Слова подвижнические (Репринт изд. 1911 г.)

СЛОВО 1.

{1} Об отреченіи отъ міра и о житіи монашескомъ.

Страхъ Божій есть начало добродѣтели. Говорятъ, что онъ — порожденіе вѣры, и посѣвается въ сердцѣ, когда умъ устраненъ отъ мірскихъ хлопотъ, чтобы кружащіяся отъ паренія мысли свои собрать ему въ размышленіи о будущемъ возстановленіи. Для того, чтобы положить основаніе добродѣтели, лучше всего человѣку держать себя въ устраненіи отъ дѣлъ житейскихъ и пребывать въ словѣ свѣта стезей правыхъ и святыхъ, какія Духомъ указалъ и наименовалъ Псалмопѣвецъ (Пс. 22, 3. 118, 35). Едва ли найдется, а можетъ быть, и вовсе не найдется, такой человѣкъ, который бы, хотя будетъ онъ и равноангельный по нравамъ, могъ вынести честь; и это происходитъ, какъ скажетъ иной, отъ скорой склонности къ измѣненію.

Начало пути жизни — поучаться всегда умомъ въ словесахъ Божіихъ и проводить жизнь въ нищетѣ. Напоеніе себя однимъ содѣйствуетъ усовершенію въ другомъ. Если напоеваешь себя изученіемъ словесъ Божіихъ, это помогаетъ преуспѣянію въ нищетѣ; а преуспѣяніе въ нестяжательности доставляетъ тебѣ досугъ преуспѣвать въ изученіи словесъ Божіихъ. {2} Пособіе же того и другаго содѣйствуетъ къ скорому возведенію цѣлаго зданія добродѣтелей.

Никто не можетъ приблизиться къ Богу, если не удалится отъ міра. Удаленіемъ же называю не переселеніе изъ тѣла, но устраненіе отъ мірскихъ дѣлъ. Въ томъ и добродѣтель, чтобы человѣкъ не занималъ ума своего міромъ. Сердце не можетъ пребывать въ тишинѣ и быть безъ мечтаній, пока чувства чѣмъ‑нибудь заняты[37]; тѣлесныя страсти не приходятъ въ бездѣйствіе, и лукавые помыслы не оскудѣваютъ, безъ пустыни. Пока душа не прійдетъ въ упоеніе вѣрою въ Бога, пріятіемъ въ себя силы ея ощущенія, дотолѣ не уврачуетъ немощи чувствъ, не возможетъ съ силою попрать видимаго вещества, которое служитъ преградою внутреннему, и не ощутитъ въ себѣ разумнаго порожденія свободы, и плодъ того и другаго — спасеніе отъ сѣтей. Безъ перваго[38] не бываетъ втораго[39]; а гдѣ второе правошественно, тамъ третья[40] связуется какъ бы уздою[41].

Когда умножится въ человѣкѣ благодать, тогда по желанію праведности страхъ смертный дѣлается для него легко презираемымъ, и много причинъ находитъ онъ въ душѣ своей, по которымъ ради страха Божія должно ему терпѣть скорбь. Все, что считается вредящимъ тѣлу, и внезапно дѣйствуетъ на природу, а слѣдовательно приводитъ въ страданіе, ни во что вмѣняется въ очахъ его въ сравненіи съ тѣмъ, на что онъ надѣется въ будущемъ. Безъ попущенія искушеній невозможно познать намъ истины. Точное же удостовѣреніе въ этомъ находитъ человѣкъ въ мысли, что Богъ имѣетъ о человѣкѣ великое промышленіе, и что нѣтъ человѣка, который бы не состоялъ подъ {3} Его Промысломъ, особливо же ясно, какъ бы по указанію перста, усматриваетъ сіе на взыскавшихъ Бога и на терпящихъ страданія ради Него. Но когда увеличится въ человѣкѣ оскудѣніе благодати, тогда все сказанное оказывается въ немъ почти въ противоположномъ видѣ. У него вѣдѣніе, по причинѣ изслѣдованій, бываетъ больше вѣры, и упованіе на Бога имѣется не во всякомъ дѣлѣ, и Промыслъ Божій о человѣкѣ отрицается. Таковый человѣкъ постоянно подвергается въ этомъ[42] кознямъ подстерегающихъ во мрацѣ сострѣляти (Псал. 10, 2) его стрѣлами своими.

