Моя жизнь

ГЛАВА 38

В то время как я активно занимался вопросами внешней политики, в нашей стране снова оказалась в центре внимания ситуация с «Уайтуотер». В марте Роберт Фиск всерьез взялся за работу, направив повестки с вызовом в суд нескольким сотрудникам Белого дома, включая Мэгги Уильямс и Лайзу Капуто, которые работали на Хиллари и были друзьями Винса Фостера. Мак Макларти создал группу реагирования по делу «Уайтуотер» во главе с Гарольдом Икесом для координации ответов на вопросы Фиска и прессы, чтобы освободить остальных сотрудников и меня и дать нам возможность заниматься государственной деятельностью, ради чего мы, собственно, и прибыли в Вашингтон, а также свести к минимуму разговоры, которые могли вести наши сотрудники об этом деле между собой или со мною и Хиллари. Любые такие обсуждения лишь создавали для наших молодых сотрудников опасность смещения с должности, политических нападок и появления крупных счетов от юристов. Многие люди уже проявили личную заинтересованность в том, чтобы найти нечто крамольное; они считали, что если не было ничего незаконного в нашей давней сделке с земельными участками, то, возможно, им удастся найти кого-нибудь, кто, занимаясь этим вопросом, совершил ошибку.

На мой взгляд, такая система работала слишком хорошо. В конце концов я, как ребенок, научился жить в параллельных измерениях: большую часть времени мне удавалось абстрагироваться от всех обвинений и инсинуаций и продолжать работу. Я понимал, что с этим будет труднее справиться тем, кто никогда не жил в условиях постоянной угрозы произвольных и разрушительных нападок, особенно в атмосфере существования презумпции виновности в связи с любым обвинением. Конечно же, некоторые эксперты по юридическим вопросам, такие как Сэм Дэш, подчеркивали, что, в отличие от администраций Рейгана и Никсона, мы сотрудничаем со следствием, поскольку не оспаривали повестки в суд и предоставляли Министерству юстиции, а затем Фиску все наши документы. Однако «стойка ворот» была передвинута: до тех пор, пока мы с Хиллари не сможем доказать свою невиновность в связи с какими угодно обвинениями, выдвинутыми против нас любым противником, большая часть вопросов и основная масса статей будет пронизана сильным подозрением; по общему мнению, мы должны были сделать что-то не так.

Например, когда в печать попали наши финансовые отчеты, газета New York Times сообщила, что, начав с инвестиций в размере одной тысячи долларов, Хиллари заработала в 1979 году на товарном рынке 100 тысяч долларов с помощью Джима Блэра. Он был одним из моих ближайших товарищей и действительно помог Хиллари и нескольким другим своим друзьям в сделках с товарами, однако она сама рисковала, заплатив брокерам более 18 тысяч долларов в виде комиссионных, и ушла с рынка до его падения, следуя собственной интуиции. Республиканец Лео Меламед, бывший председатель Чикагской товарной биржи, на которой совершаются операции с сельскохозяйственной продукцией, рассмотрел все сделки Хиллари и сказал, что в них не было никаких нарушений, но это не имело значения. На протяжении ряда лет критики будут упоминать о прибыли, полученной Хиллари на товарном рынке, как о достоверном доказательстве коррупции.

Презумпция виновности отразилась и в статье, опубликованной в журнале Newsweek, в которой говорилось, что Хиллари вкладывала собственные деньги не для того, чтобы заключить «добросовестную сделку», причем, как указывалось, этот вывод сделан на основе мнения эксперта — профессора юридического факультета Колумбийского университета Марвина Чирелстейна. Один из самых авторитетных специалистов нашей страны по корпоративному праву и контрактам, он был моим преподавателем в Йельском университете, и наш адвокат попросил его рассмотреть наши налоговые декларации за 1978-79 годы — период инвестиций в «Уайтуотер». Чирелстейн опроверг факты, содержавшиеся в статье, опубликованной в журнале Newsweek, заявив: «Я никогда не говорил ничего подобного», и добавил, что он «возмущен» и «унижен».

Примерно в то же время журнал Time поместил на обложке фотографию, на которой Джордж Стефанопулос заглядывает мне через плечо, в то время как я сижу за столом, якобы обеспокоенный делом «Уайтуотер». На самом деле на этой фотографии была запечатлена состоявшаяся ранее обычная встреча, на которой мы занимались разработкой программы наших действий с участием еще нескольких человек. На оригинальном снимке присутствовало по меньшей мере еще двое сотрудников. Журнал Time их просто вырезал.

В апреле Хиллари провела пресс-конференцию, чтобы ответить на вопросы о своих сделках на товарном рынке и по делу «Уайтуотер». Она очень хорошо отвечала, и я гордился ею. Хиллари даже рассмешила представителей прессы, признав, что из-за своей веры в «зону частной жизни» она, должно быть, менее активно, чем следовало, реагировала на вопросы прессы, касающиеся ее прежних личных сделок, однако «после того, как я в течение длительного времени этому противилась, меня передвинули в другую зону».

Презумпция виновности в отношении нас распространялась и на других. Например, Роджер Олтмэн и Берни Нассбаум подверглись резкой критике за то, что обсуждали возможность передачи на рассмотрение суда уголовного дела в отношении Madison Guaranty, возбужденного Resolution Trust Corporation, поскольку RTC была частью Министерства финансов и Олтмэн временно контролировал ее работу. Возможно, критики считали, что Нассбаум пытался повлиять на деятельность RTC. По существу, эти переговоры были связаны с необходимостью отвечать на вопросы представителей прессы, вызванные утечками информации о расследовании в отношении Madison, к тому же их одобрил консультант Министерства финансов по этическим вопросам.

Эдвин Йодер, старомодный прогрессивный обозреватель, заявил, что Вашингтон наводнили «сторонники этических чисток». В колонке, посвященной встрече Нассбаума и Олтмена, он писал:

Я хотел бы, чтобы кто-нибудь для начала объяснил мне, что тут дурного, если сотрудники Белого дома хотят получить из других источников в исполнительной власти информацию об обвинениях и слухах, касающихся президента...

Роберт Фиск пришел к выводу, что контакты между Белым домом и Министерством финансов были законными, однако это не положило конец клевете в адрес Нассбаума и Олтмена. В то время всем нашим политическим назначенцам необходимо было трижды в день произносить «предупреждение Миранды». Берни Нассбаум ушел в отставку в начале марта; он так и не примирился с моим глупым решением обратиться с просьбой о назначении независимого прокурора и не хотел создавать для нас других проблем. Олтмен покинул свой пост несколькими месяцами позже. Оба они были способными и честными государственными служащими.

В марте Роджер Эйлз, давний сотрудник республиканской партии, который стал президентом CNBC, обвинил администрацию в «сокрытии фактов по делу “Уайтуотер”, включая... мошенничество при продаже земельных участков, незаконные пожертвования, злоупотребление властью... сокрытие данных о самоубийстве и, возможно, об убийстве». Вот вам и соблюдение нормы в отношении «заслуживающих доверия доказательств совершения правонарушений».

Уильям Сэфайр, обозреватель газеты New York Times, который ранее был спичрайтером Никсона и Агню и, вероятно, стремился доказать, что все их преемники такие же плохие, как и они, особенно активно выступая с ничем не подтвержденными заявлениями о связи, существующей между смертью Винса и нашими с Хиллари незаконными действиями. Правда, предсмертная записка нашего друга свидетельствовала как раз об обратном; она доказывала, что мы не сделали ничего предосудительного. Однако это не помешало домыслам Сэфайра о том, что Винс, не имея на то законных оснований, держал в своем кабинете документы, которые могли нам навредить.

Теперь мы знали, что значительная часть так называемой «информации», которая лежала в основе наносивших нам ущерб, но по сути ошибочных статей, поставлялась прессе Дэвидом Хейлом и правыми, в собственных целях признавшими его своим. В 1993 году республиканец Хейл, судья муниципального суда Литл-Рока, был обвинен в обмане Управления по делам малого бизнеса на 900 тысяч долларов федеральных средств. Эти деньги должны были быть использованы для предоставления займов предприятиям, владельцы которых принадлежали к национальным меньшинствам, через его компанию, Capital Management Services (впоследствии аудиторская проверка, проведенная Главным контрольно-финансовым управлением, показала, что Хейл обманом лишил это управление 3,4 миллиона долларов). Он присвоил эти средства через несколько подставных корпораций. Хейл обсудил свое положение с судьей Джимом Джонсоном, старым арканзасским расистом, который был соперником Уина Рокфеллера на выборах губернатора в 1966 году и сенатора Фулбрайта — в 1968-м. Джонсон взял Хейла под свое крыло и в августе организовал его контакты с консервативной организацией под названием «Объединенные граждане», руководителями которой были Флойд Браун и Дэвид Босси. В 1988 году Браун выпускал печально известные ролики про Уилли Хортона, направленные против Майкла Дукакиса. Босси помог ему написать книгу для кампании 1992 года под названием «Хитрый Уилли: Почему Америка не может доверять Биллу Клинтону» (Slick Willie: Why America Cannot Trust Bill Clinton), авторы которой выражали «особую благодарность» судье Джиму Джонсону.

