Моя жизнь

ГЛАВА 27

В политической жизни нет ничего подобного выборам в штате Нью-Йорк. Во-первых, существуют три его части, различающиеся географически и психологически: город Нью-Йорк с его пятью очень не похожими друг на друга районами; Лонг-Айленд и другие пригородные округа; остальная часть штата. Здесь есть значительные общины чернокожих и латиноамериканцев, крупнейшая в США еврейская община, а также хорошо организованные группы индийцев, пакистанцев, албанцев и почти всех других национальностей, какие только можно себе представить. Общины чернокожих и латиноамериканцев в штате Нью-Йорк также весьма пестры. Например, среди жителей латиноамериканского происхождения есть выходцы из Пуэрто-Рико и всех стран Карибского региона, включая более пятисот тысяч человек только из Доминиканской Республики.

Мои контакты с национальными общинами были организованы Крисом Хайлендом, моим однокашником по Джорджтаунскому университету, который жил в нижней части Манхэттена — одном из районов Америки, отличающихся наибольшим этническим многообразием. Мы с Хиллари встретились с группой учащихся начальной школы, которую впоследствии из-за теракта во Всемирном торговом центре в сентябре 2001 года пришлось перевести в другое здание. Это были дети, представлявшие восемьдесят различных национальных и этнических групп. Крис начал с того, что стал покупать примерно тридцать национальных газет и выяснять, где сейчас находятся упомянутые в них лидеры. После предварительных выборов он организовал в штате Нью-Йорк сбор средств с участием девятисот пятидесяти лидеров различных национальностей, а затем отправился в Литл-Рок, чтобы сплотить этнические группы по всей стране. Это стало важным вкладом в победу на всеобщих выборах и заложило основу для постоянных беспрецедентных контактов с этническими общинами после нашего прихода в Белый дом.

В этом штате активно, эффективно и в политическом отношении весьма искусно действовали профессиональные объединения, особенно профсоюзы государственных служащих. В городе Нью-Йорке политическую ситуацию на предварительных выборах еще больше осложняло то, что и преданные сторонники партий, и те, кто выступал за либеральные реформы, действовали в равной мере энергично и между ними часто возникали конфликты. Группы, боровшиеся за права гомосексуалистов, были хорошо организованы и активно отстаивали необходимость принятия более радикальных мер в борьбе со СПИДом, от которого в 1992 году в Америке все еще погибало больше людей, чем в любой другой стране. На разные лады звучали голоса вездесущей прессы, представленной традиционными газетами во главе с New York Times, бульварными изданиями, энергичными местными телекомпаниями и радиостанциями, транслировавшими в основном новости, ток-шоу и интервью, и все они активно конкурировали в борьбе за самую свежую информацию.

Хотя моя предвыборная кампания в штате Нью-Йорк по существу началась лишь после предварительных выборов в Коннектикуте, я несколько месяцев вел работу в этом штате, опираясь на бесценную помощь и квалифицированные советы Гарольда Икеса, тезки и сына известного политика, министра внутренних дел в правительстве Франклина Делано Рузвельта. К 1992 году мы с Икесом-младшим дружили уже более двадцати лет. Гарольд был худощав, очень впечатлителен, умен, эмоционален и иногда несколько грубоват. В нем уживались одновременно и идеалист-либерал, и искусный, обладающий практическими навыками политик. В молодости Гарольд работал ковбоем на американском Западе и однажды был жестоко избит за участие в мероприятиях, проводимых в поддержку гражданских прав на Юге. Во время моей предвыборной кампании он проявил себя как верный друг и жесткий противник, веривший, что, действуя политическими методами, можно изменить жизнь людей. Гарольд знал ситуацию в штате как свои пять пальцев, был знаком со всеми влиятельными людьми и прекрасно разбирался в местных проблемах и нюансах борьбы за власть. Если мне предстояло пройти через ад, я, по крайней мере, совершал это путешествие вместе с человеком, у которого был шанс вывести меня оттуда живым.

В декабре 1991 года Гарольд, который уже помог организовать необходимую для меня поддержку в Манхэттене, Бруклине и Бронксе, договорился о моем выступлении в комитете демократической партии в Куинсе. Он предложил поехать на эту встречу из Манхэттена, воспользовавшись метро. Пресса освещала мою поездку в подземке, поездку «деревенского парня», подробнее, чем само мое выступление, однако это сыграло положительную роль. Вскоре мою кандидатуру поддержал председатель организации демократической партии Куинса конгрессмен Том Мантон. Затем к нему присоединился конгрессмен от Куинса Флойд Флейк, который был священником Африканской методистской епископальной церкви Аллена.

В январе, по случаю дня рождения Мартина Лютера Кинга-младшего, я вместе с конгрессменом-афроамериканцем Тедом Таунсом и председателем организации демократической партии в Бруклине Кларенсом Норманом посетил среднюю школу в Бруклине. Дети много говорили о том, что их одноклассники приносят в школу ножи и пистолеты. Они хотели, чтобы в стране был президент, который сумеет сделать их жизнь безопаснее. Я участвовал в дебатах в Бронксе, которые вел председатель этого района Фернандо Феррер, впоследствии ставший моим сторонником. На пароме я добрался до Стейтен-Айленда и вел там кампанию. В Манхэттене для меня очень многое сделали председатель района Рут Мессинджер и ее молодой помощник Марти Рауз, который помог мне установить контакты с общиной гомосексуалистов. Виктор и Сара Ковнер убедили нескольких сторонников либеральных реформ поддержать меня и стали моими добрыми друзьями. Гильермо Лунарес, в числе первых демократов избранный в муниципалитет, стал одним из первых поддержавших меня известных американцев латиноамериканского происхождения. Я вел компанию на Лонг-Айленде и в округе Уэстчестер, где живу сейчас.

На исход предварительных выборов в штате Нью-Йорк профсоюзы оказали гораздо более значительное влияние, чем на результаты всех предыдущих предварительных выборов. Среди самых крупных и наиболее активных были нью-йоркские отделения Американской федерации служащих учреждений штатов, округов и муниципалитетов. После того как я выступил перед членами ее исполнительного совета, она стала первым крупным профсоюзом, поддержавшим мою кандидатуру. Будучи губернатором, я работал в тесном контакте с этой федерацией, даже стал ее членом и платил взносы. Однако подлинной причиной этой поддержки было то, что я нравился председателю этого профсоюза Джеральду Макэнти, и он решил, что я могу победить. Макэнти стоило иметь в числе сторонников. Безусловно преданный человек, он работал весьма эффективно и был не прочь поучаствовать в жесткой борьбе. Меня также поддержал Объединенный союз транспортных рабочих, а к концу марта — работники американских служб связи и Международный профсоюз дамских портных. Учителя тоже оказали мне помощь, хотя их официальной поддержки я не получил. Помимо профсоюзов, в числе моих сторонников была также сильная группа представителей бизнеса, мобилизованная Аланом Патрикотом и Стэном Шуманом.

Наиболее важная и длительная встреча из всех, которые я проводил с представителями этнических групп, состоялась у меня с ирландцами. Однажды поздним вечером я встретился с участниками Форума по ирландским проблемам, организованного членом Законодательного собрания Бронкса Джоном Диари. Гарольд Икее и налоговый инспектор Нью-Йорка Кэрол О’Клейреакейн помогли мне подготовиться к этой встрече. На ней присутствовали легендарный Пол О’Дуайер, которому было около восьмидесяти пяти лет, и его сын Брайан, а также Найолл О’Дауд, главный редактор газеты Irish Voice, журналист Джимми Бреслин, ревизор из Куинза республиканец Питер Кинг и около сотни других ирландских активистов. Они хотели, чтобы я пообещал назначить специального представителя, который положил бы конец насилию в Северной Ирландии на справедливых, с точки зрения католического меньшинства, условиях. Меня также призвал сделать это мэр Бостона Рэй Флинн, активный католик ирландского происхождения и мой решительный сторонник. Я начал проявлять интерес к ирландской проблеме, будучи еще студентом Оксфорда, с тех пор как в 1968 году там начались «беспорядки». После длительного обсуждения я заявил, что пойду на этот шаг и буду бороться за то, чтобы положить конец дискриминации североирландских католиков в экономике и других областях. Зная, что мое обещание вызовет негодование британцев и создаст напряженность в нашем очень важном трансатлантическом альянсе с Великобританией, я все же был убежден: США, имеющие колоссальную ирландскую диаспору, включая людей, финансировавших Ирландскую республиканскую армию (ИРА), могли способствовать успешному решению этой проблемы.

Вскоре я выступил с решительным заявлением, подготовленным моим советником по внешней политике Нэнси Содерберг, подтверждавшим мое обязательство. Мой однокашник по юридическому факультету, бывший конгрессмен от штата Коннектикут Брюс Моррисон, создал организацию «Американцы ирландского происхождения — за Клинтона». Ей предстояло сыграть важную роль в моей кампании и в деятельности, которой мы впоследствии занимались. Как отметила Челси в своей курсовой работе в Стэнфордском университете, посвященной ирландскому мирному процессу, я впервые стал уделять внимание этой проблеме в связи с политической ситуацией в штате Нью-Йорк, однако и став президентом прилагал серьезные усилия к ее решению.

Если бы речь шла об обычных предварительных выборах в демократической партии, при такой поддержке кампании мы бы добились легкой победы. Однако эти выборы нельзя было назвать обычными. Во-первых, существовала оппозиция. Джерри Браун работал как дьявол и проявлял решимость объединить либеральных избирателей, воспользовавшись этим последним шансом, чтобы окончательно сорвать мою кампанию. Пол Тсонгас, которого обнадежили результаты голосования по его кандидатуре в Коннектикуте, дал понять, что не будет возражать, если его сторонники проголосуют за него еще раз. Кандидат на пост президента от «Партии нового альянса», сердитая женщина по имени Ленора Фулани, сделала все возможное, чтобы им помочь: она привела своих сторонников на мероприятие, которое я проводил в одной из гарлемских больниц, и пыталась заглушить мое выступление своими выкриками.

