Берл был еще ребенком, когда узнал, сколько в мире евреев. Двенадцать миллионов! Так черным по белому было написано в еврейском календаре. Правда, в другом календаре сообщалось, что гораздо меньше, всего лишь восемь с чем-то, но Берл не поверил. Наоборот, он не сомневался, что на самом деле не двенадцать миллионов, а даже больше, потому что разве можно сосчитать всех? Вот, например, его младшей сестренке Динеле уже три года, а она до сих пор не записана. Он часто слышит, как мать об этом отцу напоминает. А сколько еще незаписанных детей в мире? Но не беда, Берлу и двенадцати миллионов достаточно. А станет еще больше! Ведь Бог благословил евреев, что их будет как песку морского. Правда, это легенда, в Торе много всяких легенд.
И эти двенадцать миллионов евреев мальчик Берл любил всем сердцем. Огорчало только, что они не живут бок о бок друг с другом, в одной стране. Жили бы они все вместе, было бы замечательно! Берла утешает только мысль, что Бог сам сказал, что рассеет евреев по всему свету, а потом соберет их. Рассеял Он их уже давно, пора бы и собрать. Но когда-нибудь непременно соберет. Берл знает, что Господь не врет: сказал, что евреи будут жить в изгнании — они и живут в изгнании. Значит, и все остальное, что Он обещал, тоже осуществится.
И потом, Берлу евреев и тут хватает. «В России, — читает он в календаре, — 5 000 000 евреев». Он пересчитывает нули. Вдруг ошибся? Нет, все правильно, пятерка и шесть нулей. Значит, здесь, в России, у Берла пять миллионов! В одной стране! С таким количеством евреев уже кое-что можно. Пусть Россия — тоже изгнание, тут евреев притесняют, но все не так ужасно. Дети ходят в хедер, есть синагоги, раввины, обрезание делают, свадьбы справляют. Чего ж Бога гневить? В Риме, в июне, было куда хуже. Берл об этом и из Талмуда знает, и из «Диврей йемей олам»[96], куда тоже изредка заглядывает, когда отца дома нет. Вышел тут недавно закон, запрещающий евреям шинки держать. Ничего страшного, будут держать лавки, успокаивает себя Берл. Тоже неплохой заработок. Или зерном торговать. Лишь бы им позволяли евреями оставаться. Для тринадцати-четырнадцатилетнего Берла это главное.
Берл взрослеет, читает книжки, но быть евреем, Боже упаси, не перестает. У него меняется взгляд только на некоторые мелочи. Он по-прежнему гордится двенадцатью миллионами евреев. И те, что живут за границей, тоже играют важную роль. Мендельсон, великий философ, дискутировал с христианскими священниками и победил… Потом Берл узнал, что гениальный поэт Гейне — тоже еврей. Правда, Гейне его разочаровал: ведь он крестился! Грех, большой грех! Но Берл прочитал в книге, что Гейне умер евреем, перед смертью выкрикнул: «Шма Исроэл!»[97], и Берл все ему простил.
Гейне его немного огорчил, но зато Мейербер, величайший композитор, всю жизнь оставался евреем и лежит на еврейском кладбище.
А Ротшильды, у которых короли берут в долг? Евреи из евреев! Берл знает, что один из Ротшильдов день и ночь сидит и изучает Тору. И хотя Берл уже увлекся Ѓаскалой и считает, что, кроме Талмуда, существует и другая мудрость на свете, все-таки он очень рад, что есть такой Ротшильд, который сидит и учится. Всему народу пример! Ведь Беря понимает, как трудно, обладая такими деньгами, не отдалиться от еврейства.
Берл знает еще много великих людей — евреев. Иногда по ошибке он записывает в свой еврейский список и знаменитых христиан. Так, например, он долго считал евреем Лессинга, даже поспорил как-то раз на два щелбана. «А как же иначе? — твердил Берл. — Эфраим Лессинг! Эфраим!» В конце концов выяснилось, что Берл не прав. Он получил два щелбана, но все равно остался доволен, что такой великий человек, как Лессинг, носил еврейское имя. Из-за имени Берл также причислил к евреям американца Франклина, ведь того звали Бенджамин! Правда, держать пари насчет Франклина Берл не решился. На Эдисона он тоже глаз положил. Эдисон — это голова! Величайший ученый, и фамилия вполне еврейская. С Эдисоном не повезло, но не беда. Великих людей — евреев и без него достаточно.
Потом Берл увлекся доктором Ѓерцлем. Жаль, что у евреев нет царя! Берл часто брал в руки Тору и перелистывал книги Царств. «Вайомос — вайимлойх…»[98] Много царей было у евреев, а сейчас ни одного! Ѓерцля Берл зачислил если не в цари, то по крайней мере в судьи: «И судил народ Израиля»[99]. Берл представлял себе, что живет во времена Судей… И он записался в сионисты…
Теперь Берл не просто гордится евреями, у него появилась цель. Началась волна погромов. Грабежи, убийства. До двенадцати миллионов стало немного не хватать. В Кишиневе — сорок пять человек, в другой раз — еще больше, вслед за Кишиневом еще сто тридцать шесть городов и местечек! А злодеям все мало… Берл уже состоит в партии, которая ищет для евреев место. Предлагают землю в Азии, в Австралии. Берл размышляет, где земля лучше, где лучше условия, где его народ, двенадцать миллионов, уже неполных, найдет убежище, чтобы больше не нести потерь.
Но раздумывать уже нет времени… Берл в отчаянии, его сердце обливается кровью. Он ломает руки, как отец, чьи дети в опасности:
— Что делать с евреями, Господи, что делать?!
1905