Слова подвижнические (Репринт изд. 1911 г.)

СЛОВО 85.

{403} Содержащее въ себѣ исполненные пользы совѣты, какіе съ любовію изглаголалъ слушающимъ его со смиреніемъ.

Добрая мысль[657] не западаетъ въ сердце, если она не отъ Божественной благодати; лукавый помыслъ не приближается къ душѣ, развѣ только для искушенія и испытанія. Человѣкъ, достигшій того, чтобъ познать мѣру своей немощи, достигъ совершенства смиренія. Дарованія Божіи къ человѣку привлекаетъ сердце, возбуждаемое къ непрестанному благодаренію. Искушеніе наводитъ на душу ропотная мысль, постоянно возбуждаемая въ сердцѣ. Господь терпитъ всякія немощи человѣческія, не терпитъ же человѣка, всегда ропщущаго, и не оставляетъ безъ вразумленія. Душа, далекая отъ всякаго озаренія вѣдѣніемъ, предается таковымъ (ропотнымъ) мыслямъ. Уста, всегда благодарящія, пріемлютъ благословеніе отъ Бога; и, если сердце пребываетъ въ благодареніи, нисходитъ въ него благодать. Благодати предшествуетъ смиреніе; а наказанію предшествуетъ самомнѣніе. Гордящемуся[658] попускается впадать въ хулу, и превозносящемуся добротою дѣлъ попускается впадать въ блудъ, а превозносящемуся своею мудростію попускается впадать въ темныя сѣти невѣдѣнія.

Человѣкъ, далекій отъ всякаго памятованія о Богѣ, носитъ въ сердцѣ своемъ тревожимую лукавою памятію мысль противъ ближняго. Кто, при памятованіи о Богѣ, чтитъ всякаго человѣка, тотъ, по мановенію Божію, втайнѣ, обрѣтаетъ себѣ помощь у всякаго человѣка. Кто защищаетъ обиженнаго, тотъ поборникомъ себѣ обрѣтаетъ Бога. Кто руку свою простираетъ на помощь ближнему своему, тотъ въ помощь себѣ пріемлетъ Божію мышцу. {404} Кто обвиняетъ брата своего въ порокѣ его, тотъ обвинителя себѣ обрѣтаетъ въ Богѣ. Кто исправляетъ брата своего въ клѣти своей, тотъ исцѣляетъ собственный свой порокъ; а кто обвиняетъ кого‑либо предъ собраніемъ, тотъ увеличиваетъ болѣзненность собственныхъ своихъ язвъ. Кто втайнѣ врачуетъ брата своего, тотъ явною дѣлаетъ силу любви своей; а кто срамитъ его передъ глазами друзей его, тотъ показываетъ въ себѣ силу зависти. Другъ, обличающій тайно — мудрый врачъ, а врачующій предъ глазами многихъ въ дѣйствительности есть ругатель. Признакъ сострадательности — прощеніе всякаго долга, а признакъ злого нрава — препирательство съ согрѣшившимъ[659]. Кто дѣлаетъ вразумленіе съ цѣлію сдѣлать здравымъ, тотъ вразумляетъ съ любовію; а кто домогается мщенія, въ томъ нѣтъ любви. Богъ вразумляетъ съ любовію, а не отмщаетъ (да не будетъ сего!); напротивъ того, имѣетъ въ виду, чтобы исцѣлѣлъ образъ Его, и не хранитъ гнѣва до времени[660]. Этотъ видъ любви есть слѣдствіе правоты, и не уклоняется въ страсть мщенія[661]. Праведный мудрецъ подобенъ Богу: ибо наказываетъ человѣка, вовсе не отмщая ему за грѣхъ его, но чтобы или исправился человѣкъ, или устрашились другіе. То, что не подобно этому, не есть вразумленіе. Кто дѣлаетъ добро ради воздаянія, тотъ скоро измѣняется; а кто по силѣ вѣдѣнія своего удивляется при созерцаніи вѣдѣнія, какое въ Богѣ, тотъ, если и умерщвляется плотію, то не превозносится мыслію своею, и никогда не уклоняется отъ добродѣтели. Кто просвѣщаетъ умъ свой достойнымъ Божіимъ воздаяніемъ (намъ)[662], тотъ и душею и тѣломъ снисшелъ во глубину смиренномудрія. Ибо прежде, нежели приблизится {405} кто къ вѣдѣнію, восходитъ и нисходитъ въ житіи своемъ; когда же приблизится къ вѣдѣнію, всецѣло возносится въ высоту; но, сколько бы ни возвышался, не достигаетъ совершенства восхожденіе вѣдѣнія его, пока не наступитъ оный вѣкъ славы и не приметъ человѣкъ полнаго его[663] богатства. Ибо сколько ни усовершается человѣкъ предъ Богомъ, все‑таки онъ идетъ сзади Его; но и въ истинномъ вѣкѣ Богъ показуетъ ему лицо Свое, а не то, что́ Онъ есть: ибо праведные, сколько ни входятъ въ созерцаніе Его, видятъ образъ Его, какъ въ зеркалѣ; тамъ же зрятъ явленіе дѣйствительности.

