Такие люди были раньше

Как она стала актрисой

Фейга впервые оказалась в «театре», когда ей было четырнадцать лет. Это была странствующая русская труппа, забредшая летом в их небольшой еврейский городок. Играли артисты в огромной конюшне Гриншпанов, которая с помощью нескольких столяров и привезенного труппой «машиниста» превратилась в настоящий театр, даже с галеркой, куда билет стоил пятнадцать копеек. Благодаря низкой цене Фейга втайне от своих набожных родителей два раза побывала там со старшей подругой. Подруга платила, а Фейга за это разъясняла ей трудные слова, которые произносили актеры, потому что отец нанимал ей учителей и она умела говорить и читать по-русски.

Однако Фейге нелегко было справиться с обязанностью переводить для подруги все слова, которых та не понимала. Фейга была так захвачена игрой, что даже не обращала внимания на подругу, которая морочила ей голову и без конца тянула за рукав. Лишь когда подруга так сильно дернула ее, что Фейга чуть не упала со своего «места», сидеть на котором и без того было довольно опасно, она очнулась и попросила:

— Не мешай, пожалуйста! Дома все тебе объясню.

— А сейчас что он ей сказал? — допытывается подруга, имея в виду первого любовника, который упал перед женщиной на колени.

— Просит, чтобы она с ним убежала… Убежала, понимаешь? Он ее любит, а ее отец против… «Давай убежим!» Ой, не дури мне голову, пожалуйста! Дома все расскажу…

И, отделавшись от подруги, Фейга большими, детскими глазами опять жадно ловит каждое движение актеров, не пропуская ничего, что творится на подмостках.

Еще долго после того, как труппа уехала, Фейга приходила к подруге и разыгрывала перед ней то, что видела в конюшне Гриншпанов.

— Умоляю вас, Иван Степанович! — Она прижимала руки к груди, подражая актрисе, которая что-то просила у «любовника».

Подруга помнила эту сцену и подбадривала Фейгу:

— Ей-богу, ты точь-в-точь как она играешь. Ты можешь быть актрисой!

Тогда Фейга подходила к открытому окну и смотрела куда-то вдаль, за город, за густой лес, что стоял зеленой стеной, а потом, повернувшись к подруге, брала ее за обе руки, сжимала их так, что та аж вскрикивала, и тихо, но с чувством говорила:

— Как я хотела бы стать актрисой!..

И, больше не находя слов, чтобы выразить свое желание, добавляла долгое, многозначительное «А-а-ах!».

С тех пор бродячие артисты в городе не появлялись. В конюшне Гриншпанов по-прежнему стояли лошади и телеги, но Фейга, проходя мимо, всякий раз останавливалась и заглядывала в открытые ворота. Вдруг опять труппа приехала? Тогда Фейга пошла бы к «главному» и упросила его посмотреть, может ли она играть на сцене.

— Умоляю вас, Иван Степаныч…

Но, кроме лошадей и телег, в конюшне ничего не было, и Фейга, грустная, шла домой или к подруге и играла для себя самой.

Через год случилось нечто такое, что подарило Фейге надежду осуществить ее мечту. На стене почты неподалеку от их дома Фейга увидела объявление, написанное мелкими буквами.

Там говорилось, что в городе собирают любительскую труппу, которая время от времени будет ставить русские пьесы. Внизу, крупнее, было написано, что «желающих с нетерпением ждут…», и адрес того, к кому обращаться.

Это был не кто иной, как преподаватель городского училища Федор Калмыков, высокий блондин с длинными усами и строгими серыми глазами. Фейга не раз встречала его на улице. Однажды он даже пристально на нее посмотрел. Фейга слышала, у него роман с дочкой почтмейстера.

За несколько дней и ночей все обдумав, Фейга решила, что идти со своими планами к такому человеку слишком рискованно. Кто знает, что сделает с ней этот христианин. Как бы он не подтолкнул ее к крещению…

Фейга слышала от подруг немало историй об актрисах, и теперь эти истории всплыли в памяти. Многие великие актрисы выкрестились, потому что иначе ни за что не получишь главной роли. Даже величайшая актриса на свете, Сара Бернар, о которой много говорили в городе, тоже крестилась в свое время…

«Нет, — думала Фейга, — креститься я не хочу».

