Моя жизнь

ГЛАВА 22

Фирма Wright, Lindsey & Jennings была, по меркам Арканзаса, крупной компанией с прекрасной репутацией и обширной клиентурой. Компетентные и дружелюбные сотрудники изо всех сил старались помочь мне устроиться на новом месте. Руководство компании позволило мне взять на работу моего личного секретаря Барбару Кернс, за четыре года успевшую познакомиться со всеми членами моей семьи, моими друзьями и сторонниками. Фирма даже предоставила кабинет Бетси Райт, чтобы она смогла продолжить работу над моими документами и, как выяснилось со временем, заняться планированием следующей избирательной кампании. Я курировал несколько дел и даже привел в компанию пару клиентов, но уверен, что, протянув мне руку помощи, ее руководители не получили большой материальной выгоды. Однако я всегда был им благодарен и, будучи президентом, оказывал содействие в юридических вопросах.

Хотя я и скучал по тем временам, когда был губернатором и занимался политикой, я наслаждался жизнью обычного человека: вовремя приходил домой, вместе с Хиллари наблюдал за тем, как растет Челси, ходил в гости к друзьям, знакомился с соседями. Самыми приятными нашими собеседниками были Серж и Луиза Лозано, пожилая пара, жившая в доме напротив. Они души не чаяли в Челси и всегда охотно нам помогали.

Я решил не появляться на публике, по крайней мере некоторое время, сделав лишь одно исключение. В феврале я поехал в Бринкли, городок на границе штатов в часе езды к востоку от Литл-Рока, чтобы выступить на банкете Lions Club. На выборах 1980 года здесь за меня голосовало большинство жителей, и мои верные сторонники настаивали на том, чтобы я присутствовал на празднике. Они считали, что встреча с теми, кто меня поддержал, поднимет мой моральный дух. После ужина меня пригласили домой к первым лицам округа, Дону и Бетти Фуллер, где я познакомился с людьми, которые, как ни странно, хотели снова видеть меня на посту губернатора. В Литл-Роке, например, многие старались заручиться поддержкой нового руководства. Один из чиновников, которого я принял в правительство штата и который хотел продолжить работу и при новом губернаторе Уайте, однажды даже перешел на другую сторону улицы, когда встретил меня в центре города. Он боялся, что кто-нибудь увидит, как мы обмениваемся рукопожатием.

Я был благодарен своим друзьям из Бринкли за поддержку, но на несколько месяцев отказался от публичных выступлений в Арканзасе. Фрэнк Уайт начал допускать ошибки, уже успев проиграть несколько сражений в Законодательном собрании, а мне не хотелось идти по его стопам. Он выполнил свое предвыборное обещание и принял законопроекты о возвращении Министерству экономического развития названия «Комитет промышленного развития штата Арканзас». Однако попытка упразднить открытые мною и Хиллари сельские больницы встретила серьезный отпор со стороны населения. Законопроект был отклонен, и Уайту пришлось довольствоваться отменой строительства новых клиник.

Когда губернатор выдвинул на рассмотрение законопроект об отмене повышения налога с автовладельцев, начальник Департамента шоссейных дорог Генри Грей, члены комиссии по их эксплуатации и дорожно-строительные компании высказались резко против. Эти компании зарабатывали деньги на строительстве и ремонте автомагистралей, и многие члены Законодательного собрания прислушались к их мнению, поскольку жителям их округов хотелось ездить по хорошим дорогам, даже если они отказывались за это платить. В конце концов Уайту удалось добиться лишь незначительного снижения налога, а в целом схема финансирования проекта осталась прежней.

Как ни странно, самые серьезные проблемы с Законодательным собранием возникли у губернатора с одним документом, который он одобрил. Так называемый «Билль о теории создания» требовал, чтобы в каждой школе Арканзаса отводилось примерно равное время на изучение теории эволюции и библейской теории создания человека, согласно которой люди не произошли сотни тысяч лет назад от обезьян, а были созданы Богом как отдельный вид, существующий всего несколько тысяч лет.

Большую часть XX века фундаменталисты высказывались против теории эволюции, поскольку она не совпадала с буквальной трактовкой библейской притчи о создании мира. В начале 1900-х годов в нескольких штатах, в том числе и Арканзасе, теория эволюции была исключена из школьной программы, и даже после решения Верховного суда, отменившего запрет на ее изучение, многие ученые вплоть до 1960-х годов не касались этого вопроса. Но в конце 60-х новое поколение фундаменталистов вновь затронуло эту проблему, на этот раз утверждая, что существуют научные доказательства библейской притчи о создании человека, которые ставят под сомнение теорию эволюции. В итоге они пришли к выводу, что если в школах преподают теорию эволюции, то должное внимание необходимо уделять и «теории создания».

Благодаря усилиям организации фундаменталистов FLAG («Семья, жизнь, Америка перед Господом») и поддержке губернатора Арканзас стал первым штатом, в котором был принят закон о теории создания. Слушания прошли относительно спокойно: в нашем Законодательном собрании было не так много ученых, а большинство политиков боялись оскорбить христианские организации, после президентских и губернаторских выборов укрепившие свои позиции. Уже после того как Уайт подписал закон, свой протест высказали учителя, не желавшие преподавать в школах религию как науку, религиозные лидеры, желавшие сохранить независимость церкви от государства, и рядовые граждане, которые не хотели, чтобы Арканзас превратился в посмешище для всей страны.

Фрэнк Уайт стал объектом насмешек со стороны противников закона о теории создания. Джордж Фишер, карикатурист газеты Arkansas Gazette, усадивший меня на трехколесный велосипед, нарисовал губернатора с наполовину очищенным бананом в руке, указывая на то, что он, возможно, не до конца прошел все стадии эволюции и является тем самым «недостающим звеном» между человеком и обезьяной. Почувствовав неладное, губернатор Уайт заявил, что невнимательно прочитал законопроект, прежде чем поставил под ним свою подпись, но этим лишь усугубил свое положение. В конце концов судья Билл Овертон признал законопроект о теории создания антиконституционным. Он блестяще выступил в суде и составил исчерпывающее заключение, в котором говорилось, что данный законопроект подразумевает преподавание религии и тем самым нарушает разделение церкви и государства, закрепленное в Конституции. Генеральный прокурор Стив Кларк отказал в дальнейшем обжаловании решения суда.

У Фрэнка Уайта были сложности не только с Законодательным собранием. Он совершил ошибку, отправив представителей Комиссии по вопросам обслуживания населения для беседы с руководителями компании Arkansas Power and Light, которая уже несколько лет добивалась значительного повышения тарифов на коммунальные услуги. Когда эта история выплыла наружу, пресса обрушилась на губернатора с критикой. Плата за электричество росла быстрее, чем налог с автовладельцев, а губернатор выразил готовность дать AP&L предварительное согласие от имени тех, кто будет решать, имеет компания право поднимать тарифы на свои услуги или нет.

