Да будет свет...

Глава 8 Профсоюзные заботы

Главные события жизни все же вершатся и проходят в профессиональной среде. Здесь складывается репутация, накапливается умение, приходит признание. Здесь вывешивается твой первый в жизни барометр, безошибочно определяющий температуру, влажность, давление окружающей тебя обстановки. Именно отсюда мы потом по ниточке вытягиваем свою дальнейшую перспективу, которая в подавляющем большинстве случаев выводит тебя, словно океанский лайнер, на заданный маршрут.

В конце сентября 1955 года (я уже перешел на второй курс) в институте было вывешено объявление о том, что в такой-то день состоится общеинститутская профсоюзная конференция. Согласно повестке дня, на конференции предполагалось избрать профсоюзный комитет, председателя профкома и его заместителя с обязанностями председателя правления клуба института (обе должности с окладом 790 рублей в месяц).

Прочитав объявление и ткнув пальцем в интересующее меня место, я мечтательно произнес:

— Вот если бы мне быть заместителем председателя профкома — председателем правления клуба…

Сказал себе — ну и сказал. Мало ли какие желания мы иногда проговариваем вслух! Тему эту до конференции никто со мной не обсуждал. И вдруг в ходе ее работы делегаты (а это были представители профессорско-преподавательского состава и студенчества) единогласно проголосовали за избрание меня на должность, в которую я ткнул пальцем, читая объявление. Я не стал ссылаться на занятость, выдумывать байки о подточенном голодом здоровье, отговариваться семейными причинами, считая все это несерьезным разговором, пустой болтовней, недостойной мужчины. Просто такой поворот событий был для меня полной, но желаемой неожиданностью. Студент очного отделения, не освобожденный от посещения лекций, становится профсоюзным деятелем! Я уже не говорю о материальной стороне: ведь к стипендии прибавлялась зарплата по должности.

Но на первых порах я не подозревал, что скрывается за этими «благами». На мою незрелую голову — в восемнадцать-то лет! — в одночасье свалилась гора забот о поддержании в рабочем состоянии актового и танцевального залов, киноустановки и радиоузла. Я отвечал за автомобили ГАЗ–47 и ГАЗ–63, мотоциклетный гараж, в котором числилось более 25 мотоциклов, хранилище музыкальных инструментов и костюмерную. Я планировал и проводил всю культурно-массовую работу в институте: в моем ведении находились кружки художественной самодеятельности и спортивные секции. Около ста человек рабочих и служащих нужно было обеспечить работой и зарплатой.

Поначалу мне нелегко было привыкнуть к новому состоянию, сладить с ощущением навалившегося груза. Замотанный делами, я все время мечтал хотя бы об одной свободной минуте, чтобы просто перевести дух. Но в том-то и состоит настырность природы, заставляющей всех побывать всем. Мне не хотелось уподобляться мыши, лихорадочно ищущей выход из ловушки, а посему я бессменно молотил на профсоюзной ниве практически четыре с половиной года.

Первой моей задачей было привести подчиненное хозяйство в приемлемое состояние. До меня на этом месте три с лишним года трудился Виктор Иванович Сиротин — человек из категории «стариков», о которых говорят: прошел сквозь огонь, воду и медные трубы. С тех пор как мы познакомились, он все время ко мне присматривался. Когда я стал принимать числившееся за ним клубное имущество (на сумму более 10 млн. рублей), то сразу понял, что Виктор Иванович времени зря не терял. Им было разбазарено все, что можно было разбазарить. Когда во время приема имущества по акту я читал: «Хитон!» — он подавал мне дамские трусики. Я объявлял: «Банджо!» — он показывал на мандолину без струн. «Елочные игрушки!» — провозглашал я, надеясь увидеть их на тысяч пятьдесят, а он выдвигал небольшую коробку, в которой названных предметов не набиралось и на сотню рублей. Тем не менее, акт был подписан, я вступил в должность, и теперь должен был разрываться между учебой и своими новыми обязанностями.

Где только мне не приходилось бывать, чтобы решить вопросы, необходимые для функционирования предприятия, находящегося на хозрасчете! Из республиканского или городского управления культуры я летел в контору кинопроката или филармонию. Решив проблемы в спортивном комитете ВЛКСМ или комитете ДОСААФ, перемещался в городское финансовое управление или комитет профсоюзов республики. Одним словом, работал, засучив рукава, не хныча и не взывая о помощи.