Но через неделю, опять проходя мимо почты и увидев заманчивое объявление для тех, кто хочет вступить в труппу, Фейга не смогла преодолеть любопытства и сначала неуверенно, а потом все быстрее и быстрее зашагала к дому учителя Федора Калмыкова.

На крыльце она остановилась, набрала в грудь побольше воздуху, будто собиралась броситься в холодную воду, распахнула дверь и тут же пожалела о своем поступке, но было уже поздно: услышав ее шаги, Федор Калмыков тут же вышел ей навстречу, оглядел Фейгу с головы до ног и холодно, но вежливо поздоровался.

Его сдержанный тон успокоил Фейгу. Если так, значит, еще можно отступить. Она скажет, что хочет брать у него уроки русского…

— Чем могу служить? — уже мягче спросил Калмыков.

— Я хочу учить русский! — выпалила Фейга.

— Милая моя! — рассмеялся Калмыков. — Ничем не могу помочь. Я слишком занят.

Фейга посмотрела на него немного смелее. Кажется, он человек не злой, можно рассказать ему все как есть.

Но, едва она заговорила, у нее комок встал в горле, а на глаза навернулись слезы.

— Вы плачете? — испугался учитель и взял ее за руку. — Что стряслось?

Фейга устыдилась. Как глупо! Она понимала, что ведет себя как маленькая девочка. Актриса должна держаться иначе. И, взяв себя в руки, она твердо сказала:

— Прошу прощения, мне не нужны уроки, русский язык я знаю. Я хочу играть!

— Что? Играть? — удивился учитель. — Не понимаю, о чем вы.

Фейга еще раз извинилась.

— Я имею в виду труппу, которую вы создаете. Мне кажется, у меня есть талант. Я уже видела театр в прошлом году…

— Ах вот оно что! — понял учитель. — Значит, хотите в нашу любительскую труппу? Прекрасно, прекрасно! Я вас запишу, это другое дело. А уроки давать у меня ни времени не хватает, ни терпения. Хе-хе-хе… Лень, понимаете, моя милая?

И вдруг дотронулся пальцем до ее шеи.

Фейга смутилась, но не посмела сделать учителю замечание. А он продолжал:

— Значит, хотите стать актрисой. Что ж, замечательно. Внешность у вас подходящая, вы будто рождены для сцены. Какая фигура! А ваша молодость, ваш темперамент! Похоже, вы очень темпераментная девушка. Темперамент — это главное. Давайте-ка попробуем. Ну, например, объяснитесь мне в любви.

Фейга молчала, не зная, что делать.

— Почему же вы не хотите? Вы ведь должны показать, на что вы способны. Представим себе, что мы на сцене. Там сидят зрители, а мы играем. Вы страшно в меня влюблены, а я в вас нет, или я в вас тоже, но у меня уже есть другая возлюбленная. Понятно? Вы бросаетесь мне на шею и просите: «Не покидай меня!»

Фейга по-прежнему молчала, и учитель зашел с другого конца:

— Хорошо, давайте так: я влюблен в вас и пытаюсь добиться ответной любви.

Он протянул руки и поманил ее к себе.

Фейга шагнула к нему, и вдруг он обнял ее и поцеловал прямо в губы.

Она стала вырываться. Он отпустил ее, хотя и не сразу, и сказал:

— Если хотите играть на сцене, придется с этим смириться.

Поцелуй был якобы учебный, но Фейга оскорбилась. И, сразу поняв, что ей предстоит, поспешила распрощаться с Калмыковым.

Но назавтра пришла опять.

В первой постановке она играла служанку. Роль нетрудная, играть было легко, но уж очень противно. В каждом акте приходилось целоваться то с «хозяином», то с его сыном, то с кем-нибудь из гостей. Ей не хотелось, она по-настоящему сопротивлялась, и получалось очень правдоподобно. Публика — русские и еврейские интеллигенты — бурно аплодировала. Это немного приободрило Фейгу и сгладило неприятные ощущения от нежеланных поцелуев.

Хуже было за кулисами, где Калмыков все время пытался обнять ее и поцеловать. Фейга вырывалась изо всех сил и твердила, что это некрасиво. Тогда он заметил, что сомневается в ее актерских способностях, потому что ей явно не хватает темперамента. А ведь он объяснял, что для актрисы темперамент — это главное.

