Прошло несколько дней, с тех пор как свояк встретил Бейнуша с парохода. Немного отдохнув, придя в себя, набравшись сил, Бейнуш увидел, что здесь, в Америке, тоже люди как люди: помогают друг другу, с родством считаются, короче, везде одинаково. Когда Бейнуш выразил удивление, что даже картошка, которую свояченица пару раз покупала специально для него, здесь точь-в-точь такая же, как дома, свояк, уже успевший изучить американскую историю, объяснил:
— Дурак ты, картошка же из Америки происходит, ее в Америке открыли.
Тогда Бейнуш, желая показать, что он тоже кое-что знает, уточнил:
— Колумб сам картошку открыл?
Только одно Бейнушу не понравилось — язык.
— В жизни такого языка не слыхал, — жаловался он на английский. — Малороссийский и польский слышал, и литовский, и даже цыганский и татарский, но такого дикого языка, как у вас, ни разу слышать не приходилось.
О том, чтобы выучить этот дикий язык, он даже не мечтал:
— Не по зубам он мне! И годы не те, и голова не та.
Если бы шестнадцатилетняя Бесси, его племянница, которая уже два года в Америке, в «скул»[116] ходит и по-английски говорит едва ли не лучше, чем по-еврейски, была бы хорошей девочкой и научила его нескольким самым нужным словам, то и ладно. Бейнуш был бы ей очень благодарен.
Бесси уже наполовину американка и была бы настоящей американкой, если бы не читала каждый день в свежем номере газеты «Форвертс»[117] пикантный роман в письмах, — живая девчушка, она любит своего «зеленого» дядю, хотя за глаза и посмеивается над ним. Она помнит, как еще в Европе они с тетей, его женой, приходили к ним каждую субботу на чай, и было очень весело. Разумеется, она ему не отказывает. Вот только Бесси не знает, какие слова ему нужны.
— «Лов» значит «любить», — начинает она первый урок.
— Таких слов мне не надо, — смеется Бейнуш над глупенькой племянницей. — Ты дай мне слова, которые мне пригодиться могут, понимаешь? Вот, например, как по-английски будет «картошка»?
— Потейтоус!
— Потейтес, потейтес, — повторяет Бейнуш, как мальчик в хедере.
— А «солнце», если хотите знать, по-английски «сон», — сообщает Бесси еще одно слово.
— Такое слово знать не помешает, но есть и понужнее. А как по-английски «черный хлеб»?
— Блэк брэд!
— Блэк брэд, блэк брэд! — повторяет Бейнуш. — А теперь, Бессичка, скажи-ка мне, как по-вашему будет «жена»?
— Уайф.
— Легкое слово, почти как по-еврейски. У нас «вайб», у вас «вайф». Штука тяжелая, а слово легкое. — Бейнуш не может удержаться, чтобы не пошутить.
Дома он слыл известным острословом, и Бейнуш рад, что на чужбине ему тоже удается выдать хорошую шутку.
Но свояченица, которая сидела тут же, рядом, недобро улыбнулась и вмиг испортила ему настроение:
— Здесь, Бейнуш, на жену нельзя плохого говорить.
Шутка вышла боком, и Бейнуш решил, что не будет острить, пока до конца не разберется в американских обычаях.
Урок прервался, но Бейнуш остался доволен: пару слов он все-таки успел запомнить. Вечером он написал домой открытку, в которой сообщил, что учит с племянницей английский и уже знает почти все нужные слова.
1910