Огонь, возгорѣвшійся въ сухихъ дровахъ, съ трудомъ угашается; и если въ сердцѣ отрекшагося отъ міра явится и западетъ Божія теплота[664], то воспламененіе ея не угашается, и она стремительнѣе огня. Когда сила вина войдетъ въ члены, умъ забываетъ точное знаніе всего; и памятованіе о Богѣ, когда овладѣетъ пажитію въ душѣ, истребляетъ въ сердцѣ памятованіе о всемъ видимомъ. Умъ, обрѣтшій мудрость Духа, есть то же, что человѣкъ, который находитъ готовый корабль въ морѣ: когда взойдетъ на него, онъ уноситъ его изъ моря міра сего, и доставляетъ его къ острову будущаго вѣка. Ощущеніе будущаго вѣка въ мірѣ семъ есть то же, что малый островъ въ морѣ: приблизившійся къ нему не утруждается уже волнами видѣній вѣка сего.

Купецъ, когда его удѣлъ[665] конченъ, спѣшитъ вернуться въ домъ свой; и монахъ, {406} пока еще остается время дѣланія его, скорбитъ о разлученіи съ тѣломъ симъ; а когда ощутитъ въ душѣ своей, что искупилъ онъ время[666], и пріялъ залогъ свой, вожделѣваетъ будущаго вѣка. Пока купецъ въ морѣ, въ членахъ у него страхъ, чтобы не возстали на него волны и не потонула надежда дѣланія его; пока и монахъ въ мірѣ, страхъ владѣетъ житіемъ его, чтобы не пробудилась на него буря, и не погибло дѣло его, надъ которымъ трудится отъ юности и до старости своей. Купецъ взираетъ на землю, а монахъ — на смертный часъ.

Мореходецъ, когда идетъ среди моря, смотритъ на звѣзды, и по звѣздамъ направляетъ корабль свой, пока не достигнетъ пристани; а монахъ взираетъ на молитву, потому что она исправляетъ его и направляетъ шествіе его къ той пристани, къ которой житіе его направляется ежечасной молитвой. Мореходецъ высматриваетъ островъ, у котораго бы привязать ему корабль свой; запасается тамъ нужнымъ на путь, и направляется потомъ къ другому острову. Таково и шествіе монаха, пока онъ въ жизни сей: монахъ переходитъ отъ острова къ острову, т. е. отъ вѣдѣнія къ вѣдѣнію, и, при этой перемѣнѣ острововъ, т. е. вѣдѣній, преуспѣваетъ, пока не выйдетъ изъ моря, и шествіе его не достигнетъ онаго истиннаго града, въ которомъ обитатели его не занимаются болѣе куплею, но каждый спокойно наслаждается богатствомъ своимъ. Блаженъ тотъ, у кого купля[667] его не пришла въ разстройство въ этомъ суетномъ мірѣ, среди великаго моря сего. Блаженъ тотъ, у кого корабль не разбился, и въ радости достигаетъ онъ пристани.

Водолазъ безъ одежды погружается въ море, пока не найдетъ жемчужину; и мудрый монахъ, совлекшись всего, проходитъ жизнь, пока не обрѣтетъ въ себѣ жемчужину — Іисуса Христа; а когда обрѣтетъ Его, не пріобрѣтаетъ уже при Немъ ничего изъ существующаго. Жемчугъ хранится въ сокровищницахъ; и услажденіе инока соблюдается въ безмолвіи. Дѣвѣ вредно быть въ народныхъ собраніяхъ и при многолюдствѣ, а уму инока — въ бесѣдахъ со многими. Птица, гдѣ бы ни была, стремится въ гнѣздо свое — выводить тамъ дѣтей; и разсудительный монахъ поспѣшаетъ въ мѣсто свое — сотворить въ немъ плодъ {407} жизни. Змѣя, когда сокрушено у нея все тѣло, бережетъ свою голову; и мудрый монахъ во всякое время охраняетъ вѣру свою, которая есть начало жизни его. Облака закрываютъ солнце; а многоглаголаніе потемняетъ душу, которая начала просвѣщаться молитвеннымъ созерцаніемъ.