Тогда она и сама решила, что ей недостает темперамента. Наверно, так и есть, раз учитель говорит. Но каждый раз, когда он начинал приставать к ней за кулисами, она чувствовала, что этот человек ей неприятен. Она вспоминала о своем набожном отце, о тихой, доброй маме, которые думают, что она сейчас у подруги, и даже вообразить не могут, где на самом деле их дочь и чем она занимается. Слава богу, вскоре любительская труппа распалась. У Фейги будто гора с плеч свалилась. Двойная жизнь втайне от родителей, оскорбления Калмыкова и других молодых актеров-любителей вконец ее вымотали.

Но прошло немного времени, и ее опять потянуло к театру. Ей вспоминались радости актерской жизни, сцена, публика, которая ловит каждое ее движение и взрывается аплодисментами, когда опускается занавес, и Фейге снова хотелось туда, туда…

Целыми днями она ходила печальная, задумчивая. За что ни бралась, все валилось из рук. Родители пытались выяснить, что с ней, мать расспрашивала по-доброму, отец злился, но она не могла им рассказать.

И вдруг в город опять приехала труппа, на этот раз еврейская, и Фейга ожила. Двое из труппы, актер и актриса, остановились в доме напротив, и Фейга долго думала, как бы с ними познакомиться. Так и не найдя предлога, она просто подошла и представилась, когда они прогуливались по улице.

Актриса, посмотрев на нее с легким презрением, хотела идти дальше, но актер, мужчина за тридцать, с живыми, хитрыми глазами, задержал ее:

— Ты в ее годы умнее была, что ли? — И с улыбкой повернулся к Фейге: — Так… Наверно, на сцене хотите выступать?

— Я уже играла в русской любительской труппе, — скромно, но не без гордости сказала Фейга.

— А, ну тогда другое дело. — Актер хитро подмигнул спутнице. — Значит, вы готовая актриса. Что ж вы у нас в театре не показываетесь? Или вам не нравится еврейский театр? Я тоже начинал в русской труппе, но ушел к нашим, к евреям. Мой народ, мой язык. Я, понимаете ли, патриот.

Фейга не совсем поняла, что он сказал, но сразу почувствовала симпатию к этому чужому и в то же время такому близкому человеку.

— Конечно, — прошептала она смущенно. — Я ведь тоже еврейка…

— Это видно по вашим черным глазам! — кивнул актер. И, не отводя от нее взгляда, горячо заговорил: — Вот если бы вы бросили этот дурацкий город и поехали с нами… Мир повидать… Понимаете?

— Конечно, понимаю. — Фейге не хватило смелости возразить.

Да ее и саму давно тянуло куда-нибудь в большой город, чтобы избавиться от опеки родителей и воплотить свою мечту — стать настоящей актрисой.

— Слышишь, Минна? — повернулся актер к своей спутнице. — Из этой девушки выйдет толк, я по глазам вижу.

Она не ответила, только зло посмотрела на Фейгу, на актера, который, наверно, приходился ей мужем, и потянула его дальше.

На другой день актер сам разыскал Фейгу.

— Я нарочно без нее пришел, — объяснил он, — чтобы с вами поговорить.

Фейга радостно улыбнулась и покраснела:

— Я очень вам признательна.

И тихо спросила:

— Простите, а кто она, та женщина? Ваша жена?

— По правде сказать, сам не знаю, — дипломатично ответил актер. — Знаете, как у нас… Это от ролей зависит, понимаете ли. Я сейчас первого любовника играю, а она у нас примадонна. Вот так и получается… Это же театр… Вся жизнь — театр…

— Значит, она вам не жена? — уточнила Фейга.

— Какое это имеет значение? — уклонился он от прямого ответа. — Говорю же вам, она примадонна… — И, глядя Фейге прямо в глаза, с хитрой улыбкой сказал, будто по секрету: — Когда станете примадонной, понимаете ли… Да что тут говорить! Поедете с нашей труппой и добьетесь славы. Я же вижу, что у вас талант!

