Моя жизнь

ГЛАВА 25

Пока я раздумывал, следует ли мне вновь баллотироваться на пост губернатора, предвыборная гонка, независимо от моего решения, превращалась в пеструю и шумную кампанию. Вырывались наружу годами подавлявшиеся амбиции. Со стороны демократов о своем намерении баллотироваться заявили Джим Гай Такер, генеральный прокурор Стив Кларк и президент Фонда Рокфеллера Том Макрей, дедушка которого в свое время тоже занимал пост губернатора. Все трое были моими друзьями, предлагали хорошие идеи и могли гордиться многими прогрессивными свершениями. Кандидатуры со стороны республиканцев оказались еще более интересными. В соревновании участвовали два известных бывших демократа: конгрессмен Томми Робинсон, который не любил Вашингтон, и бывший президент Arkansas-Louisiana Gas Company Шеффилд Нельсон, заявивший, что он перешел в республиканскую партию из-за того, что демократы слишком сдвинулись влево. Это было стандартное объяснение южан. Самое интересное, что давал его не кто иной, как Нельсон, который в 1980 году поддерживал сенатора Теда Кеннеди в борьбе против президента Картера.

В ходе предвыборной кампании Робинсон, Нельсон и их сторонники, которые когда-то были друзьями, с энергией, достойной лучшего применения, нападали друг на друга, давали обидные прозвища и поливали грязью. Например, Робинсон заявил, что Нельсон и Джерри Джонс, старый друг обоих кандидатов, которому принадлежали некоторые газовые месторождения, снабжавшие Arkla, были алчными дельцами, обиравшими инвесторов этой компании, а Нельсон сообщил, что Робинсон ненадежный человек и неподходящая кандидатура на пост губернатора. Почти все они считали, что я слишком повысил налоги и не добился конкретных результатов в усовершенствовании системы образования и экономическом развитии.

Со стороны демократов из гонки вышел Стив Кларк; остались Джим Гай Такер и Том Макрей, которые заняли иную, более хитроумную, чем республиканцы, позицию, чтобы вынудить меня отказаться баллотироваться. Они заявили, что я сделал много хорошего, но мое время кончилось и у меня больше нет новых идей. Десять лет на посту губернатора — достаточно долгий срок. По их словам, я больше не мог добиваться принятия Законодательным собранием определенных решений и, если предоставить мне возможность находиться на посту губернатора еще четыре года, это обеспечит мне слишком большой контроль над всеми аспектами деятельности правительства штата. Макрей встретился с уполномоченными избирателями «репрезентативными группами», члены которых заявили, что в области экономического развития они согласны продолжать двигаться в намеченном мною направлении, однако открыты для новых идей вновь избранного руководителя. Во многом я был согласен с их рассуждениями, однако не думал, что они смогут добиться от наших консервативных законодателей, противящихся повышению налогов, большего, чем удалось добиться мне.

В конце концов, все еще не решив, как поступить, я наметил объявление своего решения на 1 марта. Мы с Хиллари обсуждали все это десятки раз. В газетах появились предположения, что если не буду баллотироваться я, то это сделает она. Когда меня об этом спросили, я ответил, что Хиллари была бы прекрасным губернатором, но не знаю, примет ли она такое решение. Когда мы обсуждали это, Хиллари сказала, что отважилась бы на это, если бы я не стал баллотироваться, однако ее планы не должны влиять на мой выбор. Еще до того, как я сам это понял, Хиллари уже знала, что я не готов отказаться от борьбы.

В конечном счете, я не смог примириться с мыслью, что уйду в отставку после десятилетия активнейшей работы, в то время как в последний год на посту губернатора неоднократно терпел неудачи с финансированием дальнейшего совершенствования системы образования. Я никогда не был человеком, способным все бросить и уйти, и даже когда у меня появлялось такое искушение, обязательно происходило какое-то событие, которое меня ободряло. В середине 1980-х годов, когда наша экономика находилась в очень трудном положении, я почти добился создания нового предприятия в округе, где каждый четвертый был безработным. В последний момент штат Небраска предложил этой компании на миллион долларов больше, и сделка сорвалась. Я был подавлен и считал, что подвел целый округ. Когда мой секретарь Линда Диксон увидела, что я сижу, обхватив голову руками, она оторвала листок с библейским изречением из религиозного календаря, лежавшего у нее на рабочем столе. Это был стих 9 Главы 6 Послания к Галатам: «Делая добро, да не унываем; ибо в свое время пожнем, если не ослабеем». Я продолжил работу.

Одиннадцатого февраля я увидел самое убедительное доказательство несгибаемости человеческого духа. Рано утром в этот воскресный день мы с Хиллари разбудили Челси и вместе с ней спустились в кухню губернаторского особняка, чтобы стать свидетелями, как мы сказали ей, одного из самых важных событий в ее жизни. Мы включили телевизор и увидели последние шаги Нельсона Манделы на его долгом пути к свободе. Мандела выдержал двадцать семь лет тюремного заключения и жестокого обращения и победил, ликвидировав режим апартеида, освободив свое сердце и душу от ненависти и став воодушевляющим примером для всего мира.

На состоявшейся 1 марта пресс-конференции я сказал, что, хотя «уже не горю желанием участвовать в выборах», все же буду баллотироваться на пост губернатора на пятый срок, так как хочу получить еще один шанс завершить работу по совершенствованию системы образования и модернизации экономики и считаю, что могу справиться с этим лучше, чем другие кандидаты. Я также обещал продолжать вводить новых людей в правительство штата и делать все возможное для предотвращения злоупотребления властью.

Сейчас, оглядываясь назад, я вижу, что подобное заявление выглядело неоднозначным и немного самоуверенным, однако это было честное выражение моих чувств в момент, когда я начал первую с 1972 года предвыборную кампанию, в успехе которой не был уверен. Вскоре после этого у меня появилась возможность немного перевести дух, когда Гай Такер решил отказаться от дальнейшего участия в предвыборной кампании и вместо этого баллотироваться на пост заместителя губернатора, заявив, что раскол на предварительных выборах лишь увеличивает шансы республиканцев на победу осенью. Джим Гай счел, что сможет легко победить в борьбе за пост заместителя губернатора, а затем, через четыре года, стать губернатором. Почти наверняка он был прав, и я испытал облегчение.

Тем не менее я не мог считать, что победа на предварительных выборах мне гарантирована. Макрей активно вел предвыборную кампанию, и благодаря многолетней успешной работе в Фонде Рокфеллера у него было много друзей и сторонников по всему штату. Выступая с официальным заявлением о намерении баллотироваться на пост губернатора, он держал в руке метлу и сказал, что хочет чисто вымести правительство штата, избавившись от старых идей и профессиональных политиков. Тактика «метлы» сработала, когда мой сосед Дэвид Борен добивался в 1974 году избрания на пост губернатора штата Оклахома. Однако я пришел к выводу, что на этот раз она не даст результата. Глория Кейб согласилась возглавить мой предвыборный штаб и эффективно организовала работу. Морис Смит занимался сбором средств. Я придерживался простой стратегии: работать больше, чем мои соперники, выполнять свои обязанности и продолжать пропагандировать новые идеи, включая учреждение стипендий всем учащимся средней школы, имеющим среднюю оценку «В» или выше, для продолжения учебы в колледжах; инициативу «Посади дерево для будущего», предусматривавшую посадку еще десяти миллионов деревьев в год на протяжении десятилетия, чтобы уменьшить последствия парникового эффекта и глобального потепления.

