О вѣрѣ и о смиренномудріи.
Желаешь ли ты, человѣкъ малый, обрѣсти жизнь? Сохрани въ себѣ вѣру и смиреніе, потому что ими обрѣтешь милость, и помощь, и словеса, изрекаемыя въ сердцѣ Богомъ хранителю, сокровенно и явно съ тобою пребывающему. Желаешь ли пріобрѣсти сіе, т. е. причастіе жизни? Ходи предъ Богомъ въ простотѣ, а не въ знаніи[311]. Простотѣ сопутствуетъ вѣра; а за утонченностію и изворотливостью помысловъ слѣдуетъ самомнѣніе; за самомнѣніемъ же — удаленіе отъ Бога.
Когда предстанешь въ молитвѣ предъ Богом, содѣлайся въ помыслѣ своемъ, какъ бы муравьемъ, какъ бы пресмыкающимся по землѣ, какъ бы піявицею и какъ бы ребенкомъ лепечущимъ. Не говори предъ Богомъ чего‑либо отъ знанія, но мыслями младенческими приближайся къ Нему, и ходи предъ Нимъ, чтобы сподобиться тебѣ того отеческаго Промышленія, какое отцы имѣютъ о дѣтяхъ своихъ, младенцахъ. Сказано: храняй младенцы Господь (Псал. 114, 5). Младенецъ {215} подходитъ къ змѣѣ, беретъ ее за шею, и она не дѣлаетъ ему вреда. Нагимъ ходитъ младенецъ цѣлую зиму, когда другіе одѣты и укрыты, и холодъ входитъ во всѣ члены его; а онъ — нагой сидитъ въ день холода, зимней стужи и изморози, и не болѣзнуетъ. Ибо тѣло простоты его инымъ невидимымъ одѣяніемъ покрываетъ оный сокровенный Промыслъ, соблюдающій нѣжные члены его, чтобы не приблизился къ нимъ отъ чего‑либо вредъ.
Вѣришь ли теперь, что есть нѣкій сокровенный Промыслъ, Которымъ нѣжное тѣло, склонное по своей нѣжности и слабому сложенію тотчасъ принять въ себя всякій вредъ, охраняется среди сопротивнаго ему, и не преодолѣвается тѣмъ? Сказано: храняй младенцы Господь (Пс. 114, 5), и не только сихъ малыхъ тѣломъ, но и тѣхъ мудрыхъ въ мірѣ, которые оставляютъ вѣдѣніе свое, опираются на оную вседовлѣющую Премудрость, волею своею уподобляются младенцамъ, и потомъ уже научаются оной мудрости, не ощущаемой отъ дѣлъ обученія. И прекрасно сказалъ богомудрый Павелъ: кто мнится мудръ быти въ мірѣ семъ, буй да бываетъ, яко да премудръ будетъ (1 Кор. 3, 18). Впрочемъ, проси у Бога, чтобы далъ тебѣ прійти въ мѣру вѣры. И если ощутишь въ душѣ своей наслажденіе ею, то не трудно сказать мнѣ при семъ, что нечему уже отвратить тебя отъ Христа. И не трудно тебѣ каждый часъ быть отводимымъ въ плѣнъ далеко отъ земного, и укрыться отъ этого немощнаго міра и отъ воспоминаній о томъ, что въ мірѣ. О семъ молись нелѣностно, сего испрашивай съ горячностію, объ этомъ умоляй съ великимъ раченіемъ, пока не получишь. И еще молись, чтобы не изнемочь. Сподобишься же этого, если прежде съ вѣрою понудишь себя попеченіе свое возвергнуть на Бога, и свою попечительность замѣнишь Его промышленіемъ. И когда Богъ усмотритъ въ тебѣ сію волю, что со всею чистотою мыслей довѣрился ты Самому Богу болѣе, нежели себѣ самому, и понудилъ себя уповать на Бога болѣе, нежели на душу свою: тогда вселится въ тебѣ оная невѣдомая сила, и ощутительно {216} почувствуешь, что съ тобою несомнѣнно сила, — та сила, которую ощутивъ въ себѣ, многіе идутъ въ огонь, и не боятся, и, ходя по водамъ, не колеблются въ помыслѣ своемъ опасеніемъ потонуть; потому что вѣра укрѣпляетъ душевныя чувства, и человѣкъ ощущаетъ въ себѣ, что какъ будто нѣчто невидимое убѣждаетъ его не внимать видѣнію вещей страшныхъ и не взирать на видѣніе, превосходящее чувства.
