Моя жизнь

ГЛАВА 20

Конец 1976 года я провел в ежедневных поездках в Литл-Рок, чтобы подготовиться к новой работе. На восемнадцатом этаже здания Union Bank Пол Берри предоставил мне офис для проведения собеседований с моими будущими сотрудниками.

Среди кандидатов было много весьма способных людей. Я уговорил Стива Смита стать главой моего аппарата, поскольку считал, что в процессе совместной работы над текущими делами мы сможем выдвинуть немало интересных политических инициатив. В аппарате генерального прокурора было только двадцать юристов. Лучшие захотели остаться со мной. Я пригласил нескольких новых специалистов, в том числе молодых женщин и афроамериканцев; в итоге 25 процентов юридического персонала составляли женщины и 20 процентов — афроамериканцы. Неслыханное количество по тем временам.

В декабре мы с Хиллари нашли дом в Литл-Роке, в симпатичном районе Хилкрест неподалеку от центра, по адресу 5419 Эл-стрит. Новый дом оказался меньше, чем наш прежний в Фейетвилле (всего 980 квадратных футов), но при этом стоил дороже — почти 34 тысячи долларов. Однако мы могли себе это позволить, поскольку в ходе прошлых выборов избиратели впервые с 1910 года проголосовали за повышение заработной платы федеральным и местным чиновникам, после чего жалованье генерального прокурора выросло до 26,5 тысячи долларов в год. Хиллари поступила на работу в юридическую фирму Rose, где вместе с ней трудились не только уважаемые и опытные, но и блестящие молодые юристы, среди которых были мой приятель Винс Фостер и Уэбб Хаббел (в прошлом звезда футбольной команды «Рейзорбэкс»), ставший одним из наших близких друзей. С тех пор и до того дня, как я стал президентом, а Хиллари оставила юридическую практику, она зарабатывала больше меня.

Помимо толкования спорных положений законодательства штата, аппарат генерального прокурора представлял интересы Арканзаса во время гражданских процессов в суде, а также при рассмотрении уголовных дел в Верховном суде штата и окружном суде; давал органам исполнительной власти консультации по правовым вопросам; защищал права потребителей в суде, лоббируя законопроекты и участвуя в рассмотрении вопросов регулирования тарифов на коммунальные услуги в Комиссии по вопросам обслуживания населения (PSC). Работы было много, разнообразной и интересной.

Новый год начался активно. Сессия Законодательного собрания штата открылась в январе. Одним из первых проводилось слушание PSC, на котором обсуждался вопрос о повышении тарифов на услуги компании Arkansas Power and Light Company (AP&L) в связи с понесенными ею расходами на проект строительства крупной АЭС в Гранд-Галф, Миссисипи, которое вела ее материнская компания Middle South Utilities (сейчас она называется Entergy). Поскольку компания Middle South не оказывала прямых услуг населению, расходы на строительство АЭС «Гранд-Галф» должны были распределиться между ее дочерними компаниями, обслуживающими штаты Арканзас, Луизиана, Миссисипи и город Новый Орлеан. Рассмотрение дела «Гранд-Галф» требовало от меня много времени и внимания на протяжении следующих нескольких лет. С ним было связано две проблемы. Во-первых, поскольку АЭС строила материнская компания, предварительного разрешения Комиссии по вопросам обслуживания населения нашего штата не требовалось, даже несмотря на то что нашим налогоплательщикам пришлось бы покрыть 35 процентов стоимости строительства; во-вторых, я полагал, что благодаря экономии энергии и более эффективному использованию АЭС мы сможем удовлетворить больший спрос, затратив при этом меньше средств.

В процессе подготовки к слушаниям Уолли Никсон, один из моих юристов, познакомился с Эмори Ловинсом, который подробно изложил ему финансовые выгоды и возможности экономии электрической и солнечной энергии. Идея показалась мне интересной, и я связался с ним. В то время большинство политиков и предпринимателей считали, что экономический рост требует постоянного увеличения потребления энергии. Несмотря на всю убедительность доводов в пользу теории экономии, ее все еще считали глупой фантазией безумных ученых. К сожалению, слишком многие придерживаются этой точки зрения и по сей день.

На протяжении почти двадцати лет, занимая посты генерального прокурора, губернатора и президента, я старался продвинуть идею альтернативной энергии, изложенную в работах Эмори Ловинса и других специалистов. Несмотря на мои успехи на всех занимаемых должностях, оппозиция не изменила своего мнения, а после того как в 1995 году большинство мест в Конгрессе заняли консерваторы, лишь укрепилась в нем. Мы с Алом Гором, опираясь на солидную базу достоверных данных, годами безуспешно добивались 25-процентного сокращения налогов на производство и покупку экологически чистой энергии и энергосберегающие технологии. Республиканцы каждый раз блокировали наши предложения. В моем окружении ходила шутка: главным достижением моего второго срока президентства было то, что я наконец нашел приемлемое предложение о сокращении налогов, но Ньют Гингрич и Том Дел ей его не поддержали.

Работа с Законодательным собранием штата оказалась увлекательным занятием, и не только благодаря интересным и непредсказуемым дискуссиям, но и потому, что в Палате представителей и Сенате было много ярких личностей. Кроме того, в Законодательное собрание рано или поздно обращалась почти половина штата, чтобы высказаться за или против очередного предложения. Как-то раз в первые дни сессии я приехал на заседание комитета, чтобы выступить против выдвигаемого им предложения. В зале собралось много людей, для которых оно представляло интерес; среди присутствующих были Винс Фостер и Хиллари. Винс взял ее с собой на заседание, не зная, что я буду выступать на стороне их противников. Мы улыбнулись друг другу и приступили к работе. К счастью, фирма Rose получила от Ассоциации американских юристов разрешение принять на работу жену генерального прокурора, если при этом не будет конфликта интересов. Хиллари в точности следовала их указаниям. После того как я стал губернатором, а Хиллари уже была полноправным партнером в фирме Rose, она отказалась от части ежегодного дохода от облигаций, выпущенных властями штата (операции с ними были частью юридической работы фирмы с 1940-х годов).