Птица, называемая еродій[668], по словамъ мудрыхъ, веселится и радуется въ то время, когда удалится изъ мѣстъ обитаемыхъ, и достигнетъ пустыни, и поселится въ ней; такъ и душа иночествующаго пріемлетъ въ себя небесную радость въ то время, когда удалится отъ людей, придетъ и вселится въ страну безмолвія, и тамъ станетъ ожидать времени исхода своего. Разсказываютъ о птицѣ, называемой сиринъ[669], что всякій, слыша сладкозвучіе ея голоса, такъ плѣняется, что, идя за нею по пустынѣ, отъ сладости пѣнія забываетъ самую жизнь свою, падаетъ и умираетъ. На это похоже то, что бываетъ и съ душею: когда впадетъ въ нее небесная сладость отъ сладкозвучія словесъ Божіихъ, западающихъ чрезъ чувство въ умъ, душа всецѣло устремляется во слѣдъ этой сладости, такъ что забываетъ свою тѣлесную жизнь, и тѣло лишается пожеланій своихъ, а душа возносится изъ этой жизни къ Богу.

Дерево, если сперва не сброситъ съ себя прежнихъ своихъ листьевъ, не произращаетъ новыхъ вѣтвей; и монахъ, пока не изринетъ изъ своего сердца памятованія о своемъ прошломъ, не приноситъ новыхъ плодовъ и вѣтвей о Христѣ Іисусѣ.

Вѣтеръ утучняетъ плоды на деревахъ и на нивѣ[670], а попеченіе о Богѣ — плоды въ душѣ. Въ раковинѣ, въ которой зарождается жемчужина, какъ говорятъ, молніею производится нѣкоторое подобіе искры, и изъ воздуха пріемлетъ она въ себя вещество, а дотолѣ остается обыкновенною плотію; пока и сердце инока не пріиметъ въ себя разумѣніемъ небеснаго вещества, {408} дѣло[671] его есть нѣчто обыкновенное, и въ раковинахъ своихъ[672] не заключаетъ плода утѣшенія.

Песъ, который лижетъ пилу, пьетъ собственную свою кровь, и, по причинѣ сладости крови своей, не сознаетъ вреда себѣ; и инокъ, который склоненъ бываетъ упиваться тщеславіемъ, пьетъ жизнь свою, и отъ сладости, ощущаемой на часъ, не ощущаетъ вреда себѣ. Мірская слава есть утесъ въ морѣ, покрытый водами, и неизвѣстенъ онъ пловцу, пока корабль не станетъ на немъ дномъ своимъ и не наполнится водою; то же дѣлаетъ съ человѣкомъ и тщеславіе, пока не потопитъ и не погубитъ его. У Отцевъ говорится о немъ, что (посредствомъ его) въ тщеславную душу снова возвращаются страсти, уже ею побѣжденныя и исшедшія изъ нея. Малое облако закрываетъ кругъ солнечный, и солнце послѣ облака особенно грѣетъ; и малое уныніе потемняетъ душу, но послѣ него бываетъ великая радость.

Къ словесамъ таинствъ, заключеннымъ въ Божественномъ Писаніи, не приступай безъ молитвы и испрошенія помощи у Бога, но говори: „дай мнѣ, Господи, пріять ощущеніе заключающейся въ нихъ силы“. Молитву почитай ключемъ къ истинному разумѣнію сказаннаго въ Божественныхъ Писаніяхъ. Когда желаешь приблизиться сердцемъ своимъ къ Богу, покажи Ему прежде любовь свою тѣлесными трудами: въ нихъ полагается начало житія. Ибо много приближается сердце къ Богу скудостію потребнаго, пріобученіемъ себя къ одному роду пищи: и, такимъ образомъ, приближеніе сіе слѣдуетъ за дѣлами тѣлесными. Ибо и Господь положилъ ихъ въ основаніе совершенства. Праздность же почитай началомъ омраченія души, омраченіемъ же на омраченіе[673] — сходбища для бесѣдъ. Поводомъ къ первому бываетъ второе. Если и полезныя рѣчи, когда нѣтъ {409} имъ мѣры, производятъ омраченіе, то кольми паче рѣчи суетныя? Душа повреждается отъ множества продолжительныхъ бесѣдъ, хотя бы онѣ имѣли въ виду страхъ Божій. Итакъ, омраченіе души происходитъ отъ безпорядочности въ житіи.

