Моя жизнь

ГЛАВА 36

В течение остальной части октября я уделял много времени последствиям событий в Сомали и отражал попытки Конгресса ограничить мое право направлять американские войска на Гаити и в Боснию.

Двадцать шестого октября наконец-то наступил светлый момент — мы праздновали первый день рождения Хиллари в Белом доме. Это была вечеринка-карнавал с сюрпризами. Сотрудники Хиллари приготовили для нас костюмы Джеймса и Долли Мэдисон. Когда моя жена вернулась после долгого дня работы над реформой системы здравоохранения, ее отвели наверх, в совершенно темный Белый дом, чтобы показать приготовленный для нее костюм. Хиллари спустилась вниз в платье с кринолином и в парике и выглядела просто прекрасно. На мне были белый парик и трико колониальных времен. Некоторые сотрудницы Хиллари оделись так, как выглядела она сама в разных ситуациях, с разными прическами и в разных ролях: то «проталкивающей» реформы здравоохранения, то готовившей чай с печеньем. Поскольку волосы у меня уже начинали седеть, парик на мне смотрелся хорошо, но в трико я выглядел смешным.

На следующий день, уже в обычной одежде, мы с Хиллари лично представили Конгрессу наш законопроект о реформе системы здравоохранения. Хиллари в течение нескольких недель информировала о нем членов Конгресса от обеих партий и получала восторженные отзывы. Многие республиканцы в Палате представителей дали высокую оценку нашим усилиям, а сенатор от Род-Айленда Джон Чейфи, представлявший в Сенате республиканцев, заявил, что, хотя он не согласен с отдельными элементами нашего плана, но считает, что общими усилиями мы сможем успешно выработать компромисс. Я начинал верить, что мы, возможно, сумеем провести честное обсуждение, благодаря которому удастся принять решение о введении всеобщего медицинского страхования.

Наши критики смаковали объем этого документа, занимавшего 1342 страницы, хотя Конгресс ежегодно принимает законопроекты, посвященные менее глубоким и сложным вопросам, в которых содержится более тысячи страниц. Кроме того, благодаря нашему закону могли бы быть отменены законы и правила, занимавшие гораздо больше страниц, чем в него предлагалось добавить. В Вашингтоне об этом знали все, чего нельзя было сказать обо всем американском народе. Пространность этого законопроекта повысила убедительность и без того эффектных роликов с критикой этой программы, которые запустили в эфир компании, занимавшиеся медицинским страхованием. В этих роликах два актера, игравшие обычную супружескую пару, Гарри и Луизу, устало высказывали опасение, что правительство намеревается «заставить нас выбирать из нескольких программ здравоохранения, разработанных государственными чиновниками». Эти ролики вводили в заблуждение, однако были сделаны очень умно, и их смотрели многие. По существу, бюрократические издержки страховых компаний были одной из важных причин, по которым американцам приходилось больше платить за медицинское обслуживание, однако они, тем не менее, не имели универсального страхования, которое граждане других процветающих стран рассматривали как нечто само собой разумеющееся. Страховые компании хотели сохранить прибыли, обеспечиваемые неэффективной и нечестной системой, и лучшим способом добиться этой цели было сыграть на хорошо известном скептицизме американцев в отношении любых масштабных действий правительства.

В начале ноября Congressional Quarterly[37] сообщило, что я добился в отношениях с Конгрессом большего успеха, чем любой другой президент в первый год пребывания на этом посту, после президента Эйзенхауэра в 1953 году. Мы обеспечили принятие экономической программы, сократили бюджет, выполнили многие мои предвыборные обещания, включая обязательства об увеличении налогового кредита на заработанный доход, о создании зон развития, о снижении налога на прирост капитала для малого бизнеса, инициативу в отношении детской иммиграции и реформу займов для студентов. Конгресс также одобрил решение о национальной службе, комплексную программу помощи России, законы об «автоизбирателях» и об отпуске по семейным обстоятельствам. Обе палаты Конгресса приняли варианты моего законопроекта о борьбе с преступностью, предусматривавшего начало финансирования 100 тысяч муниципальных полицейских в соответствии с моим обещанием, данным во время предвыборной кампании. В экономике уже появилось больше рабочих мест в частном секторе, чем за предыдущие четыре года. Процентные ставки были по-прежнему низкими, но инвестиции увеличились.

Заклинание, которое повторял Ал Гор во время предвыборной кампании, сбывалось. Теперь все, что должно было повыситься, повысилось, а все, что должно было понизиться, понизилось, при одном большом исключении: несмотря на эти успехи, мой рейтинг все еще оставался невысоким. 7 ноября, в ходе специального интервью в программе «Встреча с прессой», которое я дал Тиму Рассерту и Тому Брокоу в сорок шестую годовщину этого шоу, Рассерт задал мне вопрос, почему снизился рейтинг моей популярности. Я ответил, что не знаю, хотя у меня было несколько идей на этот счет.

