Живое Серебро

Глава 56

Семь дней я провела в состоянии апатии, не вставая с кровати и лишь изредка меняя позы. Апатично-депрессивное состояние у Металлов, оказывается, протекает во сто крат хуже, чем у людей: я могу себе позволить не двигаться, не есть и не пить неделями и даже месяцами, чем бы я и занималась, если бы в определённый момент дверь моих апартаментов не выбил проходивший мимо, заскучавший и в конце концов заподозривший неладное Барий. Сначала он, конечно, увидел разгромленную гостиную, и уже после нашёл меня сидящей в позе лотоса на краю кровати и сверлящей взглядом туманную панораму города. Это был вечер, кажется. По крайней мере, освещение намекало на вечер… Поспешно поставив мне диагноз – депрессия, – Барий сообщил мне о том, что в шесть часов утра из Кар-Хара выедет поезд, который в течение шести дней проедет через все Кантоны Дилениума, и что всем желающим Металлам “настоятельно посоветовали” отправиться в этот длительный тур, дабы ознакомиться с территорией, которую мы, со слов нового правительства Дилениума, якобы то ли должны патрулировать, то ли уже являемся стражами этих земель и теперь должны их узреть… Меня это не заинтересовало. И никуда ехать я не собиралась. Попросила незваного гостя уйти и запереть за собой испорченную входную дверь. Когда он ушёл, я впервые за семь дней покинула пост своей апатии: приняла душ, переоделась в чистый, удобный и приятно мягкий чёрный костюм вроде спортивного, вернулась в спальню и продолжила ничего не видящим взглядом пялиться в окно. В пять часов утра через незапертую дверь в мои апартаменты вновь заявился Барий, но на сей раз не один – привёл с собой своего дружка Радия. Парни буквально растолкали меня, заставили встать на ноги и двигаться. Так я оказалась здесь – в скоростном поезде, запущенном через весь Дилениум с двумя целями: сбор податей с нищего населения Кантонов и доставка на службу новоиспечённых ликторов. Я не вникала в подробности. Просто позволила желающим мне добра парням завести меня в поезд, приняла к сведению номер своего вагона и расположение своего отдельного купе в первом классе, и следующие пять суток, не отдавая отчёта своим действиям и совершенно не анализируя их, делала то, что от меня хотели эти двое: ходила с ними в вагон-ресторан и в вагон с панорамными стенами и крышей, играла в какие-то компьютерные игры, читала книги, но чаще прочего делала вид, будто слушаю их активную болтовню – всё осуществляла без энтузиазма, который даже не пыталась разыгрывать. Пожалуй, единственное, что я делала искренне – это молчала и не замечала присутствие Свинца, который, кажется, решил наладить общение с Барием и Радием только потому, что я постоянно находилась в компании этих двух громил.

Я же не переставая мучилась. Потому что понимала, что приняла предложение на эту поездку не только потому, что желала развеяться и отвлечься, а также дать время ремонтникам привести в порядок мои разгромленные апартаменты. В большей степени я поехала потому, что желала уехать подальше от Платины и одновременно надеялась на то, что он тоже окажется в этом поезде и будет присутствовать рядом… Я не знаю, как это объяснить. Это как страдать от руки, всунутой в костёр, и одновременно жаждать не отнимать свою плоть от открытого пламени – звучит бредово, а ощущается совсем отвратительно.

В эту поездку отправились только новообращённые Металлы – знаменитое трио опытных Металлов не поехало: данный факт в равной степени доставлял мне и желанное облегчение, и отягчающую боль. Я постоянно только и думала о том, как бы сложилась эта поездка, окажись Платина здесь, или если бы я не поехала и осталась в Кар-Харе, рядом с ним… Угодивший в жестокую ловушку мозг неустанно рисовал перед моими глазами разнообразные сюжетные картины, в которых Платина неизменно признаёт допущенную им по отношению ко мне страшную ошибку, обязательно раскаивается, извиняется передо мной, после чего я его, конечно же, прощаю, а дальше мы остаёмся вместе, навсегда вдвоём, я и этот козёл. Мозг кричал о сокрушительной ненависти – сердце разрывалось от ненормальной силы влюблённости, которой, как ощущалось всем моим естеством, не может существовать в природе: это слишком сильное чувство, от такого можно и сдохнуть! Это ненормально, дурманяще, наркотически, зависяще-зацикленно… Это убивающе. Неужели не выстою? Как так… Я ведь Катохирис, а значит, я не могу сломаться от подобного! Подумаешь, он зациклил меня, подумаешь, он захлопнул этот психологический капкан, подумаешь-подумаешь-подумаешь…