Макрей был вынужден усилить критику в мой адрес, что, как мне кажется, ставило его в несколько неловкое положение, однако имело некоторое влияние. Все кандидаты обвиняли меня в том, что я участвую в общенациональной политической жизни. В конце марта я отправился в Новый Орлеан, чтобы занять пост председателя Совета руководства демократической партии. Я был убежден, что взгляды этой организации на реформу системы социального обеспечения, на уголовное правосудие, образование и экономический рост имели большое значение для будущего самой демократической партии и всей страны. Позиция Совета руководства демократической партии пользовалась популярностью в Арканзасе, однако моя активная работа в нем могла стать для меня помехой во время предвыборной кампании, поэтому я постарался как можно скорее вернуться в родной штат.

В апреле АФТ-КПП впервые отказалось поддержать мою кандидатуру. Я никогда не нравился ее председателю Биллу Беккеру. Он считал, что повышение налога с продаж несправедливо по отношению к людям труда, выступал против налоговых инициатив, которые я поддерживал, чтобы стимулировать создание новых рабочих мест в Арканзасе, и обвинял меня в провале референдума по реформе налогообложения в 1988 году. Он также был очень зол на меня за то, что я поддержал гарантию по займу в размере 300 тысяч долларов для компании, участвовавшей в конфликте с профсоюзами. Я выступил на профсоюзном съезде, отстаивая правильность такой меры, как повышение налогов в целях совершенствования системы образования, и выразил удивление по поводу того, что Беккер возложил на меня ответственность за провал налоговой реформы, которую я поддержал, но против которой высказались жители штата. Я также доказывал необходимость этого займа, поскольку он помог сохранить четыреста десять рабочих мест: данная компания продавала свою продукцию Ford Motor Company, и получение займа позволило ей создать двухмесячный товарный запас, без которого Ford аннулировал бы контракт и она бы разорилась. Через две недели, несмотря на позицию Беккера, меня поддержали восемнадцать местных профсоюзов. Они не попались в классическую ловушку либералов, считавших лучшее врагом хорошего. Если бы люди, голосовавшие в 2000 году за Ральфа Нейдера, не совершили этой ошибки, президентом был бы избран Ал Гор.

Единственный драматический эпизод на предварительных выборах произошел, когда меня снова не было в штате. Когда я в Вашингтоне представлял Конгрессу доклад муниципальной Комиссии по развитию района дельты реки Миссисиппи, Макрей организовал в здании Законодательного собрания пресс-конференцию, на которой стал критиковать все, что было мною сделано. Он думал, что ему удастся привлечь на свою сторону всю арканзасскую печать. Хиллари считала иначе. Когда я позвонил ей накануне вечером, она сказала, что, возможно, будет присутствовать на этой пресс-конференции. Макрей посадил рядом с собой моего «двойника» из картона. Он осуждал меня за то, что я подолгу отсутствую в штате, намекал, что я не захотел вести с ним дебаты, и начал критиковать то, что было мною сделано, задавая мне вопросы и от моего имени давая на них ответы.

В разгар этого представления Хиллари вышла из толпы и прервала Тома, сказав, что, как ему хорошо известно, я нахожусь в Вашингтоне, чтобы изложить рекомендации муниципальной Комиссии по развитию района дельты реки Миссисипи, и это должно помочь Арканзасу. Затем она зачитала заранее подготовленное резюме докладов Фонда Рокфеллера за несколько лет, в которых давалась высокая оценка моей работе на посту губернатора. Хиллари заявила, что в этих докладах правильно сформулирована оценка моей деятельности, и Арканзасу есть чем гордиться: «Мы добились большего прогресса, чем все остальные штаты, кроме Южной Каролины, и не отстаем от них».

Это был неслыханный поступок для жены кандидата, тем более для первой леди — так выступить против оппонента. Некоторые люди критиковали ее за это, однако многие понимали, что Хиллари заслужила право защищать работу, которой мы занимались вместе много лет, и что своим выступлением она сорвала замысел Макрея. Вернувшись домой, я обрушился на него за эти нападки и раскритиковал предложенную им стратегию экономического развития, заявив, что он хочет выстроить стену вокруг Арканзаса. Я победил Макрея и несколько других соперников, набрав 55 процентов голосов, однако Том, имея очень небольшой бюджет, искусно вел кампанию и получил достаточно хорошие результаты, чтобы обнадежить республиканцев относительно их перспектив на выборах, которые должны были состояться осенью.

Шеффилд Нельсон победил Томми Робинсона на предварительных выборах в республиканской партии и обещал вести борьбу со мной, критикуя мои действия в сфере налогов и расходов. Это была ошибочная стратегия. Нельсону следовало вести кампанию как умеренному республиканцу, одобрить мою работу в области образования и экономического развития и сказать, что десять лет — это достаточно долгий срок, поэтому мне нужно подарить золотые часы и дать возможность уйти в почетную отставку. Поскольку Нельсон изменил свою первоначальную позицию поддержки стандартов для школ и увеличения налога с продаж для их финансирования, он позволил мне избежать ограничивающих оков имиджа «усталого губернатора» и баллотироваться как единственному кандидату, выступающему за позитивные перемены.

Тот факт, что Нельсон вел кампанию против программы совершенствования системы образования и повышения налогов, давало мне дополнительное преимущество: если бы я одержал победу, то мог бы заявить членам Законодательного собрания, что люди проголосовали за дальнейшее продвижение по этому пути. Приближался день выборов, и АФТ-КПП наконец одобрило мою кандидатуру. Ассоциация работников просвещения штата Арканзас «рекомендовала» меня за то, что я выступаю за повышение зарплаты учителям, из-за обещания Нельсона четыре года не повышать налоги и благодаря стремлению председателя этой ассоциации Сида Джонсона «зарыть топор войны» и продолжать заниматься делом.

Тем временем Нельсон перешел на еще более правые позиции, стал выступать за сокращение социальных пособий для незаконнорожденных детей и критиковать меня за то, что я наложил вето на законопроект, который Национальной стрелковой ассоциации удалось провести через Законодательное собрание штата. На основании этого законопроекта местным органам власти было бы запрещено принимать решения, устанавливающие любые ограничения, касающиеся стрелкового оружия и боеприпасов. Это был хитрый ход со стороны Национальной стрелковой ассоциации, поскольку члены Законодательного собрания в основном представляли сельские районы и в большей степени, чем муниципалитеты, выступали за свободную продажу оружия, однако я считал этот законопроект плохим решением и полагал, что, если муниципалитет Литл-Рока хочет запретить продажу пуль — «убийц полицейских», в ситуации активизации преступной деятельности он должен иметь на это право.

Работа канцелярии губернатора, конечно же, не прекратилась на время избирательной кампании. В июне я одобрил решение о приведении в исполнение первых в Арканзасе смертных приговоров начиная с 1964 года. Джон Суиндлер был приговорен к высшей мере наказания за убийство арканзасского полицейского и двух подростков из Южной Каролины. Рональд Джин Симмонс убил свою жену, трех сыновей, четырех дочерей, зятя, невестку, четырех внуков и еще двух людей, на которых затаил злобу. Симмонс хотел умереть, Суиндлер — нет. Оба приговора были приведены в исполнение в июне. Я не испытывал никаких угрызений совести по поводу этих двух казней, однако знал, что впереди нас ожидают еще более трудные дела.

Я также начал смягчать приговоры некоторым убийцам, приговоренным к пожизненному заключению, с тем чтобы они получили право на условно-досрочное освобождение. Разъясняя свои действия избирателям, я сказал, что на протяжении нескольких лет не применял эту меру, учитывая негативный опыт, полученный во время первого срока моих полномочий, однако и Бюро тюрем, и Бюро амнистий, и Бюро по условному-досрочному освобождению обратились ко мне с просьбой возобновить смягчение приговоров некоторым лицам, отбывающим пожизненный срок. Большинство штатов предоставляет таким заключенным право на условно-досрочное освобождение после того, как они отбывают несколько лет тюремного заключения. В Арканзасе приговоры им должен смягчать губернатор. Принимать эти непопулярные решения было нелегко, однако необходимо, чтобы сохранить мир и правопорядок в пенитенциарной системе, где 10 процентов осужденных отбывали пожизненные сроки. Хорошо, что многие такие заключенные, как правило, не повторяют свои преступления и могут вернуться в общество, уже не представляя опасности для окружающих. На этот раз мы предприняли активные усилия, чтобы связаться с семьями жертв и выслушать их мнение. Как это ни удивительно, многие не возражали. Кроме того, в большинстве случаев те, кому я смягчил приговор, были пожилыми людьми или совершили преступления в молодости.