Джесси Джексон практически перебрался в Нью-Йорк, чтобы помочь Брауну. Его важнейшим вкладом было то, что он убедил Денниса Риверу, возглавлявшего местное отделение №1119 Межнационального союза работников сферы обслуживания — одного из крупнейших и наиболее активных профсоюзных объединений в городе, не оказывать мне поддержку, а прийти на помощь Джерри. Браун в ответ на эту любезность заявил, что, если его выдвинут кандидатом на пост президента от демократической партии, он назовет Джесси Джексона кандидатом на пост вице-президента. Я полагал, что заявление Брауна поможет ему завоевать поддержку чернокожих избирателей Нью-Йорка, однако в результате получил дополнительную помощь со стороны еврейской общины города. Считалось, что Джексон слишком близок к лидеру черных мусульман Луису Фарахану, известному своими антисемитскими высказываниями. Тем не менее в целом поддержка Джесси сослужила хорошую службу кампании Брауна в Нью-Йорке.

Кроме того, активно действовали средства массовой информации. Представители крупных газет проводили в Арканзасе целые недели, выискивая хоть что-нибудь, что могло бы повредить моей репутации. Первой выступила New York Times, опубликовав в начале марта первую из своих статей, посвященных истории с «Уайтуотер». В 1978 году мы с Хиллари, а также Джим и Сюзан Макдугал взяли банковские займы в размере более двухсот тысяч долларов и вложили их в покупку земли вдоль реки Уайт на северо-западе Арканзаса. Джим был застройщиком. Я встретился с ним, когда он руководил аппаратом сотрудников сенатора Фулбрайта в Литл-Роке. Мы надеялись разделить эту собственность и прибыльно продать ее пенсионерам, многие из которых в 1960-е и 1970-е годы перебирались в Озарк. Во всех предыдущих операциях с землей Макдугал добивался успеха, включая ту, в которую я вложил несколько тысяч долларов, получив в результате небольшую прибыль. К сожалению, в конце 1970-х годов процентные ставки взлетели вверх, экономический рост замедлился, уменьшился объем продаж земель, и в этом предприятии мы понесли убытки.

К тому времени, когда в 1983 году я снова стал губернатором, Макдугал приобрел небольшую ссудо-сберегательную компанию и назвал ее Madison Guaranty Savings and Loan. Через несколько лет после этого он пригласил юридическую фирму Rose представлять ее интересы. Когда в Америке разразился кризис ссудно-сберегательного бизнеса, над компанией Madison нависла угроза банкротства, и она стала привлекать средства, продавая привилегированные акции, и создала филиал для оказания брокерских услуг. Для этого Макдугалу нужно было разрешение члена комиссии штата по ценным бумагам Биверли Бассет Шаффер, которую назначил на этот пост я. Биверли была первоклассным юристом, сестрой моего друга Вуди Бассета и женой Арчи Шаффера, племянника сенатора Дейла Бамперса.

Публикация в New York Times была лишь одной из серии статей, посвященных ситуации с «Уайтуотер». В ней журналист задавал вопрос, не было ли противоречия в том, что Хиллари представляла интересы компании, деятельность которой регулировалась штатом. Она лично подписала одно из писем члену этой комиссии Шаффер, в котором обосновывала предложение о продаже привилегированных акций. Автор статьи также намекнул, что отношение к компании Madison при рассмотрении ее «новых финансовых предложений» было особым и что Шаффер не осуществляла надлежащего контроля за этой компанией, когда дело шло к ее банкротству.

Факты не подтверждали обвинений и измышлений. Во-первых, предложения о финансировании, которые одобрила Шаффер как член Комиссии по ценным бумагам, были отнюдь не новыми, а обычными для того времени. Во-вторых, как только независимый аудит, проведенный в 1987 году, показал, что компании Madison грозит банкротство, Шаффер стала убеждать федеральные регулирующие органы закрыть ее, причем задолго до того, как они проявили готовность это сделать. В третьих, за два года, в течение которых Хиллари работала юристом в фирме Rose, она посвятила делам компании Madison в общей сложности двадцать один час своего времени. В четвертых, мы никогда не брали займы у компании Madison, а напротив, понесли убытки из-за инвестирования средств в «Уайтуотер». Такова картина наших взаимоотношений с этой компанией. Журналист из New York Times наверняка разговаривал с Шеффилдом Нельсоном и другими моими противниками в Арканзасе, которые очень хотели бы создать шумиху вокруг «проблемы характера» не только в связи с призывом на военную службу и делом Флауэрс. В данном случае, для того чтобы это сделать, надо было проигнорировать неудобные факты и неверно представить действия такой преданной делу государственной служащей, как Шаффер.

Газета Washington Post тоже включилась в эту игру, опубликовав статью, целью которой было показать, что я имел слишком тесные связи с компаниями, занимающимися разведением домашней птицы, и не помешал им сбрасывать отходы, образующиеся при выращивании цыплят, на обрабатываемые земли. Небольшое количество помета животных— хорошее удобрение, однако, когда количество отходов настолько велико, что почва не может их впитать, их смывает дождем в реку, что приводит к ее загрязнению и создает угрозу для рыбной ловли и купания. В 1990 году Министерство экологии правительства штата обнаружило, что на северо-западе Арканзаса, где сконцентрированы предприятия по разведению домашней птицы, загрязнено более 90 процентов водных источников. Мы израсходовали на решение этой проблемы несколько миллионов долларов, и через два года люди из министерства заявили, что около 50 процентов источников соответствуют нормам, установленным для мест отдыха и развлечений.

Я убедил представителей этой отрасли согласиться на «оптимальную практику руководства», чтобы очистить и остальные источники. Меня критиковали за то, что я не отдал распоряжение о борьбе с коррупцией в отрасли, хотя легче было это сказать, чем сделать. Подобной цели не смог добиться даже Конгресс, где большинство составляли демократы. Сельскохозяйственные компании обладали достаточным влиянием, чтобы получить полное освобождение от федеральных правил, когда Конгресс принял закон «О чистой воде». Разведение домашней птицы — крупнейшая отрасль в Арканзасе, в которой занято больше всего работников, и ее руководители имели сильное влияние на Законодательное собрание штата. Я полагал, что в такой ситуации мы сделали очень многое, хотя это было самое слабое место в наших усилиях по охране окружающей среды, которые во всем остальном увенчались успехом. Газеты Washington Post и New York Times завершили серию статей на эту тему, когда в конце марта Washington Post высказала предположение, что юридическая фирма Rose каким-то образом убедила власти штата смотреть сквозь пальцы на действия компаний, занимавшихся разведением домашней птицы.

Я пытался реально оценивать ситуацию. Пресса обязана изучать репутацию каждого, кто может стать президентом. Большинство журналистов, начиная эту работу, ничего не знали ни об Арканзасе, ни обо мне. У некоторых из них заранее сложилось негативное представление о бедном сельском штате и живших там людях. Кроме того, во время предвыборной кампании 1992 года меня называли кандидатом, «имеющим проблемы с характером»; в результате средства массовой информации с готовностью использовали любую грязь, которую им предлагали в доказательство этого исходного предвзятого утверждения.

Умом я все это понимал, а также помнил и ценил позитивные отзывы обо мне в средствах массовой информации, появившиеся в начале кампании. Тем не менее складывалось впечатление, что все эти истории с расследованием тех или иных обстоятельств готовятся по принципу: «сначала стреляем, а все вопросы — потом». Когда я их читал, у меня возникало ощущение нереальности. Пресса, судя по всему, была полна решимости доказать, что все, кто считает мою кандидатуру подходящей на пост президента, просто глупы: пять раз избиравшие меня жители Арканзаса; мои коллеги-губернаторы, проголосовавшие за меня как за самого эффективно работающего губернатора в стране; специалисты в области образования, давшие высокую оценку нашим реформам и достигнутым нами успехам; друзья, которые на протяжении всей своей жизни вели кампанию в мою поддержку по всей стране. В Арканзасе даже мои явные противники знали, что я много работал и был безусловно честен. Теперь создавалось впечатление, что я обманывал всех, начиная с шестилетнего возраста. В какой-то момент, когда в штате Нью-Йорк дела пошли совсем плохо, Крейг Смит сказал мне, что перестал читать газеты, поскольку «не узнает человека, о котором они пишут».

К концу марта Бетси Райт, находившаяся в Гарварде, где училась в Школе имени Кеннеди, пришла мне на помощь. Она много лет активно работала над освещением нашей прогрессивной деятельности и над выработкой этических стандартов. У Бетси была прекрасная память, она знала все аспекты нашей работы и очень хотела вступить в противоборство с журналистами, чтобы внести полную ясность и исправить все ошибки. Когда она начала работать в предвыборном штабе в качестве руководителя отдела по преодолению негативного влияния неблагоприятных отзывов, я почувствовал себя намного лучше. Бетси положила конец распространению многих не соответствовавших действительности историй, однако полностью избавиться от них мы так и не смогли.

Двадцать шестого марта, когда сенатор Том Харкин, работники американских служб связи и Международный профсоюз дамских портных поддержали мою кандидатуру, дым начал понемногу рассеиваться. Мне также очень помогло, когда губернатор Куомо и сенатор Пат Мойнихен из штата Нью-Йорк выступили с критикой предложения Джерри Брауна о введении единой 13-процентной ставки налога, заявив, что его принятие нанесло бы ущерб Нью-Йорку. Это был редкий день в ходе кампании, когда в новостях преобладали действительно важные вопросы, влияющие на жизнь людей.

