Это действительно неприятно.
Я остановилась и, обернувшись, окликнула девушку:
— Ксения.
Она посмотрела на меня, за черными, как смоль, очками, невозможно было разглядеть ее глаза.
— Ксения, ты же понимаешь, почему за четыре года, не смотря на то, что ты стала девушкой Виктора, Руслан никогда на тебя даже не смотрел?
Некоторое говорят, что, если собака кусает, нельзя укусить ее в ответ, остается лишь бежать, чтобы не провоцировать ее. Но почему нельзя просто убить собаку? Если оставить укусившую человека собаку, впоследствии она будет вредить людям, лучше уж сразу со всем разобраться.
Я задела Ксени за живое, и она разозлилась:
— Не твое дело!
— Почему же не мое? Ты думаешь о моем муже, а вовсе не о ком-то другом.
Я была в состоянии смириться с поклонницами Руслана, но, если эта девушка выплескивает свою ненависть на меня, такого я не спущу. Понизив голос, я смотрела на нее, не испытывая никакого гнева.
— Ксения, тебе следует вернуться домой и хорошенько посмотреться в зеркало, чтобы увидеть, где ты, а где не ты. В том, что у девушки есть амбиции, ничего плохого нет, однако не следует быть неразборчивой в средствах и не знать границ, так, в конце концов, можно и свою жизнь разрушить.
Ее интерес к Руслану, вероятно, проявился четыре года назад на том совместном обеде. Действуя постепенно, она проникла в корпорацию «Demigroup» и стала его секретарем. Затем, из-за моих слов, она отправилась к Виктору. Девушка была умна и понимала, что мудр тот, кто умеет правильно разобраться в обстановке, однако человеку всегда следует нести ответственность за себя.
Какой бы высокомерной Ксения ни была, эти слова в какой-то мере задели ее. К счастью, за мной следовали телохранители, и, когда она в гневе шагнула вперед и принялась браниться, те преградили ей путь.
Я вошла прямо в больничный лифт и смотрела не нее, взбудораженную настолько, что позабывшую о своем имидже, невозможность заполучить любовь делала ее жалкой.
***
Жанна лежала в больничной палате бледная, с чахлым лицом. Увидев меня, она с большим трудом улыбнулась очень неширокой улыбкой, отчего я испытала сожаление.
— Тебе лучше? — Я не умела говорить складно и не смогла избежать печали в своих словах.
Девушка кивнула и, подняв руку, похлопала по кровати около себя, несколько сиплым голосом сказав:
— Немного, я была под наркозом, побаливает.
Протянув руку, я сжала ее ладонь. Перед тем, как вытащить ребенка из живота, колют наркоз в хвостовой позвонок. В бессознательном состоянии боли не чувствуешь, но, как придешь в себя и пройдет наркоз, болит так, что ты никогда в жизни этого не забудешь — я-то знала!
Держа Жанну за холодную руку, я слегка погладила ее, пытаясь передать ей свое тепло.
— Ты что-нибудь ела?
Девушка кивнула
Возможно, из-за моих действий ее глаза немного припухли.
— Врач разрешает есть только рисовую кашу, только что поела.
Я кивнула и, несколько помучившись в душе, все же спросила:
— Ребенок, с ним все в порядке?
Жанна слегка кивнула, ее губы были немного сухими.
— Все еще в инкубаторе, возможно, там он проведет некоторое время, у недоношенных детей не слишком крепкое здоровье.
Услышав это, я с облегчение вздохнула про себя и с улыбкой сказала:
— Ничего, в будущем будешь как следует кормить его, и все будет хорошо. Моя Любочка тоже недоношенная, в детстве была маленькой и хилой, а сейчас посмотри, какая подвижная и смышленая.
На лице Жанны появилась улыбка, она кивнула:
— Ага, верно!
Заметив, что у девушки немного пересохли губы, я встала, налила воды и всунула ей в рот трубочку со словами:
— Попей немного, нельзя, чтобы у тебя было обезвоживание. Кто-нибудь еще приходил?
Через некоторое время после моего прихода я не увидела ни одного человека, тем более Давида, отчего в душе невольно появилась ненависть.