В середине сентября один бывший сотрудник Управления финансового развития впервые выдвинул против меня обвинения, связанные с «проблемой сексуальных отношений». До этого Ларри Николс более 120 раз звонил из своего офиса консервативным сторонникам никарагуанских контрас, которых активно поддерживала республиканская партия США. Николс объяснил это тем, что убеждал их лоббировать республиканцев в Конгрессе, для того чтобы они поддержали законопроекты, выгодные его управлению. Его оправдания не были приняты. Когда стало известно об этих звонках, Николса уволили. Он организовал на ступенях здания Законодательного собрания пресс-конференцию, в ходе которой обвинил меня в том, что я тратил средства этого финансового управления на пятерых женщин, с которыми у меня якобы были романы. Я подъехал к месту парковки моей машины перед зданием Законодательного собрания вскоре после того, как Николс выступил с этими обвинениями, и мне неожиданно поведал эту историю Билл Симмонс из агентства Associated Press, высокопоставленный представитель политической прессы и хороший журналист. Когда Симмонс спросил меня, соответствуют ли эти обвинения действительности, я просто предложил ему позвонить упомянутым женщинам. Он так и поступил. Они все опровергли эту информацию, и фактически история сошла на нет. О ней не сообщила ни одна телекомпания или газета, за исключением единственного работавшего на радио диктора, придерживавшегося консервативных взглядов, сторонника Нельсона. Он назвал имя одной из этих женщин — Дженнифер Флауэрс, которая пригрозила, что привлечет его к судебной ответственности, если разговоры на эту тему не прекратятся. Члены предвыборного штаба Нельсона старались распространять эти слухи, которые, однако, ничем не подтверждались, поскольку у моих оппонентов не было никаких доказательств.

В конце кампании по телевидению был показан ролик Нельсона, который, хотя и вводил зрителей в заблуждение, оказался весьма эффективным. Диктор задавал один вопрос за другим, а затем спрашивал, что бы я стал делать, чтобы их решить. На каждый такой вопрос мой голос за кадром отвечал: «Собирать средства и расходовать их». Сотрудники предвыборного штаба Нельсона вырезали эти слова из моего послания «О положении в штате», в котором я сравнивал бюджет штата Арканзас с бюджетом федерального правительства. Я сказал, что если Вашингтон может позволить себе расходовать средства, создавая дефицит, то мы, если у нас нет денег, должны «собирать средства и расходовать их или не расходовать вообще». Я подготовил ответный ролик, в котором утверждения Нельсона сравнивались с моими словами, сказанными в действительности, и предупредил избирателей: если люди не могут быть уверены в том, что Нельсон не введет их в заблуждение, значит, они не могут доверить ему пост губернатора. Через пару дней после этого я был переизбран 57 процентами голосов против 43 процентов.

Эта победа была приятна мне по многим причинам. Люди решили дать мне возможность проработать на этом посту четырнадцать лет, дольше любого другого губернатора штата Арканзас за всю его историю. Мне впервые отдали предпочтение избиратели в Себастиане, который тогда был одним из крупных округов штата, преимущественно поддерживавших основное ядро республиканской партии. Выступая во время предвыборной кампании в Форт-Смите, я обещал, что, если одержу там победу, мы с Хиллари будем танцевать на главной улице этого города — Гаррисон-авеню. Через пару вечеров после выборов мы выполнили это обещание вместе с несколькими сотнями наших сторонников. Было холодно, шел дождь, но мы танцевали, причем с большим удовольствием. Мы шестнадцать лет ждали победы на всеобщих выборах в этом округе.

Единственный неприятный момент был чисто личным. В августе лечащий врач мамы обнаружил у нее опухоль в правой груди. Через сорок восемь часов после этого ей сделали операцию по удалению новообразования, а Дик, Роджер и я ждали в больнице. Вскоре мама вновь обрела свою обычную жизнерадостность и почти сразу же вернулась к работе в штабе предвыборной кампании, хотя ей в течение нескольких месяцев еще предстояло проходить курсы химиотерапии. Рак уже затронул двадцать семь лимфатических узлов на ее руке, но она никому не сказала об этом, даже мне. По существу, мама не говорила нам, как плохи были тогда ее дела, вплоть до 1993 года.

В декабре я возобновил работу в Совете руководства демократической партии, открыв в Остине филиал этой организации в штате Техас. В своем выступлении я подчеркнул, что, в отличие от мнения наших критиков-либералов, мы — хорошие демократы. Мы считаем, что надо сохранить американскую мечту для всех людей. Мы верим в правительство, но не в статус-кво. Кроме того, мы считаем, что правительство расходует слишком много средств на вчерашний и сегодняшний дни: на выплату процентов по долгу, оборону, выделение дополнительных средств на систему здравоохранения — и слишком мало на завтрашний день: образование, охрану окружающей среды, научные исследования и опытно-конструкторские разработки и инфраструктуру. Я сказал, что Совет руководства демократической партии выступает за современную основополагающую программу: расширение альтернатив, а не бюрократического аппарата; право выбора бесплатных средних школ, детских садов и яслей; ответственность перед бедными людьми и предоставление им возможностей; преобразование правительства на новой основе, отказ от бюрократической системы, существовавшей в индустриальную эпоху, и переход к более экономной, более новаторской, более гибкой модели, соответствующей потребностям современной мировой экономики.

Я стремился выработать национальную платформу для демократов, и в связи с этим усилились предположения, что я, возможно, буду участвовать в президентских выборах в 1992 году. Во время недавней кампании перед выборами губернатора штата Арканзас я не раз говорил, что, если меня изберут на этот пост, я буду работать до истечения срока моих полномочий. Я думал, что поступлю именно так, и с воодушевлением ожидал предстоящей сессии Законодательного собрания штата. Хотя я решительно возражал против многих решений президента Буша, например против того, что был провален законопроект Брейди и наложено вето на закон «О медицинском отпуске и отпуске по семейным обстоятельствам», мне нравился президент, и у меня сложились хорошие отношения с сотрудниками Белого дома. Кроме того, кампания с целью нанести ему поражение на выборах представлялась безнадежной. Саддам Хусейн вторгся в Кувейт, и США приступили к наращиванию военной мощи перед войной в Персидском заливе, из-за которой через два месяца рейтинг поддержки президента резко повысился.

Утром 15 января 1991 года я в последний раз принес присягу губернатора в Литл-Роке, а десятилетняя Челси держала для меня Библию. По традиции я выступил с неофициальной речью в переполненном зале Палаты представителей, а затем, в полдень, — с более официальным докладом на публичной церемонии, из-за плохой погоды состоявшейся в ротонде здания Капитолия. В новом составе Законодательного собрания было больше, чем когда-либо, женщин и чернокожих. Спикер Палаты представителей Джон Липтон и временный председатель Сената Джерри Букаут были прогрессивными деятелями и моими активными сторонниками. Заместителем губернатора стал Джим Гай Такер, возможно самый способный человек, когда-либо занимавший этот пост, и впервые за много лет мы с ним не стремились к достижению противоположных целей, а работали вместе.

Я посвятил свою инаугурационную речь тем мужчинам и женщинам из Арканзаса, которые находились в составе наших вооруженных сил в районе Персидского залива, и отметил, что мы не случайно начинаем свою деятельность в день рождения Мартина Лютера Кинга-младшего, поскольку «должны все вместе продвигаться вперед, в будущее, или наши общие достижения будут ограничены». Затем я изложил самую честолюбивую за все время своей деятельности программу в таких областях, как образование, здравоохранение, строительство дорог и охрана окружающей среды.