К моменту моего вступления в должность генерального прокурора у администрации накопились серьезные задолженности с вынесением заключений по рассматриваемым делам и с другой работой. Нам часто приходилось засиживаться до поздней ночи, но мы стали лучше понимать друг друга. Это было отличное время. Пятницу, когда в Законодательном собрании не было слушаний, я объявил днем неформального стиля в одежде. В этот день я приглашал всех на ланч в соседний ресторанчик. Там готовили вкуснейшие гамбургеры, а также стояли автоматы для игры в пинбол и столы для шаффлборда. На крыше старого ресторанчика красовались большое каноэ и пророческая надпись «Whitewater Tavern».

Укрепившая свои позиции организация «Моральное большинство» и подобные ей группы вносили на рассмотрение законопроекты, ставившие более прогрессивных законодателей в неловкое положение: принять их не позволяли убеждения, а открытое противостояние могло пагубно сказаться на карьере. Проще всего было убедить генерального прокурора объявить законопроект антиконституционным. На этот случай у меня имелся еще один «закон политики от Клинтона»: если человек может переложить ответственность на вас, он непременно это сделает.

Самый забавный законопроект предложил Арло Тайер, член Палаты представителей от города Покахонтас, что на севере штата Арканзас. Арло был добропорядочным человеком и всегда старался оказаться на шаг впереди «Морального большинства». Он выдвинул на рассмотрение законопроект, который запрещал показ порнофильмов во всем Арканзасе, причем это касалось даже взрослых. Ко мне обратились с вопросом, не ограничивает ли законопроект свободу слова, гарантированную конституцией. Воображение сразу нарисовало заголовки газет: «Генеральный прокурор выступает в защиту порнофильмов!» Я позвонил Бобу Дадли, федеральному окружному судье города, где жил Арло, чтобы узнать, почему тот выдвинул свой законопроект. «У вас там что, часто показывают порно?» — спросил я. Дадли ответил со свойственным ему юмором: «Нет. У нас даже нет кинотеатров. Просто он завидует тому, что вы можете это смотреть».

Как только законопроект о порнофильмах канул в небытие, Арло предложил новый: ежегодно взимать налог в размере 1,5 тысячи долларов с каждой пары в Арканзасе, живущей вне брака. Воображение снова нарисовало заголовки газет: «Клинтон выступает в защиту греховных связей!» Я позвонил Тайеру. «Арло, — спросил я,— как долго должны мужчина и женщина жить вместе, чтобы с них взимался этот налог? Год, месяц, неделю? Или достаточно одной ночи, проведенной вместе?» «Знаете, я как-то не задумывался об этом», — ответил он. «А как обеспечить выполнение закона? — настаивал я. — Мы что, собираемся с бейсбольными битами стучаться в каждую дверь, чтобы посмотреть, кто с кем и чем там занимается?»

Арло пожал плечами и сказал: «Знаете, я как-то и об этом не подумал. Пожалуй, я отзову законопроект. Я вернулся в офис с мыслью, что мне удалось увернуться еще от одной неприятности. К моему удивлению, многие сотрудники администрации выглядели огорченными подобным исходом дела. Некоторым очень хотелось, чтобы законопроект был принят, а мы бы занялись его воплощением. Сотрудники даже придумали себе униформу: футболки с надписью SNIF — Sex No-no Investigation Force[25].

Серьезные сложности возникли в связи с правами сексуальных меньшинств. За два года до моего прихода в администрацию генеральный прокурор Джим Гай Такер внес на рассмотрение Законодательного собрания новый уголовный кодекс. В нем давались более четкие и ясные объяснения сложных и запутанных преступлений последнего столетия. Помимо этого в новом кодексе были упразднены статусные правонарушения, которые рассматривались в Верховном суде. Преступлением считалось преднамеренное или непреднамеренное совершение запрещенного действия; недостаточно было совершить нечто, неугодное общественности. Пьянство, например, не считалось преступлением, равно как и гомосексуальные отношения, хотя до принятия нового кодекса и то, и другое каралось законом.

Член Палаты представителей Билл Стансил подвергся жесткой критике со стороны консервативного духовенства своего родного города Форт-Смит за поддержку нового уголовного кодекса. По их мнению, он выступил за легализацию гомосексуальных отношений. Стансил был добропорядочным человеком спортивного телосложения, с мужественным подбородком и сломанным носом. Он был одним из лучших футбольных тренеров Арканзаса, но проницательностью никогда не отличался. Стансил никак не мог поверить, что голосовал в поддержку гомосексуализма, и искренне хотел исправить ошибку, прежде чем церковь его осудит, поэтому выдвинул законопроект, объявлявший гомосексуальные отношения преступлением. Сюда же Билл отнес и зоофилию. Остроумные коллеги не преминули заметить, что в его округе, видимо, не так много фермеров. В тексте законопроекта Стансил убийственно подробно описал всевозможные варианты обоих видов половых отношений. Какому-нибудь извращенцу это вполне могло на целую неделю заменить порножурнал.

У нас не было возможности отклонить этот законопроект во время прямого голосования. До 2003 года, когда Верховный суд вынес решение о том, что гомосексуальные отношения, поддерживаемые по обоюдному согласию сторон, защищены законом о праве на частную жизнь, было еще далеко, поэтому я не мог объявить законопроект антиконституционным. Оставалась последняя возможность — как можно дольше оттягивать его обсуждение.

Кен Рубенс, Джоди Махоуни и Ричард Мэйс, члены Палаты представителей и мои большие друзья, решили внести в законопроект забавную поправку. Узнав, что действо начинается, я присоединился к зрителям на галерее в зале заседаний Палаты представителей и стал наблюдать за спектаклем. Один из молодых людей охарактеризовал законопроект Стансила как образец для подражания, выразив радость по поводу того, что в Арканзасе кто-то наконец решил выступить в защиту морали. Правда, по его словам, существовала одна проблема: законопроект был слишком слабым. Молодой человек предложил его «усилить» и внести «незначительное дополнение». С совершенно серьезным видом он предложил приравнять супружескую измену, совершенную членом Законодательного собрания в Литл-Роке, куда сенаторы прибывают на сессию, к преступлениям класса D[26].