Двадцать девятого марта я снова оказался в нелегком положении, на этот раз из-за проблемы, созданной мною самим. Мы вместе с Джерри Брауном приняли участие в форуме для претендентов, передававшемся по телевидению компанией WCBS в Нью-Йорке, и один из журналистов поинтересовался, пробовал ли я марихуану во время учебы в Оксфорде. Впервые этот вопрос был задан мне прямо и совершенно конкретно. Когда в Арканзасе меня спросили, курил ли я когда-либо марихуану, я ответил уклончиво, заявив, что никогда не нарушал законы США о наркотиках. На этот раз я дал более прямой ответ: «Когда я был в Англии, то один или два раза попробовал марихуану, но она мне не понравилась. Я не вдыхал ее и после этого никогда больше не пробовал».

Даже Джерри Браун сказал, что прессе следует оставить меня в покое, поскольку этот вопрос не настолько существенный.

Однако журналисты увидели здесь проблему, связанную с моим характером. Что касается моих слов «не вдыхал ее», то я говорил о том, как все происходило на самом деле, не пытаясь минимизировать свой поступок, а просто стараясь его объяснить. Конечно, мне следовало сказать, что я «не смог вдохнуть». Я никогда не курил сигарет, никогда не вдыхал дым трубки, которую иногда курил в Оксфорде, и попробовал, но не смог вдохнуть дым марихуаны. Я не знаю, почему вообще упомянул об этом; возможно, думал, что это шутка, или, может быть, это была нервная реакция в разговоре на тему, которую мне не хотелось обсуждать. Мой рассказ подтвердил уважаемый английский журналист Мартин Уокер, который впоследствии написал интересную и далеко не хвалебную книгу о моем пребывании на посту президента «Клинтон: президент, которого они заслуживают» (Clinton: The President They Deserve). Мартин публично заявил, что учился со мной в Оксфорде и на одной из вечеринок видел, как я пытался, но не смог вдохнуть марихуану. Однако было уже поздно. Мой неудачный рассказ о злоключениях с марихуаной цитировался журналистами и республиканцами в течение всего 1992 года как доказательство того, что с моим характером не все в порядке. Кроме того, я на многие годы предоставил ведущим поздних ночных телепередач материал для шуток.

Как поется в одной песне в стиле кантри, я не знал, что мне делать: «покончить с собой или пойти поиграть в боулинг». В Нью-Йорке существовали серьезнейшие экономические и социальные проблемы. Политика Буша их усугубляла. Тем не менее каждый день тележурналисты и пресса обрушивали на меня вопросы, связанные с «характером». Ведущий ток-шоу на радио Дон Аймус назвал меня «деревенщиной». Когда я принял участие в телевизионном шоу Фила Донахью, тот в течение двадцати минут задавал мне вопросы о супружеской неверности. Он продолжал спрашивать меня об этом и после того, как я ответил. Я дал ему отпор, и аудитория разразилась приветственными возгласами, однако Фил все равно продолжал об этом говорить.

Были у меня проблемы с характером или нет, моя репутация, безусловно, ставилась под сомнение, именно так, как это более шести месяцев назад обещал Белый дом. Поскольку президент является главой государства и правительства, он в определенном смысле олицетворяет представления людей об Америке, поэтому репутация имеет очень большое значение. Президенты США начиная с Джорджа Вашингтона и Томаса Джефферсона ревниво охраняли свою репутацию: Вашингтон — от критики его расходов во время революционной войны; Джефферсон — от историй о его любви к женщинам. Авраам Линкольн, прежде чем стать президентом, страдал от выводивших его из нормального состояния приступов депрессии. Однажды он целый месяц не мог выйти из дома. Если бы ему пришлось баллотироваться в современных условиях, мы могли бы лишиться нашего величайшего президента.

Джефферсон даже писал об обязанности сотрудников администрации президента любой ценой защищать его репутацию: «Когда волею случая мы входим в историю, для чего природа не наделила нас соответствующими талантами, долг тех, кто находится рядом с нами, — тщательно скрывать от глаз общественности слабости и более того — пороки наших характеров». С моих слабостей и пороков, как реальных, так и воображаемых, этот покров был сорван. Общественность знала о них больше, чем о том, что я сделал, чем о моей предвыборной платформе или о том, какие у меня могут быть достоинства. Если бы моя репутация была полностью разрушена, возможно, мне не удалось бы добиться избрания, независимо от того, сколько людей согласилось бы с тем, что я хотел сделать, или насколько хорошо, по их мнению, мог бы с этим справиться.

Что касается всевозможных нападок на мой характер, то я реагировал на них так, как всегда, когда оказывался в очень трудном положении, — продолжал работать. В последнюю неделю предвыборной кампании тучи стали рассеиваться. 1 апреля на встрече с президентом Бушем в Белом доме президент Картер сделал широко освещавшееся затем заявление, в котором сообщил, что поддерживает мою кандидатуру. Момент для этого оказался как нельзя более удачным. Никто никогда не ставил под сомнение личные качества и характер Картера; уважение к нему после того, как он ушел с поста президента, даже возросло благодаря его эффективной работе в нашей стране и во всем мире. Одним этим заявлением он более чем компенсировал все проблемы, возникшие у меня из-за него во время кризиса с кубинскими беженцами в 1980 году.

Второго апреля Джерри Брауна освистали во время выступления в Совете еврейских организаций Нью-Йорка, когда он выдвинул кандидатом на пост вице-президента Джесси Джексона. Тем временем мы с Хиллари выступали перед большой толпой на состоявшемся в полдень митинге на Уолл-стрит. Меня тоже некоторые освистали — за то, что я упомянул о 1980-х годах как о десятилетии алчности, и за то, что выступил против снижения налога на прирост капитала. После выступления я общался с людьми в этой толпе, пожимал руки своим сторонникам и старался убедить тех, кто был со мной не согласен.

Тем временем мы распространили свою кампанию на весь штат Нью-Йорк. Помимо Гарольда Икеса и Сюзан Томасес в номере люкс одного из отелей поселился Мики Кантор, затем к нему присоединились Карвилл, Стефанопулос, Стэн Гринберг, а также Фрэнк Грир и его партнер Мэнди Грюнвальд. Как всегда, со мной был Брюс Линдси. Его жена Бив тоже приехала, чтобы обеспечивать эффективное планирование и проведение всех публичных мероприятий. Кэрол Уиллис организовала отправку в Нью-Йорк на автобусе чернокожих арканзасцев, которые должны были рассказать, что я сделал для них и вместе с ними на посту губернатора. Чернокожие священники из нашего штата позвонили своим коллегам в Нью-Йорке и попросили предоставить нашим людям возможность выступить в воскресенье накануне выборов. Лотти Шаклфорд, руководитель общины Литл-Рока и заместитель председателя Национального комитета демократической партии, в то воскресенье выступила в пяти церквях. Те, кто меня знал, старались сорвать попытки преподобного Джексона обеспечить поддержку Брауну со стороны значительного большинства чернокожих избирателей штата Нью-Йорк.

Некоторые журналисты стали менять свою позицию. Возможно, становилась иной тенденция в целом; я даже встретил сердечный прием на радиошоу Дона Аймуса. Обозреватель газеты Newsday Джимми Бреслин, которого очень волновала ирландская проблема, писал: «Говорите все что хотите, но не говорите, что он выйдет из борьбы». Пит Хэмилл, обозреватель нью-йоркской газеты Daily News, книги которого я с удовольствием читал, отметил: «Я стал уважать Билла Клинтона. Сейчас проходят заключительные этапы кампании, однако он все еще здесь». Меня поддержали New York Times и Daily News. Как ни удивительно, к ним присоединилась New York Post, которая ранее была в своих нападках более неутомимой, чем любое другое издание. В редакционной статье New York Post подчеркивалось: «То, что он все еще продолжает кампанию, несмотря на копание прессы в его личной жизни и нападки, беспрецедентные по масштабам в истории американской политики, говорит о силе его характера... Он продолжает предвыборную кампанию с поразительным упорством... На наш взгляд, несмотря на трудные условия, он проявил качества, заслуживающие уважения».

Пятого апреля мы получили приятное известие из Пуэрто-Рико, где меня поддержали 96 процентов избирателей. Затем, 7 апреля, при невысокой явке примерно в миллион избирателей, я одержал победу в штате Нью-Йорк, получив 41 процент голосов. Тсонгас оказался вторым, набрав 29 процентов голосов и немного опередив Брауна с его 26 процентами. За меня проголосовало большинство афроамериканцев. В тот вечер я чувствовал себя разбитым, раны все еще кровоточили, но настроение у меня было приподнятое. Словами, отразившими суть этой кампании, стала для меня строка из церковного гимна, который я слышал в церкви Энтони Мэнгана: «Чем темнее ночь, тем слаще победа».

Когда я занимался исследованиями, готовясь к написанию этой книги, мне попалось описание предварительных выборов в штате Нью-Йорк в книге Чарльза Аллена и Джонатана Портиса «Парень, который снова победил» (The Comeback Kid). Авторы приводят в ней слова барабанщика группы «Бэнд» Левона Хелма, уроженца штата Арканзас, которые он произнес в великом документальном фильме «Последний вальс» (Last Waltz), о том, каково было пареньку с Юга, приехавшему в Нью-Йорк, пока он не добился там успеха: «Ты приходишь в первый раз, тебе дают хорошего пинка, и ты уходишь. Вскоре после того как раны заживают, ты возвращаешься и делаешь еще одну попытку. В конце концов ты просто начинаешь любить этот штат».

У меня не было времени на залечивание ран, однако я прекрасно понимаю, как он себя чувствовал. Так же, как и в Нью-Хэмпшире, предварительные выборы в штате Нью-Йорк явились для меня испытанием и многому научили. И так же, как Левон Хелм, я стал его любить. После нашего непростого знакомства Нью-Йорк стал одним из штатов, наиболее активно поддерживавших меня в течение последующих восьми лет.