Хейл утверждал, что я убеждал его одолжить 300 тысяч долларов, принадлежавших компании Capital Management, фирме, которой владела Сюзан Макдугал, чтобы предоставить эти деньги ведущим демократам Арканзаса. Взамен Макдугал должна была одолжить Хейлу более 800 тысяч долларов через компанию Madison Guaranty, что позволило бы ему получить еще миллион долларов от Управления по делам малого бизнеса. Это была нелепая и не соответствовавшая действительности история, которую, однако, Браун и Босси активно распространяли. По-видимому, Шеффилд Нельсон тоже помогал им, поскольку предлагал ее Джеффу Герту из газеты New York Times, с которым он был связан.

К марту 1994 года средства массовой информации подняли шум вокруг неких документов, уничтоженных фирмой Rose; на одном из ящиков, где они хранились, обнаружились инициалы Винса Фостера. Представители фирмы разъяснили, что они ликвидировали материалы, никак не связанные с делом «Уайтуотер», и это была обычная процедура уничтожения бумаг, в которых отпала необходимость. Никто в Белом доме даже не знал о том, что фирма Rose в рабочем порядке уничтожает ненужные документы, не имеющие отношения к делу «Уайтуотер»; более того, нам нечего было скрывать, и до сих пор не существовало абсолютно никаких доказательств, что мы действительно что-то утаивали.

Все это было настолько некрасиво, что пользовавшийся большим уважением журналист Дэвид Броудер даже назвал Берни Нассбаума «незадачливым», поскольку он якобы терпимо относился к самонадеянности власти и злоупотреблению служебным положением, которые привели «к слишком знакомым словам — расследование, повестка в суд, большое жюри, отставка», вновь «прозвучавшим в Вашингтоне на прошлой неделе». Броудер даже сравнил «командные пункты», руководившие нашими кампаниями по подготовке экономической программы и с целью организации поддержки соглашения НАФТА, с перечнем противников Никсона.

Действительно, Нассбауму не повезло; если бы я прислушался к его мнению и отказался уступить требованиям о назначении независимого прокурора с целью «очистить атмосферу», не было бы ни расследования, ни повесток в суд, ни большого жюри. Подлинным правонарушением Берни была убежденность, что я должен придерживаться законности и принятых норм надлежащего поведения, а не реагировать на действия непрерывно менявших стандарты средств массовой информации, освещавших дело «Уайтуотер», целью которых было добиться именно тех результатов, о каких, по их утверждению, они сожалели. Преемник Нассбаума, долгое время работавший в Вашингтоне адвокат Ллойд Катлер, заслуженно пользовался в вашингтонском истеблишменте отличной репутацией. Его присутствие и советы нам очень помогли, однако он был не в состоянии изменить ход событий, связанных с делом «Уайтуотер».

Это был большой день для шоу Раша Лимбау, когда он поливал грязью тех, кто был связан с делом «Уайтуотер». Он утверждал, что Винс был убит в квартире, принадлежавшей Хиллари, а затем его тело перевезли в Форт-Марси-Парк. Я просто не представлял, как чувствуют себя дети и жена Винса. Впоследствии Лимбау выступил с ложным утверждением, что «журналисты и другие люди, работавшие над делом “Уайтуотер” или имевшие к нему отношение, подвергались в Литл-Роке избиениям и преследованиям, а некоторые в результате умерли». Однако бывший конгрессмен-республиканец Билл Дэннмейер пошел еще дальше: чтобы не позволить Лимбау превзойти его, он призвал провести слушания в Конгрессе, поскольку «пугающе» большое число людей, связанных со мною, умерло «при обстоятельствах, свидетельствовавших о том, что их смерть не была естественной». Ужасный список Дэннмейера включал сопредседателя финансового отдела моей предвыборной кампании Вика Рейзера и его сына, трагически погибших в авиакатастрофе во время полета на Аляску в 1992 году, и Пола Талли, руководителя политического отдела демократической партии, который умер от сердечного приступа, работая в составе моего предвыборного штаба в Литл-Роке. Я выступал с речами на похоронах обоих и впоследствии назначил вдову Вика, Молли, начальником протокольного отдела.

Джерри Фэлуэлл превзошел Дэннмейера, выпустив видеофильм «Круг власти» (Circle of Power) о «бесчисленных людях, погибших при загадочных обстоятельствах» в Арканзасе; в этом фильме содержался намек, что я каким-то образом несу за это ответственность. Затем вышла вторая серия, «Хроники Клинтона» (Clinton Chronicles) которую он показал в своем телешоу «Час Евангелия старых времен» (The Old Time Gospel Hour). Дэннмейер и судья Джим Джонсон исполняли в этом видеофильме главные роли. В нем меня обвиняли в причастности к контрабанде кокаина, в устранении свидетелей и организации убийства человека, который вел частное расследование, а также жены одного из полицейских штата. Массе «свидетелей» заплатили за то, чтобы они дали показания, и Фэлуэлл продал множество копий этого видеофильма.

По мере того как разворачивалось дело «Уайтуотер», я старался правильно оценивать ситуацию и помнить, что не все охвачены истерией по этому поводу. Например, газета USA Today опубликовала честную статью на эту тему, включавшую интервью с Джимом Макдугалом, заявившим, что мы с Хиллари не сделали ничего дурного, и с Крисом Уэйдом, агентом по торговле недвижимостью из Северного Арканзаса, в ведении которого находились участки компании «Уайтуотер», который также подтвердил, что мы говорили правду о своей ограниченной причастности к этой собственности.

Я мог понять, почему такие правые, как Раш Лимбау, Билл Дэннмейер, Джерри Фэлуэлл, и такая газета, как Washington Times, выступают с подобными утверждениями. Washington Times занимала откровенно правые позиции; она финансировалась преподобным Сон Мен Муном и издавалась Уэсом Пруденом-младшим, отец которого, преподобный Уэсли Пруден, был руководителем Совета белых граждан в штате Арканзас и одним из союзников судьи Джима Джонсона в их проигранном крестовом походе против предоставления гражданских прав чернокожим. Но я не мог поверить, что New York Times, Washington Post и другие средства массовой информации, которые я всегда уважал и которым всегда доверял, были введены в заблуждение людьми, подобными Флойду Брауну, Дэвиду Босси, Дэвиду Хейлу и Джиму Джонсону.

Примерно в это же время я устроил в Белом доме обед по случаю Месяца истории чернокожих. Среди присутствующих были мой старый профессор, преподаватель юридического факультета Берк Маршалл и его друг Николас Катценбах, который очень много сделал для прогресса в области гражданских прав, работая в Министерстве юстиции при президенте Кеннеди. Ник подошел ко мне и сказал, что он член редакционной коллегии Washington Post и ему стыдно за то, как газета освещает дело «Уайтуотер», и за «ужасающий ущерб», который это нанесло мне лично и моей репутации как президента, в конечном счете, из-за ничего не стоящих обвинений. «Зачем все это? — спросил он. — Безусловно, те, кто это устроил, заботятся не об общественных интересах».

Каковы бы ни были причины всей этой шумихи, но она возымела действие. Как показал проведенный в марте опрос общественного мнения, половина респондентов считала, что мы с Хиллари лжем, говоря о деле «Уайтуотер», а треть полагала, что мы совершили нечто незаконное. Мне пришлось признать, что ситуация вокруг «Уайтуотер» и особенно нападки на Хиллари оказали на меня более негативное влияние, чем я предполагал. Эти обвинения были беспочвенными и не подтверждались никакими заслуживающими доверия доказательствами. У меня имелись и другие проблемы, но Хиллари, помимо того, что иногда проявляла чрезмерное упрямство, вела себя безупречно. Меня просто убивало то, что ее ранят появлявшиеся одно за другим ложные обвинения, поскольку я сам усугубил ситуацию, согласившись с наивной идеей о назначении независимого прокурора, который, как мне казалось, прояснит ситуацию. Мне приходилось прилагать очень много усилий, чтобы сдерживать свой гнев, и это не всегда удавалось. Члены кабинета и сотрудники, по-видимому, понимали, что происходит, и терпели мои случавшиеся время от времени вспышки гнева, и Ал Гор помогал мне через это пройти. Хотя я продолжал много работать и мне по-прежнему нравилось то, чем я занимался, мое обычное солнечное настроение и присущий мне природный оптимизм постоянно подвергались суровым испытаниям.

Очень помогало, если удавалось над этим посмеяться. Каждую весну клуб «Грийдайрон» устраивал для представителей прессы — корреспондентов Белого дома и журналистов, работавших на радио и телевидении, три обеда. Они давали представителям прессы возможность пошутить над президентом и другими политиками, а президент получал возможность им ответить. Я с нетерпением ждал этих встреч. Они позволяли всем нам немного расслабиться и напоминали мне о том, что пресса — это не нечто монолитное; она состоит преимущественно из хороших людей, стремящихся быть честными. Кроме того, как говорится в Библии, «Веселое сердце благотворно, как врачество, а унылый дух сушит кости».