Потом губернатора подвели слова. Объявляя об отправке торговой делегации в Тайвань и Японию, Уайт сказал журналистам, что рад поехать на Средний Восток. Оговорка стала темой очередной карикатуры Джорджа Фишера: губернатор и его приближенные сходят с трапа самолета в пустыне, вокруг них пальмы, пирамиды, арабы в халатах и верблюды. С бананом в руке губернатор осматривается и говорит: «Восхитительно! Позовите рикшу!»

Тем временем я провел несколько политических встреч за пределами Арканзаса. Еще до моего поражения на выборах губернатор штата Айдахо Джон Эванс пригласил меня выступить на банкете в честь Дня Джефферсона — Джексона. Когда я проиграл, он тем не менее настоял на моем приезде.

Кроме того, я впервые посетил Де-Мойн, штат Айова, где на семинаре демократической партии произнес речь перед сотрудниками местной администрации и руководством штата. Мой друг Сэнди Бергер пригласил меня приехать в Вашингтон на ланч с Памелой Гарриман, женой известного демократа Аверелла Гарримана, который был доверенным лицом Франклина Делано Рузвельта на встрече с Черчиллем и Сталиным, губернатором штата Нью-Йорк и представителем США в Париже на мирных переговорах с Северным Вьетнамом. Гарриман познакомился с Памелой во время Второй мировой войны. Тогда она была замужем за сыном Черчилля и жила на Даунинг-стрит, 10. Они поженились через тридцать лет, после смерти его первой жены. В свои шестьдесят с небольшим Памела была еще очень красива. Она хотела, чтобы я вошел в состав нового комитета политических действий «Демократы 80-х», который создавала для сбора средств на возвращение к власти демократической партии. После ланча я проводил Памелу, которая заметно нервничала, на съемки ее первого интервью. Я посоветовал ей успокоиться и отвечать на вопросы так же естественно, как она говорила во время ланча. Я вошел в состав ее комитета и в следующие несколько лет часто бывал в Джорджтауне, в прекрасном доме Гарриманов, атмосфера которого пропитан политикой, а стены украшены полотнами импрессионистов. Став президентом, я назначил Памелу Гарриман послом США во Франции, где она жила после Второй мировой войны и развода с первым мужем. В этой стране Памела пользовалась большой популярностью, а ее деятельность была весьма эффективна. Она счастливо прожила в Париже до самой смерти в 1997 году.

К весне положение губернатора Арканзаса стало особенно уязвимым, и я всерьез задумался о реванше. Как-то раз я поехал в Хот-Спрингс навестить маму и на полпути из Литл-Рока свернул в Лонсдейл, чтобы заправиться и кое-что купить. Владелец магазинчика принимал активное участие в жизни городка, и мне было интересно его мнение. Он ответил вежливо, но уклончиво. По дороге к машине я столкнулся с пожилым мужчиной в рабочей униформе. «Вы случайно не Билл Клинтон?» — спросил он. Когда я кивнул в ответ и пожал ему руку, мужчина немедленно сообщил мне, как он голосовал: «Это из-за меня вы провалились на выборах. Я стоил вам одиннадцати голосов: моего, моей жены, наших двух сыновей, их жен и моих пяти друзей. Мы сровняли вас с землей». Я спросил, почему он голосовал против меня, и получил предсказуемый ответ: «Я был вынужден. Вы подняли налог на мой автомобиль». Я показал на участок шоссе неподалеку от того места, где мы стояли и разговаривали, и сказал: «Помните снежную бурю, которая обрушилась на штат, когда я только вступил в должность? Дорога в том месте оказалась разрушена, и машины застряли в образовавшейся трещине. Мне пришлось обратиться за помощью к Национальной гвардии, чтобы их вытащить. Об этом писали все газеты. Наши дороги надо было приводить в порядок». Его ответ меня поразил: «А мне какое дело? Я все равно не хочу за это платить». Несмотря на эти слова, я почему-то выпалил: «Позвольте спросить: если я снова буду баллотироваться на пост губернатора, вы проголосуете за меня?» Он улыбнулся и сказал: «Конечно. Теперь мы квиты». Я тут же позвонил Хиллари, пересказал ей наш разговор и сказал: «Думаю, мы сможем победить».

Оставшуюся часть 1981 года я провел в поездках по штату и переговорах. Демократы хотели сместить Фрэнка Уайта, и большинство моих прежних сторонников были готовы поддержать мою кандидатуру на очередных выборах. Особый интерес к моей персоне проявили два человека, страстно любившие политику и наш штат. Морису Смиту принадлежала ферма в двенадцать тысяч акров и банк в небольшом городке Бердай. Этот невысокого роста шестидесятилетний худой мужчина с угловатым лицом обладал глубоким скрипучим голосом, которым он весьма успешно пользовался. Морис был чертовски умен и очень добродушен. Он давно принимал активное участие в политической жизни Арканзаса и, как и все члены его семьи, относился к группе прогрессивных демократов. Смит не был расистом или снобом, он поддерживал мою программу строительства шоссейных дорог и реформу системы образования. Морис хотел, чтобы я снова выставил свою кандидатуру, и был готов взять на себя заботы по сбору средств на проведение предвыборной кампании и налаживанию связей с влиятельными и уважаемыми людьми, которые еще не относились к числу моих сторонников. Самой внушительной его «добычей» оказался Джордж Келл, когда-то настолько хорошо игравший за бейсбольную команду «Детройт Тайгере», что попал в ее Галерею славы; кроме того, он работал радиокомментатором на матчах «Тайгере». На протяжении всей своей спортивной карьеры Келл жил в своем доме в Свифтоне, небольшом городке на северо-востоке Арканзаса. Он был местной легендой и имел много поклонников по всему штату. После того как мы познакомились, он согласился стать казначеем моей избирательной кампании.

Помощь Мориса обеспечила нам столь необходимую активную поддержку: ведь в Арканзасе еще ни одному губернатору не удавалось вторично занять должность после проигрыша на выборах, хотя сделать это пробовали многие. Но он был не просто моим сторонником. Морис стал мне другом, доверенным лицом и советчиком. Я полностью на него полагался. Он был для меня вторым отцом и старшим братом. Морис принимал участие во всех кампаниях, которые я проводил в Арканзасе, и в работе администрации губернатора. Морис любил в политике игру интересов, и потому ему прекрасно удавалось проводить мои программы в Законодательном собрании. Он знал, когда следует бороться, а когда договариваться, и избавил меня от многих ошибок, которые я совершил во время моего первого срока. К тому времени, когда я стал президентом, у Мориса ухудшилось здоровье. Как-то раз мы с ним провели счастливый вечер в гостиной на третьем этаже Белого дома, предаваясь воспоминаниям о прожитых годах.

