Такие люди были раньше

Богач

Когда наступила весна и первые ласковые лучи солнца упали на каменные варшавские улицы, Лейбу потянуло домой, в маленькое местечко, которое он покинул, когда ему стукнуло пятнадцать, и где с тех пор лет за шесть ни разу не побывал.

А если потянуло, то почему бы и не съездить в родные края? Только одна загвоздка. Уезжая в Варшаву, Лейба пообещал отцу, что станет человеком, а стать человеком у отца означало заработать много денег. И вот тут-то Лейба как раз не преуспел…

Сам он, правда, убежден, что стал человеком. Он начитан, прекрасно знает еврейскую, польскую и русскую литературу, умеет вести себя в обществе, дружит с достойными молодыми людьми, у него даже есть девушка, и, похоже, у них все серьезно, хотя они пока этого не обсуждали. Но для отца он еще не человек: зарабатывает гроши, еле сводит концы с концами. Уроки дает, всякие бумаги переписывает, иногда с друзьями живет в складчину.

И Лейба знает, что без денег в доме у своего бедного отца он будет нежеланным гостем.

Но вдруг Лейбе дают работу на целых пятьдесят рублей! Причем как раз за две недели до Пейсаха. Тут уже мысль о поездке домой так его захватила, что Лейба немедля начал собираться в дорогу.

Он думал, из пятидесяти рублей останется столько, что он привезет домой двадцать пять, не меньше. Конечно, сумма небольшая, но, насколько он помнил, Хаим Зельдес у них в местечке считался богачом, хотя у него было всего-то сто рублей. Ну, пусть не все, но многие думали, что он очень богат. А значит, успокаивал себя Лейба, можно и с четвертным отцу на глаза показаться.

Но оказалось, плохо Лейба посчитал. Костюм обошелся ему не в двенадцать рублей, как он думал, а в четырнадцать, потому что за двенадцать был костюм только в очень крупную клетку, он живо напомнил Лейбе двоих местечковых богатеев. За шляпу он тоже отдал на рубль больше, чем рассчитывал. Кроме того, пришлось оплатить пару старых долгов, хотя и очень не хотелось… Короче, осталось всего пятнадцать рублей. Местечко в Ломжинской губернии, билет — три рубля с копейками. Остается меньше двенадцати. И на обратную дорогу трешка. Значит, у него только рублей восемь.

Едет Лейба домой. Шесть лет проболтался в Варшаве и теперь явится с такой суммой. Можно не сомневаться, его ждет не самый теплый прием. Отец начнет над ним издеваться, всякие притчи рассказывать о том, что человек без денег — вообще не человек, растолковывать, что «бедный — все равно что мертвый», как Раши[29] объясняет какой-то стих, а Лейба давно забыл какой… Будет злиться, смеяться над ним и ворчать: «Шесть лет в таком городе прожил и восемь рублей привез…»

Лейба смотрит в окно вагона, как, подпрыгивая, пританцовывая, летят назад деревни, поля, леса, и ему кажется, что весь мир смеется над его восемью рублями, которые он собирается подарить отцу, после того как шесть лет прожил в таком городе…

На станции Лейба увидел, что из поезда вышли трое евреев. Двоих он узнал: соседи. Сразу потянуло подойти, поздороваться, спросить, как там его родители, но он тут же подумал, что будет лучше, если они его не заметят. Лейба настолько отвык от местечковых евреев, что уже не знал, как с ними разговаривать. Еще, чего доброго, на смех поднимут. Лейба помнил, что евреи всегда смеялись над «немцами»[30], а если «немец» беден, то тем более.

До местечка было с версту. Возле платформы стояли две телеги, местечковые извозчики. Лейба даже помнил, как их зовут. Один — Гиршл Пешес, насмешник и балагур, другой — Исроэл Мишес, вечно хмурый и молчаливый. Будь у Лейбы легко на сердце, он бы, конечно, поехал с веселым извозчиком. Лейба всегда ценил хорошую шутку. Но в этот раз он выбрал хмурого и молчаливого, хотя насмешник предупредил:

— С ним вы, молодой человек, только на Швуэс[31] приедете!

В ответ на шутку Лейба криво улыбнулся и сел к молчаливому в телегу, полную гнилой соломы — аж в носу защипало.

Молчаливый молча забрался на козлы, взмахнул кнутом и легко обогнал тощую лошаденку весельчака.

Лейбе это понравилось, и он немного приободрился: «Эх, будь что будет!»

Подъехав к отцовскому дому, который за шесть лет так просел, что окна оказались над самой землей, Лейба, запинаясь, остановил извозчика:

— Здесь, здесь, реб Исроэл! Здесь!.. Остановите!.. Тпру!..

