Моя жизнь

ГЛАВА 30

В воскресенье, 17 января, Ал и Типпер Гор и мы с Хиллари начали инаугурационную неделю с поездки в Монтиселло, после которой обсуждали с молодежью значение личности Томаса Джефферсона для Америки.

После этого мероприятия мы сели в автобус, чтобы совершить 120-мильную поездку до Вашингтона, которая символизировала наше намерение заставить федеральное правительство снова служить людям. Кроме того, нам была дорога память, связанная с такой поездкой, и мы хотели совершить ее в последний раз. Мы остановились в городе Калпепере, в красивой долине реки Шенандоа, чтобы присутствовать на краткой церковной службе, а затем двинулись в Вашингтон. Так же, как и во время предвыборной кампании, по обе стороны дороги стояли люди, вышедшие пожелать нам удачи, но среди них встречались и критики.

К тому времени, когда мы добрались до столицы, публичные мероприятия по случаю нашей инаугурации под названием «Американское единение: новые начала, возрожденная надежда» уже начались. Гарри Томасон, Рам Эмануэль и Мел Френч, мой друг из Арканзаса, который во время второго срока моего пребывания на посту президента стал начальником протокольного отдела, организовали удивительные мероприятия. По большей части они были бесплатными или за них брали сумму, которую могли себе позволить избравшие меня рабочие люди. В воскресенье и понедельник площадь между зданием Конгресса и мемориалом Вашингтона была заполнена участниками праздника на открытом воздухе, во время которого повсюду стояли столы с закусками, звучала музыка и выступали артисты. В ту ночь на ступенях памятника Линкольну состоялся концерт «Призыв к объединению», в котором приняли участие многие звезды, включая Дайану Росс и Боба Дилана, вызвавших восхищение двухсот тысяч зрителей, заполнивших все пространство от сцены до мемориала Вашингтона. Стоя под статуей Линкольна, я выступил с краткой речью, в которой призвал к национальному единству, заявив, что Линкольн «вдохнул новую жизнь в слова Джефферсона о том, что все мы рождены равными и свободными».

После концерта Ал и Типпер Гор и моя семья возглавили процессию, состоявшую из тысяч людей с карманными фонариками, которые перешли реку Потомак по Мемориальному мосту до Леди-Бэрд-Джонсон-серкл, прямо у Арлингтонского национального кладбища. В шесть часов утра зазвонил колокол, который был точной копией «Колокола свободы», и вслед за ним по всей Америке и даже на борту космического корабля многоразового использования «Индевор» тоже зазвонили «Колокола надежды». Затем начался фейерверк, после которого состоялось несколько приемов. К моменту возвращения в Блэр-хаус, официальную резиденцию для гостей президента, находящуюся напротив Белого дома, мы были усталыми, но воодушевленными, и, прежде чем заснуть, я некоторое время просматривал последний набросок своей инаугурационной речи.

Я все еще был ею недоволен. По сравнению с моими выступлениями во время предвыборной кампании она казалась высокопарной. Я знал, что речь должна быть более достойной, но не хотел, чтобы она была слишком длинной. Мне нравилось в ней одно место, построенное на идее, что благодаря нашему решению начать все сначала в этот холодный зимний день мы «приблизили весну». Это была идея моего друга, Отца Тима Хили, бывшего президента Джорджтаунского университета. Тим скоропостижно скончался от сердечного приступа через несколько недель после выборов, когда шел по аэропорту Ньюарка. Друзья, пришедшие в его квартиру, обнаружили в пишущей машинке листок с начатым письмом ко мне, которое содержало предложения по стилю изложения инаугурационной речи. Нас всех поразила фраза «приблизили весну», и мне хотелось использовать ее в память об этом человеке.

В понедельник, 18 января, отмечался день рождения Мартина Лютера Кинга-младшего. Утром я устроил прием для дипломатических представителей иностранных государств во внутреннем дворе Джорджтаунского университета, обратившись к ним со ступеней Старого Северного здания. На этом же месте в 1797 году стоял Джордж Вашингтон, а 1824 году здесь выступал великий французский генерал, герой Войны за независимость Лафайет. Я сказал дипломатам, что моя внешняя политика будет построена на трех основных принципах: экономическая безопасность внутри страны, реорганизация вооруженных сил для выполнения новых задач в мире в эпоху, наступившую после окончания холодной войны, и поддержка демократических ценностей во всем мире. За день до этого президент Буш отдал приказ о нанесении бомбового удара по объекту в Ираке, где, как предполагалось, производили оружие, а в тот самый день американские самолеты нанесли удары по позициям войск ПВО Саддама Хусейна. Я поддерживал эти усилия, целью которых было вынудить Саддама в полной мере соблюдать резолюции ООН, и призвал дипломатов уведомить об этом свои правительства. После встречи с ними я беседовал со студентами и выпускниками Джорджтаунского университета, среди которых было много моих однокашников, и призвал их поддержать мою инициативу, касающуюся национальной службы.