За несколько дней до этого я зачитал список наших достижений группе арканзасцев, которые приехали, чтобы побывать в Белом доме. Когда я закончил, один из жителей моего родного штата сказал: «Должно быть, существовал заговор, чтобы держать все это в секрете; мы ни о чем таком не слышали». Отчасти в этом была моя вина, поскольку, едва закончив решение одной задачи, я сразу же переходил к следующей, не уделяя внимания тому, чтобы информация о достигнутых мною успехах находила отражение в средствах массовой информации. В политике, если вы не занимаетесь саморекламой, люди могут ничего не узнать о ваших достижениях. Частично проблема возникла из-за постоянных кризисов, таких, как на Гаити и в Сомали, а частично дело было в характере освещения моей деятельности в прессе. История со стрижкой, ситуация с отделом поездок, а также сообщения о сотрудниках Белого дома и нашем процессе принятия решений, на мой взгляд, либо подавались в искаженном виде, либо преувеличивались.

Общенациональный опрос общественного мнения, проведенный несколькими месяцами ранее, показал, что негативное освещение моей деятельности в прессе было необычно интенсивным. Я считал это отчасти своей виной, так как в самом начале неправильно построил свои отношения со СМИ, а может быть, пресса, которую так часто называли либеральной, была в действительности более консервативной, чем я, по меньшей мере, когда дело доходило до изменения методов работы в Вашингтоне. Безусловно, у журналистов было другое представление о том, что действительно важно. Кроме того, большинство людей, писавших обо мне, были молоды, старались сделать карьеру в условиях круглосуточного освещения событий, когда каждая история должна была иметь политический аспект, и позитивная информация не добавляла им престижа в глазах коллег. Это было почти неизбежно, поскольку печатные и сетевые средства массовой информации работали в условиях возраставшей конкуренции со стороны кабельного телевидения, а различия между традиционными печатными изданиями, бульварной прессой, узкопартийными газетами и журналами и политическими ток-шоу на радио и телевидении все больше стирались.

В значительной степени тот факт, что рейтинг моей популярности был ниже, чем того заслуживала моя деятельность, объяснялся поступками республиканцев: они были эффективны в своих постоянных нападках и негативной оценке реформы системы здравоохранения и наших экономических планов, к тому же с максимальной для себя выгодой использовали большинство моих ошибок. Уже после моего избрания на пост президента республиканцы одержали победу на специальных выборах в Сенат США в штатах Техас и Джорджия, на выборах губернаторов штатов Вирджиния и Нью-Джерси и на выборах мэров Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. В каждой из этих ситуаций результаты голосования определялись имевшими решающее значение местными факторами, однако мое избрание на пост президента явно не оказывало позитивного влияния. Люди пока не ощутили, что положение в экономике улучшилась, и старая риторика, построенная на осуждении повышения налогов и действий правительства, все еще имела большое значение. И, наконец, некоторые принимавшиеся нами меры, которые должны были помочь миллионам американцев, оказывались либо слишком сложными для их понимания, как, например, налоговый кредит на заработанный доход, либо слишком спорными, чтобы не повредить в политическом плане, даже когда эта политика оказывалась удачной.

Ноябрь продемонстрировал два примера как успешной, так и сомнительной политики. После того как Ал Гор нанес очевидное поражение Россу Перо на теледебатах по НАФТА, которые смотрела массовая аудитория, этот законопроект был принят Палатой представителей 234 голосами против 200. Через три дня он был утвержден Сенатом 61 голосом против 38. Марк Гиран сообщил прессе, что мы с Алом поговорили по телефону или встретились с двумястами членами Конгресса, а члены кабинета провели 900 телефонных разговоров. Помог также президент Картер, который в течение недели постоянно звонил конгрессменам. Нам также было необходимо достичь договоренностей по широкому кругу вопросов; лоббистская кампания в поддержку НАФТА походила на процесс производства колбасы еще больше, чем борьба вокруг бюджета. Билл Дейли и вся наша команда одержали для Америки большую экономическую и политическую победу, однако, как и утверждение бюджета, она досталась дорогой ценой, поскольку привела к расколу среди представителей демократической партии в Конгрессе и вызвала недовольство многих из наших наиболее активных сторонников в профсоюзном движении.

В ноябре, после того как республиканцы в Сенате отказались от тактики «флибустьерства» во время голосования, инспирированной Национальной стрелковой ассоциацией, был также принят закон Брейди. Я подписал его в присутствии Джима и Сары Брейди. С тех пор, как Джон Хинкли-младший ранил Джима во время покушения на жизнь президента Рейгана, он и его жена вели активную кампанию за принятие разумных законов о торговле оружием, способных обеспечить безопасность людей. Они в течение семи лет добивались принятия закона, предусматривавшего введение срока ожидания при приобретении всех видов легкого огнестрельного оружия, чтобы можно было проверить анкетные данные покупателя на предмет выявления совершенных ранее преступлений или душевных болезней.

