Ты задолжал мне любовь (СИ)

Глава 381. Ненависть, похороненная в душе (часть 5)

— Как обругала?

По характеру Руслан был равнодушным, задавая вопрос, он безразлично положил нарезанные овощи в кастрюлю, не выдавая своих эмоций.

Захар поднял руку, потрогал нос и ответил:

— Мразью!

Руслан нахмурился, остановил движения рук и машинально сказал:

— Ага!

Его голос звучал равнодушно, однако знавшие его люди понимали, что он зол.

Гриши вымыл руки и спросил:

— Что от меня требуется?

Руслан не дал ему поручения, лишь сказал:

— Знаешь, чему больше всего в жизни женщина придает значение?

Захар на мгновение опешил, явно не зная, что ответить, и после небольшой паузы сказал:

— Внешний вид?

Мужчина улыбнулся, в его темных глазах также явно плясала улыбка, однако они оставались чрезвычайно холодными.

— Только уничтожив то, что ей больше всего дорого, мы сможем надолго проучить ее.

Захар поднял брови и ответил:

— Понял!

Оторвав салфетку, Гришин насухо вытер руки и, взяв телефон, собрался уходить. Демидов снял с печки кастрюлю и с равнодушием в глазах сказал:

— В конце концов, это женщина, оставь ей немного достоинства, дай знать об этом Виктору, если он придаст этому значение, проучи ее, если нет, поступай на свое усмотрение.

Захар кивнул и, повернувшись, вышел из кухни. Я была в гостиной, недалеко, и слышала все, о чем они говорили. Когда Гришин вышел, он увидел меня и удивился, однако лишь на мгновение, после чего с улыбкой сказал:

— Госпожа!

А затем ушел.

Я осталась стоять на прежнем месте. Когда из кухни вышел Руслан, его взгляд опустился на мои босые ноги на углу, и он нахмурился.

— Почему ты без тапочек?

Я ответила:

— Быстро спустилась вниз, забыла надеть.

Он поднял меня на руки и отнес в спальню. Когда он уже собирался спуститься, я схватила его за одежду. Мужчина, обернувшись, посмотрел на меня с улыбкой в темных глазах.

— В чем дело?

— Хочу пить!

Только что, спускаясь вниз за водой, я не ожидала, что услышу их разговор.

Он кивнул.

— Хорошо, подожди немного!

Когда я выпила воду, мужчина принес мне наверх приготовленную еду, поставил передо мной и ласковым голосом сказал:

— Поешь и ложись спать, хорошо?

Я кивнула. Я не спрашивала о Ксении. Мы — не порядочные люди, к чему примешивать к этому сочувствие.

Я говорила, что голодная, но на самом деле, не съев и нескольких кусочков, почувствовала, что у меня нет аппетита. Увидев, что я ничего не ем, мужчина нахмурился.

— Невкусно?

Я покачала головой, повернулась в его объятия и слегка вздохнула

— Вкусно, просто, кажется, я не голодная.

Руслан не заставлял меня есть, при таких обстоятельствах переизбыток еды мог вызвать тошноту — он понимал меня, даже лучше, чем я понимала саму себя.

Воспользовавшись моментом спокойствия, мы просто сидели вместе, ничего не говоря. Все же я впала в забытье, на полпути почувствовав, что он сжал мою руку, притянул меня в свои объятия и низким привлекательным голосом сказал:

— Эмилия, прости!

Голос был слишком смутным, и я продолжила спать.

***

На следующий день.

Неожиданно приехал Давид. Он прибыл один, принес некоторые вещи, в большинстве своем, для Любочки. Увидев мой не слишком здоровый вид, он, не страшась Руслана, просто спросил:

— Может, тебе вернуться в дом Афанасьевых?

Хоть семья Афанасьевых и жила в центре города, однако это место находилось под управлением военных, и, если бы журналисты по неосторожности проникли туда, их ожидали бы юридические санкции.