Начало истинной жизни въ человѣкѣ — страхъ Божій. А онъ не терпитъ того, чтобы пребывать въ чьей‑либо душѣ вмѣстѣ съ пареніемъ ума[43]; потому что при служеніи чувствамъ сердце отвлекается отъ услажденія Богомъ. Ибо внутреннія помышленія ощущеніемъ ихъ, какъ говорятъ, связуются въ самыхъ служащихъ имъ чувствилищахъ[44].

Сомнѣніе сердца приводитъ въ душу боязнь. А вѣра можетъ дѣлать произволеніе твердымъ и при отсѣченіи членовъ. Въ какой мѣрѣ превозмогаетъ въ тебѣ любовь къ плоти, въ такой не можешь быть отважнымъ и безтрепетнымъ при многихъ противоборствахъ, окружающихъ любимое тобою.

Желающій себѣ чести не можетъ имѣть недостатка въ причинахъ къ печали. Нѣтъ человѣка, который бы съ перемѣною обстоятельствъ не ощутилъ въ умѣ своемъ перемѣны въ отношеніи къ предлежащему дѣлу. Ежели вожделѣніе, какъ говорятъ, есть порожденіе чувствъ, то пусть умолкнутъ, наконецъ, утверждающіе о себѣ, что и при развлеченіи сохраняютъ они миръ ума.

Цѣломудренъ не тотъ, кто въ трудѣ, во время {4} борьбы и подвига, говоритъ о себѣ, что прекращаются тогда въ немъ срамные помыслы, но кто истинностію сердца своего уцѣломудриваетъ созерцаніе ума своего, такъ что не внимаетъ онъ безстыдно непотребнымъ помысламъ. И когда честность совѣсти его свидѣтельствуетъ о вѣрности своей взглядомъ очей, тогда стыдъ уподобляется завѣсѣ, повѣшенной въ сокровенномъ вмѣстилищѣ помысловъ. И непорочность его, какъ цѣломудренная дѣва, соблюдается Христу вѣрою.

Для отвращенія предзанятыхъ душею расположеній[45] къ непотребству и для устраненія возстающихъ въ плоти тревожныхъ воспоминаній, производящихъ мятежный пламень, ничто не бываетъ такъ достаточно, какъ погруженіе себя въ любовь къ изученію божественнаго Писанія и постиженіе глубины его мыслей. Когда помыслы погружаются въ услажденіе постиженіемъ сокровенной въ словесахъ премудрости, тогда человѣкъ, благодаря силѣ, которой извлекаетъ изъ нихъ просвѣщеніе, оставляетъ позади себя міръ, забываетъ все, что въ мірѣ, и изглаждаетъ въ душѣ всѣ воспоминанія, всѣ дѣйственные образы овеществленія міра, а нерѣдко уничтожаетъ самую потребность обычныхъ помысловъ, посѣщающихъ природу. Самая душа пребываетъ въ восторгѣ при новыхъ представленіяхъ, встрѣчающихся ей въ морѣ таинъ Писанія.

И опять, если умъ плаваетъ на поверхности водъ, т. е. моря божественныхъ Писаній, и не можетъ проникнуть своею мыслію Писанія до самой глубины, уразумѣть всѣ сокровища, таящіяся въ глубинѣ его, то и сего самаго, что умъ занятъ рвеніемъ къ уразумѣнію Писанія, достаточно для него, чтобы единымъ помышленіемъ о досточудномъ крѣпко связать свои помыслы и воспрепятствовать имъ, какъ сказалъ нѣкто изъ богоносныхъ, стремиться къ естеству тѣлесному, тогда какъ сердце немощно и не можетъ вынести озлобленій[46], встрѣчающихся при внѣшнихъ {5} и внутреннихъ браняхъ. И вы знаете, какъ тягостенъ худой помыслъ. И если сердце не занято вѣдѣніемъ, то не можетъ преодолѣть мятежности тѣлеснаго возбужденія.