Молчаливый извозчик удивленно обернулся и процедил сквозь зубы:

— Неужто сын Залмана-Эли? Ну, здравствуй, коли так…

Не успел Лейба вылезти из телеги, как из дома выбежала целая ватага ребятишек от шести до девяти лет, потом девушка лет шестнадцати с двумя тонкими черными косичками, а следом — женщина с закатанными рукавами и мокрым веником в руке, и все хором выкрикнули:

— Лейба!

Лейба с перепугу повис на борту телеги — ни туда ни сюда.

— Вылезай уже! — приказал извозчик. — Давай гривенник, и я поехал. Некогда мне тут!

Наконец Лейба выбрался из телеги, достал кошелек и, роясь в нем, случайно выронил трехрублевку.

Все кинулись ее поднимать. Старшая сестра с черными косичками оказалась проворней остальных и, подняв бумажку, не своим голосом крикнула:

— Три рубля!

— Осторожней! — просияла мать. — Отдай ему.

— Не бойся, не съем я ее, — обиделась сестра и протянула бумажку Лейбе.

Смущенный, он спрятал деньги в кошелек и убрал его во внутренний карман.

— Осторожней, сынок, такие деньги все-таки. — Мать с нежностью взяла Лейбу за руку и повела в дом.

Только там она расцеловала сына и даже расплакалась от радости.

— А папа где? — придя в себя, спросил Лейба.

— Сынок, он в деревню поехал. Хотел у мужика свиной щетины купить, может, четвертак заработает. Скоро должен вернуться.

Лейба вздохнул…

Отец вернулся через час. Девятилетний Береле увидел его еще на улице, побежал навстречу и рассказал радостную новость.

Отцовская борода, которую Лейба помнил длинной и черной, совсем поседела, спина ссутулилась, глаза, кажется, стали темнее… Церемонно поздоровавшись с сыном, отец спросил:

— Ну, Лейба, чего добился за шесть лет? Ни разу письмеца не написал… Но это не грех, письма посылать денег стоит. А хоть немного-то денег привез?

— Да какие там деньги? — скептически ответил Лейба и даже слегка вздохнул.

— Как, совсем не привез, ничего? — Отец удивленно и зло уставился на сына.

— Ничего!

— Ничего!!! Да как ты мог?!

Лейба пожал плечами.

— Грех, большой грех! — покачал головой отец.

Немного помолчал и продолжил:

— Но ведь трехрублевка… Надеюсь, на праздник хоть что-то дашь родителям?

— У меня с собой рублей двенадцать, — Лейба сразу раскрыл все карты.

Отец стремительно встал, сделал шаг назад, потом вперед, сгреб в кулак бороду и укоризненно, но мягко заговорил:

— Послушай… Но ведь это деньги… Двенадцать рублей, говоришь? Двенадцать рублей — это деньги… Послушай… Приехал и напугал: ничего не привез… Это грех, но двенадцать рублей… Двенадцать рублей — это деньги… Значит, становишься человеком понемногу…

— Было бы у нас двенадцать рублей две недели назад, мы бы еще три заработали, — вмешалась мать. — Выпал случай у мужика пуд шерсти купить, а не на что. Вот и купил Хаим Зельдес, одним махом три рубля чистой прибыли.

— Шутка ли сказать, двенадцать рублей! — опять воодушевился отец. — У кого есть двенадцать рублей, тот у нас богач… — И, собравшись с духом, будто через силу попросил: — Дашь мне в долг на праздник три рубля…

Мать даже рассердилась:

— Перестань! Он только приехал, а ты уже в долг просишь. У него и нет, наверно…

— Почему же? — возразил отец. — Думаю, есть… Настоящий праздник устроим, мацы купим, наливки… Кварту вина, яиц десяток…

— Дам! — Лейба светился от радости. — Пять рублей дам!

— Что ты, боже упаси, — смутился отец. — Пять рублей не нужно… Трех хватит. Три — это целое состояние! Состояние!

Но Лейба вынул из кармана кошелек, достал пятирублевку и протянул отцу.

— Все-таки пять даешь? — уточнил совсем смущенный отец, не веря своему счастью.

— Да, папа, пять!

— Лейба, ты — человек!

И, держа в руке бумажку, озабоченно спросил:

— Где же мне ее разменять? Разве что у пекаря Мойше, у него должно быть. Он наверняка на муке к Пейсаху рублей двадцать пять заработал.

Спрятал деньги в карман и заявил:

— До праздника еще два дня, завтра в деревню поеду. С пятью рублями уже кое-что можно. Да, сын, пять рублей — это настоящее богатство…

Непонятно как, но за полчаса по местечку разнеслась весть, что Лейба, старший сын Залмана-Эли, тот самый, что совсем сопливым уехал в Варшаву, теперь приехал к бедному отцу на праздник и привез целую кучу денег.

Женщины благословляли счастливых родителей, мужчины с завистью вздыхали и грустно говорили:

— Бывают же дети у людей…

1909