Белая Кость

Часть 16

Приезжая в столицу, лорды и их сыновья обычно останавливались в Фамальском замке. Король зависел от вассалов сильнее, чем они от него, поэтому, как щедрый и благодарный хозяин, он предоставлял знатным гостям кров и место за столом. Дворяне могли провести при дворе и несколько дней, и несколько лет.

Фамальский замок, по сути, был единственным местом, где встречались владельцы неприступных цитаделей. Если пахарю или кузнецу хватало отцовского опыта, то дворяне должны были иметь более широкий кругозор. При дворе они оттачивали изящные манеры, обретали светский лоск, заводили друзей и плели интриги, преследуя интересы своих домов.

Последние двадцать лет гостей привечала в замке не королевская чета, а семёрка великих лордов, которые воспользовались узколобием овдовевшей королевы Эльвы и узурпировали власть. Они давно решили, что после смерти правительницы на трон взойдёт один их них — глава Знатного Собрания, потомственный дворянин Атал. Теперь им оставалось только разобраться с претендентами на корону.

Чтобы беседа с Лагмером и Хилдом носила официальный и легитимный характер, лорды пригласили на встречу Хранителя грамот, Хранителя королевской печати, Первого казначея, Святейшего отца и нескольких столичных сановников.

Атал подготовил каверзные вопросы, намереваясь дискредитировать герцогов и выдвинуть свою кандидатуру. Продумал каждое слово, взгляд, жест, но убедить себя, что всё пройдёт без сучка и задоринки, так и не смог. Башня Молчания, где разместились сторонники двух противоборствующих сторон, походила на раскалённый котёл. Если сейчас объявить, что королём станет совершенно другой человек — пар из котла вырвется наружу с шипением и чадом, против Атала сплотятся все, кто до этого враждовал. И всему виной Рэн Хилд! Никогда прежде в замке не собиралось столько людей с разными взглядами, мыслями и предпочтениями. Приехали даже владельцы отдалённых феодов, которые раньше не бывали в столице.

Члены Знатного Собрания и приглашённые сановники явились в общий зал чуть раньше назначенного времени. В окна заглядывало скупое солнце. В каминах жарко горел огонь, воздух был пропитан запахами смолы и обугленных дров. Столы на треногах, за которыми обычно обедали благородные гости, были разобраны. Скамьи тянулись вдоль стен. Слуги предварительно снесли с возвышения королевский стол, установили его в центре опустевшего зала, притащили из других палат стулья.

Мужи уселись вокруг стола и, не зная, чем себя занять, принялись рассматривать на колоннах вымпелы знатных домов королевства, их было ни много ни мало четыре сотни.

— У герцога Лагмера со дня на день родится первенец, — нарушил тишину Хранитель грамот. — Слышали, наверное?

— Нет, не слышали, — нахмурился лорд Атал. Он недавно беседовал с герцогом, но тот ни словом не обмолвился, что его супруга на сносях. — Кто вам сказал?

— Он сам. Мы виделись с ним вечером.

— Зачем?

— Да низачем. Лейза Хилд пригласила нас на прогулку. Подышать воздухом.

Атал внутренне сжался. Коннетабль королевской гвардии не доложил ему, что Лейза с кем-то встречалась. Неужели и он перешёл на сторону Хилда?

— Если Лагмеру повезёт, на свет появится ещё один претендент на корону, — примкнул к разговору Первый казначей. — Лично я держал кулаки за Мэритов. Жаль, что их род прервался.

Святейший отец поёрзал на стуле. Серебряные кольца на чёрном одеянии возмущённо звякнули.

— Чем больше претендентов, тем меньше в стране порядка. После смерти бездетного короля творится настоящий бедлам.

— Вы правы, — отозвался Хранитель печати. — Сын дарит королю спокойствие, а королевству уверенность в завтрашнем дне.

— Чем больше сыновей, тем лучше, — заметил кто-то из сановников. — Дети умирают. Сия чаша не минует и королевских отпрысков. У Осула их было четверо. И где они?