В области образования я предложил значительно увеличить объем программ, предусматривавших профессиональное обучение и распространение грамотности среди взрослых; обучение профессиям молодых людей, не намеренных поступать в колледжи; учреждение стипендий для обучения в колледжах всех детей из семей среднего класса и с низкими доходами, которые пройдут требуемые курсы со средней оценкой «В» и не будут принимать наркотики. Я также предложил программы дошкольной подготовки для детей из бедных семей; новые средние школы по месту жительства для учащихся, желающих обучаться математике и естественным наукам; преобразование четырнадцати профессионально-технических училищ в двухгодичные колледжи и повышение зарплаты учителей за два года на 4000 долларов. Я обратился к членам Законодательного собрания с просьбой утвердить повышение на полцента налога с продаж и налога на прибыль, чтобы финансировать эти программы.

Моя комплексная программа также предусматривала несколько реформ, включая страхование здоровья беременных женщин и детей; исключение более 250 тысяч, то есть свыше 25 процентов всех налогоплательщиков штата, из налоговых списков и введение льготы на налог на прибыль, чтобы компенсировать повышение налога с продаж для 75 процентов налогоплательщиков.

В течение следующих шестидесяти восьми дней я делал все возможное для того, чтобы члены Законодательного собрания приняли эту программу: приглашал их в свой кабинет; посещал слушания в комитетах, чтобы лично выступить в поддержку предложенных законопроектов; беседовал с ними в коридорах, на вечерних мероприятиях или рано утром в кафетерии, находящемся в здании Законодательного собрания; разговаривал с законодателями на улице перед Капитолием или в вестибюле; звонил им поздно вечером и собирал у себя выступавших против этих законопроектов членов Законодательного собрания и их союзников-лоббистов, чтобы вместе вырабатывать компромиссные решения. К концу сессии моя программа была принята фактически полностью. За предложения по налогам проголосовало от 76 до 100 процентов членов обеих палат, включая большинство законодателей-республиканцев.

Эрнст Дюма, один из самых выдающихся обозревателей Арканзаса, отличавшийся острым умом, заявил: «Для сферы образования это была одна из лучших сессий Законодательного собрания в истории штата, можно сказать — самая лучшая». Дюма отметил, что мы также приняли крупнейшую за всю историю штата программу строительства дорог; значительно расширили медицинское обслуживание семей с низкими доходами; способствовали улучшению состояния окружающей среды, приняв предложения, направленные на переработку твердых отходов и их сокращение, а также на «ослабление влияния предприятий, деятельность которых наносит вред экологии», на агентство штата по борьбе с загрязнением окружающей среды; а также «выбили почву из-под ног нескольких религиозных фанатиков», создав школьные поликлиники в бедных общинах.

Самая ожесточенная борьба в Законодательном собрании шла из-за этих поликлиник. Я выступал за то, чтобы разрешить им раздавать презервативы, если это решение одобрят школьные советы. Такую же позицию занимал Сенат. Более консервативная Палата представителей решительно выступала против. В конце концов Законодательное собрание приняло компромиссное предложение, внесенное членом Палаты представителей Марком Прайором, который в 2002 году стал младшим сенатором в Сенате США: для приобретения презервативов нельзя использовать деньги штата, однако, если они будут куплены на другие средства, их можно распространять. Боб Ланкастер, остроумный обозреватель Arkansas Gazette, написал полную юмора статью, в которой привел хронику борьбы «Конгресса с презервативами». Он назвал ее, извинившись перед Гомером, «Троянской войной».

Законодательное собрание также приняло поддерживавшийся Национальной стрелковой ассоциацией законопроект, запрещавший городам и округам принимать местные указы и постановления, ограничивающие и регулирующие продажу и покупку оружия, аналогичный тому, на который я наложил вето в 1989 году. Ни в одном южном штате члены Законодательного собрания не смогли сказать «нет» Национальной стрелковой ассоциации. Этот законопроект был утвержден даже более либеральным Сенатом 26 голосами против 7. Тем не менее я добился того, чтобы Сенат принял его ближе к концу сессии, чтобы я мог наложить на него вето, когда члены Законодательного собрания разъедутся и уже не смогут его преодолеть. После того как мне прислали этот законопроект, у меня произошла необычная встреча с одним молодым лоббистом из Национальной стрелковой ассоциации, прибывшим из Вашингтона, чтобы помочь его принятию. Это был очень высокий, хорошо одетый молодой человек, говоривший, проглатывая гласные, как это свойственно уроженцам Новой Англии. Однажды, когда я шел через ротонду из Палаты представителей в ту часть здания Законодательного собрания, где находился Сенат, он остановил меня и сказал: «Губрнатор, губрнатор, почему бы вам не позволить этому законопроекту стать законом без вашей подписи?»

Я в сотый раз объяснил, почему не поддерживаю этот законопроект. Тогда он вспылил: «Смотрите, губернатор, в будущем году вы будете баллотироваться на пост президента, и тогда, если вы наложите вето на этот законопроект, мы в штате Техас сделаем из вас котлету». Я не ударил его и благодаря этому понял, что становлюсь старше и сдержаннее. Вместо этого я улыбнулся и сказал: «Вы не поняли. Мне не нравится этот законопроект. Знаете, в Арканзасе никогда не будет проблем с контролем над оружием. На стене вашего роскошного офиса в Вашингтоне висит таблица, в верхней части которой — этот законопроект, а под ним перечислены все штаты. Вам глубоко наплевать на достоинства этого законопроекта. Вы хотите включить в эту таблицу Арканзас. Поэтому берите свое ружье, а я возьму свое, мы оседлаем коней и встретимся в Техасе». Сразу же после окончания сессии Законодательного собрания я наложил вето на этот законопроект. Вскоре Национальная стрелковая ассоциация начала показывать по телевидению ролики с критикой в мой адрес. Только начав писать эту книгу, я понял, что во время своей стычки с лоббистом из Ассоциации я признал, что подумываю о возможности участия в борьбе за пост президента. Однако в тот момент я не думал, что займусь этим. Мне просто не нравилось, когда мне угрожали.

После сессии Генри Оливер сказал мне, что хочет уйти в отставку. Мне очень не хотелось его терять, но после десятилетий достойной службы в морской пехоте, ФБР, работы в местных органах власти и правительстве штата он заслужил право уйти на покой. На какое-то время его обязанности взяли на себя Глория Кейб и Кэрол Раско.

В течение нескольких следующих месяцев я обеспечивал эффективное проведение в жизнь нашей широкомасштабной законодательной программы и ездил по стране в качестве представителя Совета руководства демократической партии. Поскольку я говорил о том, как мы можем вернуть «принадлежащих к среднему классу традиционных» избирателей, которые «вот уже 20 лет в массовом порядке отказывают в поддержке нашей партии», пресса продолжала высказывать предположение, что в 1992 году я, возможно, буду баллотироваться на пост президента. В апрельском интервью я пошутил на эту тему, заявив: «Пока никто не баллотируется, в списке претендентов может оказаться кто угодно, и это хорошо. Моей маме приятно видеть мою фамилию в газетах».

Хотя я все еще не считал, что смогу баллотироваться или что мне следует это делать, а рейтинг президента Буша после войны в Персидском заливе оставался выше 70 процентов, я начинал думать, что демократ из Совета руководства демократической партии, с одной стороны, связанный традиционной базой ее поддержки, а с другой — способный привлечь многих избирателей, возможно, имеет шанс, поскольку в стране существуют серьезные проблемы, которые не решаются в Вашингтоне. Президент и его команда, по-видимому под влиянием победы в войне в Персидском заливе, рассчитывали без труда одержать над нами верх. В Арканзасе и во время моих поездок по стране я видел достаточно, чтобы понимать: Америка не может еще четыре года двигаться по инерции. По мере того как 1991 год подходил к концу, это мнение разделяли все больше и больше людей.