По галерее прокатилась волна хохота. В зале же, напротив, стояла гробовая тишина. Для многих сенаторов, прибывших в Литл-Рок на сессию из маленьких городков, это было единственной возможностью весело провести время — все равно что на два месяца съездить в Париж! Им было не до смеха. Кое-кто даже пригрозил умникам, что, если они не отзовут поправку, ни один их законопроект никогда не будет принят. Так и сделали. Законопроект прошел голосование, а затем его отправили в Сенат.

Мы имели больше шансов остановить его там, поскольку он был передан на рассмотрение в комитет, который возглавлял один из самых умных и прогрессивных членов Законодательного собрания Ник Уилсон, молодой сенатор из Покахонтаса. Я считал, что нам удастся убедить его придержать документ до окончания сессии.

В последний день работы Законодательного собрания законопроект все еще оставался в комитете Ника, и я считал часы до закрытия сессии. Я не переставая звонил ему, слонялся у его кабинета и почти на час опоздал в Хот-Спрингс, где должен был выступать с докладом. Перед отъездом я снова позвонил Нику. Он сказал, что Законодательное собрание завершает свою работу через полчаса, и заверил: законопроект не пройдет. Я уехал. Через пятнадцать минут влиятельный сенатор, поддерживавший этот документ, предложил Нику Уилсону построить в его округе новое здание для профессионально-технической школы, если тот, в свою очередь, пропустит законопроект. Как говорил спикер Тип О’Нил, «вся политика делается на местах». Ник дал законопроекту «зеленый свет», и его легко утвердили. Мне было ужасно обидно. Несколько лет спустя Вик Снайдер, ныне конгрессмен, представляющий Литл-Рок, будучи сенатором штата, попытался упразднить этот закон, но тоже безуспешно. По моим сведениям, он так и не вступил в силу, но нам пришлось ждать 2003 года, когда Верховный суд принял решение его аннулировать.

Будучи генеральным прокурором, я столкнулся с другим действительно интересным случаем, когда речь шла о жизни и смерти. Однажды мне позвонили из детской больницы Арканзаса. К ним на работу поступил молодой талантливый хирург, которому поручили сделать операцию по разделению двух сиамских близнецов, сросшихся в области груди. Они имели общую систему дыхания и кровообращения, но она была уже не в состоянии поддерживать жизнь близнецов, и без хирургического вмешательства им обоим грозила смерть. Ситуацию осложнял тот факт, что хирургу пришлось бы пожертвовать одним из детей. Руководство больницы хотело получить официальное заявление о том, что врача не обвинят в убийстве близнеца, который не перенесет операцию. Строго говоря, я не мог гарантировать им этого, поскольку мнение генерального прокурора защищает человека от преследования лишь в гражданском суде, но не в уголовном. Тем не менее официальное заявление послужило бы сдерживающим фактором для чрезмерно усердного обвинителя. Я передал руководству больницы официальное письмо, в котором говорилось о том, что неизбежная смерть одного ребенка ради спасения жизни другого не является преступлением. Хирург провел операцию. Один из близнецов умер, но второй выжил.

Большая часть нашей работы была гораздо прозаичнее, чем описанные мною случаи. На протяжении двух лет мы старались выносить правильные решения, активно помогали государственным органам штата, участвовали в судебных делах, много сделали для повышения качества ухода за больными в домах престарелых, сдерживали рост тарифов на коммунальные услуги и даже добились снижения стоимости телефонных переговоров до десяти центов, в то время как в других штатах она достигла двадцати пяти.

Я занимался не только основной работой, но и старался как можно чаще бывать в разных уголках штата, чтобы расширить круг знакомств и заручиться поддержкой избирателей перед следующими выборами. В январе 1977 года я впервые произнес речь в качестве выборного чиновника на банкете в клубе «Ротари» в Пайн-Блафф, крупнейшем городе на юго-востоке Арканзаса. В 1976 году я получил там 45 процентов голосов, но на следующих выборах мне хотелось иметь больше. Банкет с участием пятисот гостей казался мне прекрасной возможностью повысить свою популярность. Вечер тянулся очень долго, на нем было произнесено много речей, а присутствующим представлено немыслимое количество гостей. Зачастую организаторы таких мероприятий боятся, что каждый, кого забыли представить, уйдет домой обиженным. Тем вечером недовольных ужином осталось немного. На часах было уже десять, когда хозяин банкета встал, чтобы представить меня. Он нервничал даже сильнее, чем я, и поэтому первыми его словами были: «Знаете, мы вполне можем на этом остановиться и прекрасно провести вечер». Понимаю, он хотел сказать, что самое интересное ждет нас впереди, но по смыслу получилось нечто противоположное. Слава Богу, все восприняли это как шутку и выслушали мое выступление довольно благосклонно (в основном потому, что я был краток).

Несколько раз я приезжал на мероприятия в негритянскую общину. Однажды преподобный Роберт Дженкинс пригласил меня на церемонию посвящения его в пасторы баптистской церкви «Утренняя звезда». В этой небольшой деревянной церкви на севере Литл-Рока вполне комфортно могли разместиться примерно сто пятьдесят прихожан. В тот жаркий воскресный день здесь собралось человек триста, в числе прибывших были пасторы и хоры из других церквей. Среди присутствовавших в церкви находился и единственный помимо меня белый человек — окружной судья Роджер Мире. Каждый церковный хор исполнил по гимну, пасторы произнесли поздравительные речи. К тому моменту, когда Роберт поднялся на кафедру, паства уже немного утомилась. Но он был молод и красив, а превосходные ораторские данные позволили ему завладеть всеобщим вниманием. Роберт начал не спеша, сказав, что хочет быть доступным пастором, но не следует понимать его превратно: «К женщинам, которые сейчас находятся в церкви, я хотел бы обратиться особо. Если вам необходим пастор, приходите ко мне в любое время дня и ночи. Но если вам нужен мужчина, обратитесь к Богу. Он обязательно найдет вам кого-нибудь». В традиционной церкви подобная откровенность была бы невозможна, но здесь толпа оценила его шутку, и в ответ раздалось единодушное «аминь!».