— Сомневаюсь, что лучше, — покачал головой Святейший отец. — Сыновья грызутся из-за наследства, что кобели из-за течной сучки. Смотреть тошно.

— Надеюсь, что Рэн Хилд не будет затягивать с выбором супруги, — произнёс Хранитель грамот. — Уверен, что его сыновья станут достойным продолжением отца.

— Вы говорите так, будто Рэн Хилд уже король, — процедил Атал сквозь зубы.

— Ваша неприязнь к нему удивляет, — хмыкнул Первый казначей. — Вы ведь с Хилдами чуть ли не родственники.

— Не говорите ерунду! — возмутился Атал. — Какие мы родственники?

— Ну как же? Вы были женаты на младшей сестре Лейзы.

— Это было так давно, что кажется неправдой.

— Как её звали? Флария? — не унимался казначей.

— Всё-то вы знаете, — буркнул Атал. — И не лень вам было рыться в архиве. Или вы тоже дышали воздухом с Лейзой Хилд?

Казначей скрестил руки на груди:

— Вашей жене в ту пору едва исполнилось одиннадцать. Не знал, что вам нравятся маленькие девочки.

— Нет! Мне не нравятся маленькие девочки! Её отец был при смерти. Он хотел определить дочерей и умереть со спокойной душой. Лейзе было четырнадцать, Фларии — одиннадцать. Он выдал замуж обеих. Я поклялся не консумировать брак, пока Флария не окрепнет как женщина.

— А она взяла и умерла, — усмехнулся казначей. — В тринадцать лет.

— От лихорадки.

Атал еле сдерживал злость. Пока он предавался мечтам и мысленно примерял корону, эта чертовка, Лейза Хилд, сплела под его носом тугую паутину заговора. Теперь каверзные вопросы к её сыну будут выглядеть как попытка отомстить ей за то, что вчера вечером она распустила язык.

— Флария умерла во время родов, — подал голос Хранитель грамот.

Атал почувствовал, как на спине взмокла рубаха. Он был одержим желанием испробовать девочку и не сумел утихомирить плоть. Ему так понравилось, что он приходил в опочивальню малолетней супруги чуть ли не каждую ночь. Флария забеременела, но в силу своего возраста не разбиралась в женских делах и молчала, пока у неё не начал расти живот. Пришлось навесить на двери её покоев замок, чтобы никто не зашёл и не увидел. Об этом знали только он, его ныне усопший отец и двое верных слуг. Кто же из них проболтался?

Атал гневно сверкнул глазами:

— Кто вам сказал такую чушь?

— Лейза Хилд видела в гробу сестры мёртвого младенца.

— Лейза лжёт! Мы никого не приглашали на похороны.

Хранитель грамот потёр ладонью острый подбородок:

— Гроб был дубовый?

— Нет. Из сосновых досок.

— Изнутри обит красным плюшем?

— Нет. Серым шёлком, — вздохнул с облегчением Атал. Никто его не предавал, иначе Хранитель грамот не ошибся бы в деталях.

А тот никак не успокаивался, всё сыпал и сыпал вопросами:

— Фларию одели в тёмно-зелёное платье и кружевной чепец?

— Нет. На ней было серое платье, на голове серая вуаль.

— Младенца замотали в пелёнку?

— Нет! — повысил голос Атал и чуть не сказал: «В покрывало», но вовремя спохватился. — Не было никаких младенцев. Флария умерла от лихорадки.

— Молитву над ней читал священник?

— Мой отец. — Атал принял расслабленную позу. — Лейза Хилд бессовестная лгунья. Боюсь даже представить, каким она воспитала сына.

Слава богу, Хранитель грамот выдохся. Ему на помощь пришёл Первый казначей.

— Значит, вы утверждаете, что Лейза не присутствовала на похоронах сестры, — вымолвил он и хитро прищурился.

Атал посмотрел на одного, на другого, не понимая, чего они добиваются. Ведь всем уже ясно, что Лейза гнусная интриганка, как и её сынок.