Президент Буш наложил вето на предыдущую версию законопроекта Брейди из-за активной оппозиции Национальной стрелковой ассоциации, заявившей, что он якобы ущемляет конституционное право граждан хранить и носить оружие. Национальная стрелковая ассоциация считала даже краткий срок ожидания неприемлемым бременем для легитимных покупателей оружия и объявила, что мы могли бы добиться аналогичного результата, ужесточив наказание за его незаконное приобретение. Большинство американцев поддерживали законопроект Брейди, но после его принятия он перестал быть фактором, влиявшим на их позицию на выборах. Национальная стрелковая ассоциация, напротив, была полна решимости добиться поражения на выборах в Конгресс как можно большего числа его членов, голосовавших наперекор ее позиции. К тому времени, когда я ушел с поста президента, в результате проверок анкетных данных покупателей, проведенных на основании закона Брейди, удалось предотвратить продажу огнестрельного оружия более чем 600 тысячам преступников, лицам, находившимся в бегах, или тем, кто кого-то преследовал. Это спасло бессчетное число жизней. Однако в результате многие из тех, у кого хватило смелости проголосовать за законопроект Брейди, так же, как ранее за бюджет, подверглись ожесточенным нападкам, которые оказались достаточно эффективными для того, чтобы некоторые конгрессмены лишились своих постов.

Не все мои позитивные свершения вызывали споры. 16 ноября я подписал закон «О восстановлении религиозных свобод», целью которого была защита религиозных проявлений в общественных учреждениях, в частности в школах и на рабочих местах. Целью этого закона было отменить решение, принятое в 1990 году Верховным судом, на основании которого штатам предоставлялось больше полномочий в регулировании религиозных проявлений в таких местах. В Америке очень много истинно верующих людей, принадлежащих к самым разным конфессиям. Я считал, что этот закон обеспечит необходимое равновесие между защитой их прав и потребностью в соблюдении общественного порядка. Его инициаторами в Сенате стали Тед Кеннеди и республиканец Оррин Хэтч от штата Юта, и он был утвержден 97 голосами против 3. В Палате представителей закон приняли путем опроса участвовавших в голосовании. Хотя впоследствии Верховный суд отменил его, я убежден, что это был важный и нужный законодательный акт.

Я всегда считал защиту религиозных свобод и открытие представителям всех конфессий доступа в Белый дом важной частью своей деятельности и поручил одному из сотрудников отдела Белого дома по связям с общественностью поддерживать контакты с религиозными общинами. Я посещал все Национальные молитвенные завтраки, которые проводятся ежегодно в день начала работы Конгресса после каникул, выступал там и оставался с собравшимися в течение всего времени проведения этого мероприятия, чтобы иметь возможность пообщаться с людьми, представляющими те или иные политические партии, принадлежавшими к разным конфессиям, которые пришли, чтобы обратиться к Богу с молитвой и просьбой направить нас на путь истинный в нашей работе. И каждый год, когда Конгресс возобновлял свою деятельность после августовских каникул, я устраивал завтрак для представителей разных конфессий в Государственной столовой Белого дома, что давало мне возможность узнать, что беспокоит лидеров религиозных общин, а также поделиться с ними своими тревогами. Мне хотелось, чтобы между нами существовал постоянный контакт, даже с теми, кто был со мною не согласен. Я хотел сотрудничать с ними, насколько это было возможно, в решении социальных вопросов, стоящих перед нашей страной, и гуманитарных проблем во всем мире.

Я безусловный сторонник отделения церкви от государства, но в то же время считаю, что оба этих института вносят неоспоримый вклад в обеспечение мощи нашей страны и что иногда они могут вместе работать для общего блага, не нарушая Конституцию. Государство, по определению, несовершенно. Оно действует методом проб и ошибок и всегда находится в поиске, а вера обращена к внутреннему миру человека, к его поискам истины и способности его духа к глубоким переменам и развитию. Государственные программы не дают значительного эффекта в условиях культуры, где девальвированы такие ценности, как семья, работа и взаимное уважение. Трудно жить, имея веру и не выполняя библейских заповедей о том, что нужно заботиться о бедных и униженных и «возлюбить ближнего своего, как самого себя».

Я думал о роли веры в общественной жизни нашей страны, когда в середине ноября отправился в Мемфис, чтобы выступить на собрании верующих из Церкви Бога во Христе — в «Мейсон Темпл-Черч». В последнее время в печати появился ряд сообщений об усилении насилия, жертвами которого становились дети в афроамериканских кварталах, и я хотел обсудить со священнослужителями и с мирянами вопрос, что мы можем сделать, чтобы положить этому конец. Безусловно, потеря работы людьми в наших гетто, распад семей, проблемы в школах и усиление зависимости от социальных пособий, рождение внебрачных детей и насилие явно были следствием влияния экономических и социальных факторов. Однако сочетание этих трудностей, приводившее к самым негативным последствиям, создало культуру, принимавшую насилие, отсутствие работы и неполные семьи как норму, и я был убежден, что правительство не сможет ее изменить только своими силами. Многие церкви чернокожих начинали заниматься этими проблемами, и я хотел призвать их активизировать работу в этом направлении.