Когда Роберт начал свою проповедь, атмосфера в церкви накалилась. Внезапно пожилая женщина, сидевшая рядом со мной, вскочила, задрожала и стала что-то выкрикивать, охваченная религиозным экстазом. В следующую минуту в такой же транс впал еще какой-то мужчина, который никак не мог успокоиться. Несколько священнослужителей вывели его в ризницу и прикрыли дверь, а он продолжал выкрикивать что-то невразумительное и колотить по стенам. На моих глазах мужчина буквально выломал дверь и с криками выбежал в церковный двор. Все это напомнило мне о Максе Бовуаре, вудуистском священнике с острова Гаити. Правда, эти люди верили в то, что ими движет Христос.

Вскоре я стал свидетелем того, как и белые христиане впадают в подобный религиозный транс. Произошло это, когда Дайанна Эванс, работавшая в финансовом отделе аппарата генерального прокурора, пригласила меня на ежегодный летний сбор пятидесятников в Редфилде, местечке милях в тридцати от Литл-Рока. Дайанна родилась в семье пастора-пятидесятника и, как многие другие благочестивые женщины ее веры, одевалась скромно, не пользовалась косметикой, а длинные волосы всегда укладывала в аккуратный пучок. В те времена ортодоксальные пятидесятники даже не ходили в кино и на спортивные матчи, а многие не слушали в машинах светскую музыку. Меня очень заинтересовали их вероисповедание и обряды, в особенности после знакомства с Дайанной, очень умной, талантливой и веселой женщиной. Когда я шутил по поводу многочисленных ограничений ее веры, Дайанна говорила, что они веселятся в церкви. Вскоре я понял, насколько она права.

В Редфилде меня представили главе пятидесятников, преподобному Джеймсу Лампкину, и другим пасторам. Потом мы прошли в церковь, вмещавшую более трех тысяч человек. Мне отвели место на помосте рядом с проповедниками. После того как меня представили собравшимся, началась служба. Храм наполнился мощной и ритмичной музыкой, которую мне доводилось слышать только в негритянских церквях. После того как было исполнено несколько гимнов, за орган села красивая молодая женщина и начала петь «Перед лицом Иеговы». Я не слышал ничего подобного, и у меня просто дух захватило. Музыка и голос были такими волнующими, что я даже не заметил, как заплакал. Пела Мики Мэнган, дочь преподобного Лампкина и жена преподобного Энтони Мэнгана, возглавлявшего большой приход в Александрии, штат Луизиана. После горячей проповеди пастора и «говорения на иных языках» (бормотания звуков, ниспосланных Святым Духом) паству попросили выйти вперед и преклонить колени для молитвы. Многие шли к алтарю, воздев руки к небу, славя Господа и «говоря на иных языках». Тот вечер я никогда не забуду.

Я приезжал на сборы каждое лето с 1977 по 1992 год и часто брал с собой друзей. Когда в общине узнали, что я выступаю в церковном хоре, они попросили меня спеть с квартетом священников, которые называли себя «Болд Нобберс» («Лысые олени»). Мысль мне понравилась, и я прекрасно вписался в группу. Исключение составляла, пожалуй, прическа.

Каждый год я становился свидетелем все новых проявлений твердой веры пятидесятников. Однажды проповедь читал пастор, сказавший, что Господь дал ему, малограмотному человеку, силы выучить наизусть Библию. За время проповеди он прочитал более двухсот тридцати стихов. У меня была с собой библия, и я начал по ней сверяться, но после двадцать восьмого стиха остановился. Пастор ни разу не ошибся. Как-то раз я видел, как откликнулся на призыв к молитве молодой человек, инвалид, приезжавший на сборы каждый год. На своей инвалидной коляске юноша на полной скорости проехал от входа в храм к алтарю, футов за десять до него резко затормозил, по инерции его выбросило из коляски, и он приземлился на колени прямо перед алтарем, поклонился и стал восхвалять Господа, как и все остальные.

Но самым важным результатом общения с пятидесятниками стало то, что я нашел среди них новых друзей. Меня восхищало, как они живут, руководствуясь своей верой. Выступая против абортов, пятидесятники, в отличие от всех прочих, старались подыскать каждому нежеланному ребенку, независимо от его расы или физического состояния, любящую семью. Они спорили со мной по поводу абортов и прав сексуальных меньшинств, но при этом строго следовали наставлениям Христа любить своих ближних. Когда в 1980 году я проиграл перевыборы на пост губернатора штата, одним из первых мне позвонил пастор из «Болд Нобберс». Он сообщил, что трое священников хотели бы меня навестить. Приехав в резиденцию губернатора, они сказали, что после моего поражения любят меня точно так же, как если бы я стал победителем, и мы молились вместе.

Пятидесятники были не только глубоко верующими людьми, но и добропорядочными гражданами. Они считали, что не голосовать — это грех. Многие священники интересовались политикой и политиками и, как мне кажется, могли бы и сами успешно проявить себя на этом поприще. В середине 80-х фундаменталистские церкви по всей Америке протестовали против введения закона, требовавшего от всех детских учебных заведений соблюдения государственных стандартов и получения соответствующей лицензии. В некоторых регионах разгорелись нешуточные страсти: пастор одного из штатов на Среднем Западе заявил, что лучше сядет в тюрьму, чем согласится с государственными стандартами.