Из Джорджтаунского университета мы поехали в Университет Хауарда на церемонию в честь доктора Кинга, затем — на завтрак, организованный в красивой Шекспировской библиотеке Фолджера для более чем пятидесяти человек, с которыми Ал, Типпер, Хиллари и я познакомились во время предвыборной кампании и которые произвели на нас сильное впечатление. За мужественное поведение в трудных условиях или за новаторские методы решения современных задач мы называли их «лицами надежды». Мы хотели поблагодарить этих людей за то, что они нас вдохновляли, и в разгар радостной инаугурационной недели напомнить всем, что многим американцам все еще живется очень трудно.

Среди «лиц надежды» было два бывших члена прежде враждовавших между собой банд из Лос-Анджелеса, которые после волнений в этом городе объединили свои усилия, чтобы обеспечить детям лучшее будущее; двое из тех ветеранов войны во Вьетнаме, которые прислали мне свои медали; директор школы со специальной программой обучения, которая находилась в наиболее криминальном районе Чикаго, а ее учащиеся тем не менее регулярно демонстрировали уровень подготовки, который был выше, чем во всем этом штате и в стране в целом; судья из Техаса, учредивший новаторскую программу для психически больных детей; мальчик из Аризоны, благодаря которому я узнал, какие проблемы возникают в семье, где отец вынужден работать сверхурочно; врач — коренная американка из Монтаны, которая старалась улучшить качество психиатрической помощи своему народу; мужчина, потерявший работу из-за конкуренции со стороны низкооплачиваемых иностранных рабочих; люди, не имеющие возможности оплатить медицинские счета и не получающие помощи от правительства; молодой предприниматель, выискивающий возможности привлечения венчурного капитала; люди, которые создавали общинные центры для распавшихся семей; вдова полицейского, муж которой был убит душевнобольным, купившим пистолет без надлежащей проверки анкетных данных; восемнадцатилетний финансовый эксперт, уже работавший на Уолл-стрит; женщина, учредившая на своем предприятии широкомасштабную программу переработки отходов, и многие другие. Майкл Моррисон, молодой человек, который в день предварительных выборов в штате Нью-Хэмпшир в ненастную погоду добрался по шоссе в своем инвалидном кресле на избирательный участок, чтобы оказать мне помощь, тоже был среди этих людей. В число приглашенных вошел и Димитриос Теофанис, грек-иммигрант, который просил меня сделать его сына свободным.

Все эти «лица надежды» рассказали мне о тревогах и чаяниях Америки в 1992 году, но больше всех— Луиза и Клиффорд Рэй, три сына которых, страдающих гемофилией, были инфицированы ВИЧ при переливании зараженной крови. Их дочь эта болезнь не коснулась. Испуганные люди из небольшой общины в штате Флорида добивались, чтобы братьев Рэй исключили из школы, опасаясь, что, если у кого-то из них начнется кровотечение и кровь попадет на одного из их детей, те тоже могут быть инфицированы. Супруги Рэй обратились в суд, чтобы обеспечить своим сыновьям возможность продолжать учебу на прежнем месте, а затем решили переехать в Сарасоту — более крупный город, где школьные должностные лица тепло приняли их детей. Самый старший сын, Рики, был очень болен и изо всех сил боролся за жизнь. После выборов я позвонил ему, чтобы подбодрить и пригласить на инаугурацию. Рики очень хотел прийти, однако не смог. В возрасте пятнадцати лет он потерпел поражение в этой борьбе, всего за пять недель до того, как я стал президентом. Я был очень рад, что семья Рэй пришла на этот завтрак. После моего вступления в должность президента они защищали интересы больных гемофилией, заболевших СПИДом, и вели успешную лоббистскую кампанию в Конгрессе, добившись принятия решения о создании Фонда помощи больным гемофилией имени Рики Рэя.