Седьмого апреля мы также одержали победу в штатах Канзас, Миннесота и Висконсин. 9 апреля Пол Тсонгас заявил, что не намерен продолжать участие в гонке. Борьба за право стать кандидатом от демократической партии фактически закончилась. Меня поддержало более половины из 2145 делегатов, голоса которых были необходимы для моего выдвижения кандидатом на пост президента, а соперником в борьбе за поддержку остальных оставался только Джерри Браун. Однако я не питал иллюзий относительно того, насколько сильно пострадал и как мало могу что-либо изменить до июля, когда должен был начаться съезд демократической партии. Я очень устал, сорвал голос и поправился примерно на тридцать фунтов. Это произошло в штате Нью-Хэмпшир, в основном в последний месяц предвыборной кампании, когда я подхватил грипп. По ночам в моей груди скапливалась мокрота, и мне не удавалось задремать больше чем на час: я постоянно просыпался, чтобы откашляться. Поддерживать себя в активном состоянии мне помогали адреналин и пончики «Данкин Донате», о чем свидетельствовала моя расплывшаяся талия. Гарри Томасон купил мне несколько новых костюмов, чтобы я не выглядел, как воздушный шар, который вот-вот лопнет.

После предварительных выборов в штате Нью-Йорк я на неделю вернулся в родной Арканзас, чтобы дать отдых голосовым связкам, вернуть форму, а также подумать о том, как выбраться из труднейшего положения, в котором я оказался. Пока я находился в Литл-Роке, мою кандидатуру одобрили на закрытых партийных собраниях в штате Вирджиния, кроме того, меня поддержали лидеры Американской федерации труда — Конгресса производственных профсоюзов (АФТ-КПП). 24 апреля к ним примкнул Объединенный профсоюз рабочих автомобильной и авиакосмической промышленности и сельскохозяйственного машиностроения Америки, а 28 апреля я получил значительное большинство голосов на предварительных выборах в штате Пенсильвания. Здесь ситуация могла оказаться достаточно трудной.

Губернатор Боб Кейси, упорством которого я восхищался, поскольку он трижды баллотировался на пост губернатора, прежде чем одержал победу, выступал с активной критикой в мой адрес. Он был решительным противником абортов. Боб вел борьбу с собственными болезнями, опасными для жизни, и этот вопрос приобретал для него все большее значение, поэтому ему было бы нелегко поддержать кандидатов, выступавших за то, чтобы дать женщинам право выбора. Такую же позицию занимали многие другие демократы штата, называвшие себя «сторонниками права на жизнь». Тем не менее мне всегда очень нравилась Пенсильвания. Западная часть этого штата напоминала северный Арканзас. У меня были налажены контакты с жителями Питтсбурга и менее крупных городов в центральных районах этого штата. Я также любил Филадельфию и победил в этом штате, получив 57 процентов голосов. Гораздо важнее оказалось другое: по результатам опросов общественного мнения, проведенных на выходе с избирательных участков, свыше 60 процентов демократов, проголосовавших на этих выборах, считали, что я обладаю честностью, необходимой для того, чтобы стать президентом. Эта цифра превышала 49 процентов, полученных в ходе таких же опросов в штате Нью-Йорк. Число людей, считавших меня честным, увеличилось, так как у меня было три недели на то, чтобы вести позитивную, ориентированную на проблемы кампанию в штате, жители которого очень хотели узнать, что я обо всем этом думаю.

Победа в Пенсильвании была отрадным событием, однако ее затмила перспектива появления нового опасного соперника — Росса Перо. Перо был техасским миллиардером, который нажил себе состояние в компании Electronic Data Systems (EDS), которая выполняла можество правительственных заказов, в том числе и в штате Арканзас. Он приобрел известность в стране, когда финансировал и организовывал эвакуацию сотрудников этой компании из Ирана после падения шахского режима. Перо владел грубоватым, но действенным ораторским искусством и убеждал многих американцев в том, что, поскольку он обладает способностями эффективного бизнесмена, финансовой независимостью и склонен к решительным действиям, то сможет лучше руководить страной, чем президент Буш или я.

К концу апреля опубликованные результаты нескольких опросов общественного мнения показали, что по популярности он опережает президента, а я занимаю третье место. Я считал Перо интересным человеком, и меня восхищало, что он так быстро приобрел феноменальную популярность. Я думал, что, если он примет участие в кампании, этот бум в конечном счете себя исчерпает, но не мог быть в этом уверен. Поэтому я продолжал свою кропотливую работу, стремясь заручиться поддержкой «суперделегатов» — действовавших и бывших должностных лиц, занимавших выборные должности и имевших гарантированное право голосовать на съезде. Одним из первых «суперделегатов», выступивших в мою поддержку, был сенатор Джей Рокфеллер от Западной Вирджинии. Мы с Джеем дружили с тех пор, как сидели рядом на губернаторских конференциях, а после предварительных выборов в штате Нью-Хэмпшир он стал моим консультантом по вопросам здравоохранения, в которых разбирался лучше меня.

Двадцать девятого апреля, на следующий день после голосования в штате Пенсильвания, в Лос-Анджелесе начались волнения. Их причиной стало то, что в соседнем округе Вентура суд присяжных, состоявший из одних только белых, оправдал четырех белых сотрудников полиции Лос-Анджелеса, обвинявшихся, в частности, в избиении чернокожего Родни Кинга в марте 1991 года. Случайный прохожий снял сцену избиения на видеокамеру, и эту запись показали телекомпании всей Америки. Похоже, когда Кинга остановили, он не оказал никакого сопротивления, однако все равно был жестоко избит.

Из-за этого приговора вспыхнули волнения в черной общине, которая давно считала, что полицейское управление Лос-Анджелеса занимает расистские позиции. В результате продолжавшихся три дня беспорядков в южном и центральном районах Лос-Анджелеса более пятидесяти человек погибли, свыше двух тысяч трехсот были ранены, тысячи людей подверглись аресту, а убытки от грабежей и поджогов составили более 700 миллионов долларов.

В воскресенье, 3 мая, я прибыл в Лос-Анджелес, чтобы выступить перед прихожанами первой американской Африканской методистской епископальной церкви преподобного Сесила «Чипа» Мэррея с речью о необходимости преодоления разлада в наших межрасовых отношениях и разницы в экономическом положении. Я объездил пострадавшие районы вместе с Максин Уотерс, которая представляла в Конгрессе центральный и южный районы Лос-Анджелеса. Максин была умным, жестким политиком; она с самого начала поддержала меня, несмотря на свою долгую дружбу с Джесси Джексоном. Улицы города выглядели так, как будто здесь прошли бои. Очень многие здания были сожжены и разграблены. Когда мы побывали в этом районе, я заметил бакалейный магазин, который, судя по всему, совершенно не пострадал. Когда я спросил почему, Максин ответила, что этот магазин «охраняли» люди из квартала, в котором он находился, включая членов банд, поскольку его владелец, белый предприниматель Рон Беркл, хорошо относился к общине. Он брал на работу местных жителей, все его сотрудники были членами профсоюза, имевшими медицинскую страховку, а поступавшие в продажу продукты по качеству и цене не отличались от ассортимента бакалейных магазинов на Беверли-Хиллс. В то время это было очень необычно. Поскольку жители гетто менее мобильны, в магазинах там часто продаются продукты более низкого качества и вдобавок по завышенным ценам. За несколько часов до этого я впервые встретился с Берклом и решил получше с ним познакомиться. Он стал одним из моих лучших друзей и самым преданным сторонником.

На встрече в доме Максин я слушал жителей Лос-Анджелеса, рассказывавших о своих проблемах в отношениях с полицией, о вражде между американскими торговцами корейского происхождения и их чернокожими покупателями, а также о потребности в дополнительных рабочих местах. Я обещал поддержать инициативы, ставящие целью предоставить жителям гетто более широкие возможности на основе создания предпринимательских зон, которые будут стимулировать частные инвестиции и способствовать тому, чтобы банки развития общин давали займы людям с низкими и средними доходами. Я очень много узнал во время этой поездки, и она позитивно освещалась в печати. На жителей города произвело большое впечатление, что я уделил их проблемам такое внимание, посетив Лос-Анджелес даже раньше, чем президент Буш. Этот урок не остался незамеченным и, возможно, самым лучшим политиком в талантливой семье Буш: в 2002 году президент Джордж У.Буш посетил Лос-Анджелес по случаю десятой годовщины волнений.

Предварительные выборы длились всю оставшуюся часть мая, и в результате нескольких побед, включая одержанную 26 мая в Арканзасе, где я получил 68 процентов голосов избирателей, увеличилось и общее число поддерживавших меня делегатов. Это фактически был мой самый большой успех на предварительных выборах в родном штате. Одновременно я вел кампанию в Калифорнии, надеясь завершить борьбу за выдвижение кандидатом на пост президента в родном штате Джерри Брауна. Я призывал к оказанию федеральной помощи в целях укрепления безопасности в наших школах и к широкомасштабным усилиям, направленным на то, чтобы прекратить распространение СПИДа в Америке. Я также начал поиски кандидата на пост вице-президента, доверив изучение этой проблемы Уоррену Кристоферу, юристу из Лос-Анджелеса, который был первым заместителем государственного секретаря в администрации президента Картера и вполне заслуженно пользовался репутацией компетентного и благоразумного деятеля. В 1980 году Крис успешно провел переговоры об освобождении наших заложников в Иране. К сожалению, их возвращение на родину было отложено до дня инаугурации президента Рейгана, что еще раз доказывает: все лидеры ведут политические игры, даже в теократическом обществе.

Тем временем Росс Перо, который все еще не объявил себя претендентом на выдвижение кандидатом на пост президента, активизировал свою кампанию. Он ушел с поста руководителя EDS, и его рейтинг продолжал расти. Когда я был уже близок к завершению своей предвыборной кампании, газеты пестрели такими заголовками, как: «Клинтон, скорее всего, добьется выдвижения кандидатом на пост президента, однако все взгляды обращены на Перо», «Сезон предварительных выборов в США близится к концу, однако человек, за которым следует наблюдать, — это Перо» и «Новый опрос общественного мнения показывает, что Перо опережает Буша и Клинтона».