Мѣра и извѣстное правило въ житіи просвѣщаютъ умъ и отгоняютъ смущеніе. Смущеніе же ума отъ безпорядочности производитъ въ душѣ омраченіе, а омраченіемъ производится смятеніе. Миръ бываетъ слѣдствіемъ добраго порядка, а отъ мира раждается въ душѣ свѣтъ; отъ мира же возсіяваетъ въ умѣ чистый воздухъ. По мѣрѣ же того, какъ сердце, по устраненіи отъ міра, приближается къ мудрости Духа, пріемлетъ оно въ такой же мѣрѣ радость отъ Бога, и въ душѣ своей чувствуетъ различіе мудрости Духа, и мудрости мірской; потому что въ мудрости Духа овладѣваетъ душею молчаніе, а въ мудрости мірской — источникъ паренія мыслей. И по обрѣтеніи первой мудрости исполняешься великаго смиренномудрія, кротости и мира, царствующаго надъ всѣми твоими помыслами. Съ сего времени и члены твои успокоятся, и прекратятся въ нихъ смятеніе и буйные порывы. Съ обрѣтеніемъ же второй мудрости пріобрѣтешь гордость въ мудрованіи своемъ, и извращенные помыслы несказанные, и смятеніе ума, безстыдство чувствъ и киченіе. Не думай, что человѣкъ, привязанный къ тѣлесному, возымѣетъ въ молитвѣ дерзновеніе предъ Богомъ. Душа скупая лишается премудрости, милосердная же умудрена будетъ отъ Духа.

Какъ елей служитъ для свѣтенія свѣтильника, такъ милостыня питаетъ въ душѣ вѣдѣніе. Ключъ къ Божественнымъ дарованіямъ дается сердцу любовію къ ближнему, и, по мѣрѣ отрѣшенія сердца отъ узъ тѣлесныхъ, въ такой же мѣрѣ отверзается предъ нимъ дверь вѣдѣнія. Прехожденіе души изъ міра въ міръ[674] есть пріятіе разумѣнія. Какъ прекрасна и похвальна любовь къ ближнему, если только попеченіе ея не {410} отвлекаетъ насъ отъ любви къ Богу! Какъ сладка бесѣда съ духовными нашими братіями, если только можемъ сохранить при ней и собесѣдованіе съ Богомъ! Итакъ, хорошо заботиться и о семъ, пока соблюдается въ этомъ соразмѣрность, т. е. пока подъ этимъ предлогомъ[675] не утрачивается сокровенное дѣланіе и житіе, и непрестанное собесѣдованіе съ Богомъ. Послѣднему бываетъ помѣхой соблюденіе перваго; умъ недостаточенъ для того, чтобы вести два собесѣдованія.

Свиданіе съ людьми мірскими въ душѣ, отрекшейся отъ нихъ для Божія дѣла, производитъ смущеніе. Вредна бываетъ непрестанная бесѣда и съ духовными братіями; а на людей мірскихъ вредно[676] смотрѣть и издали. Тѣлесной дѣятельности не препятствуетъ[677] встрѣча съ чѣмъ‑либо чувствъ. Но кто желаетъ, какъ плодъ отъ умиренія мысли, пожать радость въ дѣланіи сокровеннаго, въ томъ, и безъ видѣнія, одни звуки голоса приводятъ въ смятеніе покой сердца его. Внутреннее омертвѣніе невозможно безъ приведенія чувствъ въ недѣятельность. Тѣлесная жизнь требуетъ пробужденія чувствъ, а жизнь душевная — пробужденія сердца.

Какъ душа по природѣ лучше тѣла, такъ и дѣло душевное лучше тѣлеснаго. И какъ первоначально созданіе тѣла предшествовало вдуновенію въ него жизни, такъ и дѣла тѣлесныя предшествуютъ дѣлу душевному. Малое житіе, постоянно продолжающееся[678], — великая сила: и мягкая капля, постоянно падающая, пробиваетъ жесткій камень.