Двенадцатого апреля во время обеда для корреспондентов радио и телевидения я был в очень хорошем настроении, и мне удалось сказать несколько удачных фраз, например: «Мне действительно очень приятно здесь находиться. Если вы считаете, что я приобрел землю на северо-востоке Арканзаса, я хотел бы вам ее показать»; «Некоторые говорят, что отношения с прессой дают мне повод испытывать жалость к самому себе. Мне хотелось бы думать об этом как о пределах моего умения поставить себя на место другого. Я чувствую свою боль»; «Осталось три дня до 15 апреля, а большинству из вас приходится уделять моим налогам больше времени, чем собственным»; «Я все еще верю в то, что называют Помощью»!

Действия, которые Хиллари впоследствии назовет «гигантским заговором правых», очень подробно и в хронологической последовательности описаны Сиднеем Блюменталем в книге «Войны Клинтона» (Clinton Wars) и Джо Конейсоном и Джином Лайонсом в «Охоте на президента» (The Hunting of the President). Насколько мне известно, ни одно из содержавшихся в этих книгах фактических утверждений не было опровергнуто. После их публикации люди, которые работали в придерживавшихся основного курса средствах массовой информации и стали жертвами истерии вокруг дела «Уайтуотер», игнорировали эти утверждения и отвергали мнение авторов, упрекая их в чрезмерном сочувствии мне и Хиллари, или обвиняли нас в том, каким образом мы реагировали на проблему «Уайтуотер», а также в том, что слышали от нас жалобы. Я уверен, что мы могли бы справиться с этой проблемой лучше, но то же самое можно было сказать и о них.

В начале истории с «Уайтуотер» один из моих друзей был вынужден уйти в отставку со своего поста в правительстве из-за поступка, совершенного им до того, как он прибыл в Вашингтон. Юридическая фирма Rose подала в Ассоциацию адвокатов Арканзаса жалобу на Уэбба Хаббела за то, что он якобы брал чрезмерно высокую плату со своих клиентов и преувеличивал свои расходы. Уэбб ушел со своего поста в Министерстве юстиции, однако заверил Хиллари в абсолютной беспочвенности выдвинутых против него обвинений и подчеркнул, что вся эта проблема возникла из-за того, что его богатый, но вспыльчивый тесть Сэт Уорд отказался оплатить фирме Rose расходы по делу о явном нарушении, которое она проиграла. Это выглядело правдоподобно, однако оказалось, что дело было не в этом.

Выяснилось, что Уэбб действительно брал слишком высокую плату со своих клиентов; его действия нанесли ущерб фирме Rose и уменьшили доходы всех ее партнеров, включая Хиллари. Если бы это дело не привлекло повышенное внимание, Уэбб, возможно, достиг бы договоренности с этой юридической фирмой о возмещении ее убытков на сумму, которую он должен был вернуть своим клиентам, и на год-два лишился бы своей лицензии. Ассоциация адвокатов могла направить его к прокурору штата, а могла и не направить; даже если бы она сделала это, Хаббелу, возможно, удалось бы избежать тюрьмы, вернув деньги фирме. Вместо этого Уэбб попал в сеть независимого прокурора.

Впервые преданные гласности, эти факты меня ошеломили. Мы с Уэббом были друзьями и партнерами по гольфу на протяжении многих лет, и мне казалось, что я хорошо его знаю. Я по-прежнему считаю его хорошим человеком, сделавшим серьезную ошибку, за которую ему пришлось слишком дорого заплатить только потому, что он отказался стать пешкой в игре Старра.

Несмотря на происходящее, я все же не забывал о второй стороне моей двойной жизни, занимаясь тем, для чего прибыл в Вашингтон. В марте я уделял много времени тому, чтобы Конгресс принял два законопроекта, которые, как я считал, помогут работникам, не имевшим высшего образования. Большинство людей не могли оставаться на одной работе или даже у одного работодателя всю свою трудовую жизнь, и нестабильный рынок рабочих мест предоставлял им абсолютно разные возможности. В целом уровень безработицы в нашей стране составлял 6,5 процента, и эта цифра вводила в заблуждение: 3,5 процента безработных составляли выпускники колледжей, более 5 процентов — те, кто учился в двухгодичных колледжах, более 7 процентов — выпускники средних школ и более 11 процентов — те, кто их не окончил. На мероприятиях, состоявшихся в Нашуа и Кине, штат Нью-Хэмпшир, я заявил, что хотел бы преобразовать программу выплат пособий по безработице в систему получения нового места работы после увольнения, включающую большее число лучше спланированных программ профессионального обучения. Я хотел, чтобы Конгресс одобрил программу «Из школы — на работу», предусматривавшую качественную профессиональную подготовку в течение одного-двух лет для молодых людей, которые не пожелали четыре года учиться в колледже для получения диплома. К концу этого месяца мне удалось подписать законопроект «Цели на 2000 год». Наконец-то мы получили обязательства Конгресса достичь общенациональных целей в области образования, над которыми я работал еще в 1989 году, определять прогресс учащихся в процессе их достижения и стимулировать проведение местными школьными округами более многообещающих реформ. Это был удачный день для министра образования Дика Райли.

Восемнадцатого марта президент Боснии Алия Изетбегович и президент Хорватии Франьо Туджман находились в Белом доме для подписания соглашения, заключенного с помощью моего специального представителя Чарльза Редмэна и предусматривавшего создание федерации, включающей районы Боснии, где национальные группы, которые представляли эти лидеры, составляли большинство. Соглашение положило начало процессу продвижения к созданию конфедерации с Хорватией. Бои между мусульманами и хорватами были уже не столь ожесточенными по сравнению с теми, которые и те, и другие вели против боснийских сербов, но, тем не менее, заключение этого соглашения было важным шагом в направлении мира.

В последние дни марта возник серьезный кризис вокруг Северной Кореи. В феврале эта страна согласилась разрешить инспекторам из Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) проверить их декларированные ядерные объекты, однако 15 марта помешала им завершить свою работу. В реактор, который проверяли эти инспекторы, загружались топливные стержни. После того как их единожды использовали по своему прямому назначению, топливо можно было переработать и извлечь плутоний в количествах, достаточных для производства ядерного оружия. Северная Корея также планировала построить два более крупных реактора, способных поставлять гораздо больше облученного топлива. Они были опасным активом в руках самой изолированной в мире бедной страны, которая была не в состоянии даже прокормить свое население и у которой могло появиться искушение продать плутоний не вызывающему доверие покупателю. Через неделю я принял решение направить в Южную Корею ракеты «Пэтриот» и обратиться к ООН с просьбой ввести в отношении Северной Кореи экономические санкции. Как заявил 30 марта группе редакторов и журналистов Билл Перри, я был полон решимости не позволить Северной Корее создать ядерный арсенал несмотря на риск начала войны. Чтобы иметь абсолютную уверенность в том, что северокорейцы понимают серьезность наших намерений, Перри в течение следующих трех дней продолжал выступать с жесткими высказываниями и даже заявил, что мы не исключаем возможности нанесения превентивного военного удара.

Тем временем Уоррен Кристофер позаботился о том, чтобы наша позиция имела соответствующий противовес. Госдепартамент заявил, что мы предпочитаем мирное урегулирование, а наш посол в Южной Корее Джим Лейни охарактеризовал позицию США как «бдительность, твердость и терпение». Я считал, что, если Северная Корея действительно понимает суть нашей позиции, а также экономическую и политическую выгоду, которую она может получить, отказавшись от своей ядерной программы в пользу сотрудничества со своими соседями и с США, мы сможем решить эту проблему. Если же это нам не удастся, то дело «Уайтуотер» вскоре может показаться абсолютно второстепенным.

Двадцать шестого марта я провел в Далласе счастливый уикенд, выступив в роли шафера на свадьбе моего брата с Молли Мартин, красивой женщиной, с которой он встретился после того, как, прожив несколько лет в Нашвилле, переехал в Лос-Анджелес в надежде возобновить свою карьеру певца. Я был действительно очень рад за Роджера. На следующий день после свадьбы мы все отправились посмотреть игру арканзасской команды «Рейзорбэкс», которая нанесла поражение команде Мичиганского университета в четвертьфинале турнира по баскетболу Национальной ассоциации студенческого спорта. На той же неделе Sports Illustrated поместил на обложке мою фотографию в спортивном костюме команды «Рейзорбэкс»; статью в этом журнале сопровождала моя фотография с баскетбольным мячом в руках. На фоне того, каким нападкам я в последнее время подвергался в прессе, это было похоже на манну небесную. Неделю спустя я посетил стадион в Шарлотте, Северная Каролина, где команда Арканзаса, которая нанесла поражение команде Университета Дьюка со счетом 76:72, выиграла национальный чемпионат.