Я покачала головой. Любочка не пошла в садик, кажется, ей очень нравились игрушки, которые принес мой брат — она внимательно разглядывала их, не в силах выпустить из рук даже коробку из-под них.

Подумав о Жанне, я невольно нахмурилась.

— Ты проведывал Жанну?

Он, слегка опешив, равнодушно ответил:

— Ага.

Зная о его халатности, я немного забеспокоилась.

— Давид, если ты ее не любишь, то абсолютно можешь скорее отпустить ее, к чему держать ее около себя, не давая ей ни ответа, ни привета? Ты думал о том, что делать, когда появится ребенок?

Мужчина нахмурился, подняв руку, ущипнул себя за лоб и, со вздохом посмотрев на меня, ответил:

— Эмилия, не лезь в это дело, хорошо? После рождения ребенка я дам Жанне все, что должен, я ее не обижу.

Лишь после долгого молчания я посмотрела на него и спросила:

— Тебе нравится эта Наташа?

Давид слегка насупился:

— Это просто увлечение, не выдумывай.

— Мама, когда дядя забирал меня, мы встретили бабушку, она сказала, что через несколько дней приедет навестить меня, — внезапно заговорила Люба.

Я обомлела и машинально посмотрела на Давида.

— Бабушку?

Тот кивнул.

— Сорокину, сейчас она занимается благотворительным фондом, я увидел ее в школе Любы и просто поздоровался.

Я, ничего не говоря, сжала губы. Если бы он не упомянул о ней, то, боюсь, я бы и позабыла о наших с ней отношениях.

Видя, что я молчу, Афанасьев, поколебавшись, сказал:

— Я знаю, что в душе ты обижена на нее, однако она, в конце концов, родила тебя, искала тебя всю жизнь, в этой ситуации много чего безвыходного. Эмилия, возможно, она страдает еще сильнее, чем ты.

Я сжала губы, чашка в руках немного обжигала.

— Давид, когда в «Грушевом саду» я впервые встретилась с ней, начальник Никитин сказал, что мы очень схожи лицом. Затем, вернувшись домой, я долго стояла перед зеркалом и всматривалась в отражение, думая про себя, что. Если бы моя мама не оставила меня, то она должна была быть такого же возраста и внешности, как она. Когда я была очень маленькой, бабушка говорила, что я — одуванчик, когда мама взяла меня на руки, меня случайно сдул ветер. Затем я летела по ветру, удаляясь от матери, поэтому и попала к бабушке. На самом деле, я никогда не ненавидела ее. Хоть меня вырастила бабушка, однако она никогда не говорила мне, что меня бросили, я просто ребенок, которого унес ветер.

Любочка посмотрела на меня, придвинулась, оперлась о мои ноги и успокаивающе сказала:

— Мама, ничего, я с тобой!

Я улыбнулась, не чувствуя тяжести на сердце. Глядя на Давида, я продолжила:

— Поэтому я никогда не испытывала к ней ненависти за то, что она бросила меня. Поняв, что Александра — это та дочь, которую она так долго искала, я действительно ревновала в душе, я видела, как она оберегает, лелеет, обожает Рябову, мне было завидно, что у нее есть такая мама, которая не остановится ни перед чем, лишь бы ей было хорошо. Однако я не думала, что, не останавливаясь ни перед чем, она навредит мне.

Я рассмеялась, чувствуя, как это смешно.

Давид смотрел на меня, и в его глазах читалось сожаление. Глубоко вздохнув, он сказал:

— Эмилия, нельзя всю жизнь жить прошлым, не так ли?

Я не могла не знать, что нельзя всю жизнь жить прошлым, но даже если так, то эти травмы действительно останутся.

— Поэтому я не смею ненавидеть ее и обижаться на нее, поскольку мы с ней люди одной крови. Свою боль я похоронила и перестала тревожиться. — Глядя на Давида, я почувствовала, как на душе скребут кошки. — Давид, я не так великодушна, знаешь, почему я не хочу видеть, как ты равнодушно игнорируешь Жанну? Потому что некогда я, как и она, любила очень ничтожно.

.