В апреле я посетил Лос-Анджелес, чтобы выступить на официальном завтраке в честь организации граждан «Образование — прежде всего», выступавшей за совершенствование системы государственного образования. После того как Сидни Пуатье меня представил, я рассказал три недавние истории, связанные с проблемой образования в Калифорнии, которые одновременно внушали надежду и свидетельствовали об опасностях для будущего Америки. Меня обнадежила встреча, состоявшаяся более года назад, когда я выступал в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе перед студентами из ста двадцати двух зарубежных стран. Их непохожесть была хорошим предзнаменованием для нашей будущей способности конкурировать и контактировать с остальными членами мирового сообщества. Опасности стали очевидны, когда мы с Хиллари встретились на востоке Лос-Анджелеса с учениками шестого класса. Это были замечательные ребята. Нам понравились их смелые мечты и активное стремление к нормальной жизни. Как рассказали эти ученики, больше всего они боялись, что их застрелят по пути в школу или домой. Школьники также сказали, что они учатся прятаться под партами на тот случай, если по школе будет открыт огонь из проезжающего мимо автомобиля. Второе, чего больше всего боялись эти дети, — это что, когда им исполнится по тринадцать лет, им придется вступить в банду и курить крэк-кокаин, иначе их будут жестоко избивать сверстники. Эти дети произвели на меня очень сильное впечатление. Они заслуживали лучшей участи.

Во время другой поездки в Калифорнию, на этот раз — для обсуждения проблем образования за «круглым столом», посвященным экономическим вопросам, член руководства одной телефонной компании рассказал мне, что 70 процентов людей, стремящихся получить работу в его компании, «проваливались» на собеседовании, хотя фактически все они окончили среднюю школу. Я спросил аудиторию, могут ли США, только что одержавшие победу в Персидском заливе, надеяться на мировое лидерство в эпоху, наступившую после холодной войны, если детство полно опасностей, а наши школы работают неудовлетворительно.

Безусловно, одно дело — констатировать, что в стране есть проблемы, и совсем другое — говорить, как должно поступать правительство, причем так, чтобы это услышали граждане, наученные в годы работы администрации Рейгана и Буша считать федеральное правительство источником своих проблем, а не средством их решения. В разъяснении этого и заключалась миссия Совета руководства демократической партии.

В начале мая я отправился в Кливленд, чтобы председательствовать на съезде совета. За год до этого, в Новом Орлеане, мы опубликовали заявление о принципах, целью которого было выйти за рамки всем надоевшей полемики двух партий в Вашингтоне и создать динамичное, но центристское прогрессивное движение на основе новых идей, базирующихся на традиционных американских ценностях. Хотя некоторые ведущие либералы нашей партии, например губернатор Марио Куомо и преподобный Джесси Джексон (говоривший, что аббревиатуру названия Совета руководства демократической партии следует расшифровывать как «Демократический праздный класс»[32]), критиковали совет за чрезмерный консерватизм, этот съезд стал впечатляющим форумом с участием творчески мыслящих людей, должностных лиц штатов и местных органов власти, выступающих за новаторские методы, и предпринимателей, которым небезразличны наши экономические и социальные проблемы. Там также присутствовали многие известные демократы общенационального уровня, включая нескольких возможных претендентов на выдвижение кандидатами на пост президента. Среди ораторов были сенаторы Сэм Нанн, Джон Гленн, Чак Робб, Джо Либерман, Джон Бро, Джей Рокфеллер и Ал Гор. Кроме меня, присутствовали также губернаторы Лоутон Чайлз из Флориды и Джерри Бэлайлз из Вирджинии.

Конгрессмены на этом съезде, например Дейв Маккарди от штата Оклахома, представляли преимущественно консервативных избирателей или имели отношение к национальной безопасности или внешней политике, как, например, Стив Соларз от штата Нью-Йорк. На съезде присутствовали бывший сенатор Пол Тсонгас и бывший губернатор Вирджинии Дуг Уайлдер (оба они впоследствии баллотировались на пост президента), а также несколько талантливых чернокожих лидеров, включая губернатора Уайлдера, мэра Кливленда Майка Уайта, председателя Управления жилищного строительства Чикаго Винса Лейна и двух конгрессменов: Билла Грея от штата Пенсильвания и Майка Эспи от штата Миссисипи.

Я открыл съезд, выступив с программной речью, целью которой было доказать, что Америка нуждается в перемене курса и что Совет руководства демократической партии может и должен возглавить эти усилия. Я начал с перечисления проблем и задач Америки, критикуя республиканцев за то, что они годами не занимались их решением, затем отметил, что демократам не удавалось побеждать на выборах, несмотря на неспособность республиканцев решать эти проблемы, «поскольку слишком многие люди, обычно голосующие за нас, то есть несущий основное бремя трудностей средний класс, о котором мы говорим, не оказывали нам доверия на общенациональных выборах, чтобы мы защищали наши национальные интересы за границей, формировали нашу социальную политику внутри страны, собирали налоги и упорядоченно их расходовали».

Я дал высокую оценку руководству демократической партии во главе с Роном Брауном, которого поддерживал, — нашим первым чернокожим председателем. Браун активно стремился расширить базу поддержки партии, однако нам была нужна платформа, включающая конкретные предложения для американского народа.

Бремя республиканцев — это их деятельность, основанная на отрицании, уклонении и игнорировании. Наша задача — предоставить людям новый выбор на основе старых ценностей, новый выбор, который отличается простотой, открывает возможности, требует ответственности, предоставляет гражданам большее влияние, обеспечивает им ответственное правительство — и все это потому, что мы признаем свою общность. Мы все вместе участвуем в этом и все вместе победим или потерпим поражение.

Программа, обеспечивающая возможности, предусматривает экономический рост на основе свободной и честной торговли, а также увеличение инвестиций в новые технологии, образование и профессиональное обучение, соответствующее мировому уровню. Программа ответственности означает национальную службу для молодых людей в обмен на помощь во время обучения в колледже; реформу системы социального обеспечения, предусматривающую, что трудоспособные родители должны работать, однако предоставляющую большую помощь их детям; ужесточение мер для обеспечения выплат пособий на детей; активизацию усилий родителей, направленных на продолжение учебы их детей в школе; «перестройку» системы управления с целью уменьшения бюрократии и совершенствования обеспечения детей детскими садами, яслями и бесплатными школами, профессионального обучения, медицинского обслуживания пожилых людей, охраны жилых кварталов полицией и руководства государственным жилищным строительством. Программа для общин требует, чтобы мы вкладывали больше средств в удовлетворение нужд миллионов детей, независимо от их расовой принадлежности, и разработали политику на основе развития всех американцев, не делая между ними различий.

Я очень старался избегать выбора «или-или», характерного для общенациональной публичной полемики. По мнению Вашингтона, вы должны быть либо за высокий уровень образования, либо за равные возможности его получения; либо за качество медицинского обслуживания, либо за его доступность для всех; либо за более чистую окружающую среду, либо за увеличение темпов экономического роста; либо за обеспечение людей работой, либо за воспитание детей в соответствии с политикой в области социального обеспечения; либо за права профсоюзов, либо за интересы бизнеса на рабочих местах; либо за предотвращение преступлений, либо за наказание преступников; либо за семейные ценности, либо за увеличение помощи бедным семьям. В своей замечательной книге «Почему американцы ненавидят политику» (Why Americans Hate Politics) журналист И.Дж. Дионне называет этот выбор «фальшивым», заявляя, что в каждом случае американцы выбрали бы не что-то одно, а «оба варианта». Я согласился с этим и постарался проиллюстрировать свои убеждения такими высказываниями, как: «Семейные ценности не накормят голодного ребенка, но без них вы не сможете воспитать этого голодного ребенка. Нам нужно и то, и другое».