Однако для этого потребовалось восемь долгих лет, и несчастья семьи Рэй на этом не кончились. В октябре 2000 года, за три месяца до окончания срока моих полномочий на посту президента, в возрасте двадцати двух лет умер от СПИДа их второй сын, Роберт. Как жаль, что антиретровирусная терапия не появилась на два года раньше. Теперь, когда она существует, я уделяю много времени и сил тому, чтобы обеспечить этим лекарством тысячи Рики Рэев по всему миру. Я хочу, чтобы они тоже стали «лицами надежды».

Во вторник утром мы с Хиллари начали день с посещения могил Джона и Роберта Кеннеди на Арлингтонском национальном кладбище. Сопровождаемый Джоном Кеннеди-младшим, Этель Кеннеди, некоторыми из ее детей и сенатором Тедом Кеннеди, я опустился на колени у Вечного огня и произнес короткую молитву, поблагодарив Бога за их жизни и служение и попросив дать мне мудрость и силы для великих свершений, ожидающих меня впереди. В полдень я устроил в Библиотеке Конгресса ланч для губернаторов штатов, поблагодарив их за все, что узнал от них за последние двенадцать лет. После состоявшегося во второй половине дня в Центре имени Джона Кеннеди мероприятия в честь детей Америки мы выехали в Капитолийский центр в Лендовере, штат Мэриленд, на гала-концерт, во время которого Барбра Стрейзанд, Уинтон Марсалис, К.Д. Лэнг, легенды рок-музыки Чак Берри и Литл Ричард, а также Майкл Джексон, Арета Франклин, Джек Николсон, Билл Косби, артисты Театра танца Элвина Эйли и другие исполнители развлекали нас в течение нескольких часов. Флитвуд Мак воодушевил толпу, исполнив песню, которая стала лейтмотивом нашей кампании: «Постоянно думайте о завтрашнем дне».

После концерта состоялась поздняя служба в Первой баптистской церкви, и в Блэр-хаус я вернулся уже за полночь. Хотя инаугурационная речь стала лучше, я все еще был ею недоволен. Мои спичрайтеры, Майкл Уолдман и Дэвид Каснет, должно быть, рвали на себе волосы, потому что, хотя в день инаугурации мы занимались этой речью с часу ночи до четырех утра, я все еще продолжал вносить в нее изменения. Вместе со мной бодрствовали Брюс Линдси, Пол Бегала, Брюс Рид, Джордж Стефанопулос, Майкл Шихан и мои друзья, спичрайтеры-«невидимки» Тони Каплан и Тейлор Бранч. Не спал и Ал Гор. Замечательные сотрудники резиденции для гостей Блэр-хаус привыкли заботиться о главах иностранных государств в любое время дня и ночи, поэтому были наготове с галлонами кофе, чтобы не дать нам уснуть, и закусками, чтобы мы сохраняли сравнительно хорошее настроение. К тому моменту, когда я лег, чтобы поспать час-другой, речь стала нравиться мне немного больше.

Утро среды было холодным и ясным. Я начал день с брифинга по вопросам безопасности, состоявшегося рано утром, а затем получил инструкции относительно того, как мои военные советники будут в случае необходимости осуществлять запуск наших ядерных ракет. У президента пять военных советников — по одному чрезвычайно способному молодому офицеру от каждого вида вооруженных сил, — причем один из советников постоянно находится рядом с ним.

Хотя после окончания холодной войны обмен ядерными ударами представлялся невероятным, принятие контроля над нашим ядерным арсеналом стало отрезвляющим напоминанием об обязанностях, которые я должен был взять на себя всего через несколько часов. Между пониманием того, что такое президентство, и фактическим выполнением обязанностей президента существует значительная разница. Это трудно описать словами, но, когда я покинул Блэр-хаус, мое нетерпение уравновешивалось смирением.