Можетъ быть, ты думаешь, что такое духовное вѣдѣніе пріобрѣтаетъ кто‑либо симъ душевнымъ вѣдѣніемъ? Не только невозможно симъ душевнымъ вѣдѣніемъ пріять оное духовное, но даже нѣтъ возможности ощутить его и чувствомъ или сподобиться его кому‑либо изъ ревностно упражняющихся въ вѣдѣніи душевномъ. И если нѣкоторые изъ нихъ желаютъ приблизиться къ оному вѣдѣнію Духа, то, пока не отрекутся отъ сего душевнаго, и отъ всякихъ изворотовъ его тонкости, и многосложныхъ его способовъ, и не поставятъ себя въ младенческій образъ мыслей, дотолѣ не возмогутъ приблизиться, хотя мало, къ вѣдѣнію духовному. Напротивъ того, великимъ препятствіемъ бываютъ для нихъ навыкъ и понятія душевнаго вѣдѣнія, пока не изгладятъ сего мало‑помалу. Оное вѣдѣніе Духа просто, и не просіяваетъ въ помыслахъ душевныхъ. Пока разумъ не освободится отъ помысловъ многихъ и не придетъ въ единую простоту чистоты, дотолѣ не возможетъ ощутить онаго духовнаго вѣдѣнія.
Вотъ порядокъ сего вѣдѣнія — ощутить наслажденіе оною жизнію онаго вѣка; посему охуждаетъ оно помыслы многіе. Сіе душевное вѣдѣніе, кромѣ множества помысловъ, не можетъ познавать что‑либо другое, пріемлемое въ простотѣ ума, по слову Изрекшаго: Аще не обратитеся, и будете яко дѣти, не можете войти въ царствіе Божіе (Матѳ. 18, 3). Но вотъ многіе не приходятъ въ простоту сію, а по добрымъ дѣламъ ихъ уповаемъ, что соблюдается имъ часть въ царствіи небесномъ, такъ какъ изъ смысла евангельскихъ блаженствъ, которыя Господь изобразилъ {217} различно, можно намъ уразумѣть, что сими блаженствами показалъ намъ многія измѣненія въ разныхъ родахъ житія: потому что каждый человѣкъ, на всякомъ пути, какимъ шествуетъ къ Богу, самъ всѣми тѣми мѣрами[312] отверзаетъ предъ собою дверь небеснаго царствія.
Но онаго духовнаго вѣдѣнія никто не можетъ пріять, если не обратится, и не будетъ какъ дитя. Ибо съ сего только времени ощущается оное услажденіе небеснымъ царствіемъ. О царствіи небесномъ говорятъ, что оно есть духовное созерцаніе. И обрѣтается оно не дѣлами помысловъ, но можетъ быть вкушаемо по благодати. И пока не очиститъ себя человѣкъ, не имѣетъ онъ достаточныхъ силъ и слышать о немъ, потому что никто не можетъ пріобрѣсти онаго изученіемъ. Если ты, чадо, достигнешь чистоты сердца, производимой вѣрою въ безмолвіи отъ людей, и позабудешь знаніе міра сего, такъ что не будешь и ощущать его: то внезапно обрѣтется предъ тобою духовное вѣдѣніе, безъ разысканія о немъ. Поставь, говорятъ, столпъ, и возливай на него елей, и найдешь сокровище въ нѣдрѣ своемъ. Если же ты опутанъ сѣтью душевнаго вѣдѣнія, то не неумѣстно мнѣ сказать, что удобнѣе тебѣ освободиться отъ желѣзныхъ узъ, нежели отъ этой сѣти; и всегда будешь недалекъ отъ сѣтей прелести, и никогда не уразумѣешь, какъ возымѣть дерзновеніе предъ Господомъ и упованіе на Него, на всякій же часъ будешь ходить по острію меча, и никоимъ образомъ не возможешь быть безъ печали. Въ чувствѣ немощи и въ простотѣ молись, чтобы хорошо жить тебѣ предъ Богомъ, и быть безъ попеченія. Ибо какъ тѣнь слѣдуетъ за тѣломъ, такъ и милость за смиренномудріемъ. Поэтому, если желаешь жить этимъ, то отнюдь не подавай руки немощнымъ помысламъ. Если всякій вредъ, всякая злоба и всѣ опасности окружатъ и будутъ устрашать тебя, не заботься о семъ, и не ставь сего ни во что.