В заключение я рассказал об уроке, который получил, более двадцати пяти лет назад посещая занятия по истории западной цивилизации, которые вела профессор Кэрол Куигли. Она говорила, что будущее может быть лучше прошлого и что каждый из нас несет личную нравственную ответственность за то, чтобы это было именно так. Я закончил свою речь словами: «В этом вся суть нового выбора, того, для чего мы собрались здесь, в Кливленде. Мы здесь не для того, чтобы спасти демократическую партию. Мы здесь для того, чтобы спасти Соединенные Штаты Америки».

Это была одна из моих наиболее результативных и важных речей. Она аккумулировала все то, чему я научился за семнадцать лет участия в политической жизни, и то, о чем думали миллионы американцев. Это выступление стало основой моей предвыборной платформы, помогая переключить внимание общественности с победы Буша в войне в Персидском заливе на то, что нам надо делать, чтобы построить лучшее будущее. Объединяя идеи и ценности, которые были одновременно либеральными и консервативными, она убеждала избирателей, в течение многих лет голосовавших против кандидатов в президенты от демократической партии, прислушаться к нашей программе. Благодаря горячему приему эта речь поставила меня в положение, вероятно, ведущего представителя направления, в котором, как я истово верил, следует двигаться Америке. Несколько участников съезда призвали меня баллотироваться на пост президента, и я покинул Кливленд, убежденный в том, что, если приму такое решение, у меня будет хороший шанс добиться выдвижения кандидатом от демократической партии и мне следует подумать, не стоит ли принять участие в этой гонке.

В июне мой друг Вернон Джордан предложил мне отправиться вместе с ним в Баден-Баден, в Германию, на ежегодную Билдербергскую конференцию, в которой участвуют видные представители деловых кругов и политические лидеры из США и Европы, обсуждающие актуальные проблемы и состояние трансатлантических отношений. Мне всегда нравилось общаться с Верноном, и меня воодушевляли беседы с европейцами, включая Гордона Брауна, блестящего члена лейбористской партии Шотландии, после того, как Тони Блэр стал премьер-министром, назначенного на пост министра финансов. Я обнаружил, что европейцы в целом поддерживают внешнюю политику президента Буша, однако очень обеспокоены длительной пассивностью и слабостью нашей экономики, оказывающей на них такое же негативное влияние, как и на нас.

На конференции я встретился с Эстер Куперсмит, активисткой демократической партии, в эпоху Картера работавшей в составе нашей делегации в ООН. Эстер вместе с дочерью Конни оказалась в Билдерберге по пути в Москву и предложила мне присоединиться к ним, чтобы своими глазами увидеть изменения, происходившие в последние дни существования Советского Союза. Вскоре предстояло избрание Бориса Ельцина, который еще более открыто, чем Горбачев, отвергал советскую систему в экономике и политической жизни, на пост президента России. Это была короткая, но интересная поездка.

Я вернулся в Арканзас, убежденный, что решение многих задач Америки в области внешней политики будет затрагивать экономические и политические вопросы, в которых я разбирался и с которыми мог бы справиться, если бы решил баллотироваться в президенты и был избран на этот пост. Тем не менее, когда начался июль, я совершенно не знал, какое решение следует принять. На выборах в 1990 году я сказал арканзасцам, что останусь на посту губернатора до истечения срока моих полномочий. Благодаря успеху сессии Законодательного собрания 1991 года я с новым энтузиазмом выполнял свою работу. В семейной жизни все складывалось замечательно: Челси чувствовала себя счастливой в новой школе, где были хорошие учителя и хорошие друзья, и с увлечением занималась балетом. Хиллари добилась успехов в юридической практике и пользовалась большой популярностью и уважением. После многолетней напряженной политической борьбы у нас наконец все устроилось, и мы были счастливы. Более того, по-прежнему казалось, что президент Буш непобедим. Опрос общественного мнения, проведенный в штате Арканзас в начале июня, показал, что лишь 39 процентов арканзасцев хотят, чтобы я баллотировался на пост президента, а если бы я принял такое решение, 57 процентов жителей штата проголосовали бы за президента Буша и только 32 процента — за меня; остальные не имели определенного мнения. Более того, на первичных выборах я не стал бы единственным претендентом. По-видимому, баллотироваться собирались несколько других пользовавшихся популярностью демократов, поэтому борьба за выдвижение кандидатом на пост президента, безусловно, оказалась бы очень трудной. Даже история была против меня. Только однажды губернатор небольшого штата стал президентом США — этого добился в 1852 году Франклин Пирс из Нью-Хэмпшира.

Если не принимать во внимание политические соображения, мне искренне нравились и сам президент Буш, и то, как он и его сотрудники работали вместе со мной над вопросами образования. Я был решительно не согласен с его экономической и социальной политикой, но считал, что он — хороший человек, отнюдь не такой безжалостный и консервативный, как большинство рейганистов. Я не знал, что делать. В июне, во время поездки в Калифорнию, меня встретил в аэропорту и довез до места выступления молодой человек по имени Шон Ландрес. Он призвал меня баллотироваться на пост президента и сказал, что нашел прекрасную музыкальную тему для предвыборной кампании. Шон включил магнитофонную запись хита Флитвуда Мака «Не переставай думать о завтрашнем дне». Поразительно, что именно эту мысль я и старался донести до людей.

Находясь в Лос-Анджелесе, я обсуждал «за» и «против» участия в президентской кампании с приятелем Хиллари Мики Кантором, который к тому времени стал не только моим близким другом, но и доверенным консультантом. Когда мы начали беседовать, Мики сказал, что я должен нанять его за доллар, чтобы наш разговор был конфиденциальным. Несколько дней спустя я послал ему чек на доллар и записку, в которой сообщил, что всегда хотел иметь высокооплачиваемого адвоката и посылаю этот чек «в твердой уверенности, что получаю то, за что плачу». За этот доллар я получил много хороших советов, но все равно не знал, что мне делать. Затем раздался телефонный звонок, который все изменил.

Однажды в июле Линда Диксон сообщила мне, что звонит Роджер Портер из Белого дома. Я уже упоминал, что работал вместе с Роджером над программой, в которой были названы цели в области образования, и высоко ценил его способность сотрудничать с губернаторами, сохраняя верность президенту. Роджер спросил меня, собираюсь ли я баллотироваться на пост президента в 1992 году. Я ответил ему, что пока не решил, потому что сейчас чувствую себя более счастливым на посту губернатора, чем в предыдущие годы, у меня все хорошо в семейной жизни, и я не хочу это разрушать, но считаю, что Белый дом чрезмерно пассивен в решении экономических и социальных проблем страны. Я подчеркнул, что, на мой взгляд, президент должен использовать колоссальный политический капитал, появившийся у него благодаря войне в Персидском заливе, для решения важнейших проблем страны. Через 5-10 минут серьезного, как мне показалось, разговора

Роджер прервал его и перешел к цели своего звонка. Я никогда не забуду первые слова того послания, которое ему было поручено передать мне: «Ближе к делу, губернатор». Он сказал, что «они» оценили всех потенциальных кандидатов, которые могли бы стать соперниками президента. Самый лучший оратор — губернатор Куомо, но «они» могут представить его как человека слишком либеральных взглядов. Всем сенаторам можно нанести поражение, раскритиковав то, как за них голосовали. Но я — другое дело. Благодаря значительным достижениям в экономическом развитии, образовании и борьбе с преступностью, а также сильной программе Совета руководства демократической партии у меня действительно есть шанс победить. Поэтому, если я приму решение баллотироваться, «они» уничтожат меня как личность. «Так действует Вашингтон, — сказал он. — Прессе на каждых выборах нужна какая-нибудь жертва, и мы собираемся отдать им вас». Далее он сказал, что журналисты, считающие себя элитой, поверят любым россказням о провинциальном Арканзасе. «Мы израсходуем столько, сколько нужно, чтобы тот, кто нам нужен, сказал то, что нам нужно, и вы бы вышли из игры. И мы сделаем это в самое ближайшее время».