— Утверждаю. Не присутствовала. И похорон как таковых не было. Фларию положили в гроб, прочли над ней молитву и отнесли в склеп, потому что…

— Стояла невыносимая жара, — закончил фразу казначей.

— Да, было жарко как никогда, — кивнул Атал и насторожился. — А вы откуда знаете?

Казначей взглянул на него с насмешкой и отвернулся.

Хранитель грамот вытащил из-за манжеты рукава сложенный лист с обтрёпанными краями. Расправил в местах сгибов:

— Это заявление Лейза Хилд написала двадцать шесть лет назад. Ей, скорее всего, не поверили, подумали, что она не в своём уме от горя. Заявление валялось в королевской канцелярии, потом его сдали в архив.

И протянул документ соседу.

Дворяне читали текст и, хмурясь, передавали лист дальше. Наконец заявление оказалось в руках Атала. Он пробежал глазами по строчкам: от кого, кому, дата. Опустил взгляд ниже и похолодел.

«…Везде была кровь: на полу, на постели, на изголовье кровати. Флария лежала в гробу из неотёсанных сосновых досок, как простая крестьянка. Спасибо, что не уложили её на голые доски, а обили гроб изнутри серым дешёвым шёлком. И сама она во всём сером. Когда с её век убрали монеты, глаза открылись. С головы отвернули край серой вуали и накинули ей на лицо. Под левой рукой, поближе к сердцу, лежал младенец, замотанный в покрывало. Кощунство… Ведь стояла нестерпимая жара. Даже мёртвому ребёнку, даже в гробу — должно быть уютно. Свёкор моей сестры прочёл молитву и сказал: «Зря мы не позвали повитуху». Супруг Фларии ответил: «Зато никто не узнает, что я нарушил клятву». Свёкор сам накрыл гроб крышкой и сам забил гвозди».

Атал не мог сделать вдох. Перед внутренним взором стояло лицо девочки-подростка, в широко распахнутых глазах застыл укор.

— Как видите, слова Лейзы Хилд не расходятся с вашими, — вновь проговорил Хранитель грамот. — Выходит, вы нас обманули. Она была на похоронах.

Атал сжал кулак:

— Не было её. Не было!

И оцепенел, охваченный суеверным страхом. В его памяти опочивальня жены, залитая кровью, краснела как поле маков. Отец, набожный человек, разрезал покойнице живот и достал младенца: святое писание запрещало хоронить ребёнка в лоне матери. Младенец ещё дышал… Чтобы скрыть правду, Атал с отцом сами омыли тела, одели и уложили в наспех сколоченный гроб. А потом тащили его по винтовой лестнице, кляня каждый виток, жару, покойницу и плотника, не успевшего как следует обтесать доски. Этот кусочек жизни Атал проживал во снах сотни раз. Пятна крови как уродливые маки. В бадье красное озеро. Во рту привкус железа. В ушах стук молотка по крышке гроба. В ладонях занозы. Снова и снова, одно и то же. Но один сон отличался от других. В нём была юная Лейза. Она стояла за окном и наблюдала за происходящим в опочивальне. Она не могла там стоять! Окно находилось на высоте тридцати футов над землёй. Сон был настолько реальным, что, проснувшись, Атал выбежал из башни и уставился на стену без выступов и углублений, силясь сообразить, как Лейзе удалось на неё забраться.

— Почему не сожгли покойницу? — прозвучал чей-то голос.

— Девственниц не предают очищающему огню, — ответил кто-то.

— Невинная дева с младенцем…

— Лорд Атал! Вы позволите нам вскрыть могилу?

Он поднял голову:

— Что?

— Нам нужны доказательства, что вы не нарушили клятву, данную отцу вашей малолетней супруги, — проговорил лорд Кламас. — Мы должны убедиться, что в могиле нет скелета младенца. Вы позволите нам вскрыть могилу?

Атал сложил бумагу и отдал её Хранителю грамот:

— Вы выбрали удачное время.

