Слова подвижнические (Репринт изд. 1911 г.)

О видахъ разныхъ искушеній и о томъ, сколько сладости имѣютъ искушенія, бывающія и претерпѣваемыя за истину, и по какимъ степенямъ восходитъ человѣкъ благоразумный.

Добродѣтели одна другой преемственны, чтобы путь добродѣтели не былъ труднымъ и тяжкимъ, чтобы можно было преуспѣвать въ нихъ по порядку[624], и находить въ этомъ для себя облегченіе, и чтобы такимъ образомъ самыя скорби, переносимыя ради добра, содѣлались любезными, какъ нѣчто доброе. Ибо никто не можетъ пріобрѣсти дѣйствительной нестяжательности, если не убѣдитъ и не уготовитъ {386} себя къ тому, чтобы съ радостію переносить искушенія. И никто не можетъ переносить искушеній, кромѣ увѣрившагося, что за скорби, къ участію которыхъ и подъятію уготовилъ онъ себя, можно пріять нѣчто, превосходящее тѣлесный покой. Посему во всякомъ, кто уготовалъ себя къ нестяжательности, сперва возбуждается любовь къ скорбямъ, а потомъ приходитъ къ нему помыслъ не быть стяжательнымъ относительно вещей міра сего. И всякій, приближающійся къ скорби, сперва укрѣпляется вѣрою, а потомъ приближается къ скорбямъ. Кто отрѣшится отъ вещественнаго, но не отрѣшится отъ дѣйственности чувствъ, разумѣю зрѣніе и слухъ, тотъ уготовитъ себѣ сугубую скорбь и будетъ сугубо бѣдствовать и скорбѣть. Лучше же сказать: какая польза лишить себя чувственныхъ вещей, а чувства услаждать ими? Ибо отъ страстей, производимыхъ сими вещами, человѣкъ терпитъ то же самое, что прежде терпѣлъ при обладаніи ими на дѣлѣ, потому что памятованіе о навыкѣ къ нимъ не выходитъ у него изъ мысли. А если мысленныя представленія вещей безъ самыхъ вещей производятъ въ человѣкѣ болѣзненное чувство, что скажемъ, о дѣйствительномъ приближеніи къ нимъ? Итакъ, прекрасно отшельничество, потому что много содѣйствуетъ[625], сильно укрощаетъ помыслы, самымъ пребываніемъ (въ отшельничествѣ) влагаетъ въ насъ силы, и учитъ великому терпѣнію въ постигающихъ человѣка необходимыхъ скорбяхъ.

Не домогайся заимствоваться совѣтомъ у человѣка, который не ведетъ одинаковаго{L} съ тобою образа жизни, хотя онъ и очень мудръ. Довѣрь помыслъ свой лучше человѣку неученому, но опытно извѣдавшему дѣло, нежели ученому философу, который разсуждаетъ по своимъ изслѣдованіямъ, не испытавъ на дѣлѣ. Что же такое опытъ? Опытъ состоитъ не въ томъ, что человѣкъ подойдетъ только къ какимъ‑либо вещамъ и посмотритъ на нихъ, не пріявъ въ себя вѣдѣнія о нихъ, но въ томъ, что, по долгомъ обращеніи съ {387} ними, на дѣлѣ испытаетъ ихъ пользу и вредъ. Ибо нерѣдко вещь наружно кажется вредною, но все внутреннее содержаніе ея оказывается исполненнымъ пользы. То же разумѣй и о противномъ сему, т. е. нерѣдко вещь кажется имѣющею пользу, но внутренно исполнена вреда. Потому многіе люди отъ выгодныхъ, по-видимому, вещей несутъ ущербъ. И от сихъ[626] свидѣтельство вѣдѣнія неистинно. А потому пользуйся такимъ совѣтникомъ, который умѣетъ съ терпѣніемъ обсудить, что требуетъ разсужденія. Поэтому‑то не всякій, подающій совѣтъ, достоинъ довѣрія, но только тотъ, кто прежде самъ хорошо управилъ свободу свою и не боится осужденія и клеветы.

