Лизе уже за двадцать, но она маленькая, хрупкая, поэтому выглядит лет на семнадцать, не больше. Черные, мечтательные глаза всегда смотрят наивно и удивленно, а когда она что-нибудь рассказывает, делает личико точь-в-точь как у ребенка, который всем восторгается, всему верит, а после каждой фразы она еще по-детски добавляет: «Правда-правда!»
Но на самом деле Лиза уже далеко не ребенок. Детство давно кончилось, она не раз испытывала сильные чувства, не раз влюблялась в черноглазых, длинноволосых парней. Даже водилась с каким-то долговязым бродягой, о котором с детской непосредственностью рассказывала:
— Да, он прекрасный человек, на Запад меня с собой возьмет, пешком. Он сказал, там работать не надо. Пойду с ним. Всяко лучше, чем в мастерской… Да, правда-правда!
Подруги, не старше, а некоторые даже моложе ее, предупреждали:
— Лизочка, не выдумывай. Трамп[108] — он трамп и есть. Совратит тебя, а потом бросит.
— Совратит? — испуганно и удивленно спрашивала Лиза. — Не может быть! Он прекрасный человек, правда-правда, прекрасный!
«Прекрасный» относилось не только к внешности, но также к характеру и поведению.
Однако желание отправиться на Запад вскоре ее покинуло. «Трамп», с которым она случайно, но часто встречалась в Юнион-сквере, куда-то исчез, и она познакомилась с другим парнем, полной противоположностью бродяги. Это был молодой, красивый студент Колумбийского колледжа. Она встречалась со студентом по субботам и воскресеньям и проводила с ним весь день до двенадцати ночи. Он водил ее в лучшие мюзик-холлы на Бродвее. Ей очень нравились танцовщицы. Едва какая-нибудь из них выходила на сцену, Лиза шептала студенту на ухо:
— А знаешь, я бы тоже могла стать танцовщицей…
— Это грязное дело, — мягко возражает студент.
— «Грязное дело!» — вспыхивает Лиза. — Ничего подобного! Я знаю, что это не так! Мне хромая танцовщица рассказывала…
— Какая танцовщица? — удивляется студент.
— Хромая…
— Хромая танцовщица! — смеется студент. — Глупенькая, как это может быть?
— Погоди, послушай. Она же не всегда хромой была, но когда я с ней познакомилась, уже хромала. Она все мне объяснила: сказала, что у меня красивые ноги и что я маленькая, и это хорошо… Крупные девушки не могут быть танцовщицами, она сама тоже маленькая. Однажды она очень быстро танцевала и ногу вывихнула, вот с тех пор и хромает…
— И больше не танцует, — усмехнулся студент, нежно заглядывая Лизе в глаза.
- Само собой, больше не танцует. Но она три года танцевала. Говорила, очень хорошо быть танцовщицей. За первую неделю восемнадцать долларов платят, а потом вдвое больше. Всего полчасика потанцуешь и отдыхай.
— А что еще рассказывала? — с улыбкой спрашивает студент.
— Много чего, — краснеет Лиза. — Правда-правда. Она-то знает. Говорит, я рождена для танцев. Говорит, у меня красивые ноги и я имела бы успех…
Она умолкает, потому что на сцену выходит новая танцовщица. В чувственно раскинутых руках она держит звонкие колокольчики, кружится на подмостках, и ее короткое, до колена, платьице превращается в золотое колесо…
— Она как раз с такими танцами выступала, — воодушевляется Лиза. — За них очень много платят. И еще…
Она осекается на полуслове.
— Что «и еще»? — Студенту становится любопытно.
— Этого я уже не могу рассказать. — Лиза опускает глаза.
— Стесняешься?
— Нет… Ничего плохого… Просто не хочу. Ты не поймешь. Но в этом нет ничего плохого, правда-правда, — заявляет она твердо. — Что такого, если потом немножко побудешь с приличным человеком?
— Ага… — кивает студент. — Ага!
— Ты знаешь?
— Конечно.
— Если бы ты слышал, что хромая танцовщица об этом рассказывала, ты бы сам сказал, что в этом нет ничего плохого.
— Может быть, — соглашается студент.
— Правда-правда! — продолжает Лиза увереннее. — Она говорит, это совершенно другой мир. А наш мир — ужасный, грязный, скучный, только мастерские да магазины. И она права! Я тоже стану танцовщицей, вот увидишь!
— Ну-ну, — соглашается студент. — А где она сейчас?
— Кто?
— Эта, хромая твоя.
— Не знаю, как в воду канула. Пытаюсь ее разыскать.
— Зачем она тебе?
— Нужна. Она так интересно рассказывает! Обожаю ее слушать.
— Может, опять танцует где-нибудь?
Лиза хихикает, будто маленькая девочка.
— Как же она танцует, если она хромая?
— А вот ты можешь танцевать, — смеется студент.
— Конечно! У меня рост маленький и ноги красивые. Это она так сказала. Она разбирается, все-таки три года танцевала… Три года — это же много, правда? Очень много!
— Да, много, — задумчиво говорит студент. — Но потом она охромела.
— Зато она танцевала! — с детским упрямством возражает Лиза.
Студент молчит.
1910