Слова подвижнические (Репринт изд. 1911 г.)

СЛОВО 71.

О силѣ и дѣйственности грѣховныхъ золъ, чѣмъ они производятся, и чѣмъ прекращаются.

Пока не возненавидитъ кто причины грѣха воистину отъ сердца, не освобождается онъ отъ наслажденія, производимаго дѣйствіемъ грѣха. Это есть самое лютое бореніе, противящееся человѣку даже до крови; въ немъ искушается его свобода въ единствѣ любви его къ добродѣтелямъ. Это есть та сила, которую называютъ раздраженіемъ и ополченіемъ, отъ обонянія которыхъ изнемогаетъ душа окаянная, вслѣдствіе неизбѣжнаго ополченія, бывающаго на нее. Это есть та сила великости грѣха, которою врагъ обыкновенно приводитъ въ смущеніе души цѣломудренныхъ, и чистыя движенія понуждаетъ испытывать то, чего никогда они вовсе не испытывали. Здѣсь, возлюбленные братія, мы показываемъ свое терпѣніе, подвигъ и раченіе. Ибо это есть время незримаго подвига, о которомъ говорятъ, что чинъ иноческій всегда имъ побѣждаетъ. При встрѣчѣ съ сею бранію благочестивый умъ скоро приходитъ въ смущеніе, если не сильно ополчится.

Въ сіи времена — времена мученичества — Ты, Господи, источникъ всякой помощи, силенъ подкрѣпить души, которыя съ радостію себя уневѣстили Тебѣ, небесному Жениху, и по чистымъ, а не коварнымъ побужденіямъ, съ разумомъ вступили съ Тобою въ завѣтъ святый. Посему даруй имъ силу съ дерзновеніемъ {362} разорить укрѣпленныя стѣны и всякое возношеніе, поднимающееся противъ истины, чтобы не остаться имъ неуспѣвшими въ собственномъ своемъ намѣреніи отъ невыносимаго и нестерпимаго принужденія въ такое время, когда борьба идетъ до крови.

Въ этой лютой брани не всегда бываетъ побѣда цѣломудрія, потому что человѣкъ и ради искушенія оставляется безъ помощи. Но горе немощному, искушаемому въ сей испытующей брани, потому что брань сія пріобрѣла величайшую силу вслѣдствіе привычки[567], полученной ею отъ тѣхъ, которые сами себя предаютъ на пораженіе сочетаніемъ[568] съ своими помыслами.

Остерегайтесь, возлюбленные, праздности, потому что въ ней сокрыта дознанная смерть: ибо безъ нея невозможно впасть въ руки домогающихся плѣнить инока. Въ оный день Богъ осудитъ насъ не за псалмы, не за оставленіе нами молитвы, но за то, что опущеніемъ сего дается входъ бѣсамъ. А когда найдутъ они себѣ мѣсто, войдутъ и заключатъ двери очей нашихъ, тогда мучительски и нечисто исполнятъ на насъ то, что дѣлателей[569] ихъ подвергаетъ Божественному осужденію и жесточайшему наказанію; и содѣлываемся мы подручными имъ за опущеніе сего маловажнаго[570], но что́, какъ написано мудрѣйшими, ради Христа дѣлается достойнымъ попеченія. Кто воли своей не покоряетъ Богу, тотъ покорится противнику Его; а потому сіе[571], представляющееся тебѣ малымъ, вмѣнится тебѣ въ стѣну, ограждающую отъ плѣняющихъ насъ. Совершеніе сего[572] внутри келліи установлено мудрыми, содержащими церковный чинъ, для охраненія нашей жизни Духомъ откровенія. Опущеніе сего[573] у немудрыхъ признается маловажнымъ. Поелику не берутъ они въ разсмотрѣніе происходящаго отъ того вреда, то и начало и {363} средина пути ихъ — необузданная свобода, которая есть матерь страстей. Лучше стараться не опускать сего малаго[574], нежели нежеланіемъ стѣснять себя давать мѣсто грѣху. Ибо неумѣстной этой свободы конецъ — жестокое рабство.

Пока живы у тебя чувства, то для встрѣчи со всѣмъ, что случается, почитай себя мертвымъ; потому что во всѣхъ членахъ твоихъ не умалится грѣховное разжженіе, и не возможешь пріобрѣсти себѣ спасенія. Если кто изъ монаховъ скажетъ[575] въ сердцѣ своемъ, что остерегается сего, то, значитъ, не хочетъ уразумѣть, когда заушаютъ его. Кто обманетъ друга своего, тотъ по закону достоинъ проклятія; а кто обманываетъ самъ себя, тотъ какое понесетъ наказаніе за то, что, зная зло лукаваго дѣла, прикрывается незнаніемъ? А что знаетъ онъ, это показываетъ обличеніе совѣсти. То и мучитъ его, что знаетъ онъ, въ чемъ притворяется незнающимъ.