Я больше не встречал человека, которого бы любил и уважал так, как Мориса Смита. За несколько недель до его смерти Хиллари приезжала в Арканзас навестить его в больнице. Вернувшись в Белый дом, она посмотрела на меня и сказала: «Я очень люблю этого человека». В последнюю неделю его жизни мы пару раз разговаривали по телефону. Он чувствовал, что вряд ли выйдет из больницы, и сказал: «Я хочу, чтобы ты знал: я горжусь тем, что мы с тобой сделали, и очень тебя люблю». Я еще ни разу не слышал от него таких слов.

Когда в 1998 году Морис умер, я поехал домой, чтобы произнести речь на его похоронах, хотя у меня, как у президента, было очень много обязанностей. По дороге в Арканзас я думал обо всем, что он для меня сделал. Морис был финансовым директором всех моих избирательных кампаний, распорядителем на каждой инаугурации, руководителем аппарата, членом совета попечителей университета, главой Департамента шоссейных дорог, главным защитником интересов инвалидов в Законодательном собрании (этим особенно гордилась его супруга Джейн). Но больше всего мне запомнился день после моего проигрыша на выборах в 1980 году, когда мы с Хиллари и Челси принимали гостей на лужайке перед резиденцией губернатора. Я стоял, согнувшись под тяжестью поражения. Ко мне подошел невысокий мужчина, положил руку на плечо, посмотрел в глаза и непередаваемым надтреснутым голосом сказал: «Все хорошо. Мы вернемся». Мне до сих пор не хватает Мориса Смита.

Вторым человеком, оказавшим мне поддержку, стал JI.B. «Билл» Кларк. Мы были едва знакомы, когда в 1981 году он разыскал меня и спросил, не хочу ли я вернуться на пост губернатора. Билл был крепким мужчиной, любил политические споры и прекрасно разбирался в человеческой натуре. Он родился в Фордайсе на юго-востоке Арканзаса, владел лесопилкой, на которой делались доски из белого дуба, шедшие на изготовление бочек для виски и шерри, и большую часть продукции поставлял в Испанию. Кроме того, ему принадлежала пара ресторанов «Бургер Кинг». Однажды в начале весны он пригласил меня в Хот-Спрингс на скачки в Оуклон-Парк. С момента моего поражения прошло всего несколько месяцев, и Билл был удивлен, что так мало людей заглянули к нам в ложу. Но этот холодный прием ничуть его не обескуражил, а лишь подстегнул соревновательный дух. Билл твердо решил во что бы то ни стало вернуть мне кресло губернатора. В 1981 году я не раз приезжал в его домик на озере в Хот-Спрингс, чтобы поговорить о политике и встретиться с друзьями, которых он убеждал оказать нам помощь. На тех ужинах и вечеринках я познакомился с несколькими людьми, сыгравшими главную роль в ходе избирательной кампании на юге Арканзаса. Некоторые из них никогда прежде не были моими сторонниками, но Билл Кларк сумел заручиться их поддержкой. Он много сделал для меня и в последующие одиннадцать лет: помог победить на выборах и провести в жизнь мою законодательную программу. Однако больше всего я обязан ему своей верой в себя, особенно в те моменты, когда у меня не было на это сил.

Пока я выступал на митингах, Бетси Райт активно занималась технической стороной моей кампании. Последние несколько месяцев 1981 года мы с Хиллари и Бетси советовались с Диком Моррисом о том, с чего следует начать предвыборную агитацию, и летали по его совету в Нью-Йорк к известному специалисту по политическим технологиям Тони Шварцу, редко покидавшему пределы своей квартиры на Манхэттене. Мне очень понравился Шварц и его идеи о том, как манипулировать чувствами и разумом избирателей. Я прекрасно понимал, что для победы в 1982 году, всего через два года после сокрушительного поражения, должен найти общий язык с жителями Арканзаса. Я не мог сказать избирателям, что они сделали ошибку, проголосовав против меня. С другой стороны, я не сумел бы убедить их дать мне еще один шанс, если бы мое политическое отшельничество затянулось. Именно о том, как соблюсти баланс, размышляли мы с Бетси, пока изучали списки и разрабатывали стратегии для предварительных и всеобщих выборов.

Тем временем в самом конце 1981 года я совершил две поездки, которые подготовили меня к предстоящей борьбе. По приглашению губернатора Боба Грэхема я отправился во Флориду на съезд демократической партии, проходивший в Майами раз в два года в декабре. Я обратился к делегатам со страстным призывом ответить на атаки республиканцев. Пусть мы позволили им нанести первый удар, сказал я, но, если они бьют ниже пояса, нам нужно «взять топор и отрубить им руки». Согласен, сказано слишком высокопарно, но в республиканской партии лидирующие позиции заняло правое крыло, изменившее правила политической игры, а их лидер, президент Рейган, продолжал улыбаться и, казалось, был выше всяких интриг. Республиканцы считали, что могут бесконечно долго выигрывать предвыборные сражения с помощью словесных оскорблений. Возможно, они были правы, но я не хотел повторения ситуации, когда мы разоружались в одностороннем порядке.

Второй поездкой было паломничество, которое мы с Хиллари совершили на Святую землю в сопровождении У.О. Вота, пастора баптистской церкви «Эммануил». Я стал ее прихожанином в 1980 году по настоянию Хиллари, а потом начал петь в хоре. Я редко заходил в церковь с тех пор, как в 1964 году уехал в Джорджтаун, аза несколько лет до этого перестал петь в хоре. Хиллари знала, что я хотел бы бывать там почаще и что я восхищался У.О. Вотом, оставившим жаркие проповеди первых лет своего служения ради разъяснения пастве смысла Библии. Он верил, что Библия — это непогрешимое слово Господа, но лишь немногие понимают его подлинный смысл. Пастор Вот занимался изучением самых ранних манускриптов и часто посвящал несколько проповедей подряд одной из книг Библии или какому-то важному моменту текста, прежде чем перейти к следующему. Я с нетерпением ждал каждого воскресенья, а потом сидел в хорах, смотрел на спину д-ра Вота и читал вслед за ним по Библии, прислушиваясь к его объяснениям Ветхого и Нового заветов.