Девушка сделала неглубокий вдох, на сухих губах появилось немного влаги, и она равнодушно ответила:
— Только что нянечка приносила еду, а так я спокойно лежу одна, ничего такого.
Она не спросила о местонахождении Давида, судя по всему, сейчас этот вопрос только бы преувеличил ее горе. Выдержав паузу, я спросила:
— Ты назвала ребенка? Мальчик или девочка?
— Мальчик, жду, пока Афанасьев выберет имя, пока еще не решили. — На этих словах в палату вошли медсестры, сказав, что необходимо выпустить кровь после родов.
Я встала и отошла в сторону. Две медсестры, поддерживая Жанну, согнули ей ноги, после чего надавили на ее все еще немного выпуклый живот. От боли девушка крепко прикусила губу, не издавая ни единого звука, но из уголков ее глаз полились слезы.
Всего через две минуты медсестры ушли, и только тогда она постепенно успокоилась. Я, сдерживая эмоции, укрыла ее одеялом и сжала ее несколько холодную руку, не зная, что сказать. А девушка посмотрела на меня, и ее губы расползлись в улыбке.
— На самом деле, не так уж и больно, просто мы представляем это себя как нечто ужасное.
Эти слова явно были призваны утешить меня. Я опустила глаза, испытывая некоторое сожаление. Только после паузы я сказала:
— Я испытывала эту боль. — Только тогда все мои эмоции были связаны с умершим ребенком, поэтому такие мелочи не ощущались так болезненно.
Мы проболтали недолго — мне позвонил Захар, и я, помедлив, взяла трубку. На том конце провода раздался несколько призывный голос:
— Госпожа, господин Демидов проводит совещание, телохранители рассказали мне о вашей встрече с Ксенией в больнице, можете ли Вы отправиться с телохранителями в другое место?
Я нахмурилась.
В основном я поняла, что он имеет в виду — сейчас журналистам и СМИ не терпелось остановить меня, и нельзя было гарантировать, что Ксения, столкнувшись со мной, не расскажет о том, что я в больнице, тем более что мы с ней только что поссорились.
Выдержав паузу, я ответила:
— Ага, ладно!
Без лишних слов попрощавшись с Жанной, я вышла из больницы. Несколько телохранителей охраняли вход, они были несколько обеспокоены. Похоже, Ксения, по всей вероятности, уже рассказала журналистам информацию обо мне.
Я села в машину. Едва мы выехали на дорогу, как за нами образовался хвост из нескольких машин, люди в которых принялись доставать фотоаппараты и, как безумные, делать фото автомобиля. Телохранители наглухо закрыли автомобильные стекла, однако это было нелегко, да и как журналисты могли упустить такую возможность. Кто-то. Не страшась смерти, обогнали нашу машину и снимали ее переднее отсвечивавшее стекло. Это неизбежно могла привести к вниманию прохожих и авариям.
На этой московской дороге легко было попасть в пробку, поэтому, опасаясь, что что-то произойдет, телохранитель предпочел развернуться и поехать по другому пути. Однако деятельность была такой бурной, что привлекла внимание немалого количества людей. Не успели мы доехать до указанного Захаром места, как машину заблокировали, вынуждая остановиться, и нас окружила толпа людей, настолько плотная, что яблоку было негде упасть. Увидев такое положение вещей, телохранитель машинально забеспокоился и позвонил Гришину.
— При таких обстоятельствах ни за что не покидайте автомобиль, оберегайте госпожу, ждите меня! — сказал тот по громкой связи.
Охранник кивнул и не стал рисковать. Однако нас окружала толпа людей, если мы не выйдем из машины, они найдут способ заставить нас сделать это.
В дверь автомобиля наносились громкие удары, как бы она ни была хороша, она не могла выдержать ущерб такого количества людей. Снаружи машины раздавались бесчисленные голоса людей. Мы долгое время оставались внутри, и люди начали переходить от вопросов к ругани, и делали они это долго, рассказывая высосанные из пальца небылицы.
От шума у меня разболелась голова, в мозгу жужжало, я нервничала и испытывала тревогу. Руки были крепко сжаты вместе, от чрезмерной силы на тыльной стороне ладоней выступила кровь.
.