Такие люди были раньше

Первый выстрел (Дорожная зарисовка)

Восемь вечера. Поезд уже должен был прибыть к бельгийской границе и забрать пассажиров на Антверпен. Однако на поезд не было даже намека. Все замерло в тихом ожидании. Пассажиры ходили туда-сюда по широкой платформе и смотрели в ту сторону, откуда обычно показывался паровоз, но все чувствовали, что с сего дня мировой порядок нарушен и наступают хаос, неопределенность и беспокойство.

Прошел час, другой, а поезда нет как нет. Многие пассажиры уже не верили, что его дождутся. Некоторые даже засомневались, что такая удобная вещь, как поезд, вообще существует на свете. Правда, нашлись и оптимисты, которые успокаивали друг друга, что рано или поздно поезд все-таки придет.

— Война пока что не началась! — подбадривал пассажиров один из оптимистов.

И на этот раз оптимисты выиграли. Поздно ночью, окутанный густой темнотой, поезд подкатил к платформе.

Он выглядел усталым, испуганным и дышал тише, чем обычно. Казалось, он от кого-то скрывается.

Пассажиры робко поднимались в слабо освещенные вагоны, с опаской озирались, не доверяя друг другу. Все молчали, боясь сказать хоть слово, и с нетерпением ждали, когда поезд тронется с места.

Но порядка в мире больше не было. Поезд стоял и, видимо, ждал тайных приказаний из сумеречных стран, из черных пещер, из глубочайших бездн.

— Господи, сколько еще ждать? — спрашивали еле слышно.

Спросить во весь голос боялись. Вдруг выдашь себя, покажешь, что ты против войны, что ты чужой, что проклинаешь в душе вождей и правителей, которые толкают мир к кровавой гибели.

Мертвая тишина!

И вдруг тишину нарушили тихие всхлипы, через минуту перешедшие в бурные рыдания.

Казалось, этот плач придал пассажиром смелости: когда бессонной ночью лежишь в кровати, напуганный темнотой и тишиной, и вдруг слышишь откуда-то детский плач, сразу понимаешь, что есть еще на земле жизнь, и материнская любовь, и забота…

Но кто это плачет?

В углу вагона сидели, прижавшись друг к дружке, две темные фигуры. Когда их рассмотрели, увидели, что это девушка в платке и молодой солдат в полном обмундировании. Он сжимал коленями черную, грозную винтовку. Казалось, жизнь льнет к смерти.

От этой картины пробирала дрожь. Девушка плакала все громче и громче.

Но вскоре ее рыдания стали затихать. Солдат, ее возлюбленный, что-то шепнул девушке на ухо и погладил ее по мокрой щеке. Кажется, девушка успокоилась. В вагоне опять повисла мертвая тишина.

Когда девушка плакала, было куда веселей!

Но она не собиралась веселить пассажиров.

Они сидели как приговоренные и ждали.

И тут послышалось пение. Сперва тихое, будто кто-то напевал сам себе, оно становилось громче, надрывнее. Это пел молодой солдат, пел для нее, для своей возлюбленной:

Не было в его песне ни про императора, ни про отечество, а только про любимую, ради которой он хочет жить, но ему не дают.

И поэтому он за нее умрет.

Девушка затихла, слышалась только песня:

И казалось, что он убаюкивает ее в последний раз. Убаюкивает песенкой о смерти, а она слушает и успокаивается.

И пассажиры тоже успокоились.

Всех убаюкала эта последняя колыбельная, и им снилось, что в чистом поле лежит молодой солдат с нежной улыбкой на залитом кровью лице, и вместе с последним дыханием с его губ слетают слова:

1914