В Арканзасе тоже сложилась взрывоопасная ситуация, поскольку у нас появились некоторые сложности с учебным центром при церкви, а принятие новых стандартов было отложено. Я решил встретиться с знакомыми пасторами-пятидесятниками и узнать, в чем суть проблемы. Священники объяснили, что трудностей с соблюдением стандартов безопасности и гигиены нет; они просто не желали получать государственную лицензию и вешать ее на всеобщее обозрение. По их мнению, забота о детях является обязанностью церкви, в деятельность которой, согласно Первой поправке о свободе вероисповедания, государство вмешиваться не должно. Я попросил пасторов просмотреть перечень новых государственных стандартов и сообщить мне свое мнение. На следующий день они сказали, что стандарты действительно справедливы. Тогда я предложил компромиссное решение: детские учебные центры при церквях будут освобождены от обязательной сертификации, если руководство приходов согласится соблюдать новые стандарты и разрешит проводить регулярные проверки. Предложение было принято, кризис миновал, государственные стандарты введены, и, насколько мне известно, у приходских детских учебных заведений больше не возникало никаких проблем.

В 80-е годы мы с Хиллари взяли с собой на пасхальную службу в церкви Мэнганов, находящейся в Александрии, нашу дочь Челси. Звуковое и световое оформление было на высоте, как и само представление, в котором участвовали даже животные. Все прихожане выступали в качестве актеров. Большинство прекрасно исполненных песен сочинялось специально для этого представления. Будучи президентом и оказавшись в городке Форт-Полк неподалеку от Александрии, я снова поехал на пасхальную службу и уговорил путешествовавших со мной журналистов и двух чернокожих конгрессменов из Луизианы, Клео Филдса и Билла Джефферсона, присоединиться ко мне. В разгар службы выключили свет. Зазвучал сильный женский голос; исполнялся известный гимн. Пастор наклонился к конгрессмену Джефферсону и спросил: «Билл, как ты думаешь, эта прихожанка белая или чернокожая?» На что Билл ответил: «Она — сестра. В этом нет сомнений». Через несколько минут зажгли свет, и все увидели невысокую белую женщину в длинном черном платье, с зачесанными назад волосами. Джефферсон просто покачал головой. Второй же конгрессмен, сидевший ряда через два от нас, не сдержался. «Господи! Да это же белая библиотекарша!» — выпалил он. К концу службы многие журналисты, которых я считал настоящими циниками, плакали. Прекрасная музыка разрушила их скептицизм.

Мики Мэнган и Дженис Шестранд пели на церковной службе по случаю моей первой инаугурации и вызвали бурю аплодисментов. Когда Мики выходила из церкви, Колин Пауэлл, председатель Объединенного комитета начальников штабов, наклонился ко мне и спросил: «Где вы нашли белую женщину, которая умеет так петь? Я и не знал, что такие встречаются». В ответ я улыбнулся и сказал, что знакомство с подобными людьми и позволило мне стать президентом.

Во время второго срока моего пребывания на посту президента, когда республиканцы пытались свергнуть меня и многие говорили, что я обречен, Энтони Мэнган позвонил, чтобы узнать, смогу ли я уделить им с Мики минут двадцать. «Двадцать минут? Вы проделаете весь этот путь ради двадцати минут?» — удивился я. «Ты занят. Нам будет достаточно этих двадцати минут». Через несколько дней Энтони и Мики сидели со мной в Овальном кабинете. «Ты совершил плохой поступок, но человек ты неплохой, — сказал Энтони. — Мы вместе растили детей. Я знаю твою душу. Не сдавайся. Если же ты пойдешь ко дну и крысы побегут с тонущего корабля, позвони мне. Я был с тобой в моменты славы и хочу оказаться рядом в несчастье». Мы прочли молитву, и Мики дала мне кассету с прекрасной песней, которую написала, чтобы ободрить меня. Она называлась «Прощенный». Когда двадцать минут истекли, они встали и уехали домой.

Знакомство с пятидесятниками обогатило и изменило мою жизнь. Всегда приятно общаться с людьми, которые любят не только своих близких, но и всех вокруг, вне зависимости от религиозных взглядов или даже их отсутствия. Если у вас появится такая возможность, обязательно познакомьтесь с пятидесятниками.

В конце 1977 года политики вновь оживились. После почти тридцати пяти лет работы сенатор Макклеллан объявил о своем уходе из Сената, и началось сражение за освободившееся место. В предвыборной гонке собирался участвовать губернатор Прайор, шесть лет назад проигравший Макклеллану. На то же место претендовали Джим Гай Такер и конгрессмен от четвертого округа на юге Арканзаса Рэй Торнтон, добившийся известности, будучи членом Комитета по юридическим вопросам Палаты представителей во время импичмента президента Никсона. Кроме того, он был племянником Уитта и Джека Стивенс, которые могли обеспечить финансовую поддержку его кампании.

Мне тоже предстояло решить, участвовать в гонке за сенаторское кресло или нет. По результатам недавнего опроса общественного мнения я занимал второе место, уступая десять очков действующему губернатору и обгоняя обоих конгрессменов. Я занимал выборную должность меньше года, но, в отличие от конгрессменов, был представителем целого штата, все свое время проводил дома и выполнял работу, которая, к счастью, заслужила всеобщее одобрение. Люди редко выступают против защиты прав потребителей, улучшения качества ухода за пожилыми, снижения тарифов на коммунальные услуги, против закона и порядка.

И все-таки я решил баллотироваться на пост губернатора. Мне нравилось работать в правительстве штата, и я хотел остаться дома. Но прежде чем начать предвыборную кампанию, я в качестве генерального прокурора должен был разобраться с последним делом. Им я занимался давно. На Рождество мы с Хиллари поехали во Флориду на матч «Апельсиновой чаши» между командами Арканзаса и Оклахомы. Тренер Лу Хольтц работал с командой «Рейзорбэкс» всего один сезон, но она сумела занять шестое место в национальном рейтинге. Арканзасцы выиграли десять матчей из одиннадцати, проиграв единственный раз команде Техаса, занимавшей в рейтинге первое место. Команда Оклахомы стояла на второй позиции, тоже уступая Техасу, но с меньшим отрывом.