Когда на пути своемъ находишь неизмѣнный миръ, тогда бойся, потому что далеко отстоишь отъ прямой стези, протоптанной страдальческими стопами святыхъ. Ибо, пока ты еще на пути ко граду царствія, признакомъ приближенія твоего ко граду Божію да будетъ для тебя слѣдующее: срѣтаютъ тебя сильныя искушенія; и чѣмъ болѣе приближаешься и преуспѣваешь, тѣмъ паче находящія на тебя искушенія умножаются. А потому, какъ скоро на пути своемъ ощутишь въ душѣ своей различныя и сильнѣйшія искушенія, знай, что въ это время душа твоя дѣйствительно втайнѣ вступила на иную, высшую ступень, и пріумножена ей благодать въ томъ состояніи, въ какомъ она поставлена, потому что, соотвѣтственно величію благодати, въ такой же именно мѣрѣ, Богъ вводитъ душу и въ скорбь искушеній, и вводитъ не въ мірскія искушенія, какія бываютъ съ иными для обузданія порока и дѣлъ явныхъ; не тѣлесныя возмущенія разумѣй также подъ искушеніями, но искушенія, какія приличны инокамъ въ ихъ безмолвіи и которыя разберемъ впослѣдствіи. Если же душа въ немощи, и нѣтъ у ней достаточныхъ силъ для великихъ искушеній, а потому проситъ, чтобы не войти въ оныя, и Богъ послушаетъ ее, то навѣрное знай, {388} что, въ какой мѣрѣ не имѣетъ душа достаточныхъ силъ для великихъ искушеній, въ такой же она недостаточна и для великихъ дарованій, и какъ возбраненъ къ ней доступъ великимъ искушеніямъ, такъ возбраняются ей и великія дарованія, потому что Богъ не даетъ великаго дарованія безъ великаго искушенія[627]. Соразмѣрно съ искушеніями опредѣлены Богомъ и дарованія по Его премудрости, которой не постигаютъ созданные Имъ. Итакъ, по жестокимъ скорбямъ, посылаемымъ на тебя Божіимъ Промысломъ, душа твоя постигаетъ, какую пріяла она честь отъ величія Божія. Ибо по мѣрѣ печали бываетъ и утѣшеніе.

Вопросъ. Какъ же поэтому? Сперва ли искушеніе, и потомъ дарованіе; или сперва дарованіе, а за нимъ уже и искушеніе?

Отвѣтъ. Не приходитъ искушеніе, если душа не пріиметъ сперва втайнѣ величія, паче мѣры своей, и Духа благодати, пріятаго ею прежде. О семъ свидѣтельствуютъ искушенія Самого Господа, а подобно сему и искушенія Апостоловъ: имъ не было попущено войти въ искушенія, пока не пріяли Утѣшителя. Кто пріобщается благъ, тому прилично терпѣть и искушенія ихъ, потому что послѣ блага — скорбь его. Такъ угодно было благому Богу творить со всѣми. И хотя это дѣйствительно такъ, т. е. благодать прежде искушенія, однакоже ощущеніе искушеній, для испытанія свободы, непремѣнно предшествовало ощущенію благодати. Ибо благодать ни въ комъ никогда не предшествуетъ испытанію искушеній. Благодать предваряетъ въ умѣ, но замедляетъ въ чувствѣ. Итакъ, во время сихъ искушеній прилично имѣть два противоположныя и ни въ чемъ не сходныя между собою ощущенія, т. е. радость и страхъ: радость — потому что оказываемся идущимъ по пути, проложенному святыми, лучше же сказать — Самимъ Животворителемъ всего, какъ это явствуетъ изъ разсмотрѣнія искушеній; страхъ же должны мы имѣть относительно {389} того, не по причинѣ ли гордости терпимъ мы это искушеніе. Впрочемъ, смиренномудрые умудряются благодатію, и могутъ все это различать и разумѣть, т. е. какое искушеніе отъ плода гордости, и какое — отъ ударовъ[628], наносимыхъ[629] любовію. Искушенія при преуспѣяніи и возрастаніи добраго житія отличаются отъ искушеній, попускаемыхъ для вразумленія за гордыню сердца.

Искушенія друзей Божіихъ, которые смиренномудры.

Искушенія, какія бываютъ отъ духовнаго жезла къ преуспѣянію и возрастанію души, и которыми она обучается, испытывается и вводится въ подвигъ, суть слѣдующія: лѣность, тяжесть въ тѣлѣ, разслабленіе членовъ, уныніе, смущеніе ума, мысль о тѣлесной немощи, временное пресѣченіе надежды, омраченіе помысловъ, оскудѣніе человѣческой помощи, недостатокъ потребнаго для тѣла, и тому подобное. Отъ сихъ искушеній человѣкъ пріобрѣтаетъ душу уединенную и сиротствующую, сердце сокрушенное со многимъ смиреніемъ. И отсюда познается, что человѣкъ началъ вожделѣвать Создателя. Промыслитель соразмѣряетъ искушенія съ силами и потребностями пріемлющихъ оныя. Съ ними срастворены и утѣшеніе и нашествія, свѣтъ и тьма, брани и помощь, короче сказать — тѣснота и пространство. И это служитъ знакомъ, что человѣкъ при помощи Божіей преуспѣваетъ.