одержавшіе побѣду въ брани внѣшней — избавились отъ внутренняго страха, и ничто насильственно не тѣснитъ ихъ, не безпокоятся они бранью, угрожающей имъ спереди или сзади[455]; разумѣю же брань, воздвигаемую на душу чувствами и нерадѣніемъ, какъ‑то, слухомъ и языкомъ, когда даемъ и беремъ. Все это, входя въ душу, производитъ въ ней ослѣпленіе. И при наступленіи внѣшняго смятенія не можетъ она быть внимательною къ себѣ въ воздвигаемой на нее тайной брани, и тишиною побѣждать внутреннія возстанія[456]. А когда кто затворитъ врата градскія, т. е. чувства, тогда ратуетъ внутри и не боится находящихся въ засадѣ внѣ града.
Блаженъ, кто знаетъ это и пребываетъ въ безмолвіи, и не тревожитъ себя множествомъ дѣлъ, но всю тѣлесную дѣятельность замѣнилъ трудомъ молитвеннымъ, и вѣритъ, что, пока трудится съ Богомъ и на {289} Него возлагаетъ попеченіе день и ночь, не будетъ имѣть недостатка въ чемъ‑либо необходимомъ, потому что для Бога удаляется отъ разсѣянія и отъ труда. Если же кто не можетъ пребывать въ безмолвіи безъ рукодѣлія, то пусть работаетъ, пользуясь рукодѣліемъ, какъ пособіемъ, а не для выгодъ, изъ корыстолюбія. Рукодѣліе назначается для немощныхъ, а для болѣе совершенныхъ оно бываетъ причиною смятенія. Ибо неимущимъ[457] и малодушнымъ Отцы положили заниматься работою, но не какъ дѣломъ необходимымъ.
Въ то время какъ Богъ внутренно приводитъ сердце твое въ умиленіе, непрестанно твори поклоны и колѣнопреклоненія. Не попускай сердцу своему заботиться о чемъ‑нибудь, когда демоны начнутъ убѣждать тебя[458] заниматься другими дѣлами, и тогда смотри, и дивись, что́ произойдетъ у тебя изъ этого. Ничто другое въ подвижническихъ трудахъ не бываетъ такъ важно и трудно и не возбуждаетъ такой зависти въ бѣсахъ, какъ если повергаетъ кто себя предъ крестомъ Христовымъ, молясь день и ночь, и бываетъ съ связанными назади руками[459]. Хочешь ли не охладѣть въ своей горячности и не обнищать слезами, — направь себя къ этому, и блаженъ ты, человѣкъ, если о сказанномъ тебѣ будешь заботиться день и ночь и не станешь домогаться ничего другого, кромѣ этого. Тогда возсіяетъ внутри тебя свѣтъ, и правда твоя возблистаетъ скоро, и будешь какъ садъ цвѣтущій и какъ источникъ неоскудѣвающей воды.
Смотри, какіе блага порождаются человѣку отъ подвижничества. Нерѣдко бываетъ, что человѣкъ преклонилъ колѣна въ молитвѣ, и руки его воздѣты къ небесамъ, лице устремлено на крестъ Христовъ, и всѣ помышленія свои собираетъ онъ воедино въ молитвѣ къ Богу, и въ то время, какъ человѣкъ молится {290} Богу со слезами и умиленіемъ, въ тотъ самый часъ вдругъ внезапно начинаетъ бить въ сердцѣ его источникъ, изливающій услажденіе, члены его разслабѣваютъ, очи закрываются, лице поникаетъ къ землѣ, и помышленія его измѣняются, такъ что не можетъ онъ дѣлать поклоновъ отъ радости, возбуждающейся во всемъ тѣлѣ его. Обрати вниманіе, человѣкъ, на то, что́ читаешь. Ибо если не будешь подвизаться, то не обрѣтешь, и если не будешь съ горячностію ударять въ двери и непрестанно бодрствовать, то не будешь услышанъ.
Кто, слыша это, пожелаетъ внѣшней праведности[460], кромѣ неспособнаго пребывать въ безмолвіи? Впрочемъ, если кто не можетъ упражняться въ безмолвіи (потому что благодатію Божіею дается человѣку быть внутри двери[461]), то пусть не оставляетъ другого пути, чтобы иначе не лишиться обоихъ путей жизни[462]. Пока внѣшній человѣкъ не умретъ для всего мірского, не только для грѣха, но и для всякаго тѣлеснаго дѣланія, а также и внутренній человѣкъ — для лукавыхъ мыслей, и не изнеможетъ естественное движеніе тѣла до того, чтобы не возбуждалась въ сердцѣ грѣховная сладость, дотолѣ и сладость Духа Божія не возбудится въ человѣкѣ, члены его не пріимутъ чистоты въ жизни сей, Божественныя мысли не войдутъ въ душу его и пребудутъ неощутимыми и незримыми. И пока человѣкъ не упразднитъ въ сердцѣ своемъ попеченія о житейскомъ, кромѣ необходимыхъ потребностей естества, и не предоставитъ заботиться о семъ Богу, дотолѣ не возбудится въ немъ духовное упоеніе, и не испытаетъ онъ того утѣшенія[463], какимъ {291} утѣшался Апостолъ (Гал. 2, 20; 2 Кор. 12, 3—4). Сказалъ же я это, не отсѣкая надежды, будто бы, если кто не достигнетъ верха совершенства, то не сподобится и благодати Божіей, и не срѣтитъ Его утѣшеніе. Ибо дѣйствительно, когда человѣкъ презритъ неумѣстное[464], и совершенно удалится отъ сего, и обратится къ добру, въ скоромъ времени ощущаетъ помощь. Если же употребитъ и нѣсколько усилія, то найдетъ утѣшеніе душѣ своей, получитъ отпущеніе грѣхопаденій, сподобится благодати и пріиметъ множество благъ. Впрочемъ, онъ меньше въ сравненіи съ совершенствомъ того, кто отлучилъ себя отъ міра, обрѣлъ въ душѣ своей тайну тамошняго блаженства и достигъ того, для чего пришелъ Христосъ. Ему слава со Отцемъ и со Святымъ Духомъ нынѣ, и всегда, и во вѣки вѣковъ! Аминь.