Едва мы успели приехать, как в Арканзасе разгорелся настоящий скандал вокруг футбольной команды. Тренер Хольтц отстранил троих игроков за участие в происшествии, в котором была замешана молодая женщина. В результате футболистам предписывалось пропустить матч против Оклахомы. А игроки были непростые: тейлбек (замыкающий линию нападения), который считался лучшим в Юго-Западной «конференции»[27]; фулбек и линейный защитник — парень, передвигавшийся по полю с сумасшедшей скоростью и умевший прекрасно оценивать ситуацию. Эти трое составляли основную силу команды. Хотя против них и не было выдвинуто обвинение, Хольтц сказал, что отстранит игроков, поскольку они нарушили правило «поступай правильно», а он учит своих подопечных быть не только хорошими футболистами, но и хорошими людьми.

Трое игроков подали иск, требуя восстановить их в команде, и заявили, что их отстранили необоснованно: в основе такого решения лежали расистские предрассудки, поскольку все они были чернокожими, а девушка — белой. К тому же парни заручились поддержкой команды. Девять футболистов заявили, что не будут выступать в матче «Апельсиновой чаши», если их товарищей не вернут в команду.

Моя работа заключалась в том, чтобы отстоять решение Хольтца. После разговора с Фрэнком Бройлесом, который стал спортивным директором, я решил остаться во Флориде, чтобы иметь возможность советоваться и с ним, и с тренером. Свои дела в федеральном суде Литл-Рока я передал Эллен Брентли, которая училась вместе с Хиллари в Уэллсли и была прекрасным адвокатом. Кроме того, мне казалось, что, если наши интересы в суде будет представлять женщина, это не принесет никакого вреда. Тем временем в команде зарождалась мысль о поддержке Хольтца и необходимости участия в матче.

Несколько следующих сумасшедших дней прошли в долгих телефонных переговорах с Эллен в Литл-Роке и Бройлесом в Майами. Хольтц устал от критики, в особенности от обвинений в расизме. Единственным порочащим его происшествием был случай, произошедший в штате Северная Каролина. Тогда Хольтц поддержал ультраконсервативного сенатора Джесси Хелмса во время его переизбрания на второй срок. После нескольких часов разговоров с тренером я мог с уверенностью сказать, что он не был ни расистом, ни политиканом. Хелмс когда-то помог Хольтцу, и тот просто вернул долг.

За три дня до матча, 30 декабря, футболисты отозвали иск и освободили своих товарищей от обязательства не участвовать в игре. Но на этом дело не закончилось. Хольтц был так расстроен, что собирался позвонить Фрэнку Бройлесу и подать в отставку. Я тут же связался с Фрэнком и попросил ни в коем случае не отвечать в тот вечер на телефонные звонки. Я был уверен, что наутро Лу проснется со жгучим желанием выиграть матч.

Следующие два дня команда тренировалась в сумасшедшем темпе. Она отставала на восемнадцать очков, а после удаления трех лучших игроков ее шансы вовсе считались мизерными. Но футболистам удалось настроиться на победу.

Вечером 2 января мы с Хиллари сидели на трибуне стадиона «Апельсиновая чаша» и наблюдали за разминкой команды Оклахомы. Накануне Техас проиграл команде «Нотр-Дам» в матче «Хлопковой чаши». Для победы в национальном чемпионате футболистам Оклахомы надо было разгромить команду Арканзаса. Никто не сомневался в том, что это не составит для них большого труда.

И вот на поле вышли игроки «Рейзорбэкс». Прежде чем приступить к разминке, они похлопали по стойке ворот. Хиллари дотронулась до моей руки и, глядя на них, сказала: «Ты только посмотри на них, Билл. Они собираются выиграть». Благодаря плотнейшей защите и рекордному прорыву на 205 ярдов, выполненному Роландом Сейлсом, «Рейзорбэкс» разгромили команду Оклахомы со счетом 31:6. Это была, пожалуй, самая невероятная победа за всю историю арканзасского футбола. Лу Хольтц, нервный, худой, невысокий, носился у боковой линии. Хиллари считала, что он похож на Вуди Аллена. Я рад, что благодаря необычному случаю смог лучше его узнать. Это выдающийся, бесстрашный человек и, пожалуй, лучший тренер в Америке. Потом Хольтц проводил удачные сезоны в Арканзасе, Миннесоте, Нотр-Даме и Южной Каролине, но другого такого вечера, думаю, у него уже больше не было.

Разобравшись с инцидентом на розыгрыше «Апельсиновой чаши», я вернулся домой, чтобы сделать следующий шаг. После того как Макклеллан официально объявил об уходе с должности сенатора, я приехал к нему, чтобы поблагодарить за проделанную работу и попросить совета. Он настоятельно рекомендовал мне баллотироваться в Сенат; ему очень не хотелось, чтобы победил Дэвид Прайор, но и кандидатуры Такера и Торнтона его тоже не радовали. По его словам, в худшем случае я проиграю, как это произошло с ним на первых выборах, но я молод, и, даже если потерплю поражение, у меня будет возможность выставить свою кандидатуру повторно, как когда-то сделал он сам. Мое намерение баллотироваться в губернаторы Макклеллан не одобрил, поскольку считал, что эта работа только раздражает людей, в Сенате же можно многое сделать на благо штата и нации. По его словам, двери кабинета губернатора ведут прямиком на политическое кладбище. С исторической точки зрения Макклеллан был прав. Хотя Дейл Бамперс и сумел на волне социально-экономических перемен, происходящих на Новом Юге, попасть из губернаторского кресла в Сенат, он, скорее, представлял собой исключение из правила. Положение Прайора было незавидным вне зависимости от того, составил бы я ему конкуренцию или нет. Сложно продержаться в кресле губернатора более четырех лет. После того как в 1876 году в Арканзасе ввели двухлетний срок губернаторства, только двоим, Джеффу Дэвису до Первой мировой войны и Орвалу Фобусу удалось сохранять за собой этот пост более четырех лет подряд. Последнему для этого даже пришлось нарушить закон, направив национальных гвардейцев в Центральную среднюю школу Литл-Рока.