Я старался сохранить спокойствие, но пришел в бешенство. Я ответил Роджеру, что «слова, произнесенные только что, свидетельствуют: с этой администрацией что-то не так. Поскольку они так долго находятся у власти, то, видимо, решили, что у них есть на это право». Я сказал: «Вы думаете, что место для парковки у западного крыла Белого дома принадлежит вам, однако на самом деле оно принадлежит американскому народу, и вы должны заслужить право им пользоваться». Я объяснил Роджеру: из-за того, что он сейчас сказал, вероятность моего решения баллотироваться на пост президента увеличилась. Роджер ответил, что эти чувства достойны уважения, но он звонит как мой друг, чтобы честно меня предупредить. Если я подожду до 1996 года, то смогу одержать победу на президентских выборах, а если буду баллотироваться в 1992 году, они меня уничтожат, и с моей политической карьерой будет покончено.

Когда разговор закончился, я позвонил Хиллари и передал ей его содержание. Затем рассказал все Маку Макларти. Больше я не получал никаких известий от Роджера Портера и не видел его до самой нашей встречи на одном из приемов для сотрудников Белого дома, когда уже был президентом. Интересно, вспоминает ли он о том телефонном звонке и считает ли, что тот разговор повлиял на мое решение.

С детства я не выносил угроз. В меня стреляли из учебного ружья, а однажды даже избил мальчишка, который был значительно старше, именно потому, что я не мирился с угрозами. Во время предвыборной кампании и в течение восьми лет после нее республиканцы выполняли свои угрозы, как это предсказал Роджер Портер, и им очень помогали некоторые представители печати. Их нападки причиняли мне такую же боль, какую я испытывал в детстве, когда мне прострелили ногу или когда я получил удар в челюсть. Ложь причиняет боль, а когда время от времени среди этой лжи попадается правда, это бывает еще больнее. Я старался сосредоточить все внимание на работе, которой должен был в тот момент заниматься, и на том, как она отразится на жизни простых людей. Когда это удавалось, мне было легче противостоять тем, кто жаждал власти ради нее самой.

Следующие три месяца пронеслись очень быстро. На пикниках в северо-восточном Арканзасе по случаю 4 июля я впервые увидел лозунги «Клинтона — в президенты». Однако одни советовали мне баллотироваться не раньше 1996 года, а другие, недовольные тем, что я снова повысил налоги, говорили, что этого не нужно делать вообще. Во время поездки в Мемфис на открытие Национального музея гражданских прав, возведенного на месте мотеля «Лоррейн», где был убит Мартин Лютер Кинг, некоторые граждане призывали меня баллотироваться, однако Джесси Джексон все еще выражал недовольство деятельностью Совета руководства демократической партии, который он считал консервативным и склонным к расколу. Мне очень не хотелось разногласий с Джесси, которым я восхищался, особенно за его усилия с целью убедить чернокожих подростков не бросать школу и не принимать наркотики. Давным-давно, в 1977 году, в ознаменование двадцатой годовщины интеграции в Центральной средней школе Литл-Рока, мы вместе там выступали, и он призвал учащихся: «Вскрывайте истины, а не вены».

В 1991 году наркомания и подростковая преступность все еще оставались серьезными проблемами. 12 июля я отправился в Чикаго, чтобы ознакомиться с программами государственного жилищного строительства и посмотреть, какие меры там принимают для защиты детей младшего школьного возраста. В конце июля я навестил в больнице Литл-Рока чернокожего комика Дика Грегори, который был арестован за то, что вместе с четырьмя членами местной организации борьбы с наркоманией DIGNITY[33] организовал сидячую забастовку в магазине, где торговали атрибутикой, связанной с наркотиками. Эту организацию возглавляли чернокожие священники и местный лидер чернокожих мусульман. Она действовала на основе той самой ответственности взрослых людей за решение социальных проблем, за которую выступал Джексон, к которой призывал Совет руководства демократической партии и которая, как мне казалось, была необходима, чтобы мы смогли изменить существовавшее положение.

В августе началась предвыборная кампания. Я выступил в нескольких местах и сформировал исследовательский комитет, назначив казначеем Брюса Линдси. Создание комитета позволило мне собрать средства на поездки и оплату других расходов, не объявляя о своем намерении добиваться выдвижения кандидатом на пост президента. Через две недели после этого Боб Фармер из Бостона, который был главным сборщиком средств у Дукакиса, ушел в отставку с поста казначея Национального комитета демократической партии, чтобы помочь мне в сборе денег. Я начал получать помощь от Фрэнка Грира, уроженца Алабамы, который в 1990 году снимал для меня телевизионные коммерческие ролики высокого интеллектуального и эмоционального уровня, и Стэна Гринберга, специалиста по опросам общественного мнения, проводившего исследования среди репрезентативных групп для кампании 1990 года, а также активно занимавшегося изучением так называемых демократов Рейгана и действий, которые необходимо предпринять, чтобы вернуть их в лоно основного курса партии. Я предложил Гринбергу проводить для меня опросы общественного мнения. Мне очень не хотелось расставаться с Диком Моррисом, но к тому моменту он уделял так много времени кандидатам и должностным лицам, представлявшим республиканскую партию, что фактически все демократы считали его скомпрометированным.

После создания этого исследовательского комитета мы с Хиллари и Челси отправились в Сиэтл на летнюю конференцию Национальной ассоциации губернаторов. Незадолго до этого в ходе ежегодного опроса, проводившегося журналом Newsweek, мои коллеги назвали меня наиболее эффективно работающим губернатором страны, а некоторые из них призвали баллотироваться на пост президента. По завершении конференции Национальной ассоциации губернаторов наша семья отбыла из Сиэтла морем в Канаду, чтобы провести короткий отпуск в Виктории и Ванкувере.

Сразу по возвращении в Арканзас я стал разъезжать по всему штату и, в частности, побывал во многих местах, не объявляя о своем приезде заранее, чтобы спросить моих избирателей, следует ли мне баллотироваться на пост президента и освободят ли они меня от моего обещания выполнять обязанности губернатора до полного истечения срока полномочий, если я приму такое решение. Большинство избирателей заявили, что мне следует баллотироваться, если я считаю это правильным, хотя лишь немногие полагали, что у меня есть шанс победить. Сенаторы Бамперс и Прайор и два наших конгрессмена-демократа Рэй Торнтон и Берил Энтони выступили с заявлениями в поддержку такого решения. Заместитель губернатора Джим Гай Такер, спикер Палаты представителей Джон Липтон и председатель Сената Джерри Букаут заверили меня, что позаботятся о штате в мое отсутствие.

Хиллари считала, что мне следует баллотироваться, мама тоже активно поддерживала эту идею, и даже Челси на этот раз не была против. Я сказал ей, что буду с ней во все важные моменты, например на ее выступлении в балете «Щелкунчик» на Рождество, на ее школьных мероприятиях, в поездке на «Ренессансный уикенд» и на ее день рождения. Однако я знал, что кое-что все-таки пропущу. Мы не будем исполнять с ней дуэт для саксофона и фортепиано, не будем ходить по домам на Хэллоуин, когда у Челси всегда бывают уникальные костюмы, я не смогу читать ей по вечерам и помогать выполнять домашние задания. Быть ее отцом я всегда считал самой лучшей своей работой; я мог только надеяться, что смогу достаточно хорошо справляться с ней во время предстоявшей длительной предвыборной кампании. В разлуке с Челси я всегда скучал так же сильно, как и она. Но помогали телефон и факс. Мы посылали друг другу множество математических задач. Хиллари отлучалась реже, чем я, но когда нас обоих не бывало дома, Челси оказывали необходимую поддержку ее бабушки и дедушка, сотрудница резиденции губернатора Кэролайн Хьюбер, друзья моей дочери и их родители.