В Мемфисе я оказался среди друзей. Церковь Бога во Христе — конфессия афроамериканцев, численность которой быстро растет. Название церкви в Литл-Роке было ниспослано свыше ее основателю, Чарльзу Гаррисону Мейсону, на том месте, где два года назад я участвовал в установлении мемориальной доски в его честь. Вдова Мейсона в тот день тоже находилась в церкви. Председательствовавший на собрании епископ Луис Форд из Чикаго сыграл важную роль во время президентской предвыборной кампании.

Церковь «Мейсон Темпл» занимает особое место в истории защиты гражданских прав. Мартин Лютер Кинг-младший выступил здесь со своей последней проповедью в тот самый вечер, когда он был убит. Я напомнил о Кинге и о его поразительном пророчестве, что жить ему, возможно, осталось совсем недолго, чтобы призвать моих друзей честно проанализировать «серьезный кризис духовной жизни в сегодняшней Америке».

После этого я отложил свои записи и произнес речь, которую многие комментаторы впоследствии назвали лучшей за все восемь лет моего пребывания на посту президента. Я обратился к друзьям от всего сердца на языке нашего общего наследия:

Если бы Мартин Лютер Кинг появился сегодня здесь, рядом со мной, и дал оценку прошедшим двадцати пяти годам, что бы он сказал? Вы хорошо поработали, сказал бы он, голосуя и избирая людей, которые раньше не могли быть избраны из-за цвета их кожи... Вы хорошо поработали, сказал бы он, позволив людям жить, где они хотят, если у них есть такая возможность, и отправляться, куда им захочется, в этой огромной стране... Он сказал бы: вы хорошо поработали, создав средний класс чернокожих... и предоставив им благоприятные возможности.

Однако, сказал бы он, я жил и умер не для того, чтобы разрушались американские семьи. Я жил и умер не для того, чтобы тринадцатилетние мальчики брали в руки автоматическое оружие и забавы ради убивали девятилетних детей. Я жил и умер не для того, чтобы молодые люди разрушали свою жизнь наркотиками, а затем наживали состояния, разрушая жизнь других. Я пришел в этот мир не для этого. Я боролся за свободу, сказал бы он, но не за свободу людей безрассудно и ни о чем не задумываясь убивать друг друга, не за свободу детей рожать других детей и не за то, чтобы отцы этих детей уходили от них, оставляя их на произвол судьбы, как будто они ничего для них не значат. Я боролся за то, чтобы люди имели право на работу, но не за то, чтобы целые общины и конкретные люди были брошены на произвол судьбы. Я жил и умер не для этого.

Я боролся не за право чернокожих людей безответственно и безрассудно убивать других чернокожих.

Есть изменения, которые мы можем воплощать в жизнь таким образом, что наши действия будут направлены снаружи вовнутрь. Это работа президента, Конгресса, губернаторов, мэров и учреждений социального обеспечения. А есть изменения, которые происходят внутри нас, а потом выходят наружу. Иначе те, другие, не будут иметь никакого смысла... Порой то, что направлено снаружи вовнутрь, не получает никакого отклика; иногда все ответы должны быть получены на основе нашего представления о ценностях, нашей активной деятельности и голосов, которые звучат внутри нас... Когда нет семей, когда нет порядка, когда нет надежды, кто сможет обеспечить реальную власть, дисциплину и дать любовь этим детям? Это должны сделать вы, а мы должны помочь вам.

Поэтому позвольте мне в этот день попросить вас с этой кафедры, чтобы вы от всего сердца сказали самим себе: мы будем чтить жизнь и деятельность Мартина Лютера Кинга... С Божьей помощью мы как-нибудь изменим все это. Мы дадим детям будущее. Мы отнимем у них оружие и вручим им книги. Мы исцелим их от отчаяния и подарим им надежду. Мы перестроим семьи, кварталы и общины. Мы не допустим, чтобы вся работа, проделанная здесь, была на благо лишь немногим.

И мы сделаем все это вместе, с Божьей помощью.

Выступление в Мемфисе было хвалебным гимном государственной философии, основанной на моих личных религиозных ценностях. Слишком многое распадалось, и я пытался соединить все это воедино.

Девятнадцатого и двадцатого ноября я снова занялся этой работой, вылетев в Сиэтл на первое в истории совещание Организации азиатско-тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС). До 1993 года АТЭС была форумом для обсуждения министрами финансов экономических проблем. Я предложил, чтобы каждый год руководители входивших в эту организацию стран встречались для обсуждения вопросов, представляющих общий интерес, и хотел использовать нашу первую встречу на острове Блейк, у самого побережья Сиэтла, в трех целях: для создания зоны свободной торговли, распространяющейся на американский континент и страны азиатско-тихоокеанского региона; для неофициального обсуждения политических проблем и вопросов безопасности и для формирования навыков сотрудничества, которое в XXI веке, безусловно, будет иметь еще большее значение, чем когда бы то ни было. На долю стран азиатско-тихоокеанского региона приходилась половина объема производства продукции в мире, и там существовали некоторые из наиболее трудно решаемых политических проблем и вопросов безопасности. Ранее США никогда не проводили в отношении стран этого региона такую всеобъемлющую политику, какой мы придерживались во взаимоотношениях с Европой. Я полагал, что время для этого настало.