В свои восемьдесят два года Макклеллан оставался прекрасным тактиком, и я с уважением относился к его советам. Кроме того, меня очень удивило, что он так горячо меня поддержал. Я придерживался гораздо более либеральных взглядов, чем Макклеллан, хотя то же самое можно было сказать и о других его потенциальных преемниках. Но по каким-то неведомым причинам мне удалось с ним подружиться. Возможно, потому, что в то время, когда губернатор Прайор был его соперником на выборах, я учился на юридическом факультете и потому не помогал в организации его предвыборной кампании, что, несомненно, сделал бы, если бы был дома. К тому же я уважал Макклеллана за проделанную им серьезную работу по выявлению и нейтрализации организованной преступности в штате. Это была реальная угроза для всех американцев, независимо от их политических взглядов и уровня благосостояния. Вскоре после нашего разговора сенатор Макклеллан умер, так и не дождавшись окончания срока своих полномочий.

Несмотря на его совет и заверения в том, что меня поддержат жители штата, я решил баллотироваться на пост губернатора. Я предвкушал возможные достижения и был уверен в том, что выиграю. Хотя в гонке за губернаторское кресло мой возраст (мне исполнился всего тридцать один год) мне скорее мешал, чем помогал, поскольку на победителя возлагалась серьезная ответственность по принятию решений и управлению, конкуренция все же была не такой сильной, как на выборах в Сенат.

Четверо других претендентов на пост губернатора принадлежали к демократической партии: Джо Вудворт, юрист из Магнолии на юге Арканзаса, активно участвовавший в предвыборной кампании Дейла Бамперса; Фрэнк Лейди, юрист с северо-востока Арканзаса, принадлежавший к консервативной организации евангелистов, любимец избирателей из числа «Морального большинства» и первый, но не последний из моих соперников, публично осудивший Хиллари (формально за работу в юридической компании, а по сути за то, что она оставила после замужества девичью фамилию); Рэндал Матис, известный окружной судья из округа Кларк, к югу от Хот-Спрингс; и Монро Шварцлозе, старый фермер, разводивший индеек на юго-востоке Арканзаса. Самым серьезным противником представлялся Вудворт. Это был умный, известный человек с обширными связями по всему штату, которые он приобрел благодаря работе с Бамперсом. И все же я стартовал с большим отрывом, который следовало просто сохранить. Поскольку основное внимание было приковано к предвыборной гонке за место в Сенате, мне оставалось лишь уверенно и безошибочно вести свою кампанию и демонстрировать хорошую работу на посту генерального прокурора.

Хотя предвыборная кампания не отличалась особым драматизмом, в ней было несколько ярких моментов. Снова всплыла «история с деревом»: полицейский, поддерживавший Джо Вудворта, клялся, что именно он снимал меня с того треклятого дерева в 1969 году. В Довере, к северу от Расселвилла, я должен был продемонстрировать качества, присущие мужчине, во время соревнования по перетягиванию каната между командами местной лесопилки. Я был самым легким и низкорослым из всех игроков, поэтому меня поставили впереди. Мы расположились по обе стороны от канавы, заполненной водой и грязью, и пытались перетянуть канат. Моя команда проиграла, и я оказался в грязной луже с ободранными руками, потому что старался изо всех сил. К счастью, мой приятель, который, собственно, и уговорил меня участвовать в соревновании, одолжил мне новую пару брюк хаки, и я смог продолжить предвыборную поездку. В городе Сент-Пол, находящемся в 150 милях от Хантсвилла, я здоровался за руку со всеми участниками парада в честь Дня первых поселенцев, но, увидев, что один мужчина направляется ко мне со своим питомцем, отступил. На поводке у него был большой медведь. Не знаю, может быть, кому-то этот поводок и внушал доверие, но только не мне.

Хотите верьте, хотите нет, но в кампании 1978 года не последнюю роль сыграли помидоры. В Арканзасе, в округе Брэдли, их выращивают в больших количествах. Сбором занимаются в основном иммигранты, проезжающие через Арканзас из Южного Техаса в штат Мичиган, привлеченные теплом и богатыми урожаями. Будучи генеральным прокурором, я ездил в Хермитедж, расположенный на юге округа, чтобы присутствовать на городском собрании, где обсуждались проблемы, с которыми столкнулись мелкие фермеры в процессе реализации новых государственных стандартов устройства жилья для работников. У них просто не было на это средств. В администрации Картера мне удалось добиться получения дотации на строительство необходимых зданий, что позволило фермерам остаться на рынке. Они были чрезвычайно мне благодарны и, после того как я объявил о своем участии в выборах губернатора, решили устроить «День благодарности Биллу Клинтону» с выступлением школьного оркестра и парадом на главной улице города. Я с нетерпением ждал праздника и с радостью пригласил журналистку из Arkansas Gazette поехать со мной, чтобы это событие нашло отражение в прессе. По дороге она задавала мне много вопросов о предвыборной кампании и о том, каковы будут ее результаты. Каким-то образом разговор перешел на обсуждение вопроса об отношении к смертной казни, и именно это стало темой дня. Хотя на празднике присутствовал весь город, штат так и не узнал о самом событии и о том, что послужило поводом к его проведению. Я долго сокрушался по этому поводу, пока мои сотрудники наконец не решили подшутить надо мной. Они сделали футболки с надписью: «Видели бы вы толпы в Хермитедже!» Одно хорошо: в этом городе все проголосовали за меня, а я научился быть осторожнее в общении с журналистами.

Несколько недель спустя, чтобы заручиться поддержкой избирателей, я снова приехал в округ Брэдли на ежегодный фестиваль «Розовый помидор», проводившийся в городе Уоррен. На сей раз я участвовал в конкурсе по поеданию помидоров. Трое из семи или восьми соперников были моложе и гораздо крупнее меня. Перед каждым из нас стоял тщательно взвешенный пакет с овощами. По сигналу мы должны были съесть как можно больше помидоров за отведенное время; кажется, оно составляло пять минут. Этого было вполне достаточно, чтобы вдоволь насмотреться на то, как взрослые мужчины ведут себя, как свиньи у кормушки. Недоеденные помидоры мы складывали в другой пакет, по весу которого потом определяли, кто сколько съел. Я, как идиот, старался выиграть. Впрочем, как всегда. В результате я финишировал третьим или четвертым, но в следующие несколько дней чувствовал себя очень плохо. Мои мучения оказались не напрасными. В Уоррене большинство избирателей отдали мне свои голоса. Правда, в том конкурсе я больше не участвовал.