Последним мероприятием перед инаугурацией была служба в столичной Африканской методистской епископальной церкви. При участии Хиллари и Ала Гора я подобрал священнослужителей, певцов и музыку для этой службы. На ней присутствовали наши семьи — Хиллари и моя. Мама сияла. Роджер улыбался и наслаждался музыкой. В службе участвовали оба наших духовника из родного штата, а также духовники Ала и Типпер и отец Джорджа Стефанопулоса, священник греческой православной церкви, настоятель нью-йоркского Собора Святой Троицы. Отец Отто Хенц, который около тридцати лет назад предложил мне подумать, не хочу ли я стать иезуитом, произнес молитву. Выступили также раввин Джин Леви из Литл-Рока и имам Уоллес Д. Мохаммад. В этой церемонии участвовали несколько чернокожих священнослужителей из числа моих друзей, причем главную речь произнес доктор Гарднер Тейлор, один из величайших проповедников Америки всех рас и всех конфессий. Мои друзья из Церкви пятидесятников из Арканзаса и Луизианы пели вместе с Филом Дрисколлом, замечательным вокалистом и барабанщиком, с которым Ал был знаком еще в штате Теннесси, а Кэролайн Стейли спела «Не бойтесь», один из моих любимых псалмов, который послужил мне хорошим наставлением в этот день. Не раз во время службы глаза у меня наполнялись слезами, и я ушел из церкви в приподнятом настроении, готовый к тому, что ожидало меня в предстоящие часы.

Мы вернулись в Блэр-хаус, чтобы в последний раз просмотреть речь. Она стала гораздо лучше, чем была в четыре часа утра. В десять утра мы с Хиллари и Челси перешли улицу и подошли к Белому дому. На ступенях у входа нас встретили президент и госпожа Буш, которые пригласили нас на кофе вместе с четой Гор и супругами Куэйл. Там также присутствовали Рон и Альма Браун. Мне хотелось, чтобы Рон разделил со мной этот момент, ведь он так много сделал для того, чтобы этот миг стал возможен. На меня произвело большое впечатление, как хорошо президент и госпожа Буш держались в этой непростой для них ситуации. Было очевидно, что они очень привязались к некоторым сотрудникам и что им будет их не хватать. Около 10:45 мы расселись по лимузинам. По традиции мы с президентом Бушем ехали в одной машине вместе со спикером Палаты представителей Фоли и Уэнделлом Фордом, сенатором из Кентукки, человеком со скрипучим голосом, который был сопредседателем совместного комитета обеих палат Конгресса по проведению церемоний инаугурации и много сделал для того, чтобы мы с Алом, пусть и с небольшим перевесом, одержали победу в его штате.

К счастью, из-за продолжавшейся реставрации Капитолия последние три инаугурации проводили в западном крыле здания. До этого торжества устраивались в другой его части, там, где находились Верховный суд и Библиотека Конгресса, из-за чего большинство людей, приходивших на эти церемонии, были лишены возможности их видеть. По оценке Национальной парковой службы, толпа, заполнившая территорию вокруг Капитолия, а также Молл, Конститьюшн-авеню и Пенсильвания-авеню, состояла из 280-300 тысяч человек. Какова бы ни была ее точная численность, толпа была очень большой и состояла из самых разных людей, молодых и старых, представителей всех рас, вероисповеданий и слоев общества. Я был счастлив, что так много людей, благодаря которым этот день стал возможен, пришли, чтобы разделить со мной радость победы.

Многие из присутствовавших там людей были наглядным свидетельством того, скольким я обязан своим друзьям: Марше Скотт и Марте Уэтстоун, организовавшим мою кампанию в северной Калифорнии, старым приятелям из Арканзаса; Шейле Бронфман, руководителю организации «Арканзасские путешественники», — она жила рядом с нами, когда я был генеральным прокурором; Дейву Меттеру, возглавлявшему штаб моей предвыборной кампании в западной Пенсильвании, который сменил меня на посту президента группы в Джорджтаунском университете; Бобу Реймару и Тому Шнайдеру, двум моим ведущим сборщикам средств, друзьям по юридическому факультету и «Ренессансному уикенду». Там было очень много таких людей, как они, благодаря которым этот день стал возможен.

Церемония началась в 11:30. В соответствии с протоколом на трибуну вышли все главные действующие лица в сопровождении представителей Конгресса. Президент Буш шел прямо за мной с оркестром морской пехоты, которым дирижировал полковник Джон Буржуа. Оркестр исполнял «Приветствие главнокомандующему» для нас обоих. Я смотрел на огромную толпу.