Мы снова сидим за самым дальним столиком в вагоне-ресторане, на привычных местах: я – спиной к глухой стене, прислонившись головой к раме окна, в которое неустанно смотрю апатичным взглядом и даже не замечаю лес, над которым мы парим на нереальной скорости; Свинец сидит напротив и несдержанно пялится прямо на меня, чего я также совершенно не замечаю; Радий сбоку от меня ведёт весёлый разговор с Барием, сидящим напротив него… Мы заказали одинаковое блюдо на четверых, чтобы снова удивиться яркости своих вкусовых рецепторов – запечённая с яблоками утка. Радий и Свинец съели блюдо только наполовину, я попробовала лишь пару кусочков, а Барий что-то сильно вошёл во вкус, так что доедал остатки своей утки с удивительным для Металла аппетитом. До сих пор я не слышала, о чём у парней на сей раз зашёл разговор, но поезд вдруг едва уловимо тряхнуло, так что я моргнула и невольно вынырнула из глубины своей апатии на поверхность развернувшейся вокруг меня реальности. Говорил активно жующий мясо Барий:

– Подонка Эгертара не стало как нельзя вовремя. Можно сказать, что нам всем очень крупно повезло. Будь он до сих пор жив, сейчас бы мы все не сидели здесь сытые и согретые, а тащились бы по каким-нибудь болотам Диких Просторов, отбивались от Блуждающих и одичавших людей, и всё ради того, чтобы набить морду ничего не сделавшему нам Беорегарду Диесу, своей силой и металлической вакциной вставшему поперёк горла своему сумасшедшему соседу.

Вот так вот. Чья-то смерть кому-то в счастье. Вот самая реальная реальность этого плотоядного мира – кушайте и запивайте, пока не остыла. Он говорит, нам повезло. Счастливая случайность, как же… Может быть, им и повезло, ведь они и вправду здесь ни при чём, но мне в этой истории точно не “от-везло” – я ведь стала причиной скоропалительного вычеркивания имени Харитона Эгертара из списка глобальных проблем текущей действительности.

Стоило мне подумать о действительности, как я сразу же заметила своего неприятного знакомого – Лестера Орхуса, бывшего ликтора, кинувшего меня на партию самоцветов в прошлой жизни, протекавшей в Кантоне-J. Он сидел через один пустующий стол от нас, вместе со своей тихоней-женой и тремя совсем маленькими дочками, и явно гипнотизировал наш столик – видимо, надеялся сдружиться с новообращёнными Металлами, грядущее величие которых неотвратимо, а значит, выгодно. Заметив мой взгляд, он поспешно взял свой наполненным шампанским бокал и приподнял его, таким образом явно отвешивая мне тост. Я с безразличием отвела свой взгляд в сторону от этой свиньи – на лице его почти прозрачной жены слишком много маскирующей штукатурки, сомнительно скрывающей свежий синяк рядом с левым глазом. Таких мужчин нужно прилюдно подвергать порке – как минимум, как максимум – отрубать бьющую руку…

Стоило мне отвести глаза от одного раздражающего попутчика, как я сразу же встретилась взглядом с ещё одним раздражающим фактором: сидящий напротив меня Свинец впервые за последние пару часов сумел поймать мой взгляд. От откровенной заинтересованности, цветущей в его глазах буйным цветом, у меня всякий раз плотно сжимаются зубы.

Решив, что на сегодня с меня достаточно раздражителей, желая поскорее окунуться обратно в толщу своей бездонной и глушащей всю реальность апатии, я немного резковато отложила на тарелку перед собой тряпичную салфетку и, никак не поясняя своё поведение, встала из-за стола. Парни уже привыкли к тому, что я не поясняю свои действия – не здороваюсь, не извиняюсь, не говорю спасибо, не прощаюсь, – так что я совершенно спокойно покинула их, зная, что им не нужны от меня лишние и совершенно бессмысленные в моём понимании слова.

