Да будет свет...

Глава 25 Встречи на Саяно-Шушенской ГЭС

На первых порах работы в Госинспекции я чувствовал некоторое высокомерное отношение — с элементами пренебрежения — со стороны руководителей Московской энергосистемы, явно не желавших признавать специалистов с периферии. Управлял Мосэнерго ветеран Великой Отечественной войны Игорь Николаевич Ершов, а главным инженером был Нестор Иванович Серебрянников, будущий директор ОАО Мосэнерго. Московская энергосистема всегда получала за работу классные места, переходящие Красные знамена ЦК КПСС и Совета Министров СССР. Было заметно, что ее, по сравнению с энергосистемами других регионов, старались чаще выделять в лучшую сторону по всем вопросам, в том числе и при оценке итогов соцсоревнования.

Так, накануне подведения итогов очередного Всесоюзного соцсоревнования мне поручили проверить положение дел на ТЭЦ–25 Мосэнерго, на которой шел монтаж энергоблоков. В работе находились два энергоблока с турбинами ПТ–60–130. Одновременно с выработкой электроэнергии они обеспечивали прилегающий жилищный комплекс и промышленные предприятия паром необходимого давления и температуры. Массу строительно-монтажных недоделок, неразбериху в организации работы с персоналом и оперативной документацией, непролазную грязь — вот что увидели мы на этой электростанции.

Директор ТЭЦ, уже не молодой, пенсионного возраста человек, не проявил никакого интереса к проводимой нами проверке. Высказать ему все замечания по результатам нашего осмотра электростанции я смог только после того, как он продержал меня в своей приемной около часа, занимаясь в кабинете своими личными делами. Об этом мне сообщила его секретарь. После этого о положении дел на объекте и свое мнение о руководстве станции я доложил управляющему Мосэнерго И. Н. Ершову. На следующий день, на утреннем оперативном селекторном совещании, проводимом ежедневно министром, управляющий Мосэнерго доложил, что директор ТЭЦ–25 снят с работы за выявленные инспекцией упущения.

С одной стороны, это поднимало авторитет Госинспекции, но с другой — этот метод приобретения авторитета явно не способствовал установлению открытого и доверительного отношения к инспекции со стороны эксплуатационных организаций. Госинспекция должна быть полезна для них и востребована ими, а этого можно добиться, если персонал электрических станций и сетей будет видеть в ней организацию, которая не только выявляет, но и помогает устранять эти упущения, объективно оценивая действия персонала и, при необходимости, защищая его. Работа должна носить совместный, взаимотребовательный характер, а критерием оценки ее качества должно быть надежное и бесперебойное энергоснабжение потребителей. В основе этой работы должен лежать принцип А. В. Суворова: «Тяжело в учении — легко в бою». Случай с ТЭЦ–25 не сблизил меня с энергетиками.

Казалось, что брешь между мной и энергетиками столицы уже ничем нельзя будет залатать. Однако дело повернулось в другую сторону, время все расставило по своим местам. Сдвиг к взаимопониманию между мной и коллективом Мосэнерго начался под новый 1979 год, когда случилась авария на ТЭЦ–21. В Москве трещали сорокоградусные морозы, а наши тепловые станции были рассчитаны, как правило, на температурный режим не ниже 26 С. Из-за низких температур начались нарушения работы ряда электростанций, повлекшие отключения многих потребителей по теплу, что в свою очередь привело к перегрузке распределительной сети г. Москвы.

На третьем котле ТЭЦ–21 начался пожар из-за возгорания мазута на внешней стороне, в районе шестой отметки. Огонь перекинулся наверх и добрался до общестанционного газопровода. Произошла разгерметизация газопровода. Горящий газ охватил третий котел, ударил в соседний барабан котла и разрезал его, будто резаком. В результате вышли из строя котлы двух турбин Т–100.

Первым на место аварии прибыл член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь Московского горкома партии Виктор Васильевич Гришин. Не разобравшись в деталях, он вынес свой вердикт: «Судить!» Что скажешь о человеке, которому неведомы великие муки сомнений, обычно присущие деликатным персонам? Мгновенно, словно из-под земли, появились работники Генеральной прокуратуры РСФСР и Генеральной прокуратуры СССР, которые сразу же изъяли и арестовали всю оперативно-техническую документацию.