Затем судья Верховного суда Байрон Уайт привел Ала Гора к присяге при вступлении в должность вице-президента. Сначала предполагалось, что эту церемонию совершит бывший судья Верховного суда Тергуд Маршалл, известнейший поборник гражданских прав, который после его назначения президентом Джонсоном в состав Верховного суда стал первым чернокожим членом этого суда высшей инстанции, однако он заболел. Было бы странным, если бы эту церемонию проводил отставной судья, однако сын Маршалла, Тергуд-младший, входил в штат сотрудников Гора. Другой его сын, Джон, который служил в полиции штата Вирджиния, возглавлял наш кортеж автомобилей по пути из Монтиселло в Вашингтон. Тергуд Маршалл умер через четыре дня после церемонии инаугурации. Это была огромная потеря. Тергуда высоко ценили и оплакивали миллионы американцев, которые помнили, какой была Америка до того, как он стал выступать за ее преобразование.

После того как Ал Гор принес присягу, великая певица — меццо-сопрано Мерилин Хорн, с которой я познакомился несколько лет назад во время ее выступления в Литл-Роке, исполнила попурри из популярнейших американских песен. Затем настала моя очередь. Хиллари стояла слева от меня и держала нашу семейную Библию, Челси заняла место справа. Я положил левую руку на Библию, поднял правую руку и повторял за председателем Верховного суда Ренквистом слова присяги, торжественно обещая «честно выполнять» обязанности президента и «по мере своих сил охранять, оберегать и защищать Конституцию Соединенных Штатов, и да поможет мне в этом Бог».

Я обменялся рукопожатиями с председателем Верховного суда и президентом Бушем, потом обнял Хиллари и Челси и сказал, что люблю их. Затем сенатор Уэнделл Форд пригласил меня на трибуну как «президента Соединенных Штатов Америки». Я начал свою речь с определения значения настоящего момента для американской истории:

Сегодня мы совершаем таинство обновления Америки. Эта церемония проходит в разгар зимы, но с помощью слов, которые мы произносим, и лиц, которые мы показываем миру, мы приближаем весну. Весну, возродившуюся в стране с самыми давними в мире демократическими традициями, дающую прозрение и мужество для переустройства Америки. Когда наши отцы-основатели смело объявили всему миру о независимости Америки, а Всемогущему Богу — о наших целях, они понимали, что Америке, для того чтобы уцелеть, нужно будет измениться... Каждое поколение наших граждан должно определить для себя, что значит быть американцем.

Произнеся слова приветствия президенту Бушу, я охарактеризовал нынешнюю ситуацию:

Сегодня поколение, выросшее в тяжелых условиях холодной войны, берет на себя новую ответственность в мире, согретом солнечным светом свободы, которому, однако, все еще грозят старая вражда и новые бедствия. Выросшие в условиях процветания, не имевшего себе равных, мы наследуем экономику, которая по-прежнему является сильнейшей в мире, однако в данный момент ослаблена... Наш мир потрясают и меняют глубокие и мощные силы, и безотлагательный вопрос нашего времени — сумеем ли мы сделать эти перемены нашим другом, а не врагом...

В Америке нет ничего плохого, что нельзя было бы исправить на основе всего того хорошего, что есть в нашей стране.

Я предупредил, что, тем не менее, «это будет нелегко и потребует жертв... Мы должны заботиться о нашей стране так, как семья заботится о своих детях». Я призвал моих сограждан думать о следующих поколениях, «о будущем мире, о мире, ради которого мы придерживаемся своих идеалов, который дал нам нашу планету и перед которым мы несем священную ответственность. Мы должны сделать то, что Америка умеет лучше всего: предложить больше возможностей для всех и потребовать от всех ответственности».

Я сказал, что в наше время «больше нет четкого разделения между иностранным и отечественным. Мировая экономика, мировая экология, мировой кризис со СПИДом, всемирная гонка вооружений влияют на всех нас... Америка должна продолжать играть ведущую роль в мире, ведь мы так много сделали для того, чтобы этого добиться».

Я закончил свою речь призывом к американскому народу, сказав, что, проголосовав за меня, он «приблизил весну», однако подчеркнув, что только своими силами правительство не может создать такую страну, какая нужна нации: «Вы тоже должны внести свой вклад в наше обновление. Я призываю новое поколение молодых американцев к служению... Так много нужно сделать... С этой вершины радостного торжества мы слышим призыв к служению в долине. Мы услышали звуки труб, мы сменили караул, и теперь все, каждый по-своему и с Божьей помощью, должны откликнуться на этот призыв».