Конгресс принял поправку к Конституции США «О равных правах», а затем передал ее на ратификацию штатам, но законопроект так и не получил необходимой поддержки, и за него не было подано три четверти голосов членов Законодательного собрания. Несмотря на это в силу нескольких причин вопрос не потерял своей актуальности для консерваторов Арканзаса. Сенатор Кенистер Ходжес, назначенный Дэвидом Прайором вместо сенатора Макклеллана, выступил в Сенате с проникновенной речью в поддержку поправки о равных правах. Наш друг Диана Кинкейд в ходе дебатов в Законодательном собрании Арканзаса одержала победу над Филлис Шлафли, главной в США противницей законопроекта. Мы с Хиллари тоже выступали за принятие поправки. Ее противники грозили крахом привычной для нас цивилизации, если мы примем законопроект, и считали, что это приведет к появлению женщин в военной форме, общим душевым, разрушению семей, в которых жены больше не подчиняются своим мужьям, и так далее.

Поправка о равных правах стала причиной моей небольшой размолвки со сторонниками Фрэнка Лейди на митинге в Джонсборо на севере Арканзаса, где собралось более пятисот человек. Я рассказывал о своей программе развития образовательной и экономической систем штата, когда одна пожилая дама в футболке с портретом Лейди закричала мне: «Расскажите о поправке! Расскажите о поправке!» В конце концов я сказал: «Ладно. Я расскажу о ней. Я — за. Вы — против. Но от нее не будет ни вреда, о котором говорите вы, ее противники, ни пользы, о которой говорим мы, ее сторонники. А теперь давайте вернемся к вопросу о школах и рабочих местах». Но она не угомонилась и прокричала: «Вы поддерживаете гомосексуализм!» Я взглянул на нее, улыбнулся и сказал: «Мэм, за недолгое время моей работы в политике меня обвиняли Бог знает в чем. Но вы первая, кто обвинил меня в поддержке гомосексуализма». Толпа взорвалась. Хохотали даже некоторые сторонники Лейди. Когда все успокоились, я закончил свое выступление.

На предварительных выборах я получил 60 процентов голосов, победив в семидесяти одном округе из семидесяти пяти. На выборах в Сенат голоса распределились практически поровну между Прайором, Такером и Торнтоном. Губернатор получил 34 процента, а Джим Гай Такер немного обошел Рэя Торнтона. Второй тур был неизбежен. Согласно общепринятой точке зрения, положение Прайора оказалось незавидным, поскольку, будучи действующим губернатором, он мог рассчитывать только на 40 процентов голосов. Я хорошо к нему относился и с удовольствием сотрудничал с ним в правительстве штата, поэтому посоветовал Прайору проконсультироваться с моим молодым советником по политическим вопросам Диком Моррисом, прежде работавшим в Нью-Йорке. Моррис был прекрасным специалистом, переполненным идеями относительно политики и политиков, но отличался несносным характером. Он предпочитал агрессивные избирательные кампании и вел себя столь самоуверенно, что многим в спокойном Арканзасе было трудно с ним общаться. Но его идеи вдохновляли меня. Я успешно пользовался советами Морриса — отчасти потому, что меня не оттолкнули его манеры, и в какой-то степени потому, что интуитивно чувствовал, когда он бывал прав, а когда нет. Больше всего мне нравилось, что он всегда говорил вещи, о которых я не хотел слышать.

Осенью моим оппонентом стал фермер и председатель республиканской партии штата Линн Лоу. Кампания не отличалось сколько-нибудь значительными событиями, за исключением, пожалуй, пресс-конференции на ступенях Капитолия, в ходе которой сторонники Лоу обвиняли меня в уклонении от службы в армии. Я отослал их к полковнику Холмсу. На выборах я получил 63 процента голосов и занял первое место в шестидесяти девяти из семидесяти пяти округов.

Так в тридцать два года я стал губернатором Арканзаса. Мне было дано два месяца на подбор администрации, составление законодательной программы и передачу обязанностей генерального прокурора. Мне очень нравилась эта работа. Благодаря энтузиазму и упорству сотрудников нам удалось реализовать многие проекты. Мы разобрались с накопившимися запросами от Законодательного собрания, составив рекордное количество заключений; взыскали по результатам исков потребителей более 400 тысяч долларов — больше, чем за пять лет существования отдела; указали комиссиям штата, курирующим работу представителей разных профессий, на то, что они не имеют права запрещать профсоюзам рекламировать свои тарифы, как это до сих пор делалось во всей Америке; добились улучшения ухода за больными в домах престарелых и прекращения дискриминации по возрасту в отношении пожилых людей; участвовали в рекордном за все время работы администрации генерального прокурора количестве слушаний по вопросам определения коммунальных тарифов; подготовили и провели законопроект о выплате компенсаций жертвам насилия; активно защищали права граждан на частную собственность в отношении конфиденциальной информации, содержащейся в банках данных органов штата.

Одно достижение имело для меня особое значение. Мне удалось убедить три четверти членов обеих палат Законодательного собрания принять поправку к закону «О праве голоса», в соответствии с которой преступники, осужденные и отбывшие свой срок, восстанавливались в правах. Я считал, что раз человек полностью искупил свою вину, он должен стать полноценным гражданином. Я сделал это ради Джеффа Дуайра, трудолюбивого гражданина, честного налогоплательщика, которого общество так и не простило и для которого каждые выборы становились мучением. К сожалению, даже двадцать пять лет спустя федеральное правительство и большинство штатов не последовали нашему примеру.