О, какъ сладостны поводы къ страстямъ! Человѣкъ можетъ иногда отсѣчь страсти; вдали отъ нихъ наслаждается тишиною, и веселится, когда прекращаются онѣ; причинъ же страстей не можетъ отринуть. Поэтому искушаемся и нехотя, и печалимся, когда мы въ страстяхъ, но любимъ, чтобы оставались въ насъ поводы къ нимъ. Грѣховъ себѣ не желаемъ, но приводящія насъ къ нимъ причины принимаемъ съ удовольствіемъ. Поэтому вторыя дѣлаются виновными въ дѣйственности первыхъ. Кто любитъ поводы къ страстямъ, тотъ невольно и нехотя становится подручнымъ, и порабощается страстямъ. Кто ненавидитъ свои грѣхи, тотъ перестаетъ грѣшить; и кто исповѣдуетъ ихъ, тотъ получитъ отпущеніе. Невозможно же человѣку оставить навыкъ грѣховный, если не пріобрѣтетъ прежде вражды ко грѣху, и невозможно получить отпущеніе, прежде исповѣданія прегрѣшеній. Ибо исповѣданіе согрѣшеній бываетъ причиною {364} истиннаго смиренія; смиреніе же — причиною сокрушенія, послѣдующаго въ сердцѣ отъ стыда.

Если не возненавидимъ того, что достойно порицанія, то, пока носимъ это въ душахъ своихъ, не можемъ ощутить зловонія и смрада дѣйственности этого. Пока не отринешь отъ себя того, что неумѣстно, до тѣхъ поръ не уразумѣешь, какимъ покрытъ ты срамомъ, и не уразумѣешь стыда отъ сего. Когда же бремя свое[576] увидишь на другихъ, тогда уразумѣешь лежащій на тебѣ стыдъ. Удались отъ міра, и тогда узнаешь зловоніе его. А если не удалишься, не уразумѣешь (насколько онъ смраденъ); напротивъ же того, скорѣе какъ въ благоуханіе облечешься въ зловоніе его, и наготу стыда своего будешь почитать завѣсою славы.

Блаженъ, кто удалился отъ міра и отъ тьмы его, и внимаетъ себѣ единому. Ибо прозорливость и разсудительность не могутъ дѣйствовать въ томъ или служить тому, кто проводитъ жизнь въ дѣлахъ суетныхъ. Да и какъ возмущаемая его разсудительность въ состояніи будетъ различать, что должно? Блаженъ, кто вышелъ изъ помраченія упоенія своего, и на другихъ усматриваетъ, какова ненасытимость симъ упоительнымъ чадомъ! Тогда познаетъ онъ собственный свой стыдъ. А пока человѣкъ носитъ въ себѣ чадъ упоенія грѣхами своими, сколь благолѣпнымъ кажется ему все, что ни дѣлаетъ онъ! Ибо, какъ скоро природа выходитъ изъ своего чина, то все равно — упоена ли она виномъ, или похотями[577]: потому что то и другое выводитъ изъ надлежащаго состоянія, и тѣмъ и другимъ одинаковое разжженіе производится въ тѣлѣ, вмѣщающемъ въ себѣ это; хотя способы различны, но смѣшеніе[578] одно. И хотя одинаково измѣненіе[579], но различія причинъ бываютъ {365} не равныя, различаются же онѣ и по воспріимчивости каждаго[580].

За всякою отрадою слѣдуетъ злостраданіе, и за всякимъ злостраданіемъ ради Бога слѣдуетъ отрада. Если все, что есть въ этомъ мірѣ, подлежитъ тлѣнію, а тлѣніе и здѣсь, и въ будущемъ вѣкѣ, и во время исхода бываетъ отъ противоположныхъ причинъ[581], и наипаче отъ непотребнаго сластолюбія или отъ противодѣйствующаго сему сластолюбію злостраданія, претерпѣваемаго чрезъ святость[582], то Богъ и сіе устрояетъ по человѣколюбію, чтобы или во время самаго пути, или въ концѣ его вкусить намъ сей муки, и тогда уже, по богатой милости Его, перейти ее[583], какъ нѣкое воздаяніе, а другое[584], какъ залогъ. Ибо не возбраняетъ (Богъ) пріобрѣтать доброе даже до послѣдняго часа; злое же дѣйствительно возбраняетъ, тѣмъ, что достойный муки подвергается карѣ, какъ написано. Наказуемый здѣсь за свой срамъ вкушаетъ своей геенны[585].