Хотя некоторые комментаторы критиковали мою речь, заявляя, что она не содержала ни звучных фраз, ни необходимых конкретных деталей, я остался ею доволен. Она была красноречивой и ясной, в ней говорилось о том, что мы собираемся сократить дефицит, увеличивая при этом важнейшие инвестиции в наше будущее, в ней прозвучал призыв к американскому народу больше делать для оказания помощи нуждающимся и для преодоления нашей разобщенности. Кроме того, речь была короткой: она заняла третье место среди самых лаконичных инаугурационных речей в истории, после величайшей из всех речей, произнесенной на своей второй инаугурации Линкольном, и второй речи Вашингтона, продолжавшейся менее двух минут. Вашингтон сказал только: «Спасибо, я возвращаюсь к работе, и если она не будет успешной, вынесите мне порицание». В отличие от него, Уильям Генри Гаррисон выступил в 1841 году с самой длинной речью за всю историю. День выдался холодным, а он был без пальто, говорил значительно дольше часа и в результате заболел тяжелой пневмонией, от которой через тридцать три дня скончался. Моя речь, к счастью, была по крайней мере краткой, что в целом мне не свойственно, но люди поняли, как я смотрю на мир и каким образом намерен действовать.

Самые прекрасные слова в этот день произнесла Майя Энджелу, высокая женщина с глубоким сильным голосом, которую я попросил написать стихотворение по этому случаю и которая стала первым поэтом, сделавшим это после того, как в 1961 году Роберт Фрост выступил на церемонии инаугурации президента Кеннеди. Я следил за карьерой Майи с тех пор, как прочел ее мемуары «Я знаю, почему поет птица в клетке» (I Know Why the Caged Bird Sings), в которых рассказывается о ее детстве, когда она была травмированной, безгласной девочкой, жившей в бедной черной общине в Стампсе, штат Арканзас.

Стихотворение Майи «О пульсе утра» (On the Pulse of Morning) привлекло внимание толпы. Оно было построено на поражающих воображение образах — камня, на котором можно стоять, реки, на берегу которой можно отдохнуть, и дерева, уходящего корнями во все национальные культуры, составляющие американскую мозаику. Автор стихотворения в форме дружеского приглашения обращалась к слушателям со страстным призывом:

Билли Грэм закончил это доброе для нас утро кратким благословением, и мы с Хиллари покинули трибуну, чтобы проводить Буша и его супругу, спустившихся по ступеням Капитолия к уже ожидавшему их вертолету морской пехоты №1, который должен был доставить их к месту первой остановки на пути домой. Мы вернулись в Белый дом, чтобы позавтракать с членами постоянного комитета Конгресса, затем проехали на машине по Пенсильвания-авеню к смотровой площадке перед Белым домом, где должен был состояться марш-парад по случаю инаугурации. Вместе с Челси мы вышли из машины и несколько последних кварталов прошли пешком, чтобы приветствовать толпы людей, стоявших в несколько рядов на всем нашем пути.

После марш-парада мы впервые вошли в свой новый дом, и у нас осталось всего два часа, чтобы поздороваться с персоналом, отдохнуть и подготовиться к вечеру. Тем, кто занимался перевозкой наших вещей, чудесным образом удалось доставить все на место за время церемонии инаугурации и парада.

Свой вечерний марафон мы начали в семь часов с обеда, после которого посетили все одиннадцать инаугурационных балов. Мой брат пел для меня на молодежном балу MTV, на другом балу я играл на тенор-саксофоне дуэтом с Кларенсом Клемонсом мелодию «Ночной поезд». Однако на большинстве из этих балов мы с Хиллари сначала произносили несколько слов благодарности, потом, демонстрируя ее красивое пурпурное платье, танцевали под мелодию одной из наших любимых песен «Это могла быть только ты». Тем временем Челси вместе с друзьями из Арканзаса веселилась на молодежном балу, а Ал и Типпер следовали собственному расписанию. На балу штата Теннесси Пол Саймон угостил присутствующих своим хитом «Вы можете называть меня Алом». На балу штата Арканзас я представил маму Барбре Стрейзанд и выразил надежду, что они поладят. Они не просто поладили, а стали близкими подругами, и Барбра звонила моей маме каждую неделю до самой ее смерти. Я и сейчас храню фотографию, на которой они сняты в вечер инаугурации идущими рука об руку.

Когда мы вернулись в Белый дом, было уже больше двух часов ночи. На следующее утро нам предстояло присутствовать на приеме, однако я был слишком взволнован, чтобы сразу лечь спать. Наш дом был полон людей: родители Хиллари, мама и Дик, наши братья и сестры, друзья Челси из нашего штата и наши друзья Джим и Дайана Блэр и Гарри и Линда Томасон. Спать пошли только наши родители.

