Понимая, что меня хотят похитить, и мне нужно оставаться в сознании, я сжала руки так сильно, что ногти впились в мякоть ладоней.
Вскоре двери лифта открылись. Он грубо перекинул меня через плечо и понес в неизвестном направлении. Пока он шел, меня болтало как тряпку. Я думала, он увезет меня на машине и заточит в каком-нибудь темном чулане, как бывало со мной в прошлый раз, а затем устроит допрос. Однако вскоре меня стремительно окутал ледяной воздух. Я так замерзла, что сразу пришла в сознание. Стоял сентябрь, месяц прохладный, но не настолько, чтобы продрогнуть до костей. А здесь стояла температура почти ниже ноля. И тогда в моей голове резко всплыло единственное слово — морг!
Мы были на цокольном этаже, на котором располагалась не только парковка, а еще и морг. Мы явно еще находились в помещении больницы. Какой бы низкой ни была температура на стоянке, ниже нуля она никак не могла упасть.
Под воздействием холода я окончательно пришла в чувство, приоткрыла глаза и невольно задрожала всем телом. Я оказалась в ослепительно-белом помещении. На металлических столах лежали прикрытые белыми простынями трупы, которые не успели убрать в холодильные камеры.
Мужчина спустил меня со своего плеча, и я услышала лязг как от кубиков льда. Пару секунд спустя я поняла, что меня положили в какую-то емкость. Стало так холодно, что у меня задрожали зубы. Затем послышался скрип, и я оказалась в темном замкнутом пространстве. Остатки разума подсказали мне, что ледяная темница, в которую меня поместили, — не иначе как холодильная камера для трупов.
Во мне взыграл инстинкт самосохранения, заставляя мое тело взывать о помощи, однако все, что я смогла сделать, — так это поднять руку и пихнуть ею створку холодильного шкафа. Но так как я была обессилена, я произвела настолько слабый удар, что его едва было слышно.
Страх смерти стал расползаться по моей нервной системе. Я поняла, что если меня не спасут, я умру, и об этом, возможно, еще долго никто не узнает.
Но кто же настолько ненавидит меня, что решился на такой шаг?
Я вспомнила всех, кого знала, и так и не смогла найти ответа.
Мое тело стало реагировать на стрессовую ситуацию самым обычным образом: под влиянием низких температур каждая его клеточка затряслась мелкой дрожью. Я ощутила, как замедляется кровообращение.
Как нелепо. Никогда бы не подумала, что умру таким образом.
Несколько покушений, спланированных Александрой, беспощадная решимость Татьяны, пребывание на волоске от смерти в Финляндии, — я пережила все это, я выжила
И это для того, чтобы, в конечном счете, быть убитой настолько простым и скрытным образом. Такого и в страшном сне не увидеть.
Мне захотелось увидеть Любу. Я так и не объяснила ей, почему вдруг ушла, не попрощавшись; не прижала ее к груди и не успела сказать, что, независимо от того, что со мной, она обязательно должна расти жизнерадостным человеком.
Я так и не увидела ребенка Анны. Так и не назвала Германа и Татьяну родителями; я ни разу не проявила заботу о них и не успела сказать, что, на самом деле, не ненавижу их.
Я так и не призналась Руслану, что люблю его больше жизни, что всем сердцем желаю подарить ему ребенка и что я действительно с нетерпением жду нашу роскошную свадьбу.
Я столько всего не успела!
Я не хочу умирать, не хочу замерзнуть насмерть!
Холод пронизывал мое тело, словно в него впивались тысячи иголок. В висках стучал звук собственного учащенного дыхания и металлическое потрескивание камеры. Я хотела закричать, позвать на помощь, но мне не удалось издать ни звука. Мороз проникнул в меня до самой макушки. Я ощущала, как он забирается куда-то под корку. Сначала по нервным клеткам разлилась острая боль, затем подступило онемение. Прошло то ли несколько минут, то ли целая вечность. Нет ничего ужаснее, чем чувство подступающей смерти.
Разум постепенно угасал. Напоследок я вспомнила один фрагмент, вычитанный мной из книги: «Говорят, настоящая смерть состоит из трех этапов. Первый этап — остановка дыхания, онемение конечностей и отделение сознания от тела, — это физическая смерть. Второй этап — когда не слышен звук дыхания лежащего на больничной койке, и люди объявляют его умершим, — это констатация смерти. И последний этап — когда сначала угасают тело и сознание человека, а затем стирается из памяти сам факт его существования; когда родные и близкие начинают забывать об умершем, и по итогу след его стирается, — это забвение».
Казалось, я была уже на первом этапе. Звук дыхания, — нет, — звук сердцебиения начал стихать, и я едва чувствовала, что дышу.
Наверное, на этот раз я действительно обречена…
Как только я прикрыла глаза, смирившись со своей судьбой, до меня вдруг донесся сильнейший звук удара. Я испугалась и почувствовала, как по стенкам холодильной камеры пробежала дрожь. Звук раздавался снова и снова, учащаясь, становясь яростнее с каждым ударом. В тот миг, когда я вновь увидела ослепительный белый свет, я увидела в нем и чей-то статный силуэт, который затем окутал меня собой.
Я даже не знаю, как описать свои эмоции в тот момент. В душе царил хаос.
Холодильный шкаф был открыт, меня извлекли оттуда. Было все еще холодно, однако на пару градусов теплее прежнего.
Я ощутила, как мое обескровленное, затвердевшее тело было поднято на руки, а затем заключено в крепкие объятия. Он пытался согреть меня. Ощутив тепло, я рефлекторно прижалась к своему спасителю еще сильнее. До меня донесся знакомый запах. Я хотела позвать его. Однако слова так и застыли на моих губах. Я хотела сказать «Руслан, спасибо тебе». Но ничего не вышло.
Рядом с ним я, наконец, расслабилась, закрыла глаза и впала в небытие.
Я заснула, и мне приснился очень длинный сон. В нем красивая женщина, держа на руках младенца, шла по заснеженному полю. Она шла так долго, что члены ее онемели от холода, и она не могла идти дальше. Она отняла ребенка от груди, опустилась на колени прямо в снег и стала целовать его и гладить. Малыш зашелся горьким плачем. Тогда она положила его на снег и в одиночку пошла прочь.
Ребенок заплакал пуще прежнего, лежа на морозной, снежной подстилке. Я хотела подбежать к нему, но почему-то видение исчезло. Тогда я увидела рябину и качели под ней из своего детства. Бабушка качала их и напевала мою любимую детскую песню. Затем бабушка исчезла, и я увидела толпу людей, сквозь которую мне помахала рукой высокая фигура. Я пошла по направлению к ней сквозь шумные, теснящиеся потоки людей, у которых не было видно лиц.
Этот сон повторялся снова и снова. Я знала, что мужчина, за которым я шла во сне, — это Руслан, но каждый раз, когда я протягивала руку, чтобы ухватиться за него, он куда-то исчезал. Бессчетное количество раз я изо всех сил бежала вслед за ним, стараясь поймать. Наконец, две сильные руки обхватили меня, вытаскивая из этого лихорадочного, бессознательного круга.
И я услышала свое имя.
— Эмилия…