В этот же день я прибыл на расследование аварии во главе комиссии Минэнерго СССР. Работать пришлось под постоянным оком работников прокуратуры. Не имея оперативно-технической документации, комиссия была вынуждена начать свое расследование с опроса и взятия объяснений со всех сотрудников, находившихся в период аварии на вахте, изучения осциллограмм, распечаток тепловых приборов, с детального осмотра всего теплосилового оборудования. После нескольких дней осмотра и поиска причин возникновения аварии мы нашли точное место возгорания мазута и, самое главное, выявили, откуда он попал на горячую обмуровку котла.

В районе шестой отметки котла проходит трубопровод горячего мазута с давлением до 40 атмосфер. Известно, что теплый мазут конденсирует влагу. В пробковом кране, расположенном на трубопроводе в непосредственной близости от наружной стенки станции, имеется нижний карман — отстойник влаги. Вследствие низких температур сконденсированная влага замерзла, и чугунный кран треснул. Появилась волосяная трещина. Выходя через эту трещину под давлением, мазут стал заливать внешнюю обшивку котла выше горелочных устройств, а затем воспламенился, что и привело к возникновению пожара, который подпитывался постоянно поступавшими порциями топлива.

В соответствии с нашей инструкцией по расследованию аварий мне пришлось квалифицировать эту аварию как происшедшую по вине руководящего персонала ТЭЦ–21. При подписании акта и разработке противоаварийных мероприятий по результатам этой аварии присутствовали и следователи прокуратуры. Им импонировал такой жесткий подход нашей комиссии. Это было видно по их лицам, это звучало в их высказываниях. Получив акт с такой жесткой классификацией, следователи прокуратуры посчитали, что в их руках — документ, позволяющий им выполнить устный приказ члена Политбюро — отдать под суд руководство электростанции. Радостные, они уехали к себе. Но после ознакомления со всеми материалами акта расследования следователи спросили меня: «А где же состав преступления? Где виновники?» Я ответил, что конкретных виновников нет. Преступление «совершила» природа. Людям еще надо сказать спасибо, что при аварии не произошло ничего более серьезного.

Прокурорские работники были озадачены. Они не могли с этим согласиться, им нужны были другие результаты — и все сорвалось. Для проверки уже моего заключения по их требованию была создана новая экспертная комиссия, в которую пригласили десять профессоров. Один из них, прибыв на ТЭЦ, попросил рассказать, что здесь произошло. Я стоял в рабочей фуфайке и каске, ничем не отличаясь от обслуживающего персонала. Все молчали. Пришлось мне говорить о причинах возникновения аварии. Выслушав меня, он признался:

— Что-то мне тут не все понятно…

Тогда я ему задал вопрос:

— А кто вы по профессии?

— Я — специалист по горелочным устройствам, — ответил он с чувством собственного достоинства.

— Так эти устройства у нас прекрасно работали! — успокоил я профессора. — Пожар произошел не из-за них.

Экспертная комиссия не смогла найти в нашем акте расследования аварии ничего такого, что могло бы поставить под сомнение его объективность. К огорчению следователей, она их надежды не оправдала. Комиссию ученых вернули на место, как не справившуюся с заданием. Документы комиссии Минэнерго СССР и пробковый кран с трещиной, ставшей первопричиной пожара, были отправлены для повторной экспертизы в Центральный научно-исследовательский институт тяжелого машиностроения, который после проведения лабораторных и стендовых испытаний поддержал сделанные нами выводы.

Помешав расправе над московскими энергетиками, я создал основу для установления доверительных отношений с руководством Мосэнерго. Снова нашла свое подтверждение истина, гласящая, что к людям всегда можно найти подход, и они пойдут тебе навстречу, если вести с ними честную игру, если они убедятся, что ты действуешь по законам, равным для обеих сторон. Особенно это необходимо делать при расследовании аварий с тяжелыми последствиями, подобно той, что произошла на ТЭЦ–20.

На этой станции проходили практику учащиеся одного из профессионально-технических училищ города Кишинева. Когда группа из двенадцати ребят расчищала кабельный тоннель в подвальной части электростанции, лопнул трубопровод с водой, нагретой до температуры свыше 10 °C, испарения которой опасны для органов дыхания. Кипяток и пар хлынули в тоннель, и молодые люди погибли.

Трагичность происшествия накладывала отпечаток на ход расследования. Я поставил задачу сделать все, чтобы облегчить горе родителей, оказать внимание каждой пострадавшей семье. В ликвидации аварии самое активное участие принимал заместитель председателя Мосгорисполкома Борис Васильевич Никольский, с которым у нас до сих пор сохраняются надежные деловые контакты. Причиной аварии стали нарушения, допущенные при строительстве тоннеля, но за давностью лет конкретные фамилии виновников установить не удалось. Все ограничилось выговорами, а главного инженера перевели на другую работу.

В зону эксплуатационного контроля нашей Госинспекции входили и атомные электростанции Всесоюзного промышленного объединения (ВПО) Союзатомэнерго Минэнерго СССР, которое возглавлял Владимир Петрович Невский, являвшийся одновременно членом коллегии Минэнерго СССР. Главным инженером — первым заместителем начальника ВПО был Леонид Михайлович Воронин. Союзатомэнерго курировал заместитель министра Федор Яковлевич Овчинников. Госинспекция и объединение располагались в крыле здания ЦДУ, на одном этаже, друг против друга.

Мое первое трепетно-волнующее, незабываемое знакомство с атомной энергетикой произошло на Ленинградской АЭС. Когда я поднялся на верхнюю крышку ее 1-го атомного реактора мощностью в один миллион киловатт, мне показалось, что все мое тело как будто бы пронизывал огромный пучок излучаемой энергии, которая находилась под моими ногами. Но более предметно мне пришлось соприкоснуться с работой атомной электростанции после аварии, происшедшей в 1980 году на первом блоке Чернобыльской АЭС мощностью один миллион киловатт. Комиссию Минэнерго СССР по расследованию аварии возглавлял я. Моим заместителем был назначен главный инженер — первый заместитель начальника Союзатомэнерго Леонид Михайлович Воронин, с которым у меня сложились хорошие деловые отношения с первого дня работы в центральном аппарате Минэнерго СССР.

Аварийное отключение блока на АЭС произошло с одновременным отключением главных циркулирующих насосов (ГЦН) атомного реактора. Причиной отключения блока явилась поломка торсионного вала, соединявшего генератор с возбудителем, вследствие чего на блоке возник асинхронный ход. Это привело к автоматическому отключению ГЦН и сработке системы управления защитой (СУЗ) реактора. Гашение ядерных процессов в реакторе происходило без циркуляции воды. Разгерметизации и разрушения бетонного корпуса реактора не произошло. Беда прошла стороной. Но никому и в голову не пришло сделать из этой аварии серьезные выводы. Напротив, в речах физиков-ядерщиков, конструкторов и ряда руководителей даже звучали гордые нотки: «Смотрите, какие у нас прочные атомные реакторы!»

Я — не ядерщик, и физические процессы, происходившие в реакторе типа РБМК в период его аварийного останова, оценить не мог. Но разве я мог в то время предположить, что в 1986 году мне придется участвовать в ликвидации последствий аварии на этой же станции, но на четвертом блоке, которая будет протекать в том же порядке, но уже с разрушением реактора?

1980 год запомнился мне и другим событием, связанным с историей моей семьи. Летом я приехал к маме в станицу Марьинскую, куда подъехал также и мой брат Александр. Находясь в нашей хатенке, мы услышали внезапно ворвавшиеся в окна громкие звуки музыки. Такое в станице бывает не часто, и мы, естественно, вышли на улицу, чтобы узнать, что за торжество, и по какому поводу. Мимо нас во главе с колхозным духовым оркестром двигалась небольшая колонна демонстрантов с несколькими транспарантами и флажками.

— По поводу чего торжество? — спросили мы у шагавших в колонне.

— Сегодня же открытие исторического музея станицы Марьинской, — ответили нам. — Присоединяйтесь!

Спустя полчаса вся наша семья уже была на указанном месте. Музей обосновался в здании бывшей начальной школы, неподалеку от нашего двора, как раз напротив почтового отделения. Мы стали одними из первых его посетителей на правах уважаемых гостей. Как известно, в России ни одно солидное мероприятие не начинают без генерала. В роли экскурсовода — и это было первой приятной неожиданностью — выступала заведующая новым музеем, моя бывшая учительница истории Татьяна Васильевна Мироненко. Это ей я обязан любовью к истории своего народа и других цивилизаций, а история Российского государства, в частности, стала моим любимым занятием на все последующие годы.

Я стал рассматривать стенды с фотографиями основателей станицы и их потомков, среди которых обнаружил и фотографии моего прадеда с сыновьями. Со стенда на меня смотрело также лицо деда по материнской линии: в казачьей форме, с четырьмя Георгиевскими крестами на груди. В глаза бросился небольшой фотомонтаж, посвященный участникам установления Советской власти в Марьинской, в центре которого находилась фотография Александра Зиновьевича Дьякова.

Я спросил Татьяну Васильевну:

— Откуда у Вас эти фотографии?

— Их прислал наш станичник, — ответила она. — Он ветеран Великой Отечественной войны, гидростроитель, энергетик, трудится на Саяно-Шушенской ГЭС. Кроме того, этот человек — почетный гражданин построенного энергетиками города Саяногорска. Зовут его Иван Алексеевич Растеряев.

И это было для меня второй приятной неожиданностью. Ведь я неоднократно бывал на Саяно-Шушенской ГЭС, но об этом ничего не знал. Первое мое знакомство с Саяно-Шушенской ГЭС произошло в 1979 году, когда там, в период паводка, произошла авария из-за перелива воды через строившуюся плотину. Я пообещал Татьяне Васильевне найти этого доброго человека и познакомиться с ним.

Буквально через несколько месяцев мне вплотную пришлось начать заниматься строительством Саяно-Шушенской ГЭС — крупнейшей гидростанции России (установленная мощность 6721 МВт, среднегодовая выработка электроэнергии 24,5 млрд. кВт·ч). План создания промышленно-экономического комплекса в районе Саян был утвержден на XXIV съезде КПСС. Здесь планировалось построить 120 крупных промышленных предприятий, питающихся энергией от ГЭС, которую возводили постепенно, один за другим вводя в работу гидроагрегаты на пониженных напорах (первый был введен в эксплуатацию в 1979 году). Это позволило параллельно со строительством электростанции вырабатывать электроэнергию и окупить затраты на строительство ГЭС с вводом десятого агрегата уже в 1987 году.

Я был председателем Государственной комиссии по пуску восьми агрегатов электростанции, начиная с третьего. Под актами о вводе этих агрегатов в строй, фактически давшими станции путевку в жизнь, первой стоит моя подпись. В 2000 году я возглавил центральную комиссию по окончательному завершению строительства и вводу в эксплуатацию этой электростанции и всего комплекса.

Уникальная станция расположена на Енисее, могучей сибирской реке, огромной анакондой вьющейся по территории Красноярского края, который простирается на 3200 километров с севера на юг и на 1800 километров — с запада на восток. Енисей в переводе с тюркского означает «мать воды». Согласно справочникам, он собирает и гонит в Северный Ледовитый океан 116 257 больших и малых рек. В створе Дивногорска Енисей катит в секунду 22 тысячи кубических метров воды. «Дивен Енисей, — писал Виктор Петрович Астафьев, — верхний и средний в особенности, ни одна верста не повторяется, величествен, раздумчив и раздолен он в низовье, где берег с берегом не сходится, в бестуманную погоду отворены здесь речные врата в какую-то одновременно пугающую и манящую даль».

Величавый Енисей уже многие столетия является незаменимой транспортной артерией для всех племен и народов, живущих на его берегах. Со времени основания города Красноярска по Енисею ходили баржи со строительными материалами, пушниной, рыбой, а из Минусинской долины, где ныне расположены города Минусинск и Абакан, гоняли баржи с арбузами, овощами, фруктами. Впервые посетив Абакан, я был поражен буйству местной природы: какая там росла клубника, малина, другая ягода! А ведь это — Сибирь, край, где, по представлению многих, трещат лютые морозы! Но когда мне показали созревшие на открытых огородах сочные сладкие арбузы и красные, размером с большой кулак, помидоры, я потерял дар речи. Мне, жителю Кавказа, никогда не приходилось видеть таких огромных, до килограмма весом, мясистых, сахаристых плодов томата. Не зря местные жители называют этот сорт «бычье сердце». А помидоры лимонного цвета, но размером больше этого знаменитого цитруса?! Его вкусовые качества тоже были мне в новинку.

Енисей — в целом спокойная река, но в Западных Саянах ее берега сближаются чуть ли не до восьмидесяти метров, и течение достигает скорости сорока километров в час. Именно здесь и возведена арочная плотина высотой в 240 метров. Название Саяно-Шушенской ГЭС было предопределено ее географическим расположением. На левом берегу Енисея, ниже поселка Майна, стоит город Саяногорск, где обрабатывают уникальный мрамор, добываемый в здешних местах, относящихся к Хакасии. На правом — знаменитое на весь мир село Шушенское, место традиционной ссылки «неблагонадежных». Здесь были определены на поселение первые декабристы — подполковник Петр Фаленберг и поручик Александр Фролов. Известно, что в 1860 году в Шушенском был Михаил Васильевич Буташевич-Петрашевский, которому смертную казнь заменили каторгой в Забайкалье. С мая 1897 года по январь 1900 года в Шушенском отбывал ссылку В. И. Ульянов, прибывший сюда из Красноярска в каюте второго класса на пароходе «Святитель Николай», принадлежавшем крупному сибирскому промышленнику Ивану Сибирякову.

Выше плотины Саяно-Шушенской ГЭС, в естественных речных берегах, покрытых труднодоступным лесом, образовалось огромное водохранилище. Главвостокэнерго совместно с подрядными организациями пришлось проделать здесь большую работу по строительству жилья для переселенцев, попавших в зону затопления. В нескольких километрах ниже по течению, на левом берегу Енисея, был заложен поселок городского типа, получивший название Черемушки. Когда бывший начальник Главвостокэнерго Иван Ильич Бондарев, находясь на пенсии, впервые приехал на Саяно-Шушенскую ГЭС, он был поражен местной красотой, благоустройством и ухоженностью поселка. Осмотрев Черемушки, он остановился в изумлении и произнес: «Да, сюда, конечно, надо было ссылать людей…» Потом сделал длинную паузу и добавил: «…но только за большие заслуги!»

Первая баржа со строителями и техникой приплыла сюда из Красноярска в июне 1963 года, а через пять лет в воды реки был сброшен первый камень с надписью: «Мы укротим тебя, Енисей!» Первый кубометр бетона в фундамент будущей ГЭС был залит в октябре 1970 года, а еще через пять лет Енисей был перекрыт. Когда дважды Герой Советского Союза летчик-космонавт СССР Георгий Тимофеевич Береговой перерезал красную ленточку, могучие БелАЗы сбросили в проран первые многотонные глыбы камня и бетона. Директором строившегося Саяно-Шушенского гидроэнергетического комплекса в составе Саяно-Шушенской и Майнской ГЭС в июле 1977 года был назначен Валентин Иванович Брызгалов.

Трудовой путь Брызгалова начинался на строительстве Куйбышевской ГЭС, в то время — крупнейшей в мире. В качестве главного инженера он принимал участие в возведении крупнейшей в России Красноярской ГЭС мощностью 6 млн. кВт. В процессе строительства Саяно-Шушенской ГЭС Валентин Иванович предложил ряд технических решений, которые легли в основу проекта высотной арочно-гравитационной плотины, не имевшей аналогов в мире. Экономический эффект от инженерно-технических новаций Валентина Ивановича оказался таков, что уже к концу строительства стоимость отпущенной электроэнергии втрое превысила затраты на сооружение гидростанции.

Как известно, в период сибирской ссылки вождя мирового пролетариата осенила идея начать издание марксистской газеты «Искра», из которой в России возгорелось пламя. Но пламя — это не только свет. Это еще и огонь, способный не только освещать наши жилища, но и испепелять их. В декабре 1979 года произошло такое испепеляющее событие, предопределившее дальнейшую судьбу СССР и всего социалистического лагеря: ограниченный контингент советских войск вошел в Афганистан. Впереди было десятилетие бесславной войны, унесшей жизни и здоровье нескольких десятков тысяч солдат и офицеров.

История еще раз доказала, что не все казни совершаются на эшафотах. Поражение СССР в афганской войне привело к экономическому и моральному истощению страны, к потере международного престижа великой державы и права выступать «оплотом мира и социализма» в развивающихся странах. Советский Союз восстановил против себя весь исламский мир, который до этого считал его союзником в борьбе против военно-политической и экономической экспансии США и Европы.

Афганская война породила множество самых разных проблем и внутри нашей страны: военных, экономических, нравственных. Они постепенно выходят на поверхность: день ото дня мы все более явственно ощущаем их тревожное присутствие. Если после вывода советских войск из Афганистана в 1989 году «афганский синдром» проявлялся в основном среди представителей молодого поколения — бывших «афганцев», то сейчас он, как эстафетная палочка, передан по наследству детям солдат и офицеров, прошедших через афганское пекло. И это как раз тот случай, когда обвинять бесполезно — достаточно установить факт.

В феврале 1981 года, будучи уже начальником Главвостокэнерго, я позвонил Брызгалову и, сообщив о своем вылете к нему, на Саяно-Шушенскую ГЭС, спросил:

— Валентин Иванович, а не знаете ли вы ветерана войны и труда по фамилии Растеряев?

Ответ не заставил себя ждать:

— Да, есть у нас такой! Активный ветеран, уважаемый в коллективе общественник. На всех праздниках он сидит у нас в президиуме.

— Организуйте мне встречу с ним! — попросил я.

— Все будет, как вы просите, — пообещал Валентин Иванович.

Из аэропорта города Абакан мы машиной добрались до Черемушек, но по пути заехали в Саяногорский горком партии. Там и состоялась моя первая встреча с Растеряевым.

В кабинете первого секретаря далекого от Ставрополья городка сидели и разговаривали марьинцы, представляя два разных поколения. Бывает, что к малознакомому человеку сразу возникает безотчетное доверие. Рядом с ним приятно побыть хоть немного, ощущая его удивительное качество — непреодолимую силу притяжения. И приходится только сожалеть, что его лодка по времени существенно оторвалась вперед, и ее в этом жизненном потоке уже никогда не догнать.

Как оказалось, Иван Алексеевич был другом моего дяди, Александра Зиновьевича Дьякова. В двадцатые годы они вместе уехали из станицы, чтобы в Москве поступить учить ся: дядя, командир Сунженской армии Терской советской республики и кавалер ордена Красного Знамени, — в школу красных командиров, а Растеряев — в энергетический техникум. После окончания учебы друзей раскидало в разные стороны, но они никогда не забывали друг друга и по мере возможности старались встречаться.

Мой дядя собирал документы о своих предках и участниках установления Советской власти на Кавказе и в станице Марьинской. Незадолго до своей смерти он передал архивные документы Растеряеву с просьбой сохранить их и по возможности опубликовать. Иван Алексеевич все сохранил и предложил материалы мне, заявив, что вручит все до последнего листочка, как только обработает. Но самое поразительное было то, что до отъезда в Москву Растеряев ухаживал за моей мамой, Анастасией Андреевной, и даже предлагал ей выйти за него замуж! Когда при следующей встрече с мамой я рассказал ей об этом, она с каким-то особым блеском в глазах подтвердила этот факт.

Из таких вот старых, не открытых до поры до времени тайн и складывается история российских родов, среди которых история мо его рода. Мама сказала, что уже знает о моей поездке на Саяно-Шушенскую ГЭС и о Растеряеве: он написал своим родственникам в станицу Марьинскую и передал теплый привет «многоуважаемой Анастасии Андреевне».

Второй раз мы встретились с Иваном Алексеевичем зимой 1982 года на самой Саяно-Шушенской ГЭС и провели вместе целый день. Тогда он рассказал о своей жизни более подробно. Во время Великой Отечественной войны он, специалист-электрик, принимал из США самолеты, изготовленные для Советского Союза по ленд-лизу. После войны началась кочевая жизнь: одна ГЭС сменяла другую. Саяно-Шушенская в этом ряду была последней. Он никогда не гнался за недостижимым, знал, что в этой гонке можно потерять нажитое. Ведь то, к чему мы всю жизнь стремимся, к чему бежим, как звери, чующие добычу, может быть просто иллюзией. Момент прикосновения к достигнутому значительно короче того времени, которое тратишь, чтобы дотянуться до желаемой цели. «Тот, кто все время стоит на цыпочках, — уверял мой собеседник, — стремясь дотянуться до чего-то там в вышине, на ногах держится нетвердо».

Растеряеву было тогда уже более восьмидесяти лет. Жену он похоронил в Саяногорске. Была у него одна, так и не сбывшаяся мечта. Он хотел приехать поездом в Новопавловскую, а оттуда пешком пройти восемнадцать километров до Марьинской. Там посмотреть на родные поля, пройти мимо двух курганов (мы их называли «Два брата»), взобраться перед станицей на Пикет. Что может быть заманчивей: любоваться панорамой родины, а потом, набрав полную грудь воздуха, припасть губами к холодной воде быстротекущей горной Малки!

Третьей встрече не суждено было случиться: Ивана Алексеевича не стало. Замкнулся круг еще одной жизни, история которой может быть сколь угодно невероятной, но никак не банальной. Он дошел до последнего порога видимого мира в полной уверенности, что можно жить, сохраняя достоинство и уважение к себе и людям. Жить, имея в жизни главное — свое собственное место. Вспоминая Растеряева, я обычно испытываю большое смятение. Через столько лет встретиться двум землякам, представителям разных поколений, работникам одной профессии, в далекой Сибири, чтобы вновь напитаться плодотворными воспоминаниями об общих знакомых, о родной земле, о самих себе. Материалы Александра Зиновьевича Дьякова — архивы моего дяди — по поручению Растеряева мне передали сотрудники электростанции после его смерти…

Эти встречи происходили на берегах могучего и величавого Енисея, оставившего в моей памяти неизгладимые впечатления. Великая река Сибири, после слияния «черного» и «белого» Енисеев, образует один поток на территории Тувинской республики. В столице Тувы — Кызыле — русский географ Владимир Афанасьевич Обручев установил памятник в виде глобуса, символизирующий географический центр Азии.

Ко времени моего назначения начальником Главвостокэнерго действовавшая в г. Кызыле одна тепловая электростанция мощностью до 20 тыс. кВт уже выработала свой ресурс, ее надежность снизилась, а нагрузки, как тепловые, так и электрические, в республике Тува выросли. Тогда в ее столице, расположенной в естественной низине, было построено множество коммунальных и частных котельных, ставших причиной происхождения вредного для здоровья людей густого смога. Надо было срочно искать пути спасения города. За дело взялись рьяно. Сначала была построена подстанция на напряжении 110 кВ, а потом — протянувшаяся от Саяно-Шушенской ГЭС ВЛ–220 кВ.

За период с 1972 по 1985 год были построены и введены в эксплуатацию 13 высоковольтных линий с подстанциями. В это же время была проведена реконструкция Кызылской ТЭЦ, в ходе которой были установлены четыре котла БКЗ–80 и построена теплотрасса до самого города. Распределительная сеть была выполнена линиями электропередачи на напряжении 110, 35 и 10 кВ. Мой вклад в развитие тувинской энергетики был отмечен красивым орденом республики, похожим на орден Дружбы народов.

Накануне своего юбилея Петр Степанович Непорожний через секретаря ЦК КПСС А. П. Кириленко, который хорошо к нему относился, добился проведения в ЦК КПСС расширенного совещания по электроэнергетике. На совещание, проходившее в здании ЦК КПСС на Старой площади, были приглашены представители других министерств и ведомств, руководители республик, краев и областей, чтобы обсудить актуальные проблемы энергетики страны, принять неотложные решения, наметить практические меры. Все это, как мы предполагали, должно было актуализировать вопрос о присвоении Петру Степановичу звания Героя Социалистического Труда, которое, как считают все энергетики, он заслужил всей своей деятельностью.

Но получилось не так, как задумывалось. Разговор на совещании принял непредвиденный оборот: на Министерство энергетики и электрификации СССР обрушилось много критики, которая в верхах была истолкована по-своему. Кто-то из членов Политбюро ЦК КПСС не согласился с представлением Петра Степановича к званию Героя. Непорожний получил орден Ленина. Это, конечно, высокая награда. Но этим награждением выставлялась заниженная оценка труда не только министра, но и двухмиллионного коллектива энергетиков Советского Союза, вложивших много сил и знаний в создание и развитие такой мощной и единственной в мире Единой энергетической системы. Энергетикам страны было обидно, что в лице министра их труд оценили таким образом.

Это несправедливое решение не приуменьшило заслуг патриарха советской энергетики, а продемонстрировало мелочность и завистливость власть предержащих. Петр Степанович обладал силой, талантом и мужеством, чтобы не опускаться до разбирательств и выяснения ситуации. В противовес любителям тумана, неясностей и номенклатурного шаманства он проявил достоинство, мудрость и выдержку.

П. С. Непорожний — государственный деятель, ученый, профессор, доктор технических наук, член-корреспондент АН СССР — не терпел рядом с собой неодаренных людей. Он воспитал огромную плеяду талантливых и сильных руководителей, организаторов производства, которым были под силу любые решения и задачи в энергетике страны.