Когда приблизится время воскреснуть въ тебѣ духовному человѣку, тогда возбуждается въ тебѣ омертвѣніе для всего, возгрѣвается въ душѣ твоей радость не подобная тварной[679], и помыслы твои заключаются {411} внутри тебя тою сладостію, какая въ сердцѣ твоемъ. А когда готовъ воскреснуть въ тебѣ міръ, тогда умножается въ тебѣ пареніе ума, низкое и непостоянное мудрованіе. Міромъ же называю страсти, которыя порождаетъ это пареніе; когда же онѣ родятся и достигнутъ зрѣлости, — дѣлаются грѣхами и умерщвляютъ человѣка. Какъ дѣти не рождаются безъ матери, такъ страсти не рождаются безъ паренія ума, а совершеніе грѣха не бываетъ безъ содѣйствія страстей.

Если терпѣніе возрастаетъ въ душахъ нашихъ, это признакъ, что пріяли мы втайнѣ благодать утѣшенія. Сила терпѣнія крѣпче радостныхъ мыслей, западающихъ въ сердце. Жизнь въ Богѣ есть низверженіе[680] чувствъ. Когда будетъ жить сердце, низвергаются[681] чувства. Воскресеніе чувствъ есть омертвѣніе сердца; и, когда они воскреснутъ, это — признакъ омертвѣнія сердца для Бога. Отъ добродѣтелей, совершаемыхъ между людьми, совѣсть не получаетъ правоты.

Добродѣтель, какую творитъ кто черезъ другихъ, не можетъ очистить душу, потому что вмѣняется предъ Богомъ только въ награду за дѣла. Добродѣтель же, которую человѣкъ творитъ самъ въ себѣ, вмѣняется въ совершенную добродѣтель, и достигаетъ того и другого, т. е. и въ воздаяніе вмѣняется, и очищеніе производитъ. Посему устранись отъ перваго и послѣдуй второму: безъ попеченія же о второмъ оставить и первое есть явное отпаденіе отъ Бога. Но второе замѣняетъ собою первое, если и не будетъ сего перваго.

Покой и праздность — гибель душѣ, и больше демоновъ могутъ повредить ей. Когда тѣло немощно, и будешь принуждать его къ дѣламъ, превышающимъ силы его, тогда въ душу твою влагаешь омраченіе за омраченіемъ и вносишь въ нее большое смущеніе. А если тѣло крѣпко, и предаешь его покою и праздности, то въ душѣ, обитающей въ этомъ тѣлѣ, возникаетъ {412} всякое зло; и если бы кто и сильно вожделѣвалъ добра, вскорѣ отъемлетъ оно[682] у него самую мысль о добрѣ, какую имѣлъ онъ. Когда душа упоена радостію надежды своей и веселіемъ Божіимъ, тогда тѣло не чувствуетъ скорбей, хотя и немощно; ибо несетъ сугубую тяготу — и не изнемогаетъ, но снаслаждается и содѣйствуетъ наслажденію души, хотя и немощно. Такъ бываетъ, когда душа входитъ въ оную радость Духа.

Если сохранишь языкъ свой, то отъ Бога дастся тебѣ, братъ, благодать сердечнаго умиленія, чтобы при помощи ея увидѣть тебѣ душу свою и ею[683] войти въ радость Духа. Если же преодолѣетъ тебя языкъ твой, то повѣрь мнѣ въ томъ, что скажу тебѣ: ты никакъ не возможешь избавиться отъ омраченія. Если нечисто у тебя сердце, пусть чисты будутъ хотя уста, какъ сказалъ блаженный Іоаннъ.

Когда пожелаешь наставить кого на добро, упокой его сперва тѣлесно и почти его словомъ любви. Ибо ничто не преклоняетъ такъ человѣка на стыдъ и не заставляетъ бросить порокъ свой и перемѣниться на лучшее, какъ тѣлесныя блага и честь, какую видитъ отъ тебя. Въ какой мѣрѣ вступилъ кто въ подвигъ ради Бога, въ такой — сердце его пріемлетъ дерзновеніе въ молитвѣ его. И въ какой мѣрѣ человѣкъ развлеченъ многимъ, въ таковой же лишается Божіей помощи. Не скорби о тѣлесныхъ поврежденіяхъ, потому что совершенно возьметъ ихъ у тебя смерть[684]. Не бойся смерти, потому что Богъ уготовалъ, чтобы содѣлаться тебѣ выше ея. Ему слава и держава во вѣки вѣковъ! Аминь.