Какъ скорости колебанія вѣсовъ въ вѣтреную бурю препятствуетъ тяжесть взвѣшиваемаго, такъ колебанію ума препятствуютъ стыдъ и страхъ. А по мѣрѣ оскудѣнія страха и стыда является причина къ тому, чтобы умъ непрестанно скитался, и тогда, по мѣрѣ удаленія изъ души страха, коромысло ума, какъ свободное, колеблется туда и сюда. Но, какъ коромыслу вѣсовъ, если чаши ихъ обременены очень тяжелымъ грузомъ, нелегко прійти уже въ колебаніе отъ дуновенія вѣтра, такъ и умъ, подъ бременемъ страха Божія и стыда, съ трудомъ совращается тѣмъ, что приводитъ его въ колебаніе. А въ какой мѣрѣ оскудѣваетъ въ умѣ страхъ, въ такой же начинаютъ обладать имъ превратность и измѣнчивость. Умудрись же въ основаніе шествія своего полагать страхъ Божій, и въ немного дней, не дѣлая круженій на пути, будешь у вратъ царствія.

Во всемъ, что встрѣтится тебѣ въ Писаніяхъ, доискивайся цѣли слова, чтобы проникнуть тебѣ въ глубину мысли святыхъ, и съ большою точностію уразумѣть оную. Божественною благодатію путеводимые въ жизни своей къ просвѣщенію всегда ощущаютъ, что какъ бы мысленный какой лучъ проходитъ по стихамъ написаннаго, и отличаетъ уму голыя слова отъ того, что душевному вѣдѣнію сказано съ великою мыслію.

Если человѣкъ многозначащіе стихи читаетъ, не углубляясь въ нихъ, то и сердце его остается бѣднымъ, и угасаетъ въ немъ святая сила, которая при чудномъ уразумѣніи души доставляетъ сердцу сладостнѣйшее вкушеніе.

Всякая вещь обыкновенно стремится къ сродному ей. И душа, имѣющая въ себѣ удѣлъ духа, когда услышитъ реченіе, заключающее въ себѣ сокровенную духовную силу, пламенно пріемлетъ содержаніе сего реченія. Не всякаго человѣка пробуждаетъ къ {6} удивленію то, что сказано духовно и что имѣетъ въ себѣ сокровенную великую силу. Слово о добродѣтели требуетъ сердца, не занимающагося землею и близкимъ съ нею общеніемъ. Въ человѣкѣ же, котораго умъ утружденъ заботою о преходящемъ, добродѣтель не пробуждаетъ помысла къ тому, чтобы возлюбить ее и взыскать обладанія ею.

Отрѣшеніе отъ вещества по своему происхожденію предшествуетъ союзу съ Богомъ, хотя нерѣдко, по дарованію благодати, въ иныхъ оказывается послѣдній предшествующимъ первому; потому что любовію покрывается любовь[47]. Обычный порядокъ дарованія благодати иной въ порядкѣ общемъ для людей. Ты же сохраняй общій чинъ. Если придетъ раньше къ тебѣ благодать, это — ея дѣло. А если не придетъ, то путемъ всѣхъ людей, какимъ шествовали они, постепенно иди для восхожденія на духовный столпъ.

Всякое дѣло, совершаемое созерцательно и исполняемое по заповѣди, данной для него, вовсе невидимо тѣлесными очами. И всякое дѣло, совершаемое дѣятельно, бываетъ сложно: потому что заповѣдь, которая только одна, именно дѣятельность, ради плотскихъ и безплотныхъ, имѣетъ нужду въ томъ и другомъ, въ созерцаніи и въ дѣятельности. Ибо единое есть сочетаніе созерцанія и дѣятельности.

Дѣла, показывающія заботливость о чистотѣ, не подавляютъ чувства, возбуждаемаго памятованіемъ прошедшихъ проступковъ, но печаль, ощущаемую при семъ памятованіи, заимствуютъ изъ разума. И съ сего времени ходъ припамятованія производится въ умѣ съ пользою. Ненасытимость души въ пріобрѣтеніи добродѣтели превосходитъ часть видимыхъ вожделѣній сопряженнаго съ нею тѣла[48]. Всякую вещь краситъ мѣра. Безъ мѣры обращается во вредъ и почитаемое прекраснымъ.