Расставшись с актером, Фейга стала размышлять о том, что ей предстоит. Она не могла решиться на столь отчаянный шаг — бросить отца и мать, братьев и сестер и уехать с совершенно чужими людьми, которые ведут такую странную жизнь. Больше всего ее испугали слова актера о его жене. Получается, жена или не жена — зависит от роли, которую играешь. А если Фейга получит роль любовницы, значит… Она так смутилась, что даже не смогла додумать эту мысль до конца. И вдруг, обернувшись, увидела рядом подругу.

— Знаешь, — сказала Фейга растерянно, даже испуганно, — странный у них мир…

— У кого?

— У актеров, — улыбнулась Фейга. — Они даже не женятся и замуж не выходят, как обычные люди.

— А как же тогда? — заинтересовалась подруга.

— Точно не знаю, — задумалась Фейга, — но как-то неправильно. Не нравится мне это.

— Откуда ты знаешь?! — спросила подруга с подозрением.

— Да не знаю я! — смутилась Фейга. — Но они мне не нравятся. Странный народ! Можно ведь, кажется, играть на сцене что угодно, а в другое время жить как все…

Но подруга не поняла, что так беспокоит Фейгу, и, пожав плечами, отправилась по своим делам.

Приехав в большой город, труппа остановилась в меблированных комнатах. Целый день актеры и актрисы шумели, свободно ходя друг к другу в гости. Фейге даже предоставили отдельную комнатку, но вечером к ней подселили хористку, которой больше негде было ночевать. К хористке тут же явился молодой актер, долговязый, тощий и длинноносый. Так и шныряя глазами, он заявил Фейге, что он величайший комик, и спросил, какие роли ее привлекают.

— Трагические, — ответила Фейга, с опаской глядя на комика.

— Да, трагические роли очень хорошо оплачиваются, но их еще заслужить надо, — с иронией сказал комик, подмигивая хористке.

— Что значит «заслужить»? — спросила Фейга и сама же ответила: — Если я буду хорошо играть, покажу талант…

— Талант, талант, — засмеялся комик. — Вы правда считаете, что талант — это главное? Естественно, он не помешает, это не недостаток. Но для актрисы куда важнее другие достоинства…

Комик еще долго что-то рассказывал, но Фейга понимала лишь одно: стать актрисой будет непросто… Она устала с дороги, и ей хотелось остаться одной. Ладно бы хоть комик ушел, но он, похоже, и не собирался, а все разглагольствовал и шутил с хористкой. Фейга попросила его уйти, потому что очень хотела раздеться и лечь спать.

— Я что, вам не даю? — удивился он, но, увидев ее строгий взгляд, встал и сказал: — Что ж, спокойной ночи, приятных сновидений. А если хотите стать трагической актрисой, не будьте такой скромницей, а то даже смешно.

Ухмыльнулся и вышел, на прощанье послав хористке воздушный поцелуй.

Сперва Фейге давали маленькие, незначительные роли, но она старалась как могла. Ей очень хотелось стать настоящей актрисой. Антрепренер, пожилой человек, назначил ей крошечное жалованье. Она занимала тесную комнатушку подальше от остальных актеров и старалась не обращаться к ним за помощью.

Однажды, отсчитывая жалованье, антрепренер слегка ущипнул ее за щеку. Фейга возмутилась, и он сказал:

— Ты бы у меня быстро знаменитой стала, если бы не стеснялась.

— На сцене я не стесняюсь, — возразила Фейга.

— Да, на сцене ты хороша, — согласился антрепренер, — но за кулисами, да и вообще неправильно ты себя ведешь. Слишком скромная, для актрисы это не годится. Тебя же никто не замечает, все актеры над тобой смеются, да и мне такая девушка в труппе ни к чему. Не знаю, что ты себе думаешь, но актриса везде должна показывать темперамент…

И, не договорив, перешел от теории к практике: встал и крепко прижал Фейгу к себе.

Она стала вырываться что было сил.

Он отпустил ее, сказал в сторону: «Эх, не выйдет из нее толку!» и выдал Фейге ее копейки.

Она чувствовала себя оскорбленной и униженной и, отойдя на несколько шагов от театра, не выдержала и расплакалась.

Обернувшись, она заметила, что за ней идет какой-то человек. Фейге стало стыдно, она смахнула слезы и пошла быстрей.

Мужчина тоже ускорил шаг.

— Фройляйн Фенни! — Он назвал Фейгу ее сценическим псевдонимом.