Шестого апреля судья Верховного суда Гарри Блэкмун объявил, что уходит в отставку. Мы с Хиллари подружились с судьей Блэкмуном и его женой Дотти на «Ренессансных уикендах». Он был прекрасным человеком и отличным судьей. Его голос как человека, придерживающегося умеренных взглядов, был крайне необходим в Верховном суде, возглавлявшемся Ренквистом. Я знал, что мой долг перед страной — найти Блэкмуну достойного преемника. Прежде всего мой выбор пал на сенатора Джорджа Митчелла, который месяцем ранее объявил о своей отставке. Он был хорошим лидером демократического большинства в Сенате, моим верным сторонником и оказывал мне огромную помощь, и мы отнюдь не могли гарантировать, что на ноябрьских выборах сможем сохранить для демократов его место. Я не хотел, чтобы он уходил из Сената, но был воодушевлен перспективой назначения Джорджа судьей Верховного суда. До избрания в Сенат он был федеральным судьей и мог стать очень заметной фигурой в Верховном суде, человеком, способным влиять на исход голосования, к голосу которого там бы прислушивались даже в тех случаях, когда его позиция расходилась бы с общим мнением. Однако во второй раз за пять недель Митчелл отклонил мое предложение. Он сказал, что, если покинет Сенат в этот момент, любые шансы на принятие законопроекта о реформе системы здравоохранения будут сведены к нулю, а это нанесет ущерб американскому народу, демократической партии, стремящейся добиться избрания своего представителя на его место в Сенате, и мне как президенту.

Я быстро нашел двух других кандидатов: судью Стивена Брейера, который уже прошел проверку, и Ричарда Арнольда, главного судью Апелляционного суда Восьмого округа, который заседал в Сент-Луисе и юрисдикция которого распространялась на штат Арканзас. Арнольд в прошлом был сотрудником Гейла Бамперса, очень многие представители семьи которого принадлежали к числу выдающихся арканзасских адвокатов. Возможно, он был самым талантливым человеком среди федеральных судей. Ричард окончил Йельский университет с наилучшими результатами по сравнению со всеми сокурсниками и юридический факультет Гарвардского университета. Он также изучал латынь и греческий, отчасти для того, чтобы читать ранние библейские тексты. Вероятно, я назначил бы его, если бы не то обстоятельство, что Ричард прошел лечение в связи с онкологическим заболеванием, и было сложно строить в отношении него какие-либо прогнозы. Мои предшественники-республиканцы заполняли федеральные суды молодыми консерваторами, которые имели возможность работать на протяжении еще очень долгого времени, и я не хотел создавать опасную ситуацию, когда еще одно место в Сенате может оказаться в их руках. В мае я принял решение назначить на этот пост судью Брейера. Он был таким же квалифицированным специалистом, как и Арнольд, и произвел на меня хорошее впечатление во время нашего собеседования, состоявшегося ранее, после отставки судьи Уайта. Большое значение имело и то, что его кандидатуру Сенат мог легко утвердить. Мне приятно сообщить, что Ричард Арнольд все так же работает в Восьмом округе, и время от времени мы по-прежнему играем с ним в гольф.

В начале апреля НАТО снова нанесло бомбовые удары по Боснии, на этот раз — чтобы заставить сербов прекратить осаду Горажде. В тот же день начались массовые беспорядки в Руанде. Авиакатастрофа, в которой погибли президенты Руанды и Бурунди, спровоцировала ужасающие массовые убийства руководителями племени хуту, составлявшего большинство населения, людей из племени тутси и сочувствовавших им своих соплеменников. Тутси составляли всего 15 процентов населения, однако считалось, что они имеют несоразмерно большую экономическую и политическую власть. Я отдал распоряжение об эвакуации из Руанды всех американцев и направил туда войска, чтобы гарантировать безопасность наших граждан. В течение ста дней в этой стране с населением всего 8 миллионов человек были убиты, в большинстве случаев с использованием мачете в качестве оружия, более 800 тысяч человек.

Мы были чрезвычайно заняты событиями в Боснии, поглощены воспоминаниями о том, что случилось шесть месяцев назад в Сомали, а кроме того, многие конгрессмены выступали против развертывания американских войск в отдаленных районах мира, не имевших жизненно важного значения для наших национальных интересов, и в результате ни я, ни кто другой в моей внешнеполитической команде не уделили достаточно внимания возможности отправки наших войск в Руанду, чтобы прекратить массовые убийства. Если бы мы направили в эту страну несколько тысяч военнослужащих и получили помощь от наших союзников, то даже с учетом времени, которое потребовалось бы для развертывания вооруженных сил, можно было спасти жизни многих людей. То, что мы не попытались остановить трагедию в Руанде, стало одним из вызывавших у меня наибольшее сожаление моментов моего президентства.

Во время второго срока пребывания на посту президента и после своего ухода я делал все возможное, чтобы помочь руандийцам снова объединить страну и наладить свою жизнь. Сегодня Руанда — одна из стран, где по приглашению ее президента Поля Кагаме действует Фонд Клинтона, сотрудники которого работают над проблемой распространения СПИДа.

Двадцать второго апреля умер президент Никсон, через месяц и один день после того, как написал мне замечательное письмо на семи страницах о своей недавней поездке в Россию, на Украину, в Германию и Англию. Никсон подчеркнул, что я заслужил уважение руководителей этих стран, где он побывал, и что я не должен допустить, чтобы события вокруг дела «Уайтуотер» или какие-либо другие внутренние проблемы «отвлекли внимание от нашего важнейшего внешнеполитического приоритета — содействия в сохранении политической и экономической свободы в России». Его тревожили политическое положение Ельцина и активизация антиамериканских настроений в российской Думе, и он призвал меня сохранять тесные отношения с Ельциным, не пренебрегая, однако, контактами и с другими демократами в России; усовершенствовать планирование нашей программы помощи и управление ею; а также поручить одному из ведущих предпринимателей возглавить усилия по значительному увеличению частных инвестиций в экономику России.

Никсон отметил, что националиста-экстремиста Жириновского следует не подавлять, а разоблачать «как мошенника, каковым он на самом деле является», и что нам следует добиваться, чтобы «плохие парни — Жириновский, Руцкой и коммунисты — были разобщены, а хорошие парни — Черномырдин, Явлинский, Шахрай, Травкин — по возможности, объединились в единый фронт для осуществления ответственных реформ». И, наконец, Никсон посоветовал мне не направлять финансовую помощь всем бывшим республикам Советского Союза, а сосредоточить ресурсы, помимо России, на Украине, подчеркнув: «Это необходимо». Его письмо свидетельствовало о силе и изобретательности, это был Никсон в своем лучшем проявлении на восьмом десятке лет своей жизни.

На похоронах Никсона, проходивших в его президентской библиотеке и на его родине, присутствовали все бывшие президенты США. Я был несколько удивлен, когда его семья обратилась ко мне с просьбой выступить наряду с Бобом Доулом, Генри Киссинджером и губернатором штата Калифорния Питом Уилсоном, который в молодости работал у Никсона. В своем выступлении я выразил благодарность Никсону «за его мудрые советы, особенно в отношении России», а также отметил его неизменный живой и здравый интерес к Америке и миру, упомянув о звонке и письме, которое он прислал мне всего за месяц до своей смерти. Тему Уотергейта я затронул лишь мимоходом, призвав к примирению: «Сегодня семье президента Никсона, его друзьям и его стране следует вспоминать жизнь этого человека во всей ее полноте... Пусть времена, когда о президенте Никсоне судили по менее важным аспектам, чем вся его жизнь и карьера, останутся в прошлом». Некоторым членам демократической партии, ненавидевшим Никсона, не понравилось то, что я сказал. Я не одобрял не только Уотергейт, но не был согласен и со многими другими действиями Никсона — составлением списка политических противников, продлением войны во Вьетнаме и расширением бомбардировок, преследованием «красных» оппонентов в Палате представителей и Сенате Законодательного собрания Калифорнии. Однако он также установил отношения с Китаем, подписал законопроекты, на основе которых были созданы Агентство по охране окружающей среды, Корпорация юридических услуг и Управление охраны труда, а также поддержал программу позитивных действий. По сравнению с республиканцами, которые пришли к руководству партией в 1980-е и 1990-е годы, президент Никсон занимал ультралиберальные позиции.

На следующий день после его похорон я выступил в шоу Ларри Кинга, поскольку он интервьюировал Дика Келли и Джеймса Моргана. Обсуждалась книга мамы «Следуя голосу сердца» (Leading with My Heart), которая в скором времени должна была выйти из печати. Я сказал Ларри, что после возвращения из поездки за границу, состоявшейся после ее похорон, поймал себя на полпути к телефону в нашей кухне, осознав, что больше не могу звонить маме воскресными вечерами. Пройдет много месяцев, прежде чем у меня перестанет возникать желание ей позвонить.