Д-р Вот начал посещать Святую землю с 1938 года, за десять лет до того, как появилось государство Израиль. Родители Хиллари приехали из Парк-Риджа, чтобы присматривать за Челси, и в декабре 1981 года мы смогли присоединиться к группе паломников, отправлявшихся в путь. Большую часть времени мы провели в Иерусалиме, прошли по следам Христа и встретились с местной христианской общиной. Мы взобрались на холм, где, по преданию, распяли Христа, и посетили небольшую пещеру, в которой Иисус был похоронен и воскрес. Потом мы дошли до Западной стены, священной для иудеев, и побывали в мусульманских святынях — мечетях Аль-Акса и «Купол скалы», откуда, по мусульманским преданиям, пророк Мухаммед вознесся на небеса, где встретился с Аллахом. Мы видели Храм Гроба Господня, Галилейское море, где Христос ходил по воде, Иерихон, один из старейших городов мира, побывали в крепости Масада, где еврейские солдаты, маккавеи, отражали долгую и яростную осаду римских войск до тех пор, пока их защита не была сломлена и они не присоединились к сонму мучеников. На вершине Масады д-р Вот рассказал нам о том, как огромные армии, возглавляемые великими полководцами, среди которых были Александр Великий и Наполеон, проходили по распростертой под нами долине, и напомнил, что в Книге откровений говорится о том, что в конце времен она будет залита кровью.

Поездка произвела на меня сильное впечатление. Я вернулся домой, укрепившись в собственной вере, преклоняясь перед Израилем и, пожалуй, совершенно по-новому понимая трудности и устремления палестинцев. Это путешествие вызвало у меня жгучее желание увидеть всех детей Авраама живущими в мире на земле, где возникли три наши религии.

Почти сразу после моего возвращения домой мама вышла замуж за Дика Келли, брокера по операциям с пищевыми продуктами, своего старого знакомого. Она больше семи лет жила одна, и я от души за нее порадовался. Дик был высоким, симпатичным мужчиной, который любил скачки не меньше, чем мама. Кроме того, ему очень нравилось путешествовать. Вдвоем они исколесили весь мир. Благодаря Дику мама не только частенько ездила в Лас-Вегас, но и раньше меня побывала в Африке. Преподобный Джон Майлз обвенчал их в доме Мардж и Билла Митчелл на озере Гамильтон, и Роджер исполнил песню Билли Джоэла «Такая, какая ты есть». Я полюбил Дика Келли и был ему особенно благодарен за то счастье, которое он принес маме и мне. Он стал одним из моих любимых партнеров по гольфу, и, хотя ему было далеко за восемьдесят, в большинстве случаев меня обыгрывал.

Однако в январе 1982 года я меньше всего думал о гольфе: пришло время начать предвыборную кампанию. Бетси чувствовала себя в Арканзасе как рыба в воде и блестяще организовала всех моих старых и новых сторонников, разочаровавшихся в губернаторе Уайте. Сначала нужно было решить серьезный вопрос о том, с чего начать. Дик Моррис предложил мне до официального объявления о выдвижении моей кандидатуры выступить на телевидении, признать все допущенные в прошлом ошибки, приведшие к поражению, и попросить дать мне второй шанс. Идея была рискованная, но не более, чем сама мысль об участии в выборах спустя всего два года после поражения. Если бы я снова проиграл, мое возвращение в политику стало бы невозможным, по крайней мере в ближайшее время.

Мы сняли мое телеобращение на студии Тони Шварца. Мне казалось, что оно будет эффективным, только если я честно признаю мои прошлые ошибки и пообещаю реализовать ту модель управления, которая получила поддержку на моих первых выборах. Мы запустили ролик 8 февраля, без всякого предварительного уведомления. Мое лицо появилось на экранах телевизоров, и я сообщил избирателям, что с момента моего поражения много путешествовал по штату и беседовал с тысячами жителей Арканзаса, которые помнили не только о моих добрых делах, но и о допущенных мною серьезных ошибках, например об увеличении налога с автовладельцев; сказал, что нам необходимы средства для ремонта наших дорог, но я был неправ, подняв налог и нанеся вред стольким людям. Затем я рассказал о том, что, когда был маленьким, «отцу никогда не приходилось ругать меня дважды за один проступок», что нашему штату необходима твердая рука для управления развитием образовательной системы и экономики — областей, в которых мне удалось добиться немалых успехов. В заключение я заверил избирателей, что, если они дадут мне еще один шанс, я буду губернатором, который на собственном горьком опыте убедился: невозможно руководить, не прислушиваясь к людям.

Мое выступление вызвало многочисленные споры, но после него многие избиратели были готовы дать мне еще один шанс. В день рождения Челси, 27 февраля, я сделал официальное заявление об участии в выборах. Хиллари подарила мне сделанную во время моего выступления фотографию, где мы были изображены втроем, с надписью: «Второй день рождения Челси, второй шанс для Билла».

Я обещал решить три вопроса, наиболее важных для будущего штата: усовершенствовать систему образования, создать новые рабочие места и сдерживать тарифы на коммунальные услуги. Кроме того, именно по этим позициям губернатор Уайт был наиболее уязвим. Он сократил налоги с автовладельцев на 16 миллионов долларов, при этом Комиссия по вопросам обслуживания населения одобрила увеличение тарифов услуг компании Arkansas Power and Light на 227 миллионов долларов, ухудшив положение не только потребителей, но и предприятий. Экономический спад привел к сокращению рабочих мест, а доходы штата оказались столь малы, что их нельзя было использовать на нужды системы образования.

Мои обещания были восприняты благожелательно, но главной новостью того дня стало объявление Хиллари о том, что она берет мою фамилию. Теперь ее следовало называть Хиллари Родэм Клинтон. Мы обсуждали этот вопрос несколько недель подряд. Хиллари приняла такое решение под влиянием наших многочисленных друзей. По их мнению, хотя напрямую это никогда отрицательно не влияло на результаты выборов, простых граждан беспокоило, что после замужества она оставила девичью фамилию. Даже Вернон Джордан говорил с ней об этом, когда несколько месяцев назад приезжал в Литл-Рок. За прошедшие годы Вернон стал близким другом нашей семьи. Он был одним из главных правозащитников страны и человеком, на которого его друзья всегда могли положиться. Вернон был южанином, к тому же значительно старше нас с Хиллари, и поэтому прекрасно понимал важность вопроса о смене фамилии. Как ни странно, но единственным из знакомых, кто заговорил со мной об этом, оказался молодой прогрессивный адвокат из Пайн-Блаффа, мой активный сторонник. Он как-то спросил, не беспокоит ли меня то, что Хиллари оставила девичью фамилию. Я ответил, что вообще никогда не задумывался об этом, пока кто-то мне не напомнил. Он удивленно посмотрел на меня: «Быть этого не может. Я тебя знаю. Ты же настоящий мужчина, и тебя это должно задевать!» Я был поражен. Это был не первый и не последний раз, когда меня совершенно не волновало то, что казалось важным другим.