Мне было очень приятно общаться с новым премьер-министром Японии Морихиро Хосокавой, реформатором, лишившим либерально-демократическую партию монополии на власть и продолжавшим проводить открытую экономическую политику. Я был рад также возможности подробно побеседовать в более неофициальной обстановке с председателем Китая Цзян Цзэминем. Между нами по-прежнему существовали разногласия по проблемам прав человека, Тибета и экономики, однако мы оба были заинтересованы в установлении отношений, ориентированных не на изоляцию, а на интеграцию Китая в мировое сообщество. И Цзян Цзэминь, и Хосокава разделяли мою обеспокоенность по поводу угрозы кризиса, который может произойти из-за позиции Северной Кореи. Она, судя по всему, решила стать ядерной державой; я стремился этого не допустить, для чего мне понадобится их помощь.

Вернувшись в Вашингтон, мы с Хиллари устроили наш первый официальный обед в честь президента Южной Кореи Ким Янг Сэма. Мне всегда нравились официальные государственные визиты. Это были мероприятия, проходившие в Белом доме с наибольшим количеством ритуалов, начиная с официальной церемонии встречи. Мы с Хиллари обычно стояли у Южной галереи, чтобы приветствовать наших гостей в тот момент, когда они будут подъезжать к Белому дому. Поприветствовав их, мы выходили на Южную лужайку для краткого приема, затем прибывший с визитом высокий гость и я выходили вперед, оказываясь перед впечатляющим строем мужчин и женщин в военной форме, представляющих наши вооруженные силы. Военный оркестр исполнял государственные гимны обеих стран, после чего гость в моем сопровождении проводил смотр почетного караула. Затем мы возвращались на сцену, чтобы выступить с короткими речами, часто останавливаясь по пути, чтобы поприветствовать собравшихся школьников, граждан государства, откуда прибыл гость, живущих в США, а также американцев, имевших корни в этой стране.

Перед официальным обедом мы с Хиллари обычно устраивали небольшой прием для прибывшей с визитом делегации в Желтом овальном кабинете, на этаже, где находилась наша резиденция. Вместе с нами иностранных гостей принимали Ал и Типпер, госсекретарь, министр обороны и некоторые другие должностные лица. После приема военный почетный караул, состоявший из одного мужчины или женщины от каждого вида вооруженных сил, сопровождал нас вниз по лестнице, вдоль которой на стенах висели портреты моих предшественников, к цепочке встречающих. Во время обеда, который обычно проходил в Государственной столовой (обеды для больших делегаций проводились в Восточном зале или на воздухе под тентом) нас развлекал оркестр Корпуса морской пехоты США или оркестр ВВС; я всегда испытывал большую радость, когда музыканты входили в зал.

После обеда мы слушали музыку, которая часто подбиралась в соответствии со вкусом нашего гостя. Например, Вацлав Гавел любил слушать Лу Рида, агрессивная музыка которого вдохновляла сторонников Гавела, участвовавших в «бархатной революции» в Чехословакии. Я использовал любую возможность, чтобы приглашать в Белый дом музыкантов, исполнявших произведения самого разного стиля. На протяжении ряда лет у нас выступали Earth, Wind and Fire, Йо Йо Ма, Пласидо Доминго, Джесси Норман и многие другие исполнители классической и джазовой музыки, блюза и духовных песнопений чернокожих американцев, а также музыканты с Бродвея и танцовщики, представляющие несколько школ. Концерты мы обычно устраивали в зале, куда можно было пригласить больше гостей, чем на обед. После концерта все, кто хотел остаться, возвращались в фойе Белого дома, чтобы потанцевать. Обычно почетные гости уставали и вскоре отбывали в Блэр-хаус — официальную резиденцию для гостей. Мы с Хиллари, как правило, танцевали один или два танца, а затем поднимались наверх, в то время как любители развлечений оставались еще примерно на час.

В конце ноября я участвовал в традиционном ежегодном мероприятии, восходящем к временам президента Кулиджа, — «помиловании индюшки» в День Благодарения, после чего мы с Хиллари и Челси отбыли на долгий уикенд в Кэмп-Дэвид. Мне было чему радоваться. Рейтинг моей популярности снова повысился, и компания American Airlines объявила об урегулировании и прекращении начавшейся пять дней назад забастовки, которая могла нанести большой ущерб экономике страны. Дело удалось урегулировать при активном и искусном участии Брюса Линдси. Я был рад, что мои сограждане смогут вылететь домой на праздник.