{218} Если однажды ввѣрилъ ты себя Господу, вседовлѣющему для охраненія твоего и смотрѣнія о тебѣ, и если пойдешь во слѣдъ Его, то не заботься опять о чемъ‑либо таковомъ, но скажи душѣ своей: „на всякое дѣло довлѣетъ для меня Того, Кому единожды я предалъ душу свою. Меня здѣсь нѣтъ; Онъ это знаетъ“. Тогда на дѣлѣ увидишь чудеса Божіи: увидишь, какъ во всякое время Богъ близокъ, чтобы избавлять боящихся Его, и какъ Его Промыслъ окружаетъ ихъ, хотя и невидимъ. Но потому, что невидимъ тѣлесными очами Хранитель оный[313], пребывающій съ тобою, не долженъ ты сомнѣваться относительно Его, будто бы Его нѣтъ; ибо нерѣдко открывается Онъ тѣлеснымъ очамъ, чтобы тебѣ имѣть дерзновеніе.
Какъ скоро человѣкъ отринетъ отъ себя всякую видимую помощь и человѣческую надежду, и съ вѣрою и чистымъ сердцемъ пойдетъ во слѣдъ Богу: тотчасъ послѣдуетъ за нимъ благодать, и открываетъ ему силу свою въ различныхъ вспоможеніяхъ. Сперва открываетъ въ этомъ явномъ, касающемся до тѣла, и оказываетъ ему помощь промышленіемъ о немъ, такъ что въ этомъ всего болѣе можетъ онъ ощутить силу Божія Промысла о немъ. И уразумѣніемъ явнаго[314] увѣрится и въ сокровенномъ, какъ и свойственно младенчеству его мыслей и житію его. Ибо какъ иначе уготовляется потребное для него, когда о томъ и не заботился? Многіе удары, приближающіеся къ нему, часто исполненные опасностей, проходятъ мимо, когда человѣкъ о нихъ и не помышлялъ: между тѣмъ благодать неощутимо и весьма чудесно отражаетъ отъ него это, и хранитъ его, какъ питающая чадъ своихъ птица, которая распростираетъ надъ ними крылья свои, чтобы не приблизился къ нимъ отъ чего‑либо вредъ. Благодать даетъ ему видѣть очами своими, какъ близка была къ нему погибель его, и какъ остался онъ невредимымъ. Такъ {219} обучаетъ его и въ отношеніи сокровеннаго, открываетъ предъ нимъ хитросплетеніе мыслей и помысловъ трудныхъ, непостижимыхъ. И легко отыскивается человѣкомъ уразумѣніе ихъ, взаимная между ними связь, и прелесть[315] ихъ, и къ которому изъ сихъ помысловъ прилѣпленъ человѣкъ, какъ они раждаются одинъ отъ другого, и губятъ душу. И благодать посрамляетъ предъ очами его всю злокозненность демоновъ и обиталище помысловъ ихъ, влагаетъ въ него разумъ усмотрѣть будущее; въ простотѣ его возсіяваетъ сокровенный свѣтъ, чтобы вполнѣ ощущать и силу мыслей въ тонкихъ помыслахъ, и какъ бы перстомъ указуетъ ему, что́ потерпѣлъ бы онъ, если бы не дозналъ сего. И тогда рождается у него отсюда та мысль, что всякую вещь, малую и великую, должно ему въ молитвѣ испрашивать себѣ у Создателя своего.
Когда Божественная благодать утвердитъ мысли его, чтобы во всемъ этомъ уповалъ онъ на Бога, тогда мало‑помалу начинаетъ онъ входить въ искушенія. И благодать попускаетъ, чтобы насылаемы были на него искушенія, соотвѣтственныя его мѣрѣ, чтобы понести человѣку тяжесть ихъ. И въ сихъ искушеніяхъ ощутительно приближается къ нему помощь, чтобы не страшился онъ, пока не обучится постепенно, и пріобрѣтетъ мудрость, и въ упованіи на Бога станетъ презирать враговъ своихъ. Ибо умудриться человѣку въ духовныхъ браняхъ, познать своего Промыслителя, ощутить Бога своего и сокровенно утвердиться въ вѣрѣ въ Него — невозможно иначе, какъ только по силѣ выдержаннаго имъ испытанія.