В институте я чувствовал себя, как в родной семье, всегда ощущал реальную поддержку руководства. До сих пор стоит перед глазами ректор института Сергей Игнатьевич Крохин. Словно противореча собственной фамилии, он был мужчиной властного вида, любил организаторскую работу, умел поднимать коллектив на решение задач. Инициативный и пробивной человек, он находил возможность встречаться со студентами и вникать в их нужды, невзирая на круговорот неотложных дел, поглощавших его целиком. Крохина отличали такие черты, как непринужденная учтивость и подкупающая простота. Хитрость мирно уживалась в нем с проницательностью, а изворотливость — с напористостью. Словно искусный шахматист, он обдумывал ходы, с помощью которых решал многочисленные проблемы, стоявшие перед СКГМИ. Но больше всего притягивало в нем ощущение силы.

— Молодые люди, — взывал он к нам, — будьте честными даже в мелочах! Не думайте, что если какие-то нежелательные поступки до поры скрыты от людских глаз, то они как бы не существуют. Это неверное представление. Вопреки всем вашим уловкам, тайное рано или поздно станет явным и выступит наружу.

Неуловимой грацией ума и человеческим обаянием запомнился мне декан горно-электромеханического факультета (с 1956 года) Михаил Яковлевич Дурнев. Кандидат технических наук, доцент — это был настоящий умница! От него словно исходил магнетический ток, неуловимая, действующая как наркотик, сила. Умея льстить тщеславию студентов, Михаил Яковлевич тонкой похвалой пробуждал в нас веру в самих себя. Под его влиянием нам начинало казаться, что мы обладаем такими дарованиями, которые нам раньше и не снились.

Всегда рядом со студентами находился заместитель ректора по административно-хозяйственной части Рогачев. Виктор Иванович умел видеть в людях, которые ему нравились, гораздо больше достоинств, чем в них было в действительности. Дела занимали значительное место в его жизни. Своим примером он как бы доказывал, что труд есть самая естественная и самая древняя функция человека, та функция, которая сделала и делает его человеком. Как талантливый специалист в своей области, он, в противовес самоуверенным посредственностям, никогда не высовывался со своей правотой, умел сомневаться и размышлять.

Заняв должность председателя правления клуба, я отправился в отдел кадров института, где просмотрел все студенческие анкеты с целью поиска одаренных студентов и составил соответствующий список. Следующим по очереди шагом было сколачивание высокопрофессионального эстрадного джаз-оркестра. Руководитель оркестра по фамилии Юров подобрал молодых людей с музыкальными способностями. Для оркестра были изготовлены пюпитры и приобретены новые инструменты: помповые трубы, тромбоны с набором сурдин, саксофоны (тенор и альт), кларнеты, скрипки, контрабасы и ударная установка. Музыкантов облачили в светло-серые эстрадные костюмы. Получился слаженный джаз-ансамбль из двадцати двух человек. Юров умелой инструментовкой помогал талантливым ребятам проявлять себя в сольных партиях.

Кроме эстрадного оркестра, в нашем институте появились еще несколько музыкальных коллективов. В том числе — многоголосый мужской хор численностью более ста человек, хореографические ансамбли русского танца, танцев народов Кавказа и зарубежных стран, балетная группа. Все они были активными участниками новогодних карнавалов, праздничных концертов и фестивалей. Например, весенние фестивали при участии самодеятельных талантов факультетов превращались в своеобразный ежегодный смотр художественного творчества института. В течение двух-трех дней коллективы показывали свое мастерство, выступая на 8–10 сценических площадках: в актовом зале, во втуз-городке, в парке и на стадионе. Для весенних фестивалей мы писали специальные сценарии, песни и стихи. Во время церемоний открытия и закрытия звучал вальс, который мы сочинили сами:

На ниве самодеятельного творчества мы соревновались с коллективом Грозненского нефтяного института. А итоги подводили на торжественном вечере. Наиболее отличившиеся активисты получали грамоты и ценные подарки. Официальную часть открывал Сергей Игнатьевич Крохин. Обладая замечательным баритоном, он с бокалом в руке исполнял «Шотландскую застольную песню» Л. Бетховена.