Проведение Дня Благодарения в Кэмп-Дэвиде стало ежегодной традицией для наших семей и нескольких друзей. В этот день мы всегда обедали в «Лореле» — самом большом коттедже в Кэмп-Дэвиде, где были большая столовая и конференц-зал, просторное помещение с камином и телевизором, а также мой личный кабинет. Подойдя к столовой, мы приветствовали работавший в коттедже персонал, который состоял из военнослужащих ВМС и морской пехоты, а также их семьи. По вечерам мы обычно смотрели фильмы и играли в боулинг. По меньшей мере один раз за уикенд, какой бы холодной и дождливой ни была погода, мы с братьями Хиллари и Роджером обычно играли в гольф с любым другим желающим, достаточно смелым, чтобы отправиться вместе с нами. Как это ни странно, Дик Келли всегда играл с нами в гольф, хотя в 1993 году ему уже было почти восемьдесят лет.

Мне нравились все наши уикенды в Кэмп-Дэвиде в честь Дня Благодарения, однако первый был особым, так как оказался последним для мамы. К концу ноября ее раковая опухоль разрослась, произошла контаминация кровотока, и ей приходилось каждый день подвергаться процедуре переливания крови, чтобы оставаться в живых. Я не знал, сколько еще времени она продержится, но благодаря этим переливаниям она приобрела обманчиво здоровый вид. Мама была преисполнена решимости жить каждый день полной жизнью, с удовольствием смотрела футбол по телевизору, наслаждалась едой и вместе с молодыми военнослужащими, мужчинами и женщинами, посещала бар в Кэмп-Дэвиде. Мама не хотела говорить только об одном — о смерти. Она была слишком полна жизни, чтобы обсуждать эту тему.

Четвертого декабря я снова отбыл в Калифорнию, чтобы провести экономический саммит, посвященный проблемам, по-прежнему стоящим перед этим штатом, а также встретился в штаб-квартире Агентства творческих работников с большой группой представителей индустрии развлечений и обратился к ним с просьбой стать моими партнерами в борьбе за уменьшение в средствах массовой информации потока сообщений о насилии, обращенных к молодежи, а также против агрессивных нападок выразителей культуры насилия на такие ценности, как семья и работа. В течение следующих двух недель я выполнил два своих обещания, данных во время борьбы за принятие бюджета: посетил округ, который представляла Мэрджори Марголис-Мезвински, где состоялась конференция, посвященная праву на получение социальной помощи, и назначил Боба Керри сопредседателем (вместе с сенатором Джоном Дэнфортом от штата Миссури) комиссии по изучению вопросов социального страхования и т.п.

Пятнадцатого декабря я приветствовал совместную декларацию британского премьер-министра Джона Мейджора и премьер-министра Ирландии Альберта Рейнольдса, предлагавшую основу для мирного урегулирования сложной проблемы Северной Ирландии. Это был чудесный рождественский подарок, и я надеялся, что он даст мне возможность принять участие в решении проблемы, которая меня впервые заинтересовала, когда я еще был студентом Оксфордского университета. В тот же день я назначил своего старого друга со времен работы на Макговерна, Джона Холэма, руководителем Агентства по контролю над вооружениями и по разоружению и использовал эту возможность, чтобы привлечь внимание к моей программе борьбы с распространением оружия массового уничтожения, предусматривавшей заключение договора о всеобщем и полном прекращении испытаний ядерного оружия, бессрочное продление Договора о нераспространении ядерного оружия, срок действия которого заканчивался в 1995 году, и полномасштабное финансирование программы Нанна-Лугара по обеспечению надежного хранения и уничтожения ядерного оружия и ядерных материалов в России.

Двадцатого декабря я подписал законопроект, который был особенно важен для меня и Хиллари. Национальный «Закон о защите детей» предусматривал, что любое детское учреждение может использовать государственную информационную базу для проверки анкетных данных любого претендента на получение работы. Это была идея писателя Эндрю Вахсса, возникшая как реакция на рассказы о детях, подвергавшихся ужасающе жестокому обращению в детских садах и яслях. Большинство родителей должны были работать, и поэтому им приходилось оставлять своих детей-дошкольников в детских учреждениях. Они имели право на уверенность в том, что их дети находятся в безопасности и что с ними хорошо обращаются.

Рождественские праздники дали нам с Хиллари возможность дважды посмотреть выступления Челси: в «Щелкунчике» вместе с Вашингтонской балетной труппой, куда она ежедневно ходила заниматься после школы, и в рождественском представлении, которое было организовано в выбранной нами Объединенной методистской церкви «Фаундри» на Шестнадцатой улице, неподалеку от Белого дома. Нам нравился настоятель этой церкви Фил Уогаман и то, что в нее ходили люди, принадлежавшие к различным расам и культурам, имевшие неодинаковые доходы и придерживающиеся разных политических взглядов. Кроме того, здесь открыто принимали гомосексуалистов.