Двадцать девятого апреля в присутствии фактически всего кабинета я принимал на Южной лужайке вождей племен коренных американцев и коренных жителей Аляски, пригласив их в Белый дом, вероятно, впервые с 1820-х годов. Некоторые из них благодаря азартным играм для индейцев настолько разбогатели, что прилетели в Вашингтон на собственных самолетах. Другие, жившие в изолированных резервациях, были настолько бедны, что им пришлось «пустить шапку по кругу» в своих племенах, чтобы собрать достаточно денег на авиабилеты. Я обещал уважать их права на самоопределение, независимость племен и религиозную свободу и активно стремиться к улучшению отношений с ними федерального правительства. Я подписал распоряжения президента в качестве гарантии того, что наши обещания будут выполнены, и, наконец, дал слово активизировать усилия для поддержки образования, здравоохранения и экономического развития самых бедных племен.

К концу апреля стало ясно, что мы проиграли рекламную кампанию за реформу системы здравоохранения. В статье, опубликованной 29 апреля газетой Wall Street Journal, так описывалась направленная против нас кампания дезинформации, на которую было израсходовано 300 миллионов долларов:

Ребенок истошно кричит, в голосе матери — отчаяние. «Пожалуйста!» — говорит она в телефонную трубку, умоляя оказать помощь ее больному ребенку. «Мы сожалеем, но государственный медицинский центр сейчас закрыт, — звучит магнитофонная запись на другом конце линии. — Однако, если требуется неотложная помощь, вы можете позвонить 1-800-Правительство». Женщина пытается набрать этот номер, но в ответ слышит другую магнитофонную запись: «Мы сожалеем, но все представители по вопросам здравоохранения сейчас заняты. Оставайтесь, пожалуйста, на линии; при первой же возможности...»

«Почему они разрешили правительству взять все это на себя? — спрашивает она печально. — Я хочу, чтобы у нас снова был наш семейный доктор».

Далее в этой статье говорилось о том, что единственная проблема с этой радиопередачей, проведенной по заказу вашингтонской организации «Американцы за налоговую реформу», состоит в том, что она не правдива. Организаторы другой широкомасштабной кампании — рассылки материалов по почте, проводившейся Американским советом за реформу здравоохранения, утверждали, что в соответствии с программой, предлагаемой Клинтоном, людям может грозить пятилетний срок тюремного заключения, если они заплатят за дополнительные медицинские услуги. На самом деле наша программа недвусмысленно предусматривала, что люди имеют право покупать любые медицинские услуги, в которых они нуждаются.

Все утверждения организаторов этой кампании не соответствовали действительности, но тем не менее она срабатывала. В опубликованной 10 марта статье под заголовком «Многие не понимают, что на самом деле им нравится программа Клинтона», основанной на результатах опроса общественного мнения, проведенного Wall Street Journal/ NBC News, говорилось, что, когда респондентам задавали вопрос, как они относятся к нашей реформе системы здравоохранения, большинство отвечали, что выступают против нее. Однако когда их спрашивали, какие положения, по их мнению, надо включить в программу здравоохранения, основные постулаты, уже входившие в наш законопроект, поддержали более 60 процентов опрошенных. В этой статье подчеркивалось: «Когда группе были зачитаны описание законопроекта Клинтона, который не был при этом назван программой президента, и четыре других основных предложения, находящихся на рассмотрении Конгресса, все присутствовавшие в комнате выбрали как лучшую программу Клинтона».

В статье цитировалось следующее заявление специалистов, проводивших этот опрос, — республиканца и демократа: «Это должно одновременно вызвать удовлетворение Белого дома и отрезвить его. Удовлетворение, поскольку основные разработанные им идеи правильны с точки зрения многих людей. Отрезвить, поскольку администрация явно мало что смогла донести до общественности и в этом плане сильно проиграла заинтересованным группам».

Несмотря на это, Конгресс продвигался вперед. Законопроект по реформе системы здравоохранения был передан на рассмотрение пяти комитетов Конгресса, трех комитетов Палаты представителей и двух — Сената. В апреле Комитет Палаты представителей по вопросам труда провалил законопроект, который был гораздо более всеобъемлющим, чем наш. Остальные четыре комитета активно работали, стараясь выработать консенсус.

Первая неделя мая была еще одним периодом, когда очень многое происходило одновременно. Я отвечал на вопросы иностранных журналистов на международном форуме, организованном Центром имени президента Картера в штаб-квартире CNN в Атланте; подписал законопроект «Из школы — на работу»; поздравил Рабина и Арафата с заключением соглашения о мерах по передаче палестинцам сектора Газа и Иерихона; вел лоббистскую кампанию в Палате представителей, добиваясь принятия решения о запрете на продажу штурмового стрелкового оружия; приветствовал его принятие с перевесом в два голоса, несмотря на ожесточенную оппозицию Национальной стрелковой ассоциации. Я также объявил, что США увеличат помощь ЮАР после впервые состоявшихся там полномасштабных честных выборов, и что Ал и Типпер Гор, Хиллари, Рон Браун и Майк Эспи возглавят нашу делегацию, которая будет присутствовать на церемонии инаугурации президента Манделы. Затем я провел в Белом доме мероприятие с целью привлечь особое внимание к проблемам женщин, не имеющих медицинской страховки; ужесточил санкции в отношении Гаити из-за продолжавшихся убийств и избиений сторонников Аристида вооруженными силами под командованием генерал-лейтенанта Рауля Седраса; назначил Билла Грея, главу Объединенного фонда негритянских колледжей и бывшего председателя Бюджетного комитета Палаты представителей, специальным советником президента, а также госсекретаря США Уоррена Кристофера по Гаити; а также получил иск от Полы Джонс. Это были события всего лишь очередной недели моего пребывания на посту президента.

Пола Джонс впервые появилась на публике в феврале прошлого года на съезде Консервативного комитета политических действий в Вашингтоне, округ Колумбия, где ее представил Клифф Джексон, якобы для того, чтобы «очистить имя Джонс от клеветы». В статье Дэвида Брока, появившейся в American Spectator и основанной на утверждениях полицейских штата Арканзас, меня, помимо всего прочего, обвиняли в том, что в номере люкс одного из отелей Литл-Рока я встречался с женщиной, которая впоследствии сказала доставившему ее туда полицейскому о своем желании быть моей «постоянной подружкой». Хотя в статье упоминалось только имя — Пола, Джонс заявила, что, прочитав эту заметку, члены ее семьи и друзья поняли, о ком именно шла речь. Джонс сказала, что хочет реабилитировать свое честное имя, однако вместо того чтобы подать иск против газеты American Spectator за клевету, она обвинила меня в сексуальных домогательствах и заявила, что после того как дала отпор моим нежелательным приставаниям, ее лишили ежегодного повышения зарплаты, которое, как правило, предусматривается для государственных служащих. В то время Джонс занималась канцелярской работой в Комиссии промышленного развития штата Арканзас. Сначала дебют Джонс у Клиффа Джексона не получил широкого освещения, однако 6 мая, за два дня до истечения срока подачи жалобы, она возбудила против меня иск, требуя компенсации в 700 тысяч долларов за мои якобы имевшие место домогательства.

Еще до возбуждения иска ее первый адвокат установил контакт с неким человеком в Литл-Роке, который связался с моей канцелярией и передал нам его слова о том, что у его подзащитной слабые позиции, но если я заплачу 50 тысяч долларов и помогу ей и ее мужу Стиву, который оказался ненавидевшим Клинтона консерватором, получить работу в Голливуде, то она не будет возбуждать против меня судебный иск. Я не заплатил ей потому, что никаких сексуальных домогательств не было, и потому, что, в отличие от других ее утверждений, не соответствовавших действительности, Джонс получала ежегодную прибавку к зарплате. Теперь, чтобы защищаться, мне пришлось пригласить еще одного адвоката — вашингтонского юриста Боба Беннета.

Большую часть времени в течение остальной части мая я вел кампанию по всей стране за законопроекты о реформе системы здравоохранения и о борьбе с преступностью, однако параллельно с этим, как всегда, происходили и другие события. На тот момент самым приятным из них было рождение 12 мая у Роджера и Молли моего первого племянника, Тайлера Кэссиди Клинтона.

Восемнадцатого мая я подписал важный законопроект о реформе программы «Хэд старт», над которым активно работали министры Шалала и Райли. В соответствии с этим законопроектом программа дошкольного обучения должна была распространяться на большее число бедных детей.

Предусматривалось также повышение ее качества, а на основе нашей новой инициативы «Эрли хед старт» впервые планировалось предоставлять услуги детям в возрасте до трех лет.

На следующий день я принимал в Белом доме премьер-министра Индии П.В. Нарасимха Рао. Из-за холодной войны и неудачной дипломатии Индия и США оказались слишком надолго разобщенными. Индия, численность населения которой составляла около миллиарда человек, была крупнейшей демократической страной мира. В течение предыдущих трех десятилетий вследствие осложнений в отношениях с Китаем она сблизилась с Советским Союзом, а США из-за холодной войны установили более тесные связи с ее соседом — Пакистаном. После обретения независимости Индия и Пакистан вели ожесточенный, казавшийся бесконечным спор из-за Кашмира — района на севере Индии, населенного преимущественно мусульманами. Я полагал, что теперь, когда холодная война закончилась, наш долг — использовать все возможности, чтобы наладить отношения между США и Индией.

