Как эта изящная женщина вдруг стала такой?
Я не могла в это поверить и даже как-то растерялась.
— Тимур, твои раны опасны? Почему ты не отвечал на звонки? Почему не рассказал нам, что произошло?! — кинула Элизабет и, ничуть не робея, отставила чемодан в сторону, а сама села на край кровати и положила спящего ребенка себе на колени. Наверное, она так долго держала его, что у нее затекли руки. Сначала она покрутила одной рукой в воздухе, потом другой, а затем стала разрабатывать ноющие плечи.
Тимур был хмур лицом, а его глаза выражали холодную злобу. Он взглянул на меня со словами:
— Ты позвала ее?
Я кивнула и, поджав губы, пролепетала:
— Они — твоя семья, ты же не хотел, чтобы они оставались вдвоем в ожидании неизвестного?
Он ничего не ответил, лишь безучастно взглянул на Элизабет и малыша.
— Ладно. Отправляйтесь лучше в отель, в больнице довольно шумно, Серёже не удастся нормально поспать здесь.
Но на это Элизабет упрямо возразила:
— Ничего, не так уж тут шумно. Да и Серёжа очень спокойный, а рядом с тобой сынок будет чувствовать себя еще спокойнее!
Тимур насупился, но не стал спорить, видя ее решительность.
Я наблюдала за ними, сжав губы и скрепя сердце. Девушка, которую я знала, которая сводила людей с ума своей красотой, вдруг исчезла. Спустя несколько лет ее место заняла обычная серая мышка. Я горько вздохнула, пытаясь понять, кто сотворил это с ней — время или Тимур?
Из-за внешнего шума ребенок на коленках Элизабет проснулся и, увидев незнакомые стены, вдруг заплакал. Тимур нетерпеливо взглянул на дитя и его мать, и Элизабет, испугавшись его гнева, спешно извинилась и вынесла дитя из палаты, чтобы успокоить там.
Я взглянула на сердитое лицо Тимура, совершенно потеряв дар речи. Я увидела его черствую, равнодушную личину. Но он мог повести себя так только с чужими и малознакомыми людьми.
Никогда бы не подумала, что он будет так реагировать на близких ему людей! Ведь в душе он всегда был очень кроткий. Представшая передо мной картина совсем меня дезориентировала. Какой же он человек на самом деле?
Может, Элизабет чем-то провинилась перед ним? Она всегда была беззаботной, избалованной принцессой, но Тимур коварно спланировал так, что она искренне влюбилась в него, стала его женой и родила ему ребенка. Выходит, что взамен она получила лишь его равнодушие.
— Эмилия, — позвал Тимур, видя мое оцепенение. Его бездонные глаза как всегда трепетно глядели на меня. От этого взгляда меня всю передернуло.
Затем он заботливо поинтересовался:
— Все нормально? О чем задумалась?
— Да, все окей! — кинула я в ответ, про себя выдохнув. — Пойду, проведаю Элизабет!
Договорив, я вышла из палаты.
По коридорам больницы туда-сюда сновало множество людей
Так как больных было много, все сидения в коридоре были заняты либо ими, либо сопровождающими. Элизабет была там, убаюкивая на руках ребенка. Он казался таким крошечным, и все плакал, не переставая. Матери ничего не оставалось, как сесть на бетонный пол и прислониться к холодной стене, чтобы затем украдкой поднять свитер и начать кормить ребенка.
Эта молодая, красивая женщина стала матерью, которую сторонились прохожие.
Я подошла к ней, сняла с себя пальто и прикрыла им ее и ребенка. Она подняла на меня глаза, полные сложных чувств, и приоткрыла уста, покрытые чешуйками омертвевшей кожи, вероятно, от недостатка влаги. Она выглядела совсем чахлой.
— Спасибо! — наконец произнесла она.
Я помотала головой и как можно доброжелательнее сказала:
— Не стоит. Со мной часто случалось подобное, когда Люба была еще совсем маленькой. Когда она начинала плакать, я не знала, чем ее успокоить, и тоже начинала кормить. Я тоже была неопытной молодой мамой.
Она слегка изумилась, будто не ожидала от меня такой откровенности, и медленно опустила голову и поджала губы. Она словно пыталась сдержать свои эмоции, но спустя время на ее лице появилась горькая улыбка, и она пролепетала:
— Мне казалось, что когда я рожу ему ребенка, все наладится, но когда это случилось, у меня будто появилось все и ничего одновременно.
Мать готова от многого отказаться ради ребенка, потому что ребенок значит намного больше.
Я ласково улыбнулась и заверила:
— Не беспокойся, у тебя есть самое ценное, что может быть в жизни женщины.
Она слегка озадачилась, не понимая, к чему я клоню, и недоуменно посмотрела на меня.
Но я не стала ничего уточнять. Когда я заметила, что ребенок успокоился, я накинула ей на плечи свое пальто и сказала:
— Ты, наверное, так торопилась, что совершенно не подумала о себе. Я сейчас съезжу домой за теплой одеждой для тебя. В последнее время на улице похолодало.
Она согласилась и поблагодарила меня, а затем, глядя на меня, с трудом процедила:
— Вы с Тимуром…
— Мы просто друзья! — кинула я, прервав ее на полуслове. — У меня есть своя семья. Тебе не нужно делать из меня соперницу. Я от всей души желаю, чтобы у вас все было хорошо.
Она робко посмотрела на меня и, прикусив губу, произнесла:
— Эмилия, еще раз спасибо!
Я помотала головой и улыбнулась.
— Не благодари.
Я действительно в долгу перед ним.
Когда я покинула больницу и села в машину, у меня все еще было тоскливо на душе. Насколько сильно мужчина готов упрямиться ради любви? Неужели из-за любви к другой женщине можно проявлять равнодушие к собственной жене?
Я вернулась на виллу и собрала все необходимое — теплую одежду и кое-какие полезные вещицы. Затем я вошла на кухню и взяла оттуда то, чем можно было хорошенько перекусить.
Когда я снова очутилась на пороге палаты Тимура, я услышала внутри душераздирающие крики, — плач Элизабет и разгневанный, обвиняющий голос Тимура.
Так как Тимур лежал в VIP-палате, ему полагалась своя собственная комната. Сиделки Дарьи внутри не было.
— Хорошо! Я не муду мешать тебе, не буду путаться у тебя под ногами! Мне больше ничего от тебя не нужно! Я ухожу!
Рыдая, Элизабет распахнула дверь, но увидев меня, встала как вкопанная. Она вытерла с лица слезы, и все также гневно, не считаясь с моими чувствами, кинула мне прямо в лицо:
— Ты довольна? Ты этого хотела?
Затем она заплаканная и униженная пошла прочь. Тогда я заглянула в палату и увидела, что ребенок остался лежать в коляске внутри. Он захлебывался горьким плачем, пока Тимур с мрачным, сердитым лицом озирался на него.
Я сжала губы, вошла внутрь и молча поставила сумку с вещами на пол.
Затем я подбежала к малышу и взяла его на руки, пытаясь успокоить, как делала когда-то с Любой. Для нее я тоже была чужой тетей, но она всегда успокаивалась на моих руках.
Я поулюлюкала его немного, и малыш перестал плакать. Затем он посмотрел на меня своими влажными от слез глазенками, словно совершенно ничего не понимал.
Должно быть, Дарья была в палате, но когда супруги начали ссориться, она учтиво вышла, чтобы не создавать неловкую ситуацию. В конце концов, это дело их семьи.
Когда она вновь зашла, то сразу поглядела на меня. Я передала ей ребенка, что держала на руках, и сказала:
— Госпожа Архипова, наверное, ушла вниз. Передайте ей эти вещи от меня, пожалуйста. И я тут принесла кое-что съедобное, так что пусть поест. Наверняка она голодна. И еще: скажите ей, что, несмотря ни на что, она должна заботиться о себе.
Дарья немного растерянно приняла из моих рук ребенка и продуктовый пакет.
.