Остерегайся собственной своей свободы, предшествующей порочному рабству. Остерегайся утѣшенія, предшествующаго брани. Остерегайся вѣдѣнія, предшествующаго встрѣчѣ съ искушеніями, а что всего {366} чаще бываетъ, желанія (сей встрѣчи), прежде совершенія покаянія. Ибо, если всѣ мы грѣшники, и никто не выше искушеній, то ни одна изъ добродѣтелей не выше покаянія; потому что дѣло покаянія никогда не можетъ быть совершенно. Покаяніе всегда прилично всѣмъ грѣшникамъ и праведникамъ, желающимъ улучить спасеніе. И нѣтъ предѣла усовершенію, потому что совершенство и самыхъ совершенныхъ подлинно несовершенно. Посему‑то покаяніе до самой смерти не опредѣляется ни временемъ, ни дѣлами. Помни, что за всякимъ наслажденіемъ слѣдуетъ омерзѣніе и горечь.

Остерегайся радости, съ которой не соединена причина къ измѣненію. Ибо всего того, что имѣетъ скрытое смотрѣніе свыше, не можешь ты постигнуть и познать предѣла и причины измѣненія его. Бойся тѣхъ, о комъ предполагаешь, что идутъ прямымъ путемъ; потому что они, какъ говорится, ходятъ внѣ пути. Тотъ, Кто премудро умѣетъ управлять кораблемъ міра, во все, что въ мірѣ, вложилъ измѣняемость; и что внѣ этого, то — тѣнь.

За ослабленіемъ членовъ слѣдуетъ изступленіе и смущеніе помысловъ; за неумѣреннымъ дѣланіемъ — уныніе, и за уныніемъ — изступленіе. Но одно изступленіе отлично отъ другого. За первымъ изступленіемъ — отъ ослабленія — слѣдуетъ блудная брань, а за изступленіемъ отъ унынія — оставленіе безмолвной своей обители и перехожденіе съ мѣста на мѣсто. Умѣренному же и съ притрудностью совершаемому дѣланію нѣтъ цѣны. Умаленіе въ этомъ[586] умножаетъ сладость, а неумѣренность[587] умножаетъ изступленіе. Претерпи неразуміе естества твоего[588], которое побѣждаетъ тебя, братъ; потому что уготованъ ты быть въ оной премудрости, имѣющей вѣчный вѣнецъ начальства. Не бойся смятенія въ адамовомъ тѣлѣ, уготованномъ быть въ ономъ наслажденіи, вѣдѣніе котораго здѣсь выше ума плотскихъ, — быть, когда пріидетъ небесный {367} Образъ, т. е. Царь мира. Не смущайся измѣненіемъ и смятеніемъ естества, потому что временно злостраданіе въ этомъ для пріемлющаго оное съ удовольствіемъ. Страсти подобны собаченкамъ, которыя привыкли быть на мясныхъ рынкахъ, и убѣгаютъ отъ одного голоса, а если не обратятъ на нихъ вниманія, наступаютъ какъ самые большіе львы. Уничтожай малую похоть, чтобы не питать въ себѣ мысли о силѣ разжженія ея; потому что временное терпѣніе въ маломъ удаляетъ опасность въ великомъ. Невозможно преодолѣть великаго, если не препобѣдишь маловажнаго.

Помни, братъ, тотъ чинъ[589], въ которомъ будешь, и въ которомъ — не эта жизнь, какъ бы перебирающаяся и движущаяся по влагамъ, но жизнь, сокрушающая мертвенность. Въ той жизни нѣтъ воспламененія растворенія[590], которое потворствомъ сластолюбію доставляетъ трудъ младенчествующему естеству. Претерпи трудъ подвига, въ который введенъ ты для испытанія, чтобы пріять отъ Бога вѣнецъ, и упокоиться по исшествіи изъ сего міра. Памятуй и оную отраду, которой нѣтъ конца, и жизнь, не потворствующую (страстямъ), и чинъ совершеннаго и непреложнаго домостроительства, и то плѣненіе, которое понуждаетъ любить Бога и господствуетъ надъ естествомъ. Сего[591] да сподобимся и мы благодатію Самого Христа, Которому слава съ безначальнымъ Отцемъ и Всесвятымъ Духомъ нынѣ, и присно, и во вѣки. Аминь.