У Перо не было такого бремени, как прошлое президента Буша, и боевых шрамов, подобных тем, что появились у меня во время предварительных выборов. Республиканцам он, должно быть, казался чудовищем, ими же порожденным: бизнесмен, который проскользнул в нишу, появившуюся в результате их нападок на меня. Для демократов он тоже был кошмаром, доказывавшим, что президент может потерпеть поражение, но, возможно, не от их ослабленного кандидата.

Второго июня я одержал победу на предварительных выборах в штатах Огайо, Нью-Джерси, Нью-Мексико, Алабама, Монтана и Калифорния, где нанес поражение Брауну, получив 48 процентов голосов, в то время как за него проголосовали 40 процентов избирателей. И, наконец, я добился выдвижения кандидатом на пост президента от демократической партии. На предварительных выборах, проходивших в 1992 году, я получил более 10,3 миллиона, или 52 процента всех поданных голосов. Браун стал обладателем около 4 миллионов, или 20 процентов голосов, Тсонгас — около 3,6 миллиона, или 18 процентов; остальные избиратели отдали предпочтение другим кандидатам или тем, кто не был включен в бюллетени.

Однако важной новостью в этот вечер была готовность большого числа избирателей отказаться от поддержки кандидатов на пост президента от своих партий и голосовать за Перо, о чем свидетельствовали результаты опросов на выходе с избирательных участков. Это серьезно омрачило наш праздник в лос-анджелесском отеле «Билтмор». Когда мы с Хиллари в моем люксе наблюдали за результатами опросов, даже мне было трудно сохранить свой прирожденный оптимизм. Незадолго до нашего выхода в танцевальный зал, где мне предстояло выступить с речью победителя, к нам с Хиллари пришел посетитель, Чеви Чейз. Точно так же, как на Лонг-Айленде четыре года назад, он появился сейчас, в трудный момент, чтобы поднять мне настроение. На этот раз с ним была его партнерша по многим картинам Голди Хоун. К тому времени, когда они закончили шутить по поводу нелепой ситуации, в которой мы оказались, я почувствовал себя лучше и был готов снова идти вперед.

И опять мудрецы из печатных средств массовой информации заявили, что со мной покончено. Теперь человеком, над которым нужно было одержать верх, стал Перо. Статья агентства Reuter изложила эту ситуацию в одном предложении: «Билл Клинтон, который месяцами воздерживался от публичных высказываний о своей личной жизни, в пятницу столкнулся с еще более опасной политической ситуацией: его проигнорировали». По прогнозу президента Никсона, Буш должен был ненамного опередить Перо, а я — оказаться далеко позади, на третьем месте.

Мы оказались перед необходимостью активизировать свою предвыборную кампанию, поэтому решили напрямую обращаться к конкретным общинам избирателей и к общественности в целом, а также продолжать высказываться по важным для нас проблемам. Я выступил в ночном телешоу Арсенио Холла, которое пользовалось особой популярностью среди молодых телезрителей. На мне были темные очки, я исполнил на саксофоне композиции «Отель, где разбиваются сердца» и «Господь, благослови Дитя». В программе «Ларри Кинг в прямом эфире» я отвечал на вопросы телезрителей. 11 и 12 июня комитет по выработке платформы демократической партии подготовил проект, отражавший мои взгляды и обещания, данные в ходе предвыборной кампании, и ему удалось избежать формулировок, которые в прошлом нам вредили и вызывали поляризацию мнений.

13 июня я выступил перед членами «Рейнбоу коалишн» преподобного Джесси Джексона. Сначала мы с Джесси рассматривали это как возможность преодолеть наши разногласия и работать во время кампании единым фронтом, однако реализовать идею не удалось. В предыдущий вечер перед членами коалиции выступила популярная исполнительница рэпа Сестра Сулайя. Это была яркая женщина, которая имела большое влияние на молодых людей. За месяц до этого, после волнений в Лос-Анджелесе, в интервью Washington Post она сделала удивительное заявление: «Если чернокожие убивают чернокожих каждый день, почему бы в течение недели не убивать белых?.. Если ты член банды и кого-то убиваешь, почему бы тебе не убить белого?» Мне казалось, Сестра Сулайя таким образом просто выражала гнев и отчужденность молодых чернокожих и призывала их прекратить убивать друг друга. Но она имела в виду не это. Мои сотрудники, особенно Пол Бегала, считали, что я должен отреагировать на ее заявление. Наиболее важными для меня задачами были борьба с насилием среди молодежи и преодоление раскола по расовому признаку. Если бы после своего призыва к белым избирателям всей Америки отказаться от расизма я промолчал и не отреагировал на выступление Сестры Сулайи, то выглядел бы слабаком или обманщиком. Ближе к концу своего выступления я сказал о ее заявлении: «Если поменять местами слова “белый” и “чернокожий”, можно подумать, что это сказал Дэвид Дьюк... Все мы, сталкиваясь с предрассудками, обязаны привлекать к ним внимание».

Политическая печать оценила мой ответ Сестре Сулайе как обдуманную попытку, выступив наперекор мнению основного ядра электората, поддерживающего демократов, привлечь на свою сторону умеренных и консервативных избирателей, способных изменить свою позицию. Точно так же это понял и Джесси Джексон. Он решил, что я злоупотребил его гостеприимством, чтобы выступить с демагогическим заявлением, обращенным к белым избирателям. Джексон сказал, что Сестра Сулайя — прекрасный человек, что она занималась работой в общине и что я должен перед ней извиниться. Он также угрожал не поддержать меня, даже дал понять, что, возможно, отдаст предпочтение Россу Перо. На самом деле я хотел осудить высказывания Сестры Сулайи сразу после того, как она с ними выступила. В тот момент я находился в Лос-Анджелесе на встрече представителей Коалиции шоу-бизнеса — организации в сфере индустрии развлечений, но в конце концов решил этого не делать, потому что мероприятие было организовано в благотворительных целях, и я не хотел его политизировать. Когда в «Рейнбоу коалишн» мы с Сестрой Сулайей столкнулись фактически лицом к лицу, я решил, что должен высказать свое мнение.

Тогда я, по существу, не понимал культуру рэпа. На протяжении нескольких лет Челси часто говорила мне, что к ней принадлежит много очень умных, однако глубоко отчужденных от общества молодых людей, и призывала меня больше узнать об этой культуре. Наконец в 2001 году Челси дала мне шесть компакт-дисков с записями рэпа и музыки в стиле хип-хоп и заставила пообещать, что я их послушаю. Я это сделал, и, хотя по-прежнему предпочитаю джаз или рок, многое из этой музыки мне понравилось, и я понял, что Челси была права и относительно ума, и относительно отчужденности. Однако, думаю, я поступил правильно, выступив с осуждением призыва Сестры Сулайи к насилию по расовому признаку, и считаю, что большинство афроамериканцев согласилось с моими словами. После того как Джесси выступил с критикой в мой адрес, я решил еще более активно устанавливать контакты с молодыми людьми в гетто, которые чувствуют себя обойденными и лишенными внимания.

Восемнадцатого июня я впервые встретился с Борисом Ельциным, который прибыл в Вашингтон, чтобы увидеться с президентом Бушем. Когда иностранные руководители прибывают с визитом в другую страну, они обычно встречаются с лидерами политической оппозиции. Ельцин был со мной вежлив и дружелюбен, однако держался слегка покровительственно. Я высоко ценил его с тех пор, как десятью месяцами раньше он стоял на танке, возглавив борьбу против попытки переворота в России. С другой стороны, Ельцин явно предпочитал мне Буша и полагал, что президент останется на своем посту. В конце нашей беседы он сказал, что, даже если на этот раз я не добьюсь избрания на пост президента, у меня хорошие перспективы на будущее. Я считал, что Ельцин именно тот человек, который нужен для руководства Россией в постсоветский период, и ушел с этой встречи, уверенный в том, что если мне удастся разочаровать его относительно результатов выборов, то я смогу успешно с ним сотрудничать.

В ту неделю я привнес в кампанию некий элемент легкомыслия. Вице-президент Дэн Куэйл заявил, что намерен стать «питбультерьером» предвыборной кампании. Когда меня спросили, что я об этом думаю, я ответил, что высказывание Куэйла должно навести ужас даже на все пожарные краны Америки.

Двадцать третьего июня я вновь обрел серьезность, представив свою экономическую программу, потребовавшую некоторых незначительных изменений в связи с последним сообщением правительства о том, что размер дефицита будет больше ожидаемого. Это было рискованно, поскольку, чтобы выполнить свое обещание сократить дефицит бюджета за четыре года наполовину, мне пришлось бы скорректировать свое предложение по налогам для среднего класса, уменьшив масштабы их снижения. Республиканцам с Уолл-стрит этот план тоже не понравился, поскольку я предложил повысить подоходный налог для самых богатых американцев и корпораций; процент общего налогового бремени и тех, и других после двенадцати лет правления Рейгана и Буша заметно снизился. Мы не смогли бы наполовину сократить дефицит только за счет уменьшения расходов, и я считал, что те, кто больше всего выиграл в 1980-е годы, должны взять на себя половину издержек. Я был полон решимости не попасть в ловушку «розовых сценариев», которым следовали на протяжении двенадцати лет республиканцы, постоянно преувеличивая доходы и преуменьшая расходы, чтобы не оказаться перед трудным выбором. Эта пересмотренная экономическая программа была подготовлена под наблюдением моего нового советника по экономической политике Джина Сперлинга, который в мае ушел из аппарата Марио Куомо, чтобы стать членом предвыборного штаба моей кампании. Это был очень умный человек, он мало спал и работал как проклятый.