Я сразу сказал Хиллари, что решение должно быть исключительно ее собственным и вряд ли от этого будут зависеть результаты выборов. Вскоре после того как мы начали встречаться, Хиллари сказала, что еще в детстве решила после замужества оставить девичью фамилию, поскольку видела в этом символ женского равноправия. Она гордилась историей своей семьи и не хотела от нее отказываться. Я стремился удержать Хиллари и поэтому согласился. Пожалуй, эта принципиальность была одной из тех черт характера, которые я так в ней любил.

В конце концов она, со свойственной ей практичностью, приняла решение: нет смысла оставлять девичью фамилию, если это тревожит столь многих людей. Когда Хиллари сказала мне об этом, единственное, что я ей посоветовал,— объяснить общественности истинные мотивы своего поступка. В своем телеобращении я искренне просил прощения за реальные ошибки. Здесь же ситуация была несколько иной, и мне казалось, люди не поверят, что Хиллари сменила фамилию по велению сердца. В своем обращении она очень прозаично объяснила мотивы своего поступка и ясно дала понять избирателям, что сделала это исключительно ради них.

По данным опросов, по итогам предварительных выборов мы лидировали, но нам противостояла мощная оппозиция. В самом начале сильнейшим кандидатом был Джим Гай Такер, за четыре года до этого проигравший выборы в Сенат Дэвиду Прайору. С тех пор ему удалось сколотить неплохое состояние на кабельном телевидении. Он обращался к той же прогрессивной аудитории, что и я, и у него было на два года больше времени, чтобы восстановиться после поражения. Хотя работу в сельской местности мы организовали лучше, многие фермеры все еще были настроены против меня. Для них существовала альтернатива в лице третьего кандидата, Джо Перселла, скромного сдержанного мужчины, работавшего генеральным прокурором и вице-губернатором и показавшего себя с лучшей стороны на обоих постах. В отличие от меня или Джима Гая, он никогда никого не злил. Джо давно хотел занять губернаторское кресло, и хотя уже был слаб здоровьем, ему казалось, что имидж всеобщего друга и человека без амбиций обеспечит ему победу на выборах. Помимо нас зарегистрировались еще два кандидата: сенатор штата Ким Хендрен, консерватор из северо-западной части Арканзаса, и мой старый соперник Монро Шварцлозе. Для него участие в выборах губернатора было смыслом жизни.

Моя предвыборная кампания могла бы провалиться в первый же месяц, если бы я не учел опыт 1980 года и эффект от негативной телерекламы. Джим Гай Такер сразу же принялся критиковать меня за то, что в свой первый срок на посту губернатора я смягчил наказание за убийство первой степени. Он припомнил дело человека, который убил своего друга спустя несколько недель после освобождения из тюрьмы. Поскольку избиратели ничего не знали о том случае, мое публичное извинение не снимало с меня ответственности, и я стал немного проигрывать Такеру.

При рассмотрении этого дела Бюро по помилованию и условно-досрочному освобождению предложило смягчить наказание виновному по двум причинам. Во-первых, по мнению членов бюро и сотрудников администрации тюрем, обеспечивать порядок и снизить уровень насилия будет сложнее, если приговоренные к пожизненному заключению будут знать, что никогда не смогут выйти на свободу, как бы хорошо они себя ни вели. Во-вторых, у многих осужденных пожилого возраста имелись серьезные проблемы со здоровьем, и уход за ними дорого обходился казне штата. На свободе расходы на их лечение покрывались бы за счет программы «Медикэйд», финансировавшейся федеральным правительством.

Случай, о котором говорилось в агитационном ролике, был поистине странным. Человеку, в отношении которого я подписал приказ об условно-досрочном освобождении, было семьдесят два года, больше шестнадцати лет он отсидел за убийство. Все это время мужчина вел себя образцово, получив лишь одно дисциплинарное взыскание. Осужденный страдал от атеросклероза, и тюремные врачи говорили, что ему осталось жить не больше* года, а через шесть месяцев он, возможно, стал бы полностью нетрудоспособным, и его содержание обошлось бы слишком дорого администрации тюрьмы. Кроме того, в Арканзасе жила его сестра, которая хотела забрать брата к себе. Примерно через шесть недель после досрочного освобождения этот человек пил пиво с приятелем в грузовике другого знакомого, в кузове которого имелась стойка с ружьями. Они поссорились, мужчина выхватил ружье, застрелил приятеля и забрал всю его пенсию. После ареста и до вынесения приговора за это преступление судья отпустил беспомощного, на первый взгляд, старика к сестре, которая взяла его на поруки. Однако несколько дней спустя вместе с тридцатилетним приятелем он укатил на мотоцикле на север, доехал до Поттсвилла, маленького городка неподалеку от Расселвилла, и попытался ограбить местный банк, заехав в здание через парадный вход на мотоцикле. При всем при этом старик действительно был болен, хотя врачи и ошиблись с диагнозом.

Вскоре после случившегося я приехал в Пайн-Блафф и в офисе секретаря округа встретил женщину, которая сказала, что убитый в грузовике мужчина — ее дядя. К счастью, она добавила: «Я не виню вас. Вы не могли знать, что он сделает это». Большинство избирателей не были столь снисходительны. Я пообещал, что не буду смягчать наказание за совершение убийства первой степени и потребую более активного участия потерпевших в процессе принятия решений по помилованию и условно-досрочному освобождению.

Я нанес Такеру ответный удар, следуя своему старому принципу: дай противнику ударить первым и отвечай как можно сильнее. С помощью Дэвида Уоткинса, который был директором местного рекламного агентства и к тому же уроженцем Хоупа, я записал ролик, в котором критиковал работу Джима Гая в Конгрессе. Она была откровенно слабой, поскольку Такер начал предвыборную гонку за место в Сенате вскоре после прихода в Палату представителей, и у него почти не оставалось времени на участие в голосованиях. В одном из роликов два человека, сидя за кухонным столом, рассуждали, сколько бы им платили, если бы они проводили на работе только половину необходимого времени. Аналогичными обвинениями мы с Гаем обменивались до самого конца кампании. Тем временем Джо Перселл колесил по штату в фургончике, пожимал руки избирателям и держался в стороне от рекламных баталий.

Сражение велось не только в телеэфире, но и на местах. Бетси Райт оказалась прекрасным организатором. Она была активным руководителем, и хотя порой теряла терпение, все знали, что Бетси — прекрасный, преданный работе специалист и самый трудолюбивый человек в предвыборном штабе. Мы мыслили настолько одинаково, что зачастую она догадывалась, о чем я думаю, прежде чем я успевал сказать хоть слово, и наоборот.