Это был критик из еврейской газеты, иногда он писал небольшие заметки об их театре. Фейга боготворила критика и не могла дождаться, когда же наконец он упомянет ее в очередной статье.

Обернувшись, она наткнулась на его пристальный взгляд.

— Вы плакали? — участливо спросил критик.

Вместо ответа Фейга вновь разрыдалась, тронутая его дружеским тоном.

— Господи, что с вами, фройляйн Фенни? Не надо так, посреди улицы. Ах, как я вас понимаю! Неудовлетворенные амбиции… Конечно, вас не ценят по достоинству. Но прошу вас, не плачьте. Давайте-ка дрожки возьмем, я вас отвезу… Эй, извозчик!

Он галантно подсадил ее в дрожки. Извозчик спросил, куда ехать.

— Куда? — повернулся критик к Фейге.

Она не смогла ответить, и он назвал свой адрес.

Дрожки покатили по булыжной мостовой. За все долгое время, проведенное в этом городе, Фейга впервые почувствовала, что рядом с ней близкий человек, который понимает ее и думает только об искусстве. Доверчиво прижавшись к нему, она пила его взгляд, как бодрящее вино.

— Вас кто-то обидел? — снова спросил критик.

— Они мне проходу не дают, оскорбляют на каждом шагу. Считают, что я слишком скромная… Моя молодость, моя чистота…

— Невежи, циники! — воскликнул критик. — Ничего, я их проучу! Покажу им, где раки зимуют! Такую статью напишу…

Он утешал Фейгу и гладил ее по мокрым щекам.

— Не волнуйтесь, фройляйн Фенни, я защищу вас. А что касается ролей, добьюсь, чтобы вам дали главную. Слышите, главную! — И, совсем разойдясь, крикнул: — Я сделаю из вас настоящую актрису!

Дома у критика было тихо и уютно. Фейга сразу почувствовала себя гораздо лучше. Он самый хороший человек из всех, кого она до сих пор встречала. Теперь она не сомневалась, что станет актрисой.

— Прилягте, отдохните немного. — Он указал Фейге на диван.

— Нет, что вы, спасибо… Хотя я и правда очень устала. Собиралась домой, но вы не знаете моего адреса, а я сама даже говорить не могла.

— Вы можете прекрасно отдохнуть здесь, милая Фенни, с радостью предоставлю вам кров. Я очень ценю ваш талант.

Он сел рядом и погладил ее длинные, ароматные волосы.

— Вы позволите поцеловать вас, милая Фенни? Вернее, не вас, но актрису, художницу, которая в вас живет?

У Фейги голова закружилась от таких слов, и она раскрыла критику объятия.

— Милая, дорогая моя, — шептал он. — Я вас… Я тебя люблю! Люблю!

И больше она ничего не слышала.

На следующий вечер веселая, счастливая Фейга вместе с критиком приехала из театра к нему домой. На стенах висели фотографии. Одна из них привлекла ее внимание.

— А кто эта женщина? — спросила Фейга.

— Это… — улыбнулся критик. — Это моя жена. Она сейчас за границей.

Фейга была потрясена.

— Жена? Значит, вы… А как же я?

— А вы будете моей любовницей. Я буду вам помогать, сделаю вас великой актрисой.

Фейга стояла посреди комнаты, глядя то на него, то на фото его жены. И вдруг, будто наконец что-то поняла, села на диван и спокойно улыбнулась.

Через год имя Фенни было на устах у всех театралов. Она играла трагические роли, и длинноносый комик часто напоминал ей за кулисами:

— Помните, Фенни, что я когда-то вам сказал? Тогда, в меблированных комнатах?

Что касается антрепренера, он считал, что такой актрисы, как Фенни, даже в русском театре не найдешь. Платить ей больше, чем платят там, он был не в состоянии, но надеялся, что скоро сможет повысить ей жалованье.

Другие актеры тоже признали ее талант. Она отбросила местечковую скромность и стала настоящей актрисой, за которую не стыдно перед людьми.

Но больше всех ею гордился критик. Когда они сидели в театре с вернувшейся из-за границы женой и она восхищалась игрой Фенни, он с гордостью говорил:

— А знаешь, дорогая, почему она так играет? Это все благодаря мне! Ведь это я сделал ее актрисой!

И многозначительно улыбался.

1916