К концу июня активные контакты с общественностью и политические усилия начали приносить плоды. Опрос общественного мнения, проведенный 20 июня, показал, что голоса респондентов разделились поровну между тремя кандидатами. В этом была не только моя заслуга. Между Перо и президентом Бушем шла ожесточенная полемика, в ходе которой они постоянно переходили на личности. Конечно же, эти два техасца не любили друг друга, и в их конфликте были даже некоторые странности. Например, Перо выступил с не очень понятным утверждением, что Буш организовал заговор, чтобы сорвать брачную церемонию его дочери.

В то время как Перо боролся с Бушем, выражая претензии по поводу неудачной свадьбы своей дочери, я на один день прервал кампанию, чтобы забрать Челси из летнего лагеря, в который она ездила каждый год, чтобы изучать немецкий язык. Лагерь находился в северной части штата Миннесота, и Челси начала добиваться, чтобы мы отправили ее в этот лагерь, когда ей было всего пять лет, заявив, что хочет «увидеть мир и участвовать в приключениях». Лагеря под названием «Конкордия» в озерном крае Миннесоты представляли собой несколько деревень, в точности воспроизводивших характер поселений в странах, языкам которых там обучали детей. Прибыв в эти деревни, подростки получали новые имена и некоторое количество иностранной валюты той или иной страны, которую расходовали в течение двух-четырех недель. В «Конкордии» были деревни, где обучали языкам, на которых говорили в Западной Европе и Скандинавии, а также китайскому и японскому. Челси выбрала немецкий лагерь и в течение нескольких лет отправлялась туда каждое лето. Для нее это было замечательным отдыхом и важной частью ее детства.

В первые недели июля я занимался подбором кандидата на пост вице-президента. После тщательного изучения многочисленных вариантов Уоррен Кристофер рекомендовал мне рассмотреть несколько кандидатур: сенатора Боба Керри; сенатора Харриса Уоффорда из штата Пенсильвания, который работал у Мартина Лютера Кинга-младшего и в Белом доме при президенте Кеннеди; конгрессмена Ли Гамилтона от штата Индиана, пользовавшегося большим уважением председателя Комитета по международным отношениям Палаты представителей; сенатора Боба Грэма от штата Флорида, с которым я подружился, когда мы оба были губернаторами; наконец, сенатора Ала Гора из штата Теннесси. Все они мне нравились. Мы с Керри работали вместе как губернаторы, и я не обижался на него за жесткие высказывания во время моей предвыборной кампании. Он был политиком, способным привлечь республиканцев и независимых избирателей. Уоффорд зарекомендовал себя как высоконравственный человек, сторонник реформы системы здравоохранения и защитник гражданских прав. Кроме того, у него сложились хорошие отношения с губернатором Бобом Кейси, что могло обеспечить мне победу в Пенсильвании. Гамилтон, что было очень важно, разбирался во внешней политике и имел сильные позиции в консервативных округах юго-восточной части Индианы. Грэм был одним из трех или четырех лучших губернаторов примерно за полтора столетия. Я работал вместе с ним в течение двенадцати лет. Он почти наверняка мог добиться того, чтобы избиратели Флориды впервые после 1976 года поддержали демократическую партию.

В конечном счете я принял решение предложить пост вице-президента Алу Гору. Сначала я не думал, что сделаю это. Во время предыдущих встреч наши отношения были корректными, но не теплыми. Выбор пал на Гора в противовес общепринятому мнению о том, что кандидат на пост вице-президента должен обеспечивать политическое и географическое равновесие: мы жили в соседних штатах. Ал был даже моложе меня, и его тоже отождествляли с крылом «новых демократов» в нашей партии. Я полагал, что этот выбор сработает именно потому, что он не обеспечивал традиционного равновесия. Благодаря ему Америка получит руководителей, принадлежащих к новому поколению, и Ал докажет, что я всерьез намерен вести партию и страну совершенно иным курсом. Я также думал, что этот выбор будет правильным политическим решением для Теннесси и для Юга в целом, а также для других штатов, избиратели которых могут изменить свою позицию.

Более того, Ал мог обеспечить равновесие в гораздо более важном аспекте: он знал то, чего не знал я. Я хорошо разбирался в экономике, сельском хозяйстве, вопросах борьбы с преступностью, социального обеспечения, образования и здравоохранения и весьма основательно — в основных проблемах внешней политики. Ал был специалистом по национальной безопасности, контролю над вооружениями, информационным технологиям, энергетике и окружающей среде. Он был одним из десяти сенаторов-демократов, поддержавших президента Буша во время первой войны в Персидском заливе. Гор присутствовал на международной конференции в Рио-де-Жанейро, посвященной биоразнообразию, и активно выступал против решения президента Буша не поддерживать договор, принятый в результате этой конференции. Недавно он написал ставшую бестселлером книгу «На весах судьба Земли» (Earth in the Balance), в которой подчеркнул, что появление таких проблем, как глобальное потепление, истощение озонового слоя и уничтожение тропических лесов, требует радикального изменения нашего отношения к окружающей среде. В апреле прошлого года Ал подарил мне эту книгу с автографом. Я прочел ее, многое узнал и согласился с его аргументами. Помимо того, что Ал больше знал о вещах, которыми мы должны были заниматься в случае избрания, он гораздо лучше меня разбирался в культуре Конгресса и Вашингтона. И, что самое важное, я считал, что, если со мной что-нибудь случится, Гор сможет стать хорошим президентом. Я также полагал, что по окончании срока моих полномочий в качестве президента у него будет прекрасный шанс добиться избрания на этот пост.

В одном из вашингтонских отелей я организовал встречи с несколькими из кандидатов на пост вице-президента. Ал пришел поздно вечером, в одиннадцать часов, чтобы свести к минимуму возможность встречи с представителями прессы. Это время больше подходило мне, чем ему, однако он был бодр и в хорошем настроении. Мы два часа говорили о стране, о предвыборной кампании и о наших семьях. Ал очень любил Типпер и своих четверых детей и гордился ими. Типпер была интересным человеком, женщиной, обладающей многими достоинствами, которая прославилась своей кампанией против агрессивных и вульгарных текстов современных песен, хорошо разбиралась в вопросах медицинской помощи психически больным людям и активно стремилась повысить ее уровень. Во время нашей беседы Ал мне очень понравился, и я пришел к выводу, что они с Типпер станут большим приобретением для нашей предвыборной кампании.

Восьмого июля я позвонил Алу и предложил ему стать кандидатом на пост вице-президента. На следующий день он вместе с семьей вылетел в Литл-Рок, где я сделал официальное объявление. Появившаяся в средствах массовой информации фотография, на которой мы все вместе стоим на заднем крыльце губернаторской резиденции, стала важной новостью для всей страны.

Этот снимок больше, чем слова, которые мы произносили, передавал энергию и энтузиазм молодых лидеров, выступавших за позитивные перемены. На следующий день, совершив пробежку по Литл-Року, мы с Алом вылетели в его родной город Картадж, штат Теннесси, чтобы выступить на митинге, а также навестить его родителей, имевших на сына большое влияние. Ал Гор-старший в течение трех сроков был сенатором Конгресса США, поборником гражданских прав и противником войны во Вьетнаме, из-за чего потерпел поражение на выборах в 1970 году, но обеспечил себе почетное место в американской истории. Мать Ала, Полин, была столь же заметной личностью. Она окончила юридический факультет университета, что в те времена было редкостью для женщин, и некоторое время работала юристом в юго-западном Арканзасе.

Одиннадцатого июля мы с Хиллари и Челси вылетели в Нью-Йорк на съезд демократической партии. У нас было пять удачных недель, пока Буш и Перо боролись друг с другом. Впервые по результатам некоторых опросов общественного мнения мой рейтинг оказался самым высоким. На съезде демократической партии, который должен был освещаться по телевидению в течение четырех вечеров, наши позиции могли либо укрепиться, либо оказаться подорванными. В 1972 и 1980 годах демократы нанесли себе очень серьезный ущерб. В глазах американского народа партия предстала разобщенной, деморализованной и недисциплинированной. Я был полон решимости не допустить повторения подобной ситуации. Точно такой же настрой демонстрировал и председатель Национального комитета демократической партии Рон Браун. Гарольд Икее и Алексис Херман, заместитель Рона, председательствовавшая на съезде, взяли на себя руководство нашими действиями, чтобы мы могли продемонстрировать единство, свежие идеи и новых лидеров. Отнюдь не мешал делу и тот факт, что рядовые демократы после двенадцати лет контроля республиканцев над Белым домом очень хотели победы. Тем не менее нам предстояло очень многое сделать, чтобы объединить партию и создать о ней более позитивное представление. Например, наши исследования показали: многие американцы не знали, что у нас с Хиллари есть ребенок, и считали, что я вырос в богатой и привилегированной семье.

Съезды — трудные мероприятия для политиков, стремящихся добиться выдвижения своей кандидатуры. Обстановка на этом форуме была особенно сложной. После того как на протяжении многих месяцев меня смешивали с грязью, теперь вдруг стали превозносить как образец всего позитивного и истинного. В штате Нью-Хэмпшир и впоследствии, когда члены противоположного лагеря постоянно критиковали мой характер, мне приходилось бороться с собой, чтобы сдержатся и свести к минимуму желание жаловаться, когда я сильно уставал. Сейчас мне приходилось обуздывать свое самолюбие и стараться не слишком серьезно относиться ко всем этим хвалебным отзывам в печати.