{7} Хочешь ли умомъ своимъ быть въ общеніи съ Богомъ, пріявъ въ себя ощущеніе онаго услажденія, не порабощеннаго чувствамъ? — Послужи милостынѣ. Когда внутри тебя обрѣтается она, тогда изображается въ тебѣ оная святая красота, которою уподобляешься Богу. Всеобъемлемость дѣла милостыни[49] производитъ въ душѣ, безъ всякаго промедленія времени, общеніе съ единымъ сіяніемъ славы Божества[50].

Духовное единеніе есть непрестанное памятованіе; оно непрерывно пылаетъ въ сердцѣ пламенною любовію, въ неуклоненіи отъ заповѣдей заимствуя силу къ пребыванію въ союзѣ, не съ насиліемъ природѣ, и не по природѣ. Ибо тамъ[51] находитъ (человѣкъ) опору для душевнаго созерцанія, чтобы оно прочно утвердилось на ней. Посему, сердце приходитъ въ восторгъ, закрывая двоякія чувства свои, плотскія и душевныя. Къ духовной любви, которая отпечатлѣваетъ невидимый образъ[52], нѣтъ иной стези, если человѣкъ не начнетъ прежде всего быть щедролюбивымъ въ такой же мѣрѣ, въ какой совершенъ Отецъ, какъ сказалъ Господь нашъ; ибо такъ заповѣдалъ Онъ послушнымъ Ему полагать основаніе сіе[53].

Иное слово дѣйственное, и иное слово красивое. И безъ познанія вещей мудрость умѣетъ украшать слова свои, говорить истину, не зная ея, и толковать о добродѣтели, хотя самъ человѣкъ не извѣдалъ опытно дѣла ея. Но слово отъ дѣятельности — сокровищница надежды; а мудрость, не оправданная дѣятельностію, залогъ стыда.

Что художникъ, который живописуетъ на стѣнахъ {8} воду, и не можетъ тою водою утолить своей жажды, и что человѣкъ, который видитъ прекрасные сны, то же и слово, не оправданное дѣятельностію. Кто говоритъ о добродѣтели, что самъ испыталъ на дѣлѣ, тотъ такъ же передаетъ сіе слушающему его, какъ иной отдаетъ другому деньги, добытыя трудомъ своимъ. И кто изъ собственнаго стяжанія посѣваетъ ученіе въ слухъ внемлющихъ ему, тотъ съ дерзновеніемъ отверзаетъ уста свои, говоря духовнымъ своимъ чадамъ, какъ престарѣлый Іаковъ сказалъ цѣломудренному Іосифу: азъ же даю ти единую часть свыше братіи твоея, юже взяхъ у аморреевъ мечемъ моимъ и лукомъ моимъ (Быт. 48, 22).

Всякому человѣку, который живетъ нечисто, вожделѣнна жизнь временная. Второй по немъ, кто лишенъ вѣдѣнія[54]. Прекрасно сказалъ нѣкто, что страхъ смертный печалитъ мужа, осуждаемаго своею совѣстію. А кто имѣетъ въ себѣ доброе свидѣтельство, тотъ столько же желаетъ смерти, какъ и жизни. Не признавай того истиннымъ мудрецомъ, кто ради сей жизни порабощаетъ умъ свой боязни и страху. Все доброе и худое, что ни приключается съ плотію, почитай за сновидѣніе. Ибо не въ смерти одной отрѣшишься отъ сего, но часто и прежде смерти оставляетъ это тебя и удаляется. А если что‑либо изъ сего имѣетъ общеніе[55] съ душею твоею, то почитай сіе своимъ стяжаніемъ въ этомъ вѣкѣ; оно пойдетъ съ тобою и въ вѣкъ будущій. И ежели это есть нѣчто доброе, то веселись и благодари Бога въ умѣ своемъ. Ежели же это есть нѣчто худое, то будь прискорбенъ, и воздыхай, и старайся освободиться отъ сего, пока ты въ тѣлѣ.

Будь увѣренъ, что ко всякому доброму дѣлу, совершаемому въ тебѣ сознательно или безсознательно, посредниками для тебя были крещеніе и вѣра, посредствомъ которыхъ призванъ ты Господомъ нашимъ Іисусомъ Христомъ на дѣла Его благія. Со Отцемъ и {9} Святымъ Духомъ Ему слава, и честь, и благодареніе, и поклоненіе во вѣки вѣковъ! Аминь.