Мы начали предвыборную кампанию с поездки по штату с Хиллари и Челси на машине, которой управлял Джимми Джонс, наш друг и председатель предвыборного штаба, более двадцати лет проработавший государственным аудитором и сохранивший связи с главами маленьких городов. Наша стратегия заключалась в том, чтобы заручиться поддержкой Пуласки и других крупных округов, усилить свои позиции в южной части штата, где у меня уже были неплохие шансы, сохранить расположение большинства чернокожих избирателей и перетянуть на нашу сторону одиннадцать округов северо-восточного Арканзаса, в 1980 году отдавших свои голоса за Фрэнка Уайта. Я занялся этими одиннадцатью округами с тем же рвением, с каким в 1974 году завоевывал сельские районы в Третьем округе. Я проводил встречи с избирателями в каждом, даже самом маленьком городе округа, частенько засиживаясь до ночи с моими новыми сторонниками. Эта стратегия работала и в крупных городах. Здесь с удовольствием рассматривали фотографии в газетах, на которых я здоровался с людьми в таких местах, куда другие кандидаты даже не заглядывали.

Мы с Бетси взяли на работу трех молодых афроамериканцев, чья помощь оказалась неоценимой. Родни Слейтер ушел из офиса генерального прокурора Стива Кларка, чтобы работать с нами. Уже в то время он был прекрасным оратором и использовал свое глубокое знание Библии, чтобы подкрепить соответствующими цитатами аргументы в нашу пользу. С Кэролом Уиллисом, тогда студентом юридического факультета, мы познакомились в Фейетвилле. Он был талантливым политиком, знавшим всех глав сельских районов как свои пять пальцев. Боб Нэш, работавший в департаменте экономического развития Фонда Рокфеллера, помогал нам по вечерам и в выходные дни.

Я проработал с Родни Слейтером, Кэролом Уиллисом и Бобом Нэшом еще девятнадцать лет. Они оставались со мной все время, пока я был губернатором. Когда я стал президентом, Родни работал в Федеральном управлении шоссейных дорог, был министром транспорта. Кэрол обеспечивал дружеские отношения с афроамериканцами в Национальном комитете демократической партии. Боб начинал как заместитель министра сельского хозяйства, а затем занял должность начальника отдела кадров и назначений в Белом доме. Не знаю, что бы я без них делал.

Переломным моментом в моей кампании, возможно, стала встреча с восьмьюдесятью афроамериканцами — лидерами негритянской общины Дельты, приехавшими послушать нашу с Джимом Гаем Такером беседу и решить, кого из нас поддерживать. Такер уже получил голоса членов Ассоциации образования штата Арканзас благодаря своему обещанию значительно повысить заработную плату учителям, сохранив налоги на том же уровне. Меня поддержали несколько учителей и представителей администрации, знавших, что тяжелое экономическое положение штата не позволит Такеру выполнить свое обещание, и помнивших о том, какие шаги в области образования я предпринял в мой первый срок работы губернатором. Я мог сыграть на расколе в среде учителей, но не на разногласиях среди лидеров негритянского населения Дельты. Мне было необходимо получить почти все их голоса.

Встреча проводилась в ресторане Джека Крамбли в Форест-Сити, городке в 90 милях к востоку от Литл-Рока. Ко времени моего приезда Джим Гай уже успел выступить и уехать, оставив о себе благоприятное впечатление. Было довольно поздно, я устал, но старался изо всех сил, обратив особое внимание аудитории на то, скольких афроамериканцев я принял на работу, и на мою помощь сельским негритянским общинам, которые наконец смогли получить деньги на строительство водопроводных и канализационных систем.

После меня с речью выступил молодой адвокат из Лейквью Джимми Уилсон — главный сторонник Такера в Дельте. Джимми сказал, что я хороший человек и был неплохим руководителем, но еще ни разу в истории штата губернатор, проигравший выборы, не избирался на второй срок. По его словам, Фрэнк Уайт по отношению к чернокожим поступил ужасно и должен уйти. Уилсон напомнил всем, что Джим Гай успешно защищал гражданские права в Конгрессе и принял на работу нескольких специалистов-афроамериканцев, то есть сделал столько же добра негритянским общинам, сколько и я, и что он сможет победить. «Мне нравится губернатор Клинтон, — сказал Джимми, — но он неудачник. А мы не можем позволить себе проиграть». Это был серьезный аргумент, особенно если учесть, что ему хватило смелости высказать его в моем присутствии. Я чувствовал, что теряю поддержку аудитории.

На несколько секунд воцарилась тишина, а потом со своего места поднялся тучный человек среднего роста, одетый в джинсы и белую футболку, плотно облегающую его мощные плечи, шею и живот. Мужчина попросил внимания. Это был Джон Ли Уилсон, мэр Хэйнса, небольшого поселка с населением всего в сто пятьдесят человек. Мы были едва знакомы, и я представлял, что он собирается сказать, но никогда не забуду его слов.

«Адвокат Уилсон произнес хорошую речь, — начал он, — возможно, он прав. Возможно, губернатор— неудачник. Но я знаю, что, когда Билл Клинтон только стал губернатором, по улицам моего города текли нечистоты и мои дети болели, потому что у нас не было канализации. Никто не обращал на нас внимания. Когда он ушел с поста губернатора, мы уже имели канализацию, и наши дети были здоровы. Он сделал это для многих из нас. Позвольте задать вам вопрос: если мы не будем поддерживать тех, кто поддерживает нас, разве нас будут уважать? Возможно, он и неудачник, но, если он проиграет, я тоже потерплю неудачу, точно так же, как и вы». Это был тот редкий момент, когда слова одного человека изменили умонастроение многих людей.

К сожалению, Джон Ли Уилсон умер раньше, чем меня избрали президентом. Незадолго до окончания моего второго срока я приехал на восток Арканзаса, чтобы выступить в средней школе Эрла. Директором школы был Джек Крамбли, хозяин ресторана, в котором двадцать лет назад состоялась та судьбоносная встреча. Я впервые рассказал на публике о выступлении Джона Ли Уилсона. Мою речь транслировали по телевидению. Среди тех, кто смотрел эту передачу в своем маленьком доме в Хэйнсе, была вдова Джона Ли Уилсона. Она написала мне очень трогательное письмо, в котором были слова о том, что Джон гордился бы похвалой самого президента. Конечно же, я его хвалил. Если бы не Джон Ли, я бы составлял завещания и уведомления о разводах, а не писал эту книгу.

По мере приближения дня выборов мой рейтинг постоянно менялся, поскольку некоторые избиратели никак не могли решить, стоит ли меня поддерживать. Это беспокоило меня до тех пор, пока однажды в кафе я не поговорил с одним человеком из Ньюарка, что на северо-востоке Арканзаса. Когда я спросил, отдаст ли он за меня свой голос, мужчина ответил: «На прошлых выборах я голосовал против, но в этот раз отдам свой голос за вас». Уже заранее зная ответ, я все же спросил, почему он голосовал против меня. «Потому что вы увеличили налог с автовладельцев». Когда же я спросил, почему он будет голосовать за меня, этот человек ответил: «Потому что вы увеличили налог с автовладельцев». Я сказал, что мне, конечно, нужен каждый голос и я не хочу его сердить, но все же неясно, почему он голосует и против, и за меня по одной и той же причине. Мужчина улыбнулся и сказал: «Ха, это же очевидно, Билл. Вы можете быть кем угодно, но одно совершенно точно: вы не идиот. Поскольку вы вряд ли поднимете этот налог еще раз, я голосую за вас». Я использовал его идею в своих агитационных выступлениях до самого окончания предвыборной кампании.

Двадцать пятого мая, набрав 42 процента голосов, я победил на предварительных выборах. Под напором моей рекламы и благодаря сплоченности наших сторонников Джим Гай Такер получил всего 23 процента. Не принимавший участия в предвыборных дебатах и обсуждениях Джо Перселл сумел получить 29 процентов голосов и выйти во второй тур, который должен был состояться через две недели. Сложилась опасная ситуация. Мы с Такером снижали рейтинги друг друга с помощью обличительных видеороликов, а наш конкурент обратился к демократам, которые не забыли о повышении налога с автовладельцев. Парселл вполне мог победить просто потому, что он — «не Клинтон». Почти десять дней я пытался заставить его выступить публично, но он благоразумно оставался в своем фургоне и пожимал руки избирателям. По результатам опроса, проведенного в четверг вечером накануне второго тура, мы с Парселлом набрали равное число голосов. Это означало, что я мог проиграть, поскольку опыт подсказывал, что не определившиеся с выбором избиратели скорее всего проголосуют против уже занимавшего эту должность кандидата, то есть против меня. Как раз незадолго до этого я запустил в эфир ролик, в котором рассказывал о несходстве наших мнений относительно того, должны ли члены Комиссии по вопросам обслуживания населения (которая определяла тарифы на электроэнергию) избираться или их должен назначать губернатор. Я выступал за изменение существующего порядка, а Джо — против. Я рассчитывал, что этот ролик даст результаты, но у меня не было в этом абсолютной уверенности.

На следующий же день мне был нанесен сокрушительный удар. Фрэнк Уайт очень хотел, чтобы второй тур выиграл Перселл. Негативный рейтинг действующего губернатора оказался гораздо выше моего, кроме того, моими преимуществами были хорошая организация и факты. Уайт же считал, что плохое здоровье Джо Перселла станет решающим фактором на всеобщих выборах и обеспечит ему второй срок. В пятницу вечером, когда я уже ничего не смог бы предпринять, Фрэнк Уайт запустил агитационный ролик, в котором критиковал меня за повышение налога с автовладельцев и призывал избирателей не забывать об этом факте. Ролик показывали в течение всех выходных, потому что Уайт уговорил своих деловых партнеров снять с эфира свою рекламу и высвободить время для его агитации. Я не мог ему ответить раньше понедельника, когда делать что-либо было уже поздно. Сложилась спорная ситуация, и впоследствии федеральные регулятивные органы обязали радиостанции запускать в эфир рекламные ролики в ответ на обвинения, сделанные перед выходными, но мне это не помогло.

Мы с Бетси позвонили Дэвиду Уоткинсу и попросили его предоставить нам студию, чтобы я мог записать радиообращение. Мы долго работали над текстом и встретились с Дэвидом часов в одиннадцать вечера. К тому времени Бетси вызвала нескольких молодых добровольцев, которые должны были развезти запись обращения на радиостанции по всему штату и подготовить ее для трансляции в воскресное утро. В своем радиовыступлении я спрашивал избирателей, видели ли они ролик Уайта с обвинениями в мой адрес, и интересовался, почему он вмешивается в процесс предварительных выборов среди кандидатов от демократической партии. Напрашивался единственный ответ: он хотел бороться не со мной, ас Джо Перселлом, поскольку я мог бы его обойти, а Джо — нет. Я знал, что большинство избирателей на предварительных выборах демократической партии были настроены против губернатора, и им не нравилось, что ими манипулировали. Дэвид Уоткинс работал всю ночь и сделал достаточно копий записи для трансляции по всему штату. Мои помощники начали развозить кассеты по радиостанциям в четыре часа утра вместе с чеками для оплаты наилучшего эфирного времени. Радиообращение оказалось настолько эффективным, что к вечеру воскресенья рекламный ролик Уайта уже работал на меня. В понедельник мы запустили ответный видеоролик, но к тому времени битва уже была нами выиграна. На следующий день, 8 июня, я победил во втором туре, набрав 54 процента голосов против 46. Мы чуть было не проиграли. Я победил в большинстве крупных округов, а также в тех, где были большие негритянские общины, но в сельских демократических округах, где еще не забыли о повышении налога с автовладельцев, мне пришлось туго. Потребовалось еще два года, прежде чем мне удалось полностью загладить допущенную ошибку.

Осенняя кампания против Фрэнка Уайта была напряженной, но интересной. На этот раз экономическая ситуация отрицательно сказалась на его, а не на моем положении, и мне было за что его критиковать. Я припомнил ему дело о коммунальных услугах и потерянных рабочих местах и выпустил видеоролики, в которых рассказывал о своих достижениях. Уайт еще больше усилил атаки на меня, сняв ролик, в котором некий человек пытается стереть пятна с леопарда, а голос за кадром говорит, что Клинтон, подобно леопарду, никогда не изменится. Дик Моррис записал разгромный ролик, в котором требовал от Уайта ответа на вопрос, почему тот позволил коммунальным службам повысить тарифы, одновременно сократив с четырех до трех количество ежемесячных рецептов, полагавшихся пенсионерам по программе «Медикэйд». Заключительная реплика Морриса была такой: «Фрэнк Уайт благосклонен к коммунальщикам, но суров с пенсионерами». Самый забавный радиоролик мы предложили в ответ на ряд выдвинутых против нас ложных обвинений. Диктор говорил о том, как было бы здорово, если бы в природе существовала сторожевая собака, которая бы лаяла каждый раз, когда политик говорит неправду. После этих слов раздавался собачий лай. Потом диктор зачитывал каждое обвинение, выдвинутое против меня, и собака начинала лаять прежде, чем он отвечал на него. Насколько я помню, всего собака лаяла четыре раза. После нескольких дней трансляции рабочие встречали меня добродушным «гав, гав!», когда я приезжал на предприятия во время пересменки. Уайт еще больше настроил против себя негритянские общины, заявив, что афроамериканцы проголосовали бы даже за утку, если бы ее кандидатура выставлялась от демократической партии. В итоге епископ Л.Т. Уокер из Церкви Бога во Христе сказал своей пастве, что они должны выкинуть этого «старого борова» из губернаторского кабинета.

В любой избирательной кампании есть момент, когда вы нутром чуете, выиграете или проиграете. В 1982 году такое произошло со мной в Мельбурне— главном городе округа Изард на севере Арканзаса. В 1980 году я проиграл здесь из-за налога с автовладельцев, несмотря на то что за его повышение голосовал член Законодательного собрания от этого округа Джон Миллер. Джон был одним из самых старших по возрасту членов Законодательного собрания и, возможно, разбирался в тонкостях управления штата лучше, чем кто-либо другой в Арканзасе. Он оказал мне большую поддержку и организовал для меня поездку на местный завод компании McDonnell Douglas, где производили детали самолетов.

Хотя рабочие были членами Объединенного профсоюза рабочих автомобильной промышленности, я все же немного нервничал, поскольку два года назад большинство из них голосовали против меня. У входа я встретился с Юной Ситтон, сотрудницей администрации и активной демократкой, которая пожала мне руку и сказала: «Билл, думаю, тебе понравится». Едва я открыл дверь, как меня почти оглушил громкий голос Вилли Нельсона, певшего мою любимую песню Стива Гудмана «Новый Орлеан». Я вошел внутрь под звуки припева: «Доброе утро, Америка, как дела? Ты узнаешь меня? Я твой родной сын». Рабочие, которые прикрепили к одежде значки с моей фотографией, приветствовали меня аплодисментами. Под музыку я прошел по проходу, пожимая им руки и с трудом сдерживая слезы. Я знал, что выборы состоялись. Мой народ принял своего родного сына.

Ближе к концу избирательной кампании я приехал в утреннюю смену на фабрику Campbell’s Soup в Фейетвилле, где рабочие обрабатывали индюшек и кур для суповых наборов. Это была самая ранняя смена в Арканзасе, начинавшаяся в пять часов утра. В то холодное дождливое утро 1982 года мне пришлось пожимать людям руки в темноте. Один мужчина пошутил, что собирался голосовать за меня, но теперь подумает, прежде чем отдавать свой голос кандидату, который не придумал ничего лучше, чем заниматься агитацией в темноте под ледяным дождем.

В те предрассветные часы я многое узнал. Никогда не забуду одного мужчину, подвозившего на работу свою жену. Когда открылась дверь их грузовичка, я увидел, что между ними сидят трое ребятишек. Мужчина сказал, что каждое утро им приходится будить детей без пятнадцати четыре. Доставив жену на работу, он отвозит детей к няне, которая провожает их в школу, поскольку ему самому надо быть на работе к семи.

В наш век средств массовой информации политик может с легкостью свести предвыборную кампанию к сбору средств, поездкам по округам, агитационным роликам и паре выступлений. Возможно, избирателям для принятия разумного решения этого будет достаточно, но сами кандидаты потеряют очень многое. Они проиграют борьбу за голоса тех, чьи мысли заняты повседневными заботами, кто старается дать своим детям самое лучшее. Во мне созрело решение: если эти люди дадут мне еще один шанс, я их не подведу.

Второго ноября они дали мне этот шанс. Я победил, набрав 55 процентов голосов, выиграв в пятидесяти шести из семидесяти пяти округов, проиграв в восемнадцати республиканских округах на западе Арканзаса и в одном на юге штата. Большинство белого сельского населения вновь поддержало меня, хотя в некоторых районах разрыв оказался невелик. Мое преимущество было незначительным и в самом большом округе — Пуласки. Я одержал полную победу в одиннадцати округах на северо-востоке Арканзаса, где мы поработали особенно эффективно. Единодушие избирателей-афроамериканцев было поразительным.

Из чернокожих лидеров мне больше всех нравилась Эмили Бауэне, которая была мэром небольшой общины Митчелвилл на юго-востоке Арканзаса. Я помог ей во время своего первого губернаторского срока, и она сполна вернула долг: во втором туре предварительных выборов против Перселла я победил в Митчелвилле со счетом 196:8. Когда я позвонил Эмили, чтобы поблагодарить ее за полученные сто девяносто шесть голосов, она попросила прощения за потерянные восемь и пообещала: «Губернатор, я найду этих людей и к ноябрю уговорю их голосовать за вас». Второго ноября в Митчелвилле я одержал победу со счетом 256:0. Эмили убедила тех восьмерых и зарегистрировала еще пятьдесят два человека.

После выборов мне звонили люди со всей страны. Как и в 1980 году, меня поздравили Тед Кеннеди и Уолтер Мондейл. Я получил несколько замечательных писем. Одно из них совершенно неожиданно прислал генерал Джеймс Драммонд, который два года назад командовал войсками во время кубинского кризиса в Форт-Чаффи. Он писал, что рад моей победе, поскольку «хотя и может показаться, что в Форт-Чаффи мы преследовали разные цели... я восхищаюсь вашим стилем руководства, вашими принципами и вашей готовностью встать на защиту интересов жителей Арканзаса». Я тоже восхищался Драммондом, и его письмо имело для меня гораздо большее значение, чем он мог предположить.

Демократы добились успеха почти во всей стране, особенно на Юге, выиграв большую часть из тридцати шести выборов губернаторов, заняв места в Палате представителей, доставшиеся им главным образом благодаря сложной экономической ситуации в Америке. Среди вновь избранных губернаторов помимо меня были еще двое, уже занимавшие эти посты: Джордж Уоллес из штата Алабама, попросивший из инвалидной коляски прощения у чернокожих избирателей за то, что в прошлом допускал расистские высказывания, и Майкл Дукакис из штата Массачусетс, который, как и я, проиграл на первых перевыборах, а на вторых обошел действовавшего губернатора.

Мои сторонники ликовали. После длительной кампании, имевшей историческое значение, у них были все основания для торжества. Я же, напротив, испытывал странную апатию. Я был счастлив, но не хотел радоваться своей победе. Я не винил Фрэнка Уайта за мою неудачу на прошлых выборах или за его желание остаться на второй срок: то поражение было на моей совести. Единственное, что я действительно ощущал вечером после выборов и в течение нескольких следующих дней, — это чувство глубокой благодарности к жителям моего любимого штата, давшим мне еще один шанс. Я был обязан оправдать их доверие.