К моменту открытия съезда мы добились неплохих результатов в обеспечении единства партии. Том Харкин уже одобрил мою кандидатуру, теперь меня поддержали Боб Керри, Пол Тсонгас и Дуг Уайлдер, а также Джесси Джексон. Не присоединился к ним только Джерри Браун. Харкин, который стал одним из моих любимых политиков, заявил, что у Джерри взяло верх самолюбие. Был допущен небольшой промах, когда Рон Браун не разрешил губернатору Бобу Кейси выступить на съезде — не потому, что тот собирался высказаться против абортов, а потому, что не согласился меня поддержать. Я считал, что нужно дать Кейси слово, поскольку испытывал к нему симпатию. Я уважал убеждения демократов, выступавших за право на жизнь, и считал, что мы можем убедить многих из них голосовать за нас, учитывая наши позиции по другим проблемам, а также благодаря моему обещанию сделать аборты «безопасными, легальными и редкими». Однако Рон был непоколебим. Он сказал, что мы можем расходиться во мнениях по различным проблемам, но человек, который не хочет нашей победы в ноябре, не должен быть допущен к микрофону. Я уважал Рона за то, что ему удалось перестроить нашу партию, дисциплинировав ее, поэтому подчинился его решению.

В вечер открытия съезда выступили семь женщин — наших кандидатов в Сенат Конгресса США. С короткими речами к собравшимся обратились Хиллари и Типпер, затем последовали программные выступления сенатора Билла Брэдли, конгрессмена Барбары Джордан и губернатора Зелла Миллера. Брэдли и Джордан были известными людьми и выступили очень хорошо, а Миллер до слез растрогал аудиторию своим рассказом.

Мой отец, который работал учителем, умер, когда мне было всего две недели от роду, оставив молодую вдову с двумя маленькими детьми, однако, благодаря вере моей матери в Бога и голосу Рузвельта по радио, мы держались. После смерти моего отца мать своими руками расчистила небольшой участок неровной земли. Каждый день она вброд переходила горный ручей и собирала тысячи гладких камней, чтобы построить дом. Я рос, а моя мать строила дом из камней, собранных в этом ручье, скрепляя их цементом, который размешивала в тачке, цементом, который и сегодня хранит следы ее рук. Эти следы хранит и ее сын. Она вложила в мою душу свою гордость, свои надежды и мечты, поэтому я понимаю, что имеет в виду Дэн Куэйл, когда говорит, что лучше, когда у детей двое родителей. Это бесспорно так. Было бы хорошо, если бы у них было и богатство. Однако мы не можем все родиться богатыми, красивыми и удачливыми. Вот почему у нас есть демократическая партия.

Затем Миллер стал превозносить вклад всех президентов-демократов — от Франклина Делано Рузвельта до Картера — и сказал, что мы верим: правительство может усовершенствовать систему образования, добиться соблюдения прав человека и гражданских прав, расширить экономические и социальные возможности и улучшить состояние окружающей среды. Он критиковал республиканцев за политику, выгодную богатым и группам с особыми интересами, а также поддержал мои планы в области экономики, образования, здравоохранения, борьбы с преступностью и реформы системы социального обеспечения. Это была сильная платформа «новых демократов», и мне хотелось, чтобы страна услышала о ней. Когда в 2000 году Зелла Миллера избрали в Сенат, штат Джорджия и он сам уже занимали более консервативную позицию. Миллер стал одним из самых активных сторонников президента Буша и голосовал за колоссальное снижение налогов, повлекшее за собой стремительный рост дефицита бюджета и выгодное исключительно самым богатым американцам, и за бюджеты, составленные таким образом, что дети из бедных семей лишились возможности участвовать в программах дополнительных занятий, безработные потеряли право на профессиональную подготовку, а с улиц исчезли полицейские. Не знаю, по какой причине Зелл изменил свои взгляды на то, что лучше всего для Америки, однако я всегда буду помнить о том, что он сделал для меня, для демократической партии и для Соединенных Штатов в 1992 году.

На второй день была представлена платформа демократической партии, и состоялись выступления президента Картера, Тома Харкина и Джесси Джексона. Решив поддержать меня, Джесси пошел до конца, причем выступал с таким эмоциональным накалом, что произвел на всех очень большое впечатление. Однако наибольшие эмоции в этот вечер вызвало обсуждение положения в здравоохранении. Сенатор Джей Рокфеллер говорил о необходимости обеспечения медицинскими страховками всех американцев. Его точку зрения проиллюстрировали мои друзья из Нью-Хэмпшира Рон и Ронда Мачос, которые к тому времени ожидали второго ребенка и счета которых за операцию на сердце, которую сделали маленькому Ронни, составили 100 тысяч долларов. Они заявили, что чувствуют себя гражданами второго сорта, однако знают меня и считают, что я их «главная надежда на будущее».

Среди тех, кто говорил о проблемах здравоохранения, были и двое больных СПИДом: Боб Хэттой и Элизабет Глейзер. Я хотел, чтобы они донесли эту реальную проблему, которую так долго игнорировали политики, до каждой американской гостиной. Боб был гомосексуалистом и работал у меня. Он сказал: «Я не хочу умирать, но не хочу жить в Америке, президент которой считал бы меня врагом. Я могу смириться с тем, что умру от болезни, но не хочу умирать из-за политики». Красивая и умная Элизабет Глейзер была женой Пола Майкла Глейзера, который играл главную роль в популярном телесериале «Старски и Хатч». Она заразилась, когда во время рождения первого ребенка у нее началось кровотечение и ей перелили ВИЧ-инфицированную кровь. Элизабет передала этот вирус своей дочери через грудное молоко, а следующий ребенок, сын, получил его в материнской утробе. К моменту своего выступления на съезде демократической партии она уже основала Фонд педиатров против СПИДа, вела активную лоббистскую кампанию за увеличение ассигнований на его исследование и лечение и потеряла скончавшуюся от этой болезни дочь Ариэль. Она хотела, чтобы президентом стал человек, который будет более активно бороться со СПИДом. Вскоре после моего избрания Элизабет тоже потерпела поражение в борьбе с этой болезнью, что очень огорчило Хиллари, меня и множество других людей, любивших эту женщину и следовавших ее примеру в работе. Я рад, что ее сын Джейк выжил, и благодарен отцу и друзьям Элизабет, которые продолжают начатое ею дело.

К третьему дню съезда общенациональный опрос общественного мнения показал, что я занимаю первое место по рейтингу популярности и имею выражающееся двузначной цифрой преимущество над президентом Бушем. Я начал это утро с пробежки по Центральному парку, затем мы с Хиллари и Челси прекрасно провели время с навестившим нас в нашем номере Нельсоном Манделой. Он был гостем съезда, прибывшим по приглашению мэра Нью-Йорка Дэвида Динкинса. Мандела сказал, что на этих выборах никому не оказывает предпочтения, но дал высокую оценку последовательной оппозиции демократов режиму апартеида. Он хотел, чтобы ООН направила специального представителя для расследования причин вспышки насилия в ЮАР, и я заявил, что намерен поддержать его просьбу. Его визит стал началом большой дружбы между Манделой и всей нашей семьей. Ему явно очень нравилась Хиллари, и я был просто поражен тем, какое внимание он уделял Челси. За восемь лет, пока я находился в Белом доме, он никогда не забывал спросить о ней во время бесед со мной. Однажды во время нашего телефонного разговора Нельсон попросил позвать Челси. Я видел, что такое же внимание он уделял всем детям, чернокожим и белым, с которыми ему доводилось встречаться в ЮАР. Это было еще одним свидетельством того, что Мандела — великий человек.

Вечер среды был очень важным моментом на съезде; с воодушевляющими речами выступили Боб Керри и Тед Кеннеди. По инициативе сына Роберта Кеннеди, конгрессмена от штата Массачусетс Джо Кеннеди, в память о его отце был показан трогательный фильм. Затем выступили Джерри Браун и Пол Тсонгас. Джерри резко осудил президента Буша. Его критиковал и Пол Тсонгас, но, кроме того, Пол поддержал меня и Ала Гора. После всего, через что он прошел, это было смелым и красивым поступком.

Затем наступило главное событие съезда — речь Марио Куомо, предлагавшего кандидата на пост президента. Он оставался лучшим оратором нашей партии, никого не разочаровавшим и на этот раз. Куомо, используя возвышенную риторику, язвительную критику и обоснованные аргументы, доказал, что пришло время лидера, который «должен быть достаточно умен, чтобы знать; достаточно силен, чтобы делать; достаточно уверен, чтобы руководить, — парня, который снова победил, нового голоса для новой Америки». После выступлений членов Конгресса Максин Уотерс и Дейва Маккарди из штата Оклахома, тоже предложивших мою кандидатуру, началось поименное голосование.

Алабама уступила свою очередь Арканзасу, чтобы мой родной штат мог проголосовать первым. Председатель отделения демократической партии в нашем штате Джордж Джерниган, который шестнадцать лет назад был моим соперником в борьбе за место генерального прокурора штата, уступил эту честь еще одному делегату от семьи Клинтонов. Тогда моя мать просто сказала: «Арканзас с гордостью отдает свои сорок восемь голосов за своего любимого сына, который является и моим сыном, — за Билла Клинтона». Мне было интересно, о чем думала и какие чувства испытывала мама, что скрывалось за ее демонстративной гордостью: вспоминала ли она события сорокашестилетней давности, когда осталась двадцатитрехлетней вдовой, или все те неприятности, которые она переносила с веселой улыбкой, чтобы обеспечить мне и моему брату как можно более благополучную жизнь. Мне нравилось смотреть на нее, и я был благодарен тому, кто решил позволить ей начать процесс голосования.

В то время как на съезде продолжалось поименное голосование, Хиллари, Челси и я по пути от нашего отеля к Мэдисон-Сквер-Гарден остановились в универмаге «Мэйсиз», где по телевизору стали следить за его ходом. Когда штат Огайо отдал за меня 144 голоса, это означало, что я преодолел порог 2145 голосов и стал наконец официальным кандидатом от демократической партии. Во время последовавшей за этим церемонии мы втроем вышли на сцену. Я стал первым кандидатом, который должен был этим вечером выступить с речью перед делегатами съезда и дать согласие баллотироваться в президенты от демократической партии, с тех пор как в 1960 году это сделал Джон Кеннеди. В своем коротком выступлении я отметил: «Тридцать два года назад другой молодой кандидат, который хотел, чтобы страна снова пришла в движение, прибыл на съезд, чтобы просто сказать: спасибо». Я хотел бы выразить солидарность с духом кампании Джона Кеннеди, поблагодарить тех, кто выдвинул мою кандидатуру, и всех делегатов и сказать им, что «завтра вечером я стану “парнем, который снова победил”».