Двадцать первого августа мне крупно повезло, когда сенатор Ал Гор объявил, что не намерен вести борьбу за избрание на пост президента. Он баллотировался в 1988 году, и если бы в 1992 году снова стал добиваться выдвижения своей кандидатуры, то в «супервторник» 10 марта голоса в южных штатах разделились бы между двумя кандидатами, и мне было бы гораздо труднее победить. Единственного сына Ала, Альберта, сбила машина, и он получил серьезные травмы. Ал счел необходимым быть вместе с семьей во время длительного и трудного выздоровления сына, приняв решение, которое я прекрасно понял и которым восхищался.

В сентябре я снова посетил штат Иллинойс и выступал перед ведущими демократами штатов Айова, Южная Дакота и Небраска в Сиу-Сити, штат Айова, и на заседании Национального комитета демократической партии в Лос-Анджелесе. Поездка в Иллинойс была особенно важной из-за календаря первичных выборов. Борьба за выдвижение кандидатом на пост президента началась с закрытых партийных собраний в штате Айова, которые я мог проигнорировать, потому что сенатор Том Харкин от Айовы также баллотировался и, безусловно, был обречен на победу в своем родном штате. Потом предстояли выборы в Нью-Хэмпшире, позже — в Южной Каролине, а после этого — в Мэриленде, Джорджии и Колорадо. Затем следовал «супервторник» в одиннадцати южных штатах, далее — штаты Иллинойс и Мичиган 17 марта, в День Святого Патрика.

Четыре года назад кампания сенатора Гора потерпела провал, потому что за впечатляющими результатами в южных штатах не последовали другие победы. Я полагал, что смогу победить в штате Иллинойс по трем причинам: Хиллари была родом из этого штата, я работал в южном Иллинойсе в составе Комиссии по развитию района дельты Миссисипи, кроме того, некоторые чернокожие лидеры Чикаго имели арканзасские корни. В Чикаго я встретился с двумя молодыми политическими активистами — Дэвидом Уилхелмом и Дэвидом Аксельродом, которые впоследствии приняли участие в моей предвыборной кампании. Это были идеалисты, закаленные предвыборными баталиями в Чикаго и разделявшие мои политические взгляды. Тем временем Кевин О’Киф колесил по всему штату, создавая необходимую для победы организационную структуру.

Голосование в Мичигане должно было состояться в тот же день, что и в Иллинойсе, и там я тоже надеялся на хорошие результаты благодаря бывшему губернатору Джиму Бланшару, руководителю штаба моей предвыборной кампании в округе Уэйн Эду Макнамаре и многим людям, чернокожим и белым, которые перебрались в Мичиган из Арканзаса, чтобы работать на автомобилестроительных предприятиях. После Мичигана и Иллинойса следующим крупным штатом, в котором должно было пройти голосование, стал Нью-Йорк, где мой друг Гарольд Икес организовал поддержку моей кампании, а Пол Кэри, сын бывшего губернатора Хью Кэри, занимался сбором средств.

Шестого сентября, когда я закончил подготовку аппарата сотрудников губернатора к предвыборной кампании, Билл Боуэн согласился стать моим исполнительным секретарем.

Билл был президентом Commercial National Bank, одним из наиболее уважаемых бизнесменов и главным организатором так называемого «Клуба добротных костюмов», в состав которого входили лидеры деловой общины, поддержавшие во время сессии Законодательного собрания штата Арканзас в 1991 году программу образования, давшую хорошие результаты. Назначение Боуэна успокоило людей, убедив их в том, что во время моего отсутствия о делах штата будет кому позаботиться.

В недели, предшествовавшие объявлению о моем намерении баллотироваться, я начал усваивать разницу между участием в президентской и губернаторской кампаниях. Во-первых, большое значение имела проблема абортов, так как считалось, что, если Буш будет вновь избран на пост президента, у него будет достаточно вакансий в Верховном суде, на которые он сможет назначить своих людей, чтобы получить большинство голосов для отмены решения по делу «Роу против Уэйда». Я всегда поддерживал Роу, однако выступал против государственного финансирования абортов для малоимущих женщин, поэтому, по существу, моя позиция не нравилась ни одной из сторон. Я понимал, что это несправедливо по отношению к большому числу американок, однако мне трудно было бы найти доводы в пользу финансирования абортов за счет средств налогоплательщиков, считавших их равносильными убийству. Кроме того, вопрос был действительно спорным, так как даже попытки Конгресса, где большинство имели демократы, добиться выделения средств на финансирование абортов не раз проваливались.

Помимо проблемы абортов существовали еще и вопросы личного характера. На вопрос, курил ли я когда-либо марихуану, я ответил, что никогда не нарушал существующие в Америке законы о наркотиках. Это было косвенным, но весьма неловким признанием, так как однажды я попробовал марихуану в Англии. Циркулировало также множество слухов о моей личной жизни. 16 сентября по просьбе Мики Кантора и Фрэнка Грира мы с Хиллари появились на завтраке Сперлинга, регулярной встрече вашингтонских журналистов, чтобы ответить на вопросы представителей прессы. Я не знаю, правильно ли поступил, приняв такое решение, однако Мики очень на этом настаивал. Он убеждал меня, что, поскольку я и раньше говорил, что не был безупречен, люди знают об этом, и добавлял: «Желательно кое-что им рассказать и попытаться исключить негативные последствия того, что может произойти или и не произойти позднее, во время предвыборной кампании».

Когда один из журналистов задал вопрос на эту тему, я ответил, что, как и у многих других супружеских пар, у нас бывали проблемы, но мы очень преданы друг другу, и наш брак прочен. Хиллари поддержала меня. Насколько мне известно, я был единственным кандидатом, когда-либо говорившим на эту тему. Одним журналистам и обозревателям это понравилось, другие восприняли мою откровенность просто как подтверждение того, что я могу стать удачной мишенью для нападок.

Я все еще не уверен, правильно ли поступил, отправившись на этот завтрак и вступив на скользкий путь ответов на вопросы личного характера. Человеческие качества важны для президента, однако пример столь непохожих друг на друга людей, как Франклин Делано Рузвельт и Ричард Никсон, показывает, что безупречность в семейной жизни — не самое удачное мерило для определения характера президента. Более того, стандартов, по существу, не бывает. В 1992 году, если вы нарушали свои брачные обязательства, разводились и вновь вступали в брак, супружеская неверность не считалась причиной того, что человек не подходит для какого-либо поста, даже сам этот факт не заслуживал освещения в средствах массовой информации. В то же время супружеские пары, сохранявшие свой брак, оказывались в таких случаях «законной добычей», как будто развод всегда был более правильным выбором. Учитывая сложность человеческой жизни и значение участия обоих родителей в воспитании детей, вероятно, можно считать, что это ошибочное мнение.

Несмотря на вопросы личного характера, отзывы в печати мыслящих журналистов, которых интересовали мои идеи и политическая стратегия, а также то, что я сумел сделать на посту губернатора, в первые дни кампании были более чем благожелательными. Я также знал, что могу начать предвыборную борьбу, опираясь на группу своих активных сторонников по всей стране, благодаря друзьям, появившимся у нас с Хиллари за эти годы, и многим арканзасцам, готовым совершать поездки в другие штаты, чтобы участвовать в моей кампании. Их не останавливало то, что я был фактически неизвестен американскому народу и что мой рейтинг, судя по результатам опросов общественного мнения, значительно ниже, чем у других кандидатов. Меня это тоже не останавливало. На этот раз, в отличие от 1987 года, я был готов к борьбе.