Какъ скоро благодать усмотритъ, что въ помыслѣ человѣка начало появляться нѣкоторое самомнѣніе, и сталъ онъ высоко о себѣ думать, тотчасъ попускаетъ, чтобы усилились и укрѣпились противъ него искушенія, пока не познаетъ свою немощь, не прибѣгнетъ къ Богу и не прилѣпится къ Нему со смиреніемъ. {220} Симъ приходитъ человѣкъ въ мѣру мужа, совершеннаго вѣрою и упованіемъ на Сына Божія, и возвышается до любви. Ибо чудная любовь Божія къ человѣку познается, когда бываетъ онъ въ обстоятельствахъ, разрушающихъ надежду его. Здѣсь‑то Богъ силу Свою показуетъ въ спасеніи его. Ибо никогда человѣкъ не познаетъ силы Божіей въ покоѣ и свободѣ; и нигдѣ Богъ не являлъ ощутительно дѣйственности Своей, какъ только въ странѣ безмолвія и въ пустынѣ, въ мѣстахъ, лишенныхъ разговоровъ и смятенія, какіе бываютъ у живущихъ съ людьми.
Не дивись, что, когда приступаешь къ добродѣтели, отовсюду источаются на тебя жестокія и сильныя скорби; потому что и добродѣтелію не почитается та, совершеніе которой не сопровождается трудностію дѣла. Ибо по сему самому, какъ сказалъ святый Іоаннъ, она и наименована добродѣтелію (ἀρετὴ): „добродѣтели“, говоритъ, „обычно встрѣчать затрудненія: она достойна порицанія, когда привязана къ покою“. Блаженный монахъ Маркъ сказалъ: „всякая добродѣтель именуется крестомъ, когда исполняетъ заповѣдь Духа“. Посему‑то вси хотящіи жити въ страхѣ Господнемъ и о Христѣ Іисусѣ, гоними будутъ (2 Тим. 3, 12). Ибо говоритъ Онъ: аще кто хощетъ по Мнѣ ити, да отвержется себе, и возметъ крестъ свой, и по Мнѣ грядетъ (Марк. 8, 34). Кто не хочетъ жить въ покоѣ, тотъ, погубивъ душу свою Мене ради, обрящетъ ю (Матѳ. 16, 25). Для того предварилъ Онъ тебя, и предложилъ тебѣ крестъ, чтобы ты опредѣлилъ себѣ смерть, и потомъ уже послалъ душу свою итти во слѣдъ Его.
Ничто такъ не сильно, какъ отчаяніе[316]: оно не знаетъ, чтобы кто побѣдилъ его десными ли то, или шуими. Когда человѣкъ въ мысли своей отсѣчетъ надежду по отношенію къ жизни своей, тогда нѣтъ ничего дерзостнѣе его. Никто изъ враговъ не можетъ противостать ему, и нѣтъ скорби, слухъ о которой привелъ бы въ изнеможеніе мудрованіе его; потому {221} что всякая приключающаяся скорбь легче смерти, а онъ подклонилъ голову, чтобы принять на себя смерть. Если во всякомъ мѣстѣ, во всякомъ дѣлѣ, во всякое время во всемъ, что ни захотѣлъ бы ты совершить, обрѣчешь себя въ умѣ своемъ на труды и скорбь, то не только во всякое время окажешься благодерзновеннымъ и не лѣнивымъ, чтобы противостать всякому представляющемуся тебѣ неудобству, но отъ силы ума твоего побѣгутъ отъ тебя устрашающія и ужасающія тебя мысли, обыкновенно пораждаемыя въ человѣкѣ помыслами, устремленными къ покою[317]. И все, что встрѣчается тебѣ труднаго и неудобнаго, покажется тебѣ удобнымъ и легкимъ. Нерѣдко будетъ встрѣчаться съ тобою противное тому, чего ты ожидалъ; а быть можетъ, никогда не встрѣтится съ тобою ничего подобнаго.
Ты знаешь, что надежда покоя во всѣ времена заставляла людей забывать великое, благое и добродѣтели. Но и тѣ, которые въ мірѣ семъ живутъ для тѣла, не могутъ вполнѣ достигать исполненія желаній своихъ, если не рѣшаются въ умѣ своемъ терпѣть скорбное. И поелику свидѣтельствуетъ о семъ опытъ, то не нужно убѣждать въ этомъ словами, потому что во всякомъ родѣ прежде насъ, и даже донынѣ, не отъ иного чего, но отъ сего именно[318], люди изнемогаютъ, и не только не одерживаютъ побѣды, но даже лишаются наилучшаго. Посему скажемъ короче, что, если человѣкъ небрежетъ о царствѣ небесномъ, то не по чему другому, какъ по желанію малаго здѣшняго утѣшенія. И не это одно бываетъ съ нимъ, но часто сильные удары и страшныя искушенія уготовляются всякому человѣку, послѣдующему собственной волѣ, и къ этому идутъ помыслы его, потому что правитъ имъ похоть.