На Рождество Белый дом преображается. Каждый год в имеющем овальную форму Голубом зале на главном этаже ставят большую рождественскую елку. Ее, как и все другие елки в открытых для посещения залах, наряжают в соответствии с темой года. Хиллари решила, что темой нашего первого Рождества в Белом доме будут ремесла Америки. Мастеровые со всей страны прислали нам рождественские елочные игрушки и другие работы из стекла, дерева и металла. На каждое Рождество в Государственной столовой устанавливается огромный имбирный пряник в виде Белого дома, который особенно нравится детям. В 1993 году на рождественские праздники Белый дом посетили около 150 тысяч человек, которые хотели посмотреть на его праздничное убранство.

У нас была еще одна большая елка в Желтом овальном кабинете, находившемся на том же этаже, что и жилые помещения, и мы украсили ее игрушками, которые собирали вместе с Хиллари начиная с первого Рождества, проведенного вместе. По традиции, большинство игрушек на елку вешали мы с Челси, поскольку делали это всегда с тех пор, как она достаточно подросла. Между Днем Благодарения и Рождеством мы устроили множество приемов и вечеринок для членов Конгресса, представителей прессы, Секретной службы, персонала резиденции, сотрудников Белого дома и членов кабинета, других должностных лиц администрации и наших сторонников со всей страны, для членов семьи и друзей. Нам с Хиллари приходилось часами стоять, приветствуя людей и фотографируясь с ними, а в Белом доме в это время выступали хоры и другие музыкальные группы со всей Америки. Это был утомительный, но приятный способ выразить признательность людям, благодаря которым наша работа стала возможной, а наша жизнь — богаче.

Первое Рождество в Белом доме было особенно важным для меня, потому что я знал, что, как и наш первый День Благодарения в Кэмп-Дэвиде, оно почти наверняка будет последним, проведенным вместе с мамой. Мы убедили ее и Дика провести с нами неделю, и она согласилась лишь после того, как я обещал, что вовремя отвезу ее домой, чтобы успеть подготовиться к отъезду в Лас-Вегас на широко разрекламированный концерт Барбры Стрейзанд в новогоднюю ночь. Барбра очень хотела, чтобы она побывала на этом концерте, и мама решила поехать. Она любила Барбру, и, по ее мнению, Лас-Вегас был самым близким к небесам местом на земле. Я не знаю, что бы она сделала, если бы оказалось, что в загробной жизни нет азартных игр или экстравагантных развлечений.

В то время как мы наслаждались Рождеством, снова возник вопрос о деле «Уайтуотер». В течение нескольких предыдущих недель газеты Washington Post и New York Times охотились за слухами, что Джиму Макдугалу, возможно, снова будет предъявлено обвинение. В 1990 году он предстал перед судом в связи с банкротством Madison Guaranty и был оправдан. По-видимому, Resolution Trust Corporation занималась расследованием с целью выяснить, делал ли Макдугал незаконные пожертвования для кампаний политиков, включая мою. Во время предвыборной кампании нами был подготовлен доклад, который доказывал, что, вложив деньги в предприятие Макдугала, мы с Хиллари понесли убытки. Сведения о пожертвованиях на мою предвыборную кампанию были официально зафиксированы, и ни я, ни Хиллари никогда не получали займов от Madison. Я понимал, что все дело «Уайтуотер» — не более чем попытка дискредитировать меня и помешать мне служить своей стране.

Тем не менее мы с Хиллари решили пригласить адвоката. Дэвид Кендалл учился вместе снами на юридическом факультете Йельского университета. Он представлял интересы клиентов в делах о сбережениях и займах и знал, как организовать и объединить сложные и казавшиеся не связанными друг с другом материалы. За его скромными манерами квакера скрывались острый ум и готовность бороться с несправедливостью. В 1964 году в штате Миссисипи во время проведения акции «Лето свободы» Дэвид был заключен в тюрьму за свою деятельность в защиту гражданских прав; он также выступал в качестве адвоката защиты обвиняемых, которым грозила смертная казнь, от имени Фонда правовой защиты Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения. А самое главное, Дэвид Кендалл был замечательным человеком, который благодаря своей внутренней силе, здравому смыслу и большому чувству юмора поможет нам в предстоящие годы пережить самые трудные моменты нашей жизни.

Восемнадцатого декабря Кендалл сообщил нам, что ежемесячный журнал правого толка American Spectator собирается опубликовать статью Дэвида Брока, в которой говорится о том, что четверо полицейских из штата Арканзас утверждают, что, когда я был губернатором, они «поставляли» мне женщин. Только двое из этих полицейских согласились дать интервью телекомпании CNN, но и их голословные обвинения можно было легко опровергнуть. Кроме того, у этих двух полицейских существовали проблемы с репутацией, не связанные с выдвигавшимися против меня обвинениями: проводилось расследование в связи с мошенничеством со страховкой, в котором фигурировал принадлежавший штату автомобиль, разбитый ими в 1990 году. Впоследствии Дэвид Брок извинился передо мною и Хиллари за эту статью. Если вы хотите узнать подробности этого дела, прочитайте его смелые мемуары «Ослепленные правыми» (Blinded by the Right), в которых он рассказал об активнейших усилиях, предпринимавшихся для моей дискредитации богатыми политиками правого толка, имевшими связи с Ньютом Гингричем и некоторыми моими противниками в Арканзасе. Брок признал, что он позволил использовать себя в клеветнических целях людям, которым было неважно, соответствует действительности компрометирующая меня информация, за которую они заплатили, или нет.