Четверг, 16 июля, был последним днем съезда. Три предыдущих дня заседаний и их телетрансляция прошли весьма удачно. Мы демонстрировали не только наших общенациональных лидеров, но и представляли восходящих звезд, а также простых граждан. Мы донесли до людей наши новые идеи. Однако все пошло бы насмарку, если бы моя речь и выступление Ала Гора, в которых мы давали согласие на выдвижение наших кандидатур, оказались неудачными. День начался с сюрприза, как и многие другие дни во время этой бурной кампании: Росс Перо заявил, что выходит из гонки. Я позвонил ему, поздравил с удачным проведением кампании и сказал, что согласен с ним в отношении необходимости фундаментальных политических реформ. Перо отказался поддержать президента Буша или меня, и в последний вечер я пришел на съезд, не зная, поможет мне его решение или повредит.

После того как Ал Гор под приветственные возгласы собравшихся был выдвинут кандидатом на пост вице-президента, он выступил с яркой речью, которую начал с того, что еще мальчишкой, когда жил в штате Теннесси, мечтал, как в один прекрасный день станет помощником Элвиса (это было прозвище, которое сотрудники дали мне во время предвыборной кампании). Затем Ал стал перечислять провалы администрации Буша и, называя каждый из них, произносил: «Пришло время, когда они должны уйти». После того как он сделал это несколько раз, делегаты последовали его примеру, что вызвало оживление в зале. Затем он стал превозносить результаты моей деятельности, назвал задачи, стоящие перед нами, и рассказал о своей семье и о нашем долге перед следующими поколениями: добиться, чтобы страна стала более сильной и более сплоченной. Ал выступил с действительно хорошей речью и внес свой вклад. Затем наступила моя очередь.

Первый вариант речи написал Пол Бегала. Мы старались включить в нее очень многое: биографические данные, риторику предвыборной кампании и политику. Мы также старались, чтобы она понравилась трем разным группам избирателей: основному ядру демократов; независимым и республиканцам, недовольным президентом, однако не уверенным, что они должны поддержать меня; а также людям, не голосовавшим вообще, которые считали, что это никак не повлияет на ситуацию. Пол, как всегда, включил в мою речь несколько весьма удачных фраз. Джордж Стефанопулос отслеживал фразы, лучше всего воспринимавшиеся во время импровизированных предвыборных митингов. Брюс Рид и Ал Фром помогли отшлифовать раздел, посвященный политике. Чтобы представить меня в выгодном свете, мои друзья Гарри и Линда Бладуорт-Томасон сняли короткий фильм под названием «Человек из Надежды»[34]. Он вызвал энтузиазм толпы, и я вышел на трибуну под громкие аплодисменты.

Я начал речь в медленном темпе, сказав несколько слов об Але Горе, поблагодарив Марио Коумо и всех моих соперников на предварительных выборах. Затем последовала главная идея: «Во имя тех, кто трудится и платит налоги, растит детей и соблюдает законы, во имя упорно работающих американцев, составляющих наш забытый средний класс, я с гордостью принимаю предложение о выдвижении моей кандидатуры на пост президента Соединенных Штатов Америки. Я — продукт этого среднего класса, и, если стану президентом, вы больше никогда не будете забыты».

Затем я рассказал историю людей, оказавших на меня наиболее сильное влияние, начав с моей матери, с жизненных тягот, выпавших на долю молодой вдовы с маленьким ребенком на руках, до ее нынешней борьбы с раком груди, добавив: «Она всегда учила меня бороться». Я рассказал о моем дедушке и о том, как он наставлял меня: «Относись с уважением к людям, на которых другие смотрят сверху вниз». Я также выразил благодарность Хиллари за то, что она объяснила мне: «Все дети могут учиться, и наш общий долг — помогать им в этом». Я хотел, чтобы Америка знала: боевой дух я приобрел благодаря моей матери, убежденность в необходимости расового единства привил мне мой дедушка, а стремление заботиться о будущем всех наших детей — моя жена.

Я также хотел, чтобы люди помнили о том, что каждый может стать частью нашей американской семьи: «Сегодня вечером я хочу кое-что сказать каждому ребенку в Америке, который растет без матери или без отца: я знаю, как вы себя чувствуете. Но вы тоже особенные. Вы важны для Америки. И никогда не позволяйте никому говорить вам, что вы не можете стать тем, кем хотите».

Следующие несколько минут я критиковал деятельность президента Буша и излагал мой план, ставящий целью добиться лучших результатов. «С тех пор как Рейган и Буш стали президентами, наша страна перешла с первого на тринадцатое место в мире по уровню средней заработной платы... Четыре года назад он обещал, что к этому времени в Америке будет 15 миллионов новых рабочих мест, и сейчас ему недостает более 14 миллионов... Нынешний президент заявил, что уровень безработицы всегда немного возрастает перед тем, как начинается оживление в экономике, однако, прежде чем начнется ее подлинное оживление, число безработных точно должно увеличиться на одного человека, и этот человек — вы, господин президент». Я сказал, что мой «новый договор», предусматривающий возможности, ответственность и общность, даст нам «Америку, в которой двери колледжей вновь будут широко открыты для сыновей и дочерей стенографисток и металлургов... Америку, в которой будут возрастать доходы, а не налоги для среднего класса... Америку, в которой богатых не обдирают, но не топят и средний класс... Америку, которая покончит с системой социального обеспечения в том виде, в каком она нам известна».

Затем я призвал к национальному единству. Для меня это была наиболее важная часть речи, в которой я говорил о том, во что верил еще мальчишкой.

Сегодня вечером каждый из вас в глубине души понимает, что мы слишком разобщены. Пришло время исцелить Америку.

Поэтому мы должны сказать каждому американцу: смотри дальше стереотипов, ослепляющих нас. Мы нуждаемся друг в друге. Мы все нуждаемся друг в друге. Мы не можем потерять ни одного человека. Тем не менее политики слишком долго говорили большинству из нас, что мы все делаем правильно, а все трудности в Америке создают остальные. Они.

Они, меньшинства. Они, либералы. Они, бедные; они, бездомные; они, люди с физическими недостатками; они, гомосексуалисты.

Мы дошли до того, что абсолютно все сваливаем на них. На них, на них и на них.

Однако это Америка. Их нет, есть только мы. Одна страна под Богом, неделимая, со свободой и справедливостью для всех.

Это наша клятва верности, и именно в этом суть Нового договора...

Еще подростком я слышал призыв Джона Кеннеди к гражданственности. Затем, будучи студентом Джорджтаунского университета, я слышал этот призыв, разъясненный профессором Кэрол Куигли, которая сказала нам, что Америка — величайшая страна в истории, так как наш народ всегда верил в две великие идеи: завтра может быть лучше, чем сегодня, и каждый из нас несет за это личную моральную ответственность.

Это будущее вошло в мою жизнь в тот вечер, когда родилась моя дочь Челси. Когда я стоял в родильной палате, меня поразила мысль, что Бог дал мне счастье, которого никогда не знал мой отец: возможность держать на руках своего ребенка.

В эту самую минуту где-то в Америке рождается ребенок. Пусть делом нашей жизни станет стремление дать этому ребенку счастливый дом, здоровую семью и будущее, полное надежды. Пусть делом нашей жизни станет добиться, чтобы этот ребенок получил возможность в самой полной мере раскрыть все способности, данные ему Богом... Пусть делом нашей жизни станет, чтобы этот ребенок жил в стране объединяющейся, а не раскалывающейся, стране безграничных надежд и беспредельных мечтаний; стране, которая снова поднимает свой народ и вдохновляет весь мир.

Пусть это станет делом нашей жизни, нашим обязательством и нашим Новым договором.

Сограждане американцы, сегодня вечером я заканчиваю на том, с чего все это началось для меня: я все еще верю в то, что называют Надеждой. Да благословит вас Бог и да благословит Бог Америку.

После того как я закончил свое выступление на съезде и стихли аплодисменты, прозвучала песня «Круг друзей», написанная для этого случая Артуром Гамилтоном и моим старым другом и школьным товарищем музыкантом Рэнди Гудрамом. Ее исполнили бродвейская звезда Дженнифер Холидей в сопровождении хора Колледжа Филандера Смита из Литл-Рока, 10-летний Регги Джексон, чье исполнение «Прекрасной Америки» имело в понедельник вечером шумный успех на съезде, и мой брат Роджер. Вскоре мы все пели вместе с ними: «Давайте присоединимся к кругу друзей, который начинается и никогда не кончается».

Это было прекрасным финалом самой важной речи, с которой я когда-либо выступал. И это сработало. Мы расширяли круг. Три различных опроса показали, что мое выступление нашло отклик в сердцах избирателей и мы лидируем с большим отрывом — в двадцать или более пунктов. Однако я знал, что нам не удастся удержать это преимущество. Во-первых, культурная база республиканцев, состоявшая из белых избирателей, абсолютно не готовых голосовать ни за каких кандидатов на пост президента от демократической партии, составляла около 45 процентов электората. Кроме того, республиканцы еще не провели свой съезд. Этот форум, безусловно, должен был придать импульс кампании Буша. И, наконец, на протяжении последних полутора месяцев пресса публиковала обо мне позитивные отзывы, и в течение недели я имел прямой и неограниченный доступ к гражданам Америки. Этого было более чем достаточно для того, чтобы все сомнения по поводу моей кандидатуры отступили на задний план общественного сознания, но я хорошо понимал, что этого мало для того, чтобы устранить их полностью.