Мне хотелось оглядеться. Мы и раньше бывали в жилых помещениях на втором этаже Белого дома, но теперь это воспринималось совсем по-другому. До нас стало доходить, что мы теперь действительно здесь живем и что нам предстоит сделать это место своим домом. В большинстве комнат были высокие потолки, красивая и удобная мебель. Спальня президента и столовая выходят на юг, а небольшая комната рядом со спальней стала затем гостиной Хиллари. Спальня и кабинет Челси находились через холл, чуть дальше официальной столовой и небольшой кухни. В другом конце холла были спальни для гостей, одна из которых раньше служила кабинетом Линкольну: там висел один из написанных его рукой экземпляров Геттисбергского обращения.

Рядом со спальней Линкольна находился Зал договоров, названный так, потому что в 1898 году в нем был подписан договор о прекращении испано-американской войны. В течение нескольких лет он использовался как личный кабинет президента, и обычно в нем находилось множество телеэкранов, чтобы глава правительства мог одновременно смотреть все новостные программы. При президенте Буше там стояло, как мне кажется, четыре телевизора. А я решил, что этот зал будет спокойным местом, где я смогу читать, размышлять, слушать музыку и проводить короткие встречи. Плотники Белого дома сделали для меня книжные полки, которые поднимались от пола до потолка, а сотрудники поставили стол, на котором был подписан договор об окончании испано-американской войны. В 1869 году стол стоял в кабинете Улисса Гранта, и за ним могли поместиться президент и руководители семи министерств его правительства. С 1898 года он использовался для подписания всех договоров, включая временный мораторий на ядерные испытания при президенте Кеннеди и Кэмп-Дэвидские соглашения при президенте Картере. Мне тоже довелось его использовать еще до конца того года.

Я распорядился установить в этой комнате диван XVIII века в стиле чиппендейл, старейший предмет мебели в коллекции Белого дома, и антикварный столик, купленный Мэри Тодд Линкольн, на который мы поставили серебряную чашку времен подписанного в 1898 году договора. Когда я принес туда мои книги и компакт-диски и повесил некоторые старые снимки, включая сделанную в 1860 году фотографию Авраама Линкольна и известный портрет Черчилля работы Юсуфа Карша, в комнате, где в последующие годы мне предстояло провести бесчисленные часы, воцарилась уютная мирная атмосфера.

Свой первый день в качестве президента я начал с того, что привел маму в Розовый сад, чтобы показать ей, где именно я стоял почти тридцать лет назад, когда мне пожал руку президент Кеннеди. Затем, нарушив сложившуюся практику, мы открыли Белый дом для посещения публики, разыграв в лотерею две тысячи билетов. Ал, Типпер, Хиллари и я, выстроившись в ряд, пожимали руки владельцам билетов, а затем другим людям, ожидавшим под холодным дождем, когда придет их очередь пройти через нижний южный вход в зал для дипломатических приемов. Один решительный молодой человек, у которого не было билета, но зато имелся спальный мешок, за ночь добрался до Белого дома автостопом. Через шесть часов нам пришлось сделать перерыв, и я вышел на улицу, чтобы обратиться к остальным людям, собравшимся на Южной лужайке. В этот вечер мы с Хиллари простояли еще несколько часов, приветствуя наших друзей из Арканзаса и однокашников из Джорджтаунского университета, Колледжа Уэллсли и Йельского университета.

Через несколько месяцев после инаугурации вышла книга с красивыми фотографиями, запечатлевшими эмоциональный накал и смысл инаугурационной недели, с разъяснительным текстом, написанным Ребеккой Баффэм Тейлор. В эпилоге к этой книге она пишет:

На изменение политических ценностей требуется время. Даже если это происходит успешно, ясность появится лишь через месяцы или годы, когда объектив приблизится и отодвинется снова и когда отдаленное и среднее пространство объединится с тем, что можно увидеть сегодня.

Слова эти были убедительные и, вероятно, правильные. Однако я не мог ждать годы, месяцы или даже дни, чтобы выяснить, содействовали ли предвыборная кампания и инаугурационная церемония изменению ценностей, углублению корней и расширению контактов с американским обществом. Мне слишком многое предстояло сделать, и очень скоро работа перешла от поэзии к прозе, причем не всегда прекрасной.