История, рассказанная этими полицейскими, была нелепой, но она причинила нам боль. Все это очень огорчило Хиллари, поскольку она надеялась, что после завершения предвыборной кампании подобные проблемы остались позади. Теперь она понимала, что это, возможно, никогда не кончится. В тот момент ничего не оставалось делать, как продолжать работать и надеяться, что вся эта история в конце концов забудется. Однажды вечером, когда шумиха была еще в полном разгаре, мы посетили Центр сценических искусств Джона Кеннеди, где исполнялась оратория «Мессия» Генделя. Когда мы с Хиллари появились в президентской ложе на балконе, все зрители, присутствовавшие в этом большом зале, встали и зааплодировали. Нас растрогал этот стихийный и добрый порыв. Я полностью не осознавал, насколько был огорчен, пока не ощутил, что мои глаза наполнились слезами благодарности.

После незабываемой рождественской недели мы с Хиллари и Челси вылетели в Арканзас, чтобы проводить туда маму и Дика. Хиллари и Челси остановились в Литл-Роке у Дороти, а я на машине отвез маму и Дика в Хот-Спрингс. Мы все пообедали с несколькими моими школьными друзьями в пиццерии Рокки — одном из любимых мест моей мамы, находящемся прямо напротив ипподрома. После обеда мама и Дик пожелали отдохнуть, поэтому я отвез их домой, а потом поиграл в боулинг со своими друзьями, после чего мы все вместе отправились в маленький домик на озере Гамильтон, где играли в карты и разговаривали до самого утра.

На следующий день мы с мамой пили вдвоем кофе во время нашей, как оказалось, последней встречи. Она, как всегда, была настроена оптимистично. По ее словам, история с полицейскими появилась именно в тот момент только потому, что за последний месяц рейтинг моей популярности снова повысился до самого высокого уровня с момента моей инаугурации. Потом мама, засмеявшись, заметила, что, разумеется, двое полицейских «не самые лучшие люди на свете», но она конечно же хочет, чтобы эти ребята нашли какой-нибудь другой способ зарабатывать себе на жизнь.

На какой-то момент я заставил ее вспомнить о том, что песок в песочных часах кончается. Мама работала над своими мемуарами с отличным помощником из Арканзаса Джеймсом Морганом и записала рассказ о своей жизни на магнитофонную пленку, однако некоторые главы находились еще в стадии разработки. Я спросил, что, по ее мнению, нужно будет делать, если она не сможет их завершить. Мама, улыбнувшись, ответила: «Конечно же, их закончишь ты». Я спросил: «Какие будут для меня инструкции?» Она ответила, что мне нужно будет проверить факты, кое-что изменить, если это не соответствует действительности, и подчистить места, требующие уточнения. «Но я хочу, чтобы это была моя история, рассказанная моими словами, поэтому не меняй в ней ничего, за исключением тех случаев, когда тебе покажется, что я была слишком сурова к человеку, который еще жив». После этого она вернулась к обсуждению политики и своей поездки в Лас-Вегас.

Позднее в тот же день, поцеловав на прощание маму, я поехал на автомобиле в Литл-Рок, чтобы забрать Хиллари и Челси. Потом мы вылетели в Фейетвилл, чтобы увидеть, как самая лучшая команда Арканзаса, «Рейзорбэкс», играет в баскетбол, а затем отправились с нашими друзьями, Джимом и Дайан Блэр, на «Ренессансный уикенд». После до отказа наполненного событиями года, изобиловавшего взлетами и падениями, было очень приятно провести несколько дней со старыми друзьями. Я гулял по пляжу, играл в американский футбол с детьми и в гольф со своими друзьями и наслаждался обществом приятных мне людей.

Однако мои мысли постоянно возвращались к маме. Она была просто чудо и в свои семьдесят лет все еще оставалась красивой женщиной, даже после мастэктомии и химиотерапии, в результате чего у нее полностью выпали волосы и ей приходилось носить парик, и несмотря на ежедневные переливания крови, которые были способны уложить в постель большинство людей. Мама заканчивала свою жизнь так же, как прожила ее, — с воодушевлением, благославляя минуты счастья, не испытывая ни капли жалости к себе, несмотря на боль и тяжелую болезнь, и готовая к приключениям каждого нового дня, который ей дано прожить. Она чувствовала облегчение от того, что жизнь Роджера вошла в нормальное русло, и была убеждена, что я справляюсь со своей работой. Мама хотела бы прожить сто лет, однако ее время кончалось; значит, так тому и быть. Она примирилась с волей Божьей. Он мог бы призвать ее к себе, однако при этом Ему придется поймать ее на бегу.