Такие люди были раньше

Ложь

Учитель Фридман, молодой человек лет двадцати пяти, провел на тихой, окраинной улочке последний урок и теперь собирался зайти в кафе поужинать и, как обычно, почитать свежие газеты. Недалеко от кафе кто-то тронул его за плечо. Обернувшись, Фридман увидел своего приятеля Зельвина.

— Ты куда? — спросил Фридман.

Зельвин был очень бледен.

— Я… Я… Мне нужен рубль… — Он осекся, будто ему не хватило воздуху, и испуганным голосом договорил: — Фридман, одолжи рубль! Очень надо…

Фридман машинально сунул руку в карман, где у него лежал единственный серебряный рубль, сжал его в кулаке и выпалил:

— У меня нет! Честно!

— Эх, как нехорошо! — вздохнул Зельвин. — Жилье снимаю за рубль в месяц, не жилье, а конура, прости Господи. Уже три дня просрочил… Сегодня не принесу — не пустят, хоть на улице ночуй.

«Надо ему одолжить», — с раскаянием подумал Фридман, но не решился вытащить из кармана монету и двинулся по улице, сам не зная куда. Зельвин пошел следом.

Они прошли мимо кафе. Фридман думал, как отделаться от приятеля, хотя очень ему сочувствовал.

— Нехорошо! Нехорошо! — повторял Зельвин, как заклинание, которое поможет раздобыть нужную сумму.

От его несчастного голоса у Фридмана сердце разрывалось, и он был зол и на себя, и на друга.

— А знаешь что! — вдруг воскликнул Зельвин. — Я к тебе ночевать пойду! Туда нельзя, не пустят…

Фридман видел, что друг смотрит на него с отчаянием, ждет помощи, надеется и не верит. Фридману стало стыдно. Ведь он может спасти Зельвина, если не пожалеет денег, которые, конечно, ему самому очень нужны, и признается, что у него есть рубль. После недолгой внутренней борьбы он уже открыл рот, чтобы сказать: «На, возьми», но мысль, молнией мелькнувшая в голове, удержала его, и он сказал совсем другое:

— Да, конечно, пойдем, переночуешь у меня.

Лицо Зельвина разгладилось, взгляд прояснился, он перевел дух и быстро заговорил:

— Черт его знает, где на жилье денег раздобыть. Что есть нечего, это еще полбеды, хуже, что переночевать негде. С тех пор как в большой город приехал, болтаюсь, как бездомный бродяга, ни кола, ни двора.

Фридман не отвечал. Держа руку в кармане, повторял про себя, что «у него нет», чтобы, забывшись, случайно не проговориться… И когда он прикасался к монете кончиками пальцев, ему казалось, что он трогает какую-то мерзость, которая замарает его на всю жизнь. Он вытащил руку из кармана и решил, что вообще забудет про этот несчастный рубль. Но едва Зельвин снова завел про свою бедность, Фридман, будто издеваясь над самим собой, опять сунул руку в карман и опять подумал, что сейчас забудется, вытащит монету, и Зельвин ее увидит. Он шел и дрожал от страха.

— Вот и пришли! — оглядев комнатушку Фридмана, выдохнул Зельвин.

Он был счастлив, что нашел себе убежище на ближайшую ночь.

— Да, да… — рассеянно согласился Фридман.

Он который раз опустил руку в карман и, не доверяя себе, что сможет удержаться, чтобы не показать монету, потихоньку вытащил ее и в темноте, перед тем как зажечь свечу, наклонился и затолкал рубль в ботинок.

Когда Фридман проделал это, у него будто камень с души свалился. Не будет же он в камаши[72] руки совать, как в карманы. Повеселев, хлопнул друга по плечу:

— Не грусти, Зельвин, все образуется. Будет и на нашей улице праздник!

Зельвин, который давно не слышал от друзей ободряющих слов, гордо выпрямился и начал расхаживать туда-сюда по тесной комнате.

— Поверь, брат, я и не грущу. Деньги — грязь! У нас другие идеалы!

— Конечно! — поддакнул Фридман. — Не в деньгах счастье.

— Все-таки без них не проживешь. — Зельвин вспомнил, что надо платить за квартиру. — Но не это главное.

— Главное — это человек! — с достоинством согласился Фридман. — Мы люди, брат!

Зельвин совсем успокоился. И правда, все не так уж плохо. Он в гостях у доброго, благородного друга, который всегда поймет и поддержит.

Он прилег на узкую кровать Фридмана и задумался. По телу растеклась сладостная истома, он позабыл о просроченной плате, о бедной старухе — хозяйке квартиры, о грязном постельном белье и скрипучей железной кровати в углу у вечно сырой стены. Зельвин чувствовал себя как в детстве, когда приходил домой из хедера.

— Перекусить не хочешь? — спросил Фридман.

— А у тебя есть что-нибудь? — удивился Зельвин.

— От завтрака пара коржиков осталась, а чай и сахар у меня всегда найдутся. Сейчас примус разожгу.

— Да ты буржуй! — добродушно рассмеялся Зельвин Через полчаса, поужинав и налившись чаю, друзья собрались ложиться спать.

Разговаривая с Зельвиным, Фридман снял один ботинок, второй, и вдруг что-то звякнуло о пол.

— Ой, рубль! — радостно крикнул Зельвин.

Фридман вздрогнул и едва не упал.

Увидев его испуг, Зельвин сразу сообразил, что к чему, вспомнил его отказ и опустил глаза…

— Откуда он у меня? — чуть слышно прошептал Фридман.

— Давно завалялся, наверно, — отозвался Зельвин.

— Даже не знаю… — Фридман смотрел на монету и не мог ее поднять.

В тесной комнатушке повисла гнетущая тишина.

— Хе-хе-хе! — Внезапно Зельвин истерично расхохотался, глядя на друга.

— Хе-хе-хе!.. — поддержал его Фридман.

Но в их смехе слышались слезы, лица горели, на щеках выступили багровые пятна.

А рубль — свидетель человеческой ничтожности — лежал на полу, с насмешкой смотрел на хохочущих друзей и будто говорил: «Ага! Это все из-за меня… Все из-за меня…»

1903