Идя по коридору с руками, спрятанными в карманах толстовки, не обращая внимания на нагло лыбящегося и желающего заговорить со мной ликторского выродка, я заново, по зацикленному кругу переживала своё состояние: Платина воспользовался моим незнанием, и не поехал в этом поезде… Злость накрыла с головой! О чём я думаю?! Почему хочу видеть его здесь, рядом, даже зная, что это чревато для меня необратимыми последствиями?! Что же такое эта зацикленность?! Самоубийственная зависимость?! Как же я могу желать быть рядом с таким подонком?! Будь я человеком, будь я Дементрой Катохирис, я бы не зациклилась, я бы с лёгкостью послала мерзавца куда подальше – всему виной треклятая зацикленность! Она как опустошающий наркотик – я не принимаю Платину и у меня ломка, мне хочется дозу! Это не обязательно должно быть прикосновение – хотя бы скользнуть взглядом по нему, хотя бы он скользнул своим взглядом по мне! Издалека… Мне бы было достаточно только этого! Надо же, какая токсичная эта зависимость, какая ужасная!

Уже выходя из вагона-ресторана, я встряхнула головой, в наивной попытке таким образом выбросить весь эмоциональный хлам из своей затуманенной башки, и вдруг услышала, как оставшиеся далеко позади знакомые голоса говорят обо мне. Первым ворвавшимся в мой чувствительный слух стал мягкий голос Радия:

– Что же с ней происходит?

Жестковатый баритон Бария:

– Депрессия на фоне глобальной растерянности. У всех нас похожее состояние. Сам посуди: у нас не осталось ни родных, ни друзей, ни знакомых, ни дома – ничего. Это нам с тобой повезло: мы знали друг друга ещё до Церемонии Отсеивания, считай, оба сохранили целого лучшего друга, а она… Потеряла того парня, Стейнмунна Рокетта, своими глазами видела его ужасную гибель, а ведь они, вроде как, были парой или вроде того. Вот и депрессует посильнее нашего. Да ещё ко всему прочему она девушка, а у девушек, как мне кажется, с эмоциональным контролем похуже, чем у мужчин…

Я поспешила закрыть за своей спиной дверь вагона, чтобы ненароком не услышать ещё больше – ненавижу подслушивать чужие разговоры, тем более касающиеся моей персоны.

Мне не показалось – за моей спиной, чуть глуша голоса Радия и Бария, действительно раздавались шаги. Он нагнал меня, когда я уже зашла в своё купе и хотела закрыть дверь – протянул руку вперёд, не позволив мне закрыться.

– Чего тебе, Свинец? – красноречиво-незаинтересованным тоном поинтересовалась я, глядя на парня в упор, снизу вверх.

– Я переживаю о тебе.

– Переживай о ком-нибудь другом, ладно?

– Послушай…

– Нет, лучше ты послушай. Ты теперь богат, силён, облечён властью и к тому же заметно похорошел собой. Ты можешь позволить себе любую белокожую или темнокожую кар-харскую неженку. Я видела на вечеринках, как толпы девушек вились подле тебя…

– Меня они не интересуют.

– А меня не интересуешь ты.

Сказав правду, я резко задвинула дверь прямо перед носом парня, щёлкнула замком, села на край своей разложенной койки и замерла, прислушиваясь к беспокойному стуку разбитого сердца, не спешащего удаляться от моей двери.

Честность – неоценимое благо. Если бы Платина вместо того, чтобы воспользоваться моей детской влюблённостью, сказал мне слова, которые я только что сказала Свинцу, я бы, конечно, в меру пострадала, но в итоге осталась бы благодарна ему по гроб обещанной мне, бесконечной жизни. Но он так не сделал… Он не сказал мне правду. Вместо этого он воспользовался моей слабостью, чтобы сделать из меня ментальную рабыню. Зачем он так со мной?..

Стоило разбитому сердцу Свинца перестать колотиться за перегородкой моей темницы, как я впервые в теле Металла спрятала своё лицо в ладонях и заплакала…

Зачем он так со мной?