Основным камнем преткновения было противоречие между нашими усилиями с целью ограничить распространение ядерного оружия в мире и активным стремлением Индии к его разработке, которую индийцы считали необходимым условием сдерживания Китая, обладавшего ядерным арсеналом, и непременным атрибутом, придающим ей статус мировой державы. Пакистан тоже работал над ядерной программой, что создавало опасную ситуацию на субконтиненте. Я полагал, что наличие ядерных арсеналов сделает систему безопасности как Индии, так и Пакистана менее надежной, однако индийцы относились к этому иначе и были полны решимости не позволить США вмешиваться во внутренние дела их стран и препятствовать законному, с их точки зрения, праву— продвигаться вперед в осуществлении ядерной программы. Однако, несмотря на это, индийцы так же, как и я, стремились к улучшению наших отношений. Хотя мы не урегулировали наши разногласия, нам с премьер-министром Рао удалось сломать лед и начать новую главу в истории индийско-американских отношений, которые продолжали улучшаться на протяжении не только двух сроков моего пребывания на посту президента, но и впоследствии.

В тот день, когда я встретился с премьер-министром Рао, после борьбы с онкологическим заболеванием в возрасте всего шестидесяти четырех лет умерла Джекки Кеннеди Онассис. Джекки была самым закрытым из наших великих публичных идолов, и для большинства людей она осталась незабываемым воплощением элегантности, грации и горя. Для тех, кому посчастливилось знать ее лично, Джекки была не только такой, какой ее себе многие представляли, но чем-то гораздо большим — великолепной, яркой женщиной, полной жизни и оптимизма, прекрасной матерью и хорошим другом. Я знал, как сильно ее детям, Джону и Каролине, и ее другу Морису Темпелсману будет не хватать Джекки. Хиллари тоже будет скучать по ней, потому что она всегда была источником оптимизма и разумных советов, а также олицетворением истинной дружбы.

В конце мая мне предстояло решить, стоит ли продлевать статус наибольшего благоприятствования в торговле с Китаем. Термин «страна, имеющая статус наибольшего благоприятствования в торговле» в какой-то степени вводил в заблуждение, поскольку имелись в виду нормальные торговые отношения без дополнительных тарифов и других препятствий. У Америки уже был значительный дефицит торгового баланса в торговле с Китаем, который будет увеличиваться на протяжении ряда лет, в то время как мы ежегодно закупали примерно 35-40 процентов китайского экспорта. После насильственного подавления выступлений на площади Тяньаньмынь и последовавших за этим жестких расправ с диссидентами многие американцы, независимо от их политических взглядов, считали, что администрация Буша поспешила с восстановлением нормальных отношений с Пекином.

Во время предвыборной кампании я критиковал политику президента Буша в этой области и в 1993 году издал распоряжение президента, в котором потребовал прогресса в решении ряда проблем — начиная с вопросов эмиграции и прав человека до принудительного труда в тюрьмах, прежде чем дать согласие на предоставление Китаю статуса наибольшего благоприятствования в торговле. В мае Уоррен Кристофер направил мне доклад, в котором говорилось, что все дела об эмиграции урегулированы; мы подписали меморандум о взаимопонимании, где говорилось о принятии китайской стороной мер по проблеме принудительного труда в тюрьмах; а также о том, что Китай впервые заявил о намерении соблюдать Всеобщую декларацию прав человека. С другой стороны, по словам Кристофера, в этой стране все еще наблюдались нарушения прав человека, выражающиеся в арестах и заключении в тюрьмы использующих мирные методы политических диссидентов и в репрессиях в отношении религиозных и культурных традиций Тибета.

Китай был очень чувствителен к «вмешательству» других стран в его политические дела. Руководители этой страны также считали, что они осуществляют все необходимые преобразования, которые могут провести в жизнь на основе своей программы экономической модернизации, и должным образом реагируют на связанные с ее реализацией колоссальные перемещения населения из внутренних провинций в процветающие прибрежные города. Поскольку наше сотрудничество дало некоторые позитивные результаты, я, при единодушной поддержке моих советников по вопросам внешней и экономической политики, решил продлить статус наибольшего благоприятствования в торговле с Китаем, а в будущем отделить наши усилия с целью добиться соблюдения прав человека в этой стране от вопросов торговли. США были очень заинтересованы в интеграции Китая в международное сообщество. Расширение торговли и сотрудничества между нашими странами способствовало бы повышению благосостояния китайских граждан; расширило бы контакты Пекина с внешним миром; позволило бы нам более тесно взаимодействовать в решении таких проблем, как северокорейская, в тех случаях, когда мы в этом нуждались; обеспечило бы более неукоснительное соблюдение Китаем международных законов и, как мы надеялись, продвижение вперед в вопросах соблюдения свободы личности и прав человека.

В первую неделю июня мы с Хиллари отправились в Европу, чтобы участвовать в торжествах по случаю пятидесятой годовщины Дня высадки союзников, которая произошла 6 июня 1944 года, когда войска США и их союзники переправились через Ла-Манш и нанесли удар по нацистским войскам на пляжах Нормандии. Это была крупнейшая операция ВМС в истории, ознаменовавшая приближение окончания Второй мировой войны в Европе.

Наша поездка началась с посещения Рима, где мы встретились с Папой Римским в Ватикане и новым премьер-министром Италии Сильвио Берлускони, крупнейшим владельцем средств массовой информации в стране и новичком в политике, создавшим необычную коалицию, в состав которой входила экстремистская правая партия, которую сравнивали с фашистской. Хотя Его Святейшество Иоанн Павел II еще не полностью оправился после перелома ноги, он энергично обсуждал со мною различные международные проблемы, начиная с вопроса о возможности обеспечения свободы религии в Китае до перспектив сотрудничества с умеренными мусульманскими странами и наших разногласий по поводу того, какими оптимальными средствами можно ограничить резкое увеличение численности населения в бедных странах и содействовать их устойчивому развитию.

В некоторых отношениях Берлускони был первым итальянским политиком эры телевидения: харизматичным, отличавшимся сильной волей и полным решимости своими собственными методами обеспечить дисциплину и руководство политической жизнью Италии — страны, печально известной своей нестабильностью. Критики Берлускони обвиняли его в попытке навязать стране неофашистский порядок, однако он решительно отвергал эти нападки. Мне были приятны заверения Берлускони, что он намерен обеспечить в Италии демократию и соблюдение прав человека, сохранив исторически сложившееся партнерство своей страны с Соединенными Штатами и выполняя ее обязательства в Боснии в рамках НАТО.

Третьего июня я выступил на кладбище в Неттуно, где были похоронены американцы. Некогда оно пострадало от боев, а теперь поросло соснами и кипарисами. На стоявших рядами надгробиях были высечены фамилии 7862 похороненных там военнослужащих. Фамилии еще трех тысяч американцев, чьи тела так и не удалось найти, были высечены на стенах соседней часовни. Все они отдали свои молодые жизни в боях за освобождение Италии. Мой отец тоже служил на этом театре военных действий.

На следующий день мы уже находились в Англии, на авиабазе Милденхолл близ Кембриджа, и посетили еще одно американское кладбище, где на надгробиях были высечены фамилии 3812 похороненных там летчиков, пехотинцев и матросов, а также высилась стена с более чем пятью тысячами фамилий пропавших без вести американцев, в числе которых были два летчика, не вернувшихся из полетов над Ла-Маншем: Джо Кеннеди-младший, старший сын в семье Кеннеди, которому все прочили карьеру политика, и руководитель американского джаз-оркестра Гленн Миллер, чьей музыкой в 1940-е годы увлекались буквально все. На этом мероприятии оркестр ВВС исполнил песню, ставшую лейтмотивом творчества Миллера, — «Серенаду лунного света».

После встречи с Джоном Мейджором в Чекерсе — резиденции британского премьер-министра, построенной еще в XV веке, мы с Хиллари присутствовали на грандиозном обеде в Портсмуте, на котором я сидел рядом с королевой Великобритании. Меня поразили ее изящество, интеллект и разумность, которую она продемонстрировала во время нашего обсуждения представлявших общественный интерес проблем, стараясь получить от меня информацию и выяснить мое мнение по разным вопросам и в то же время не слишком явно выражая свои политические взгляды, поскольку считается, что главе британского государства это делать запрещено. Ее Величество произвела на меня большое впечатление как женщина, которая, если бы не обстоятельства ее рождения, могла бы стать успешным политиком или дипломатом. В ее теперешнем качестве ей приходилось выступать и в той, и в другой роли, но так, чтобы это не бросалось в глаза.

После обеда мы в качестве гостей королевской семьи посетили ее яхту «Британия», где имели удовольствие провести время с королевой-матерью, которая в свои девяносто три года была все еще очень энергичной и красивой женщиной с блестящими проницательными глазами. На следующее утро, за день до годовщины Дня высадки союзников, мы все присутствовали на богослужении под открытым небом — религиозной церемонии в честь «войск, отправляющихся» на бой. На ней присутствовала и принцесса Диана, которая рассталась с принцем Чарльзом, но еще не расторгла свой брак с ним. Поздоровавшись с Хиллари и со мною, она стала пожимать руки своим согражданам в толпе, которые были очень счастливы ее видеть. За то недолгое время, которое я провел с принцем Чарльзом и Дианой, они оба мне понравились, и я желал им, чтобы жизнь была к ним добрее.

После окончания службы мы вернулись на «Британию» на ланч и затем яхта направилась в сторону Ла-Манша, чтобы пересечь его вместе с огромной флотилией судов. После непродолжительного морского перехода мы попрощались с королевской семьей Великобритании и перебрались на небольшой катер, экипаж которого составляли военнослужащие спецподразделения ВМС США «Морские львы». Он доставил нас на авианосец «Джордж Вашингтон», на котором мы должны были совершить остальную часть путешествия. Мы с Хиллари с удовольствием пообедали в компании матросов и морских пехотинцев, составлявших шеститысячную команду этого корабля, а затем я поработал над текстами своих выступлений.

В годовщину высадки союзников я выступал на мысе Хок, в Юта-Бич, а также на американском кладбище в Кольвиль-сюр-мер. Среди моих слушателей было много ветеранов Второй мировой войны.

Я погулял по пляжу на месте высадки группы «Юта» с тремя ветеранами, один из которых был награжден Почетной медалью Конгресса за героизм, проявленный в этот судьбоносный день пятьдесят лет назад. С тех самых пор он оказался здесь впервые. Ветеран рассказал мне, что мы с ним стоим почти на том же самом месте, где он высадился в 1944 году. Затем он показал мне в сторону пляжа и сказал, что его брат находился там, всего в нескольких сотнях ярдов от него. Мужчина сказал: «Как странно все происходит в жизни! Я получил Почетную медаль Конгресса, а мой брат был убит». «Вы все еще горюете о нем, не так ли?» — спросил я. Никогда не забуду его ответ: «Каждый день, все эти пятьдесят лет».

На этой церемонии меня представил Джо Доусон из Корпус-Кристи, штат Техас, который считался первым офицером (в то время он был молодым капитаном), успешно добравшимся под кинжальным огнем немцев до вершины неприветливых обрывистых берегов Нормандии. В день высадки союзников погибло почти 9400 американцев, в том числе тридцать три пары братьев или отцов с сыновьями и одиннадцать человек из маленького городка Бедфорд, штат Вирджиния. Я признал, что те, кто уцелели и вновь приехали сейчас в те места, где они одержали победу, «возможно, держатся сейчас не так бодро, как раньше, и ряды их редеют. Но не будем забывать, что, когда эти люди были молоды, они спасли мир».

На следующий день я приехал в Париж, чтобы встретиться с его мэром Жаком Шираком, выступить в Национальном собрании, заседания которого проходят в Бурбонском дворце, и присутствовать на обеде, который устроил в Елисейском дворце президент Франсуа Миттеран. Этот обед закончился около полуночи, и я был удивлен, когда Миттеран обратился нам с Хиллари с вопросом, не хотим ли мы посмотреть «Новый Лувр» — великолепное детище архитектора Й.М. Пэя, американца китайского происхождения. Миттерану было семьдесят семь лет, и он чувствовал недомогание, но ему очень хотелось похвастать последним шедевром, появившимся во Франции. Когда Франсуа, посол США во Франции Памела Андерсон и мы с Хиллари прибыли на место, то обнаружили, что наш гид — не кто иной, как сам Пэй. Мы более полутора часов осматривали великолепную стеклянную пирамиду, отреставрированные и перестроенные старые здания, а также предметы, найденные в результате раскопок римских поселений. Миттеран с неослабевающим энтузиазмом дополнял рассказ Пэя; ему хотелось, чтобы мы ничего не пропустили.

Последний день нашей поездки был посвящен личным делам, и я посетил Оксфорд, где мне должны были присвоить почетную ученую степень. Стоял один из прекрасных дней английской весны. Ярко светило солнце, дул легкий ветерок, все цвело: деревья, глициния, цветы. В коротком выступлении я упомянул о торжествах по случаю Дня высадки союзников, а затем сказал: «История не всегда позволяет нам вести “крестовые походы”, однако она всегда предоставляет нам возможности». У нас было в изобилии таких возможностей и в нашей стране, и за ее пределами: восстановить темпы экономического роста, распространить идеи демократии, прекратить разрушение окружающей среды, обеспечить новую безопасность в Европе и прекратить «распространение ядерного оружия и терроризма». Мы с Хиллари провели незабываемую неделю, однако нам пора было возвращаться к этим «возможностям».

На следующий день после моего возвращения сенатский Комитет по труду и человеческим ресурсам во главе с сенатором Кеннеди вернул нам после рассмотрения законопроект о реформе системы здравоохранения. Это был первый случай, когда законопроект, предусматривавший всеобщее медицинское страхование, был рассмотрен комитетом Конгресса, заседавшим в полном составе. За него голосовал один республиканец, Джим Джеффордс от штата Вермонт, который призвал меня продолжать установление контактов с республиканцами и сказал, что, если в этот законопроект будут внесены одна-две поправки, которые не изменят его сути, мы сможем получить еще несколько голосов.

Наша эйфория оказалась недолгой. Через два дня Боб Доул, ранее говоривший мне о возможности выработки компромисса по этой проблеме, объявил, что намерен блокировать любой законопроект по здравоохранению и что моя программа станет одной из главных проблем на ноябрьских выборах в Конгресс. Через несколько дней уже цитировалось высказывание Ньюта Гингрича, подчеркнувшего, что цель стратегии республиканцев — путем голосования против улучшающих эту программу поправок добиться, чтобы возможность принятия Конгрессом законопроекта о реформе системы здравоохранения была полностью исключена. И он сдержал свое слово. 30 июня Бюджетный комитет Палаты представителей провалил законопроект о всеобщем медицинском страховании, не получивший в поддержку ни одного голоса республиканцев.

Незадолго до этого их лидеры получили памятную записку от Уильяма Кристола, бывшего руководителя аппарата сотрудников вице-президента Дэна Куэйла, в которой содержался призыв провалить законопроект о реформе системы здравоохранения. Кристол подчеркнул, что республиканцы не могут допустить, чтобы прошел подобный законопроект, поскольку успех в области здравоохранения мог бы создать «серьезную политическую угрозу для республиканской партии», в то время как провал моей программы «стал бы огромной неудачей для президента». В конце мая, уединившись в День поминовения, республиканцы — лидеры Конгресса решили выразить одобрение позиции Кристола. Меня не удивило, что Гингрич поддерживает жесткий курс Кристола; он ставил своей целью завоевать Палату представителей и добиться сдвига вправо во всей стране. Доул же, напротив, был искренне заинтересован в улучшении работы системы здравоохранения и знал, что нам необходимо ее реформировать. Однако он намеревался баллотироваться на пост президента, поэтому все, что ему оставалось сделать, — это убедить сорок одного республиканца в Сенате устроить обструкцию во время голосования — и с нашим законопроектом было покончено.

Двадцать первого июня я передал в Конгресс законопроект о реформе системы социального обеспечения, разработанный Донной Шалалой, Брюсом Ридом и их политическими сотрудниками самого высокого уровня. Основной его целью было добиться, чтобы система социального обеспечения «предоставляла дополнительный шанс, а не становилась образом жизни». По этому законопроекту в течение многих месяцев велись консультации со всеми заинтересованными группами: от губернаторов до лиц, получавших помощь в рамках данной системы. Он предусматривал, что все люди трудоспособного возраста, получавшие социальные пособия в течение двух лет, во время которых правительство дает им возможность получения образования и профессиональной подготовки, по окончании этого срока должны устроиться на работу. Если не удастся найти место в частном секторе, человек, получавший ранее социальное пособие, должен будет согласиться на работу, субсидируемую правительством.

Другие положения законопроекта должны были гарантировать, что, если лица, получавшие ранее социальную помощь, начнут работать, их материальное положение не ухудшится по сравнению с тем, как они жили, когда получали пособия, включая выделение дополнительных средств на выплату пособий на детей и продолжение медицинского страхования и страхования питания на переходный период на основе программы «Медикэйд» и программы продовольственных талонов. Этих изменений, плюс введенных в 1993 году значительных налоговых кредитов на заработанный доход для работников с низкой заработной платой будет более чем достаточно для того, чтобы малооплачиваемая работа стала более привлекательной, чем социальные пособия. Конечно, если бы мы добились принятия законопроекта о реформе системы здравоохранения, работники с низкими доходами получили бы не временную, а постоянную медицинскую страховку, и тогда реформа системы социального обеспечения была бы еще более успешной.

Я также предложил положить конец порочному поощрению существовавшей системы ухода матерей-подростков из дома, поскольку в этом случае они получали более значительную помощь, чем если бы оставались жить с родителями и продолжали учиться в школе. Кроме того, я призвал Конгресс ужесточить закон о проведении в жизнь мер по материальной поддержке детей, чтобы вынудить отсутствующих родителей выплачивать более значительную часть поразительной суммы в 34 миллиарда долларов, которую они в соответствии с судебными решениями были обязаны передать своим детям, но, однако, этого не сделали. Министр Шалала уже предоставила нескольким штатам право «на отмену» существующих федеральных правил, чтобы они могли проводить многие из этих реформ, и такая мера давала результаты: списки лиц, получавших социальные пособия, значительно сократились.

Июнь был важным месяцем для внешней политики: я ужесточил санкции в отношении Гаити; мы с Хиллари устроили официальный обед для императора и императрицы Японии, очень умных, приятных людей, добивавшихся хорошего отношения к своей стране повсюду, куда они приезжали; я встретился с королем Иордании Хусейном и президентами Венгрии, Словакии и Чили. Однако самой сложной внешнеполитической проблемой была на тот момент северокорейская.

Как я уже упоминал выше, Северная Корея не дала инспекторам МАГАТЭ возможности убедиться, что отработавшие топливные стержни не используются для получения плутония, пригодного для производства ядерного оружия. В марте, когда инспекции были прекращены, я обещал добиваться введения в отношении этой страны санкций ООН и не исключил возможности применения военных мер. После этого ситуация еще больше ухудшилась. В мае Северная Корея начала выгружать ядерное топливо из реактора таким образом, чтобы помешать инспекторам надлежащим образом контролировать его работу и определять, как используется облученное топливо.

Первого июня президент Картер позвонил мне и сказал, что хотел бы посетить Северную Корею, чтобы попытаться решить эту проблему. Я направил посла Боба Галлуччи, который занимался этим вопросом от нашего имени, в Плейнс, штат Джорджия, чтобы проинформировать Картера о том, насколько серьезны допущенные Северной Кореей нарушения. Картер, тем не менее, изъявил желание туда отправиться и, проконсультировавшись с Алом Гором и командой моих специалистов по национальной безопасности, решил, что стоит попробовать. Примерно за три недели до этого я получил отрезвляющий анализ огромных потерь обоих сторон в случае войны. В годовщину Дня высадки союзников я находился в Европе, поэтому Картеру позвонил Ал Гор, передавший ему, что я не возражаю против его поездки в Северную Корею при условии, что до сведения президента Ким Ир Сена будет доведено, что я не соглашусь приостановить санкции, пока Северная Корея не позволит инспекторам МАГАТЭ сделать свою работу, не заморозит свою ядерную программу и не даст согласие на новый раунд переговоров с США по вопросу о безъядерном будущем своей страны.

Шестнадцатого июня президент Картер позвонил мне из Пхеньяна, а затем дал интервью телекомпании CNN в прямом эфире, в котором сообщил, что президент Ким Ир Сен не удалит представителей МАГАТЭ из своего ядерного комплекса, если будут предприниматься добросовестные усилия с целью урегулирования разногласий из-за международных инспекций. Затем Картер сказал, что в ответ на этот «весьма позитивный шаг» наша администрация должна смягчить санкции и начать с Северной Кореей переговоры на высоком уровне. Я ответил, что, если Северная Корея готова заморозить свою ядерную программу, мы возобновим переговоры, однако неясно, согласен ли на это Пхеньян.

Учитывая прежний опыт, я был не готов доверять Северной Корее и оставил санкции в силе до тех пор, пока мы не получим от Пхеньяна официального подтверждения изменения его политики. Через неделю президент Ким Ир Сен прислал мне письмо, в котором подтвердил то, что он сказал Картеру, и согласился на другие наши условия переговоров. Я поблагодарил президента Картера за его усилия и объявил, что Северная Корея приняла все наши условия, а также что Пхеньян и Сеул согласились обсудить вопрос о возможной встрече своих президентов. В ответ я сказал, что США готовы в следующем месяце начать в Женеве переговоры с Северной Кореей, и на время их проведения мы приостановим действие наших санкций.

В конце июня я объявил о некоторых перестановках в аппарате сотрудников, которые, как мне хотелось верить, помогут нам эффективнее решать наши обширные законодательные задачи и лучше подготовиться к выборам, до которых осталось всего четыре месяца. За несколько недель до этого Мак Макларти сказал мне, что ему, видимо, пора сменить работу: он выдержал многочисленные удары из-за ситуации вокруг отдела поездок Белого дома, а в печати появлялись бесчисленные статьи с критикой нашего процесса принятия решений. Мак предложил мне назначить руководителем аппарата сотрудников Белого дома Леона Панетту, который прекрасно знал механизм работы Конгресса и прессы и был способен руководить твердой рукой. Когда стало известно о намерении Мака, другие сотрудники тоже подтвердили, что Леон обладает всеми необходимыми качествами для этой работы. Мак отметил, что он хотел бы попытаться навести мосты в отношениях с умеренными республиканцами и консервативными демократами в Конгрессе и наблюдать за нашей подготовкой к Саммиту двух Америк, который в декабре должен был состояться в Майами.

Я полагал, что Мак работал лучше, чем считали многие. Он руководил Белым домом, возглавляя значительно меньший по численности, чем обычно, аппарат сотрудников при заметно увеличившейся рабочей нагрузке и сыграл решающую роль в наших победах, одержанных в борьбе за принятие экономической программы и НАФТА. Как часто говорил Боб Рубин, Мак создал в Белом доме и кабинете атмосферу коллегиальности, что так и не удалось многим предыдущим администрациям. Эта атмосфера позволила нам многого добиться как в Конгрессе, так и в государственных ведомствах. Она также способствовала той самой свободной и открытой полемике, из-за которой наш процесс принятия решений критиковали, однако благодаря которой, учитывая сложность и новизну многих стоящих перед нами задач, принятые решения оказывались более эффективными.

Более того, я сомневался, что мы могли что-то сделать — не считая уменьшения утечек информации, — чтобы избежать негативного освещения нашей деятельности в печати. Профессор Томас Паттерсон, авторитетный специалист по роли средств массовой информации в момент выборов, опубликовал недавно важную книгу под названием «Не по правилам» (Out of Order), которая помогла мне лучше понять, что тогда происходило, и воспринимать эти события более отстраненно. Основная идея Паттерсона заключалась в том, что освещение прессой президентских кампаний в последние двадцать лет становилось все более негативным, когда пресса стала видеть свою роль в «посредничестве» между кандидатами и общественностью и считать своей обязанностью сообщать избирателям, как им следует относиться к кандидатам и какие у них есть недостатки. В 1992 году информация о Буше, Перо и обо мне была скорее негативной, чем позитивной.

В послесловии к изданию этой книги 1994 года Паттерсон отметил, что после выборов 1992 года пресса впервые сохранила свою негативную предвзятость, характерную для предвыборной кампании, непосредственно при подаче материалов о деятельности президентской администрации. Теперь, отметил он, освещение усилий президента «зависит больше от циничной необъективности средств массовой информации, чем от его фактической деятельности. Печать почти всегда преувеличивает плохое и преуменьшает хорошее». Например, непартийный исследовательский Центр по вопросам масс-медиа и общественным отношениям заявил, что освещение моей деятельности в области внутренней политики было на 60 процентов негативным. Внимание, прежде всего, уделялось нарушенным предвыборным обещаниям, хотя, как подчеркнул Паттерсон, я сдержал «множество» своих предвыборных обещаний и был президентом, который «заслуживал уважения благодаря выполнению своих обязательств» и отчасти хотя бы потому, что я одержал победу в Конгрессе по 88 процентам спорных голосований, показав результат, который превзошли только Эйзенхауэр в 1953 году и Джонсон в 1965-м. Паттерсон сделал вывод, что из-за негативного освещения моей деятельности прессой не только снижался рейтинг моей популярности, но также уменьшалась поддержка общественностью моих программ, включая реформу здравоохранения, и, таким образом, «это приводило к колоссальным издержкам для президентства Клинтона и национальных интересов».

Летом 1994 года книга Томаса Паттерсона помогла мне понять, что я, возможно, ничего не мог поделать, чтобы изменить освещение своей деятельности в средствах массовой информации. Если это действительно так, мне нужно было научиться лучше справляться с этой проблемой. Мак Макларти никогда не рвался стать руководителем аппарата сотрудников Белого дома, а Леон Панетта стремился взять на себя эту работу. Он уже завоевал в Административно-бюджетном управлении такое уважение, что добиться большего было бы просто невозможно: Конгресс впервые за семнадцать лет вовремя принял наши первые два бюджета; они гарантировали уменьшение дефицита в течение трех лет подряд — впервые с тех пор, как пост президента занимал Трумэн; и — что, возможно, было самым впечатляющим — эти бюджеты впервые за двадцать пять лет обеспечили сокращение дискреционных внутренних расходов, и в то же время в них увеличились ассигнования на образование, программу «Хед старт», профессиональное обучение и новые технологии. Возможно, став руководителем аппарата сотрудников Белого дома, Леон сумеет более наглядно показать, что мы сделали и чего пытались добиться для Америки. Я утвердил его на этом посту, а также назначил Мака советником президента с рекомендованным им перечнем своих должностных обязанностей.