— Позволите вскрыть могилу или нет? — настаивал Кламас.

— Нет.

— Вы клятвопреступник, лорд Атал, — произнёс лорд Кламас авторитетным тоном. — Мы отстраняем вас от участия в голосовании.

— Мне уйти?

— Как хотите.

Атал вяло усмехнулся: семёрка великих лордов стала шестёркой. Привстал, намереваясь удалиться. Но тут распахнулись двери. Лой Лагмер и Рэн Хилд одновременно перешагнули порог и пересекли зал. Лой сел на свободный стул. Рэн не двинулся с места.

— Герцог Хилд, присаживайтесь, — сказал лорд Кламас.

Рэн окинул дворян взглядом. Первым поднялся Хранитель грамот, его примеру последовали остальные. Только герцог Лагмер продолжал сидеть.

Откинувшись на спинку стула, он поаплодировал:

— Наконец появился хоть кто-то, кто научит их хорошим манерам.

Рэн расположился за столом и жестом разрешил присутствующим занять свои места.

— Мы стоим на пороге важного события… — начал лорд Кламас.

Герцог Лагмер пригладил курчавую бороду:

— Знаете, с кем я столкнулся возле башни Молчания?

Кламас выдавил вежливую улыбку:

— С кем?

— С последним фаворитом королевы Эльвы.

— С этим белобрысым эсквайром?

— С ним, — кивнул Лагмер.

— Я думал, что он гниёт на поле Живых Мертвецов.

— К вашему сожалению, нет.

— К моему? — удивился Кламас. — Почему — к моему?

— Потому что королева Эльва любила предаваться воспоминаниям. В своих рассказах она отводила вам особое место.

— Не думаю, что сейчас подходящее время…

— Оказывается, вы насиловали её.

Дворяне зашушукались.

Кламас сморщился с омерзением:

— Меня не возбуждают старухи. Господи! Да она мылась всего два раза в жизни: когда родилась и перед первой брачной ночью.

— Двадцать лет назад она была довольно привлекательной, — возразил Лагмер. — Вы надеялись, что она забеременеет, вы на ней женитесь и станете королём.

— Балаганщина, ей-богу, — пробормотал Святейший отец, прикрывая глаза ладонью. Кольца на его одеянии звякнули брюзгливо.

Атал всем телом повернулся к Кламасу:

— Это правда?!

— Кого вы слушаете?

— Меня, — отозвался герцог Лагмер.

— Простите, ваша светлость, — склонил голову Кламас. — Я имел в виду фаворита, а не вас.

— Подождите-подождите! — раскраснелся Атал. — Вы отвечали за порядок в королевской крепости. Вы встречались с королевой и следили, чтобы она ни в чём не нуждалась.

— В чём вы меня обвиняете?! — вскричал Кламас. — В том, что я исполнял прихоти её высочества королевы Шамидана? Никто из вас не хотел этим заниматься.

— Вы запугивали её и насиловали! — рявкнул герцог Лагмер. — Я прикажу разыскать всех фаворитов и бывших слуг королевы и допросить их с пристрастием. Если это окажется правдой, вас ждёт виселица, лорд Кламас.

Тот сделался серым, как домотканое полотно:

— Не было ничего. Клянусь!

Атал облокотился на стол и подпёр щёку кулаком:

— Как я понимаю, лорд Кламас тоже не участвует в голосовании.

— Не участвует, — подтвердили собравшиеся.

— Ну а вы почему молчите? — обратился Святейший отец к герцогу Хилду. — Наверняка припасли за пазухой ком грязи.

Рэн обвёл присутствующих взглядом:

— По какому поводу мы собрались? Мне кто-нибудь напомнит?

Хранитель грамот встал со стула:

— Если никто не возражает, я исполню обязанности главы собрания. — Выдержав паузу, произнёс: — Герцог Лагмер! Вам слово.

— Говорить особо нечего. Меня все знают. Скажу только, что скоро я стану отцом. Повитухи пророчат мальчика. — Лