Он стоял за дверью, ничего не говоря и храня странное молчание. А безымянная обида в моей душе каким-то образом свелась к тому, что я в итоге я почувствовала, что отношусь к проблеме несерьезно.
Этой ночью, как и предсказывал прогноз погоды, в столице пошел сильный снег. Я сидела на балконе и всю ночь смотрела на него, и боль в сердце постепенно накапливалась. Все знают, что нельзя всю жизнь жить прошлым, однако раненные места могут неразличимо болеть в темных уголках души.
Глубокой ночью я погрузилась в забытье прямо на балконе, но тут завопил телефон — звонил Захар. Взглянув на время, я была несколько удивлена — время позднее, зачем он мне звонит? Я взяла трубку, но, не успела я ничего сказать, как заговорил Гришин, торопливо и с явным беспокойством:
— Госпожа, Руслан Артемьевич в доме Алешиных, Вы… можете приехать и уговорить его?
Я обомлела — что Руслан делал у этой семьи? Выдержав паузу, я спросила:
— В чем дело?
Мужчина, словно ему было неудобно говорить, помедлил мгновение и ответил:
— Руслан Артемьевич сказал, что собирается искупить свою вину, поэтому приехал к Алешиным. На улице сильный снегопад, а он провел там уже несколько часов, боюсь, его тело не выдержит.
В носу ужасно заболело, я не знала, что сказать. Видимо, некоторых воспоминаний нельзя касаться — иначе они вызывают боль у большого количества людей.
— Хорошо, я приеду! — сказала я, и боль под ложечкой несколько притупилась.
Любочка спала. Я вышла из дома. Снаружи шел снег — похоже, такси не вызовешь, оставалось только ехать самой. К счастью, дороги не перекрыли, я ехала медленно, и только через час прибыла к дому Алешиных.
В огромном коттеджном поселке только их здание было ярко освещено — глубокой ночью все, кто должен был спать, спали. Я толкнула ворота, они абсолютно спокойно открылись, и я увидела стоявшего в снегопаде Руслана, которого вот-вот должно было замести снежинками. Мужчина на коленях стоял перед входом в дом Алешиных, на его сшитом на заказ черном пальто уже лежал толстый слой снега — похоже, приехал он давно. Его решительный и твердый силуэт, по-видимому, не стал слабым из-за снега.
Татьяна и Герман стояли под карнизом крыши с неоднозначными выражениями лиц
Мое появление словно разрушило опустившуюся тишину, взгляд Сорокиной упал на меня, и ее несколько чахлое лицо стало еще более тщедушным. Не встречаясь с ее взглядом, в котором читалась боль, я подошла к находившемуся во дворе Руслану и встала за ним, ничего не говоря, лишь стоя вместе с ним в снегу.
Поначалу обрадованное лицо Захара вдруг застыло.
Услышав движение, Руслан обернулся и посмотрел на меня. Его губы несколько посинели, низким хриплым голосом он велел:
— Возвращайся домой.
Я сжала губы и не двинулась с места.
Он нахмурился и обратил взгляд к Захару.
— Отвези госпожу домой.
Услышав это, Гришин несколько беспомощно подошел ко мне и, глядя на меня, слегка вздохнул:
— Госпожа, вернитесь домой, у Вас слабое здоровье, Вы не выдержите такого стресса.
Я ответила:
— Раз уж я приехала, то какой смысл вот так возвращаться?
Мужчина на мгновение потерял дар речи, после чего с некоторой долей самобичевания сказал:
— Простите, я не подумал.
Я ничего не ответила, и он молча встал около меня. Выражение лица Руслана стало несколько мрачным, в нем смутно виднелся холод.
Взгляд Германа упал на меня, в нем читались непонятные мне любовь и боль. Мы не виделись четыре года, и, похоже, эти элегантные аристократичные супруги несколько постарели. Время и вправду может разрушить все прекрасное.
— Руслан, это твой способ загладить вину? — с явной злостью в голосе заговорил Герман. — Твой эгоизм превратил нашу сплоченную семью в то, чем она является сейчас, и что ты делаешь теперь? Привозишь к нам мою дочь, чтобы она страдала вместе с тобой, а потом вынуждаешь нас простить тебе твои ошибки?
Руслан, вздрогнув всем телом, запрокинул голову и посмотрел на него, однако ничего не сказал. Теперь, когда мы подошли к этой точке, что ни делай, все равно кто-нибудь будет ранен.
Держа в руках плюшевое пальто, вниз спустилась Анна. Слегка нахмурившись, она набросила его на меня и сказала:
— Желая успокоиться, всегда кого-нибудь ранишь. Эмилия, пошли за мной, в этом деле тебе нужно принять извинения всех.
Я сжала губы, мой взгляд упал на мужа. Я понимала, что в случившемся мы свернули не на ту развилку в тот момент, когда он заставил меня поменяться местами с Александрой, и тогда же начались все мучения.
Татьяна посмотрела на меня и, задыхаясь от волнения, сказала:
— Дитя, не мучай себя, за наши ошибки мы ответим.
Женщина сняла пальто и обувь и босиком вошла в сугроб. Под порывами холодного ветра казалось, что с каждым шагом она вот-вот рухнет. Герман смотрел на нее, и в его глазах виднелась любовь и невиданное раньше смирение.
Я смотрела на это все и ощущала внутри непонятные и, в общем-то, вовсе не хорошие эмоции. Каждый наказывал сам себя, и все словно принимали так называемое «наказание» как само собой разумеющееся. Судя по всему, мне следовало перестать тревожиться.
— Что вы делаете? — спокойно спросила я и, глядя на замерзшего до окоченения Руслана, улыбнулась. — Ты прекрасно знаешь, что я люблю тебя и не хочу, чтобы ты даже капельку поранился, однако почему же ты все равно так поступаешь? Просто твердо похорони зарытые в моей душе раны — этого будет достаточно, к чему же ты выворачиваешь их с корнем и причиняешь мне боль? Встань на мое место и подумай, что мне делать, пока ты вот так мучаешь себя? Упрашивать тебя подняться, растрогаться и расплакаться, говоря, что прощаю тебя, прощаю за то, что изменил мою жизнь, за то, что при стечении обстоятельств убил нашего ребенка? За все это я уже простила тебя, Руслан, разве я, словно Богородица, должна относиться ко всем нанесенным вами ранам снисходительно?
Возможно, всего этого можно было не упоминать, только вот без упоминания я могла бы притвориться, что всего этого не происходило и продолжить идти вперед, веря друг другу и пользуясь его нынешней любовью и терпимостью.
— Руслан, почему ты вынуждаешь меня раздирать раны и вытаскивать наружу кровоточащее мясо?
Тонкие губы мужчины посинели. Глядя на меня, он раскрыл рот, однако не выговорил ни слова. Затем он опустил голову и, самоуничижительно улыбнувшись, мрачно и неразборчиво выплюнул:
— Об этом я не подумал.
Я сдерживала тяжесть в груди и с трудом давила гнев.
— Руслан, что ты сейчас хочешь сделать? Что ты хочешь, чтобы сделали Алешины? Снисходительно сообщаю тебе, что всем на это плевать, в будущем все продолжат жить в согласии и гармонии, словно ничего и не было, не так ли?
Да, я никак не могла избавиться от пережитой некогда боли, но к чему мучить себя? Так называемая «компенсация» не должна быть такой.
Глядя на Татьяну, я, несколько не находя слов, сказала:
— Ты понимаешь, что это ерунда? Нанося себе увечья, ты заставляешь меня сказать тебе, что я не ненавижу тебя и не держу зла, я прошу, не наноси себе вред. Ошибка и есть ошибка, даже если вас и нужно наказать, то не таким образом, с какой целью вы это делаете?
.