Кто не знаетъ, что и птицы приближаются къ сѣти, имѣя въ виду покой? Въ сравненіи съ знаніемъ {222} птицъ не болѣе ли скудно, можетъ быть, наше знаніе о томъ, что́ сокровенно или бываетъ прикрыто обстоятельствами, мѣстомъ или чѣмъ инымъ, въ чемъ и діаволъ изначала уловляетъ насъ обѣщаніемъ покоя и мыслями о немъ.
Но имѣя въ мысляхъ то, чтобы рѣчь текла по желанію, уклонился я отъ цѣли, какую предположилъ въ словѣ своемъ въ началѣ, а именно, что во всякое время должно намъ мыслямъ своимъ полагать цѣль — скорби во всякомъ дѣлѣ, которымъ хотимъ начать путь ко Господу, и конецъ совершенія пути тщательно утверждать на этомъ началѣ. Какъ часто человѣкъ, когда хочетъ начать что‑либо ради Господа, спрашиваетъ такъ: „Есть ли въ этомъ покой? Нѣтъ ли возможности удобно пройти симъ путемъ безъ труда? Или, можетъ быть, есть на немъ скорби, причиняющія томленіе тѣлу“? Вотъ какъ вездѣ, горѣ и долу, всѣми мѣрами домогаемся мы мнимаго покоя. Что говоришь ты, человѣкъ? Желаешь взойти на небо, пріять тамошнее царство, общеніе съ Богомъ, упокоеніе въ тамошнемъ блаженствѣ, общеніе съ ангелами, жизнь безсмертную, и спрашиваешь: не труденъ ли сей путь? Странное дѣло! Желающіе того, что есть въ этомъ преходящемъ вѣкѣ, переплываютъ страшныя волны морскія, отваживаются проходить путями многотрудными, — и вовсе не говорятъ, что есть трудъ или печаль въ томъ, что хотятъ сдѣлать. А мы на всякомъ мѣстѣ допытываемся о покоѣ. Но если во всякое время будемъ представлять въ умѣ путь крестный, то размыслимъ, какая печаль не легче этого пути?
И ужели еще кто не удостовѣрился въ томъ, что никто никогда не одержалъ побѣды на брани, никто не получалъ даже тлѣннаго вѣнца, никто не достигъ исполненія своего желанія, хотя бы оно было и похвально, никто не послужилъ ничѣмъ въ дѣлахъ Божіихъ и не преуспѣлъ ни въ одной изъ достохвальныхъ добродѣтелей, если сперва не пренебрегъ трудами скорбей, и не отринулъ отъ себя мысли, побуждающей къ покою, отъ которой раждаются нерадѣніе, {223} уныніе, лѣность и боязнь, а отъ нихъ — разслабленіе во всемъ.
Когда умъ возревнуетъ о добродѣтели, тогда и внѣшнія чувства, какъ‑то: зрѣніе, слухъ, обоняніе, вкусъ и осязаніе, не уступаютъ надъ собою побѣды такимъ трудностямъ, которыя для нихъ чужды, необычайны, выходятъ изъ предѣла силъ естественныхъ. А если въ какое время обнаружитъ свою дѣятельность естественная раздражительность, то тѣлесная жизнь бываетъ пренебрегаема паче уметовъ[319]. Ибо когда сердце возревнуетъ духомъ, тѣло не печалится о скорбяхъ, не приходитъ въ боязнь и не сжимается отъ страха, но умъ, какъ адамантъ, своею твердостію противостоитъ въ немъ всѣмъ искушеніямъ. Поревнуемъ и мы духовною ревностію о волѣ Іисусовой, и отгнано будетъ отъ насъ всякое нерадѣніе, пораждающее въ мысляхъ нашихъ уныніе; потому что ревность раждаетъ отважность, душевную силу и тѣлесную рачительность. Какая сила бываетъ въ демонахъ, когда душа подвигнетъ противъ нихъ свою природную сильную ревность? А также и усердіе называется порожденіемъ ревности. И когда она приводитъ въ дѣйствіе свою силу, то придаетъ душѣ крѣпость непреодолимую. Да и самые вѣнцы исповѣдничества, какіе пріемлютъ подвижники и мученики за терпѣніе свое, пріобрѣтаются сими двумя дѣланіями — ревности и усердія, которыя пораждаются силою естественной раздражительности: они въ лютой скорби мученій не ощущаютъ страданій. Да дастъ Богъ и намъ такое усердіе благоугождать Ему! Аминь.