В трудах и заботах прошел год. Но вот на одном праздничном концерте произошел досадный случай, запомнившийся мне на всю жизнь. Эстрадный оркестр под управлением Юрова исполнил фокстрот «Черная пантера», в то время запрещенный. Красивая мелодия слушателям понравилась, зал взорвался аплодисментами. Возмездия долго ждать не пришлось. На следующий день собрался партком, где мне доходчиво указали на недопустимость проникновения в студенческую среду буржуазной западной идеологии, оказывающей на молодые неокрепшие души растлевающее воздействие. Я, разрешивший эстрадному коллективу исполнить забугорный фокстрот, заявили члены парткома института, являюсь пособником Запада, способствую моральному разложению студентов СКГМИ. «Не следует забывать, — предупредили меня, — что вы — работник идеологического фронта».

Критика в мой адрес была основательной. Мне приписали сразу все грехи: и низкий процент охвата студентов художественной самодеятельностью, и профессиональную слабость некоторых руководителей художественных кружков и оркестров, и непродуманную тематику концертов и слабый репертуар кинофильмов. В назидание мне подарили вырезку из газеты со статьей под названием «Шапка с заломом», где шла речь о первом секретаре райкома комсомола. Человек отдавал себя работе всего без остатка, говорилось в материале корреспондента, но так и не сумел наладить систему, не нашел подход к людям. Руководитель проявлял излишнюю самонадеянность, не советовался со старшими и товарищами по партии, ослабил классовое чутье. В итоге пострадало дело, и от бедняги ушла жена. Подумалось мне тогда, что члены парткома слегка припоздали: вместо того чтобы отчитать моего предшественника, отыгрались на моей персоне. Видать, что дозволено старику-францисканцу, то не красит юного бенедиктинца!

Я далек сегодня от мысли, что кому-то захотелось моей крови. Однако урок я получил хороший! Ну что ж, отражать атаку противника, двигающегося на твои позиции с развернутыми знаменами, всегда предпочтительнее, чем отслеживать его скрытые контрмарши. Сделав поправки на силу и направление ветра, предварительно определив, откуда он дует, я вновь занялся своим делом.

Фокстрот «Черная пантера» больше не звучал в стенах института, по крайней мере вплоть до моего выпуска. А вырезку с грозной статьей я прикрепил к стене, в изголовье своей кровати, где она, выцветшая и пожелтевшая, провисела три года. Во время предвыборных кампаний в Верховный Совет СССР и в местные Советы народных депутатов в моем клубе работала участковая избирательная комиссия. В одно время мне выпала честь быть доверенным лицом партийного руководителя — секретаря Северо-Осетинского обкома КПСС Николая Каболоева.

Не дремал я и на других направлениях культурно-массовой работы. Это было время, когда по всей стране внедрялись широкоформатные киноустановки. В городе Орджоникидзе первая такая появилась в кинотеатре «Родина». Я стал придумывать способы создания широкоформатной киноустановки для студенческого городка. В один из дней я пришел к начальнику республиканского управления кинофикации и кинопроката Дзгоеву и подробно рассказал, как широкоформатный фильм, поступивший в одном экземпляре, демонстрировать сразу в двух зрительных залах: в городе и в студенческом городке. Идея была остроумна и в духе времени агрессивна, а техника исполнения замысла — проста как мир. Выслушав меня, Дзгоев сказал:

— Моя дочь учится в СКГМИ. Сын тоже есть, наследник. По отзывам преподавателей, науки даются ему легко. Хочет тоже поступать в ваш институт. Надо его подстраховать. Поможешь ему — я, так и быть, окажу тебе содействие в решении твоей проблемы.

Все предельно ясно и просто. Старая сермяжная правда: ты мне — я тебе. Я доложил ректору института о своем визите и его результатах. Крохин меня поддержал и отдал необходимые указания. Все остальное отдавалось на откуп моей инициативе и предприимчивости. Организовав работу по изготовлению и монтажу широкого экрана, я достал дефицитную по тем временам широкоформатную кинонасадку к киноаппаратуре. Главным киномехаником института была назначена по совместительству жена главного инженера республиканского кинопроката. Работу выполнял сам главный инженер: его автомашина курсировала между институтом и кинотеатром «Родина». А суть дела состояла в следующем. Как только в кинотеатре «Родина» прокручивали три первые части фильма, их упаковывали и перевозили к нам. И мы начинали крутить фильм у себя. Машина с бобинами кинофильма ходила туда и обратно, и создавалось впечатление, что существуют две широкоформатные киноустановки.

Мы радовались своей первой победе, дававшей нам не только моральное удовлетворение, но и материальные выгоды. За выполнение плана кинопроката нам полагалась большая премия — в размере двух должностных окладов. Какой это удивительный, неосязаемый и неуловимый секрет — мысль! Сколько людей не одно столетие бьется над изучением тайны ее зарождения. А она — мелькнула, овеществилась в практическом деянии, дала реальные результаты — и исчезла. Для нового очередного деяния, будь добр, подавай другую мысль: на старом багаже далеко не уедешь.

Работая на профсоюзной ниве института, я поставил своей целью добиться повышения уровня музыкальной культуры студентов, бывшей станичной и сельской молодежи, участников войны, лишенных в силу различных причин возможности приобщиться к сокровищам высокого искусства. Я понимал, что определенная часть людей всегда относится к классике — собранию образцовых, общепризнанных произведений литературы и искусства — с некоторой долей скептицизма. «О чем вы печетесь, господа-товарищи? — удивляются такие люди. — Какими такими сокровищами национальной и мировой культуры вы хотите забить голову трудовому народу? Да вы знаете, что…» И затем следует тирада, перемежающаяся с ненормативной лексикой, в которой излагаются проблемы, мешающие трудящимся не только приобщаться, но даже думать об этих далеких от простого народа цацках.

Действительно, о чем подавляющей массе людей говорит имя Медеи, короля Лира, Фауста, даже Чацкого? Какие ассоциации вызывают эти размытые литературные образы, сухо проанализированные в школьных учебниках и оставшиеся навеки между их пожелтевшими страницами?

А ведь Медея — это страстно влюбленная женщина, которая в душевном ослеплении погубила свою соперницу, даже убила своих детей от любимого Ясона. Король Лир — жертва слепой любви к неблагодарным дочерям: Гонерилье, Регане и Корделии. Фауст — символ человеческого стремления к познанию мира, продавший душу дьяволу во имя недостижимой цели. А Чацкий? Человек, отринутый всеми только лишь за то, что осмелился сказать окружающим неприглядную правду о них самих. Чем не зарисовки с сегодняшней натуры? Читай, анализируй, применяй к своей жизни!

Что касается музыки, то она воздействует на иные области человеческого подсознания. Во времена Шекспира люди верили во врачующую силу музыки, которая отражала, по распространенным убеждениям, мировую гармонию: через музыку человек приобщался к этой гармонии. Видимо, не случайно, музыка давно и активно взята на вооружение церковью, а сегодняшние кинорежиссеры, не жалеющие денег на хороших композиторов, обеспечивают тем самым успех своим фильмам. Понимая это, я решил создать ежегодный музыкальный лекторий. Договорился с республиканским управлением культуры и филармонией, составил план, определил ответственных людей, установил систему контроля. Филармония по определенным дням предоставляла нам симфонический оркестр с лектором.

Лекторий был рассчитан на два года. Он включал лекции о русской народной музыке, русских и зарубежных композиторах прошлых веков, современной советской музыке. Желающие могли послушать интересные рассказы о творческом и жизненном пути Огиньского, Баха, Моцарта, Верди, Глинки, Даргомыжского, Мусоргского, Чайковского, Шостаковича, Хренникова и других гениальных мастеров музыкального искусства. Билеты распространялись среди всех без исключения студентов. Посещая лекторий, они вольно или невольно учились воспринимать классическую музыку. Это довольно сложный процесс. Сложно понять и принять образы, изложенные семью невзрачными нотами. Но при определенном старании успех неизбежен.

На развитие художественной самодеятельности и проведение спортивных мероприятий мы направляли средства, заработанные студентами во время выезда на сельскохозяйственные работы. Много денег требовалось на организацию встреч со знаменитыми актерами и эстрадными исполнителями. В нашем институте побывали со своими программами почти все известные артисты того времени.

Особенно запомнился концерт Лидии Руслановой. К приезду любимой народом исполнительницы русских песен мы тщательно подготовились. В институт ее вместе антрепренером привезли на «Победе». В гостинице для нее был подготовлен специальный номер с будуаром. Билеты на концерт были довольно дорогие — по 25 рублей. Все предвкушали удовольствие от встречи с талантом. Казалось, что в ушах уже звенели лихие переборы саратовской гармошки, и неповторимый руслановский голос наполнял зал:

Чтобы оставить у себя «след» от концерта великой певицы, мы подготовили два микрофона, один из которых был записывающий. Что в этом плохого? Ведь Русланова, считали студенты, народная певица в полном смысле этого слова, то есть должна была жить и трудиться для народа. На самом деле, Русланова была не так проста, как ее представляла официальная пропаганда. Она быстро смекнула, что мы ведем запись, и потребовала огромный по тем временам гонорар: шесть тысяч рублей за одну минуту записанного выступления. Разразился скандал.

Сорвалась запланированная заранее встреча ректора с артисткой. Сергей Игнатьевич уже издали услышал голос разгневанной народной певицы. Артистка оскорбляла организаторов концерта, в первую очередь, естественно, меня, самыми последними словами, требуя отключить дополнительный микрофон. Во избежание срыва концерта пришлось подчиниться ее требованиям. Впечатление от встречи, конечно же, было смазано. Но мы все-таки записали концерт, установив микрофон подальше от глаз солистки. Правильно сказал русский живописец Иван Николаевич Крамской: «Если у человека нет величия души, он не может быть ни великим человеком, ни великим деятелем, а лишь пустым истуканом д; ля презренных толпищ. Важно быть, а не казаться великим».

После второго курса состоялось «великое переселение» студентов. Геологов — Анатолия Гицарева, Владимира Комарова и Ивана Жилякова, горняка Геннадия Удовенчика и меня перевели в общежитие № 1, где поселили на четвертом этаже, в пятиместной комнате. Тогда же, после ликвидации в институте геологического факультета, моих соседей геологов перевели на электромеханический факультет, и мы стали называть их «электрогеологами».

Все ребята до сих пор стоят перед моими глазами. За два года совместного проживания в одной комнате мы стали друг другу родными. Мы часто подначивали друг друга, насмехаясь над привычками или чертами характера, и эти шутки были незлобными. Мы производили впечатление людей, крепко спаянных общим делом, общими интересами. Все пятеро не признавали авторитетов, в какой бы области они ни проявили себя, но чрезвычайно ценили истинные заслуги, будь то человек с именем или совершенно неизвестный. Мы наивно предполагали, что буквально у всех дорог схожие судьбы: сначала они бывают узкими и извилистыми, потом расширяются и выпрямляются. По вечерам, перед сном мы долго разговаривали, спорили о чем-нибудь очень для нас важном.

Мы верили, что во главе всего самого передового стоит наука, где все происходит так же ярко, беспечно и великолепно, как в сказке. В запале диспута нам казалось, — и это было в духе времени, — что если бы у руководства страной стояли «физики», а не «лирики», то все было бы гораздо лучше. В нашем слаженном квинтете, где ноты звучали то жестко и напористо, то мягко и грустно, то восторженно и наивно, мы стремились обострить и подчеркнуть обсуждаемые явления, доходя до откровенного гротеска. В одном мы сходились почти всегда: мир так несовершенен, если смотреть на него с технической точки зрения, так непрактичен во всех человеческих взаимоотношениях, в высшей степени неэкономен и неточен. Мы получали наслаждение от игры ума, будучи пока еще только разносторонними дилетантами. Так мы, дети эпохи, в которой родились, разбирались с самими собой и с миром, в котором жили.

Вспоминаю нашего общего любимца Славика — башкирского парнишку из многодетной семьи Салавата Янтилина. Названный в честь национального героя Башкирии, сподвижника Емельяна Пугачева, Салават решил пойти по стопам брата и стать горняком. Благодаря Салавату в нашей комнате время от времени проходило пиршественное застолье. Это означало, что отец Салавата, которому уже тогда было за семьдесят, присылал ему огромные посылки с кониной, залитой жиром. Такое блюдо долго не портится, его можно было хранить, но все исчезало в считанные дни, и нам оставалось только вспоминать, как это было вкусно.

Когда мы были на втором курсе, приехал поступать в институт старший брат Славика. Окончив ускоренные курсы, он вернулся на родину, где стал первым секретарем горкома партии в столице Зауралья — городе Сибае. А Салават после окончания института женился на русской девушке по фамилии Березка и уехал на Украину, в Крым. Потом я узнал, что он разошелся со своей женой. Как известно, у каждого есть своя тайна. Была она и у Салавата. Он вернулся домой и женился на дочери знаменитого местного композитора, с которой его помолвили еще в младенческом возрасте. Брат Салавата стал впоследствии министром торговли Башкирии. Я частый гость в этой республике, меня там всегда встречают как самого близкого друга.

Трудно быть беспристрастным, когда приходится говорить о человеке, которого знал и уважал. Вот Анатолий Ильич Гицарев. После института мой добрый товарищ в течение многих лет работал в Молдавии, в республиканских структурах Минэнерго СССР. Он не догадывался, когда получал из Москвы директивные письма, подписанные сначала главным инженером — заместителем начальника Государственной инспекции по эксплуатации электростанций и сетей Минэнерго СССР, а затем — заместителем министра СССР, что за фамилией Дьяков скрывается его однокашник. Я помог ему перебраться в Москву. К сожалению, Гицарева уже нет. Таких людей природа обычно выковывает из нержавеющего металла. Он любил жизнь, этот полнокровный и счастливый человек. Сейчас мы поддерживаем отношения с его сыном, который работает вторым пилотом на лайнере Ту–154, принадлежащем компании Авиаэнерго.

Чем более любим мы своих друзей, тем горестнее их утрата, чем теснее были с ними наши узы, тем болезненнее их разрыв. Вот мой верный соратник Владимир Комаров. В 1959 году я передал ему по акту имущество клуба СКГМИ, связку ключей и обязанности председателя правления клуба. О Володе могу сказать двумя словами — хороший человек. От хорошего человека — это знают многие — исходят свет, тепло, просто спокойствие, которые передаются окружающим. Комаров смотрел на вещи просто и терпимо. Все, что ни случалось в жизни, он принимал как должное, без излишних волнений, не переживая по всякому поводу. К сожалению, связь с Володей у меня сейчас потеряна. Знаю только, что одно время он проживал в каком-то поселке между Армавиром и станцией Тихорецкой.

Жиляков большую часть своей жизни отдал городу Асбесту, нареченному так в честь белого, расслаивающегося на тончайшие волокна минерала. Иван Пименович работал сначала главным инженером, потом — директором Асбестового горно-обогатительного комбината, что располагался рядом с величайшим в мире асбестовым карьером, похожим на древнегреческий амфитеатр. Сейчас он на пенсии, живет у себя на родине, в селе Новый Мамон Воронежской области.

Знатоки человеческих душ отмечают, что наиболее полно и глубоко о сущности человека говорит его внешность, и чем больше люди похожи друг на друга, тем больше между ними душевного сходства. Не знаю, насколько мы похожи с Геннадием Николаевичем Удовенчиком. Но тот факт, что уже в течение полувека мы не изменяем нашей мужской дружбе, наверное, свидетельствует о чем-то существенном. После института Геннадий выбрал стезю энергостроителя. Он живет в городе Пятигорске, был заместителем генерального директора Ставропольэнерго, а сейчас — директор Кавминводского филиала научно-практической фирмы «Энергопрогресс», которая подчинена мне. Только две реальные ценности существуют для него в жизни — честность и порядочность. Этим ценностям он верен так же неуклонно, как неуклонна стрелка компаса, всегда показывающая на север.

Бывает возраст, когда поздно вербовать новых союзников и отыскивать непроторенные дороги. Надо воевать с тем войском, которое имеешь. А в этом ладном войске — все мои друзья-соратники, сослуживцы-единомышленники. Кроме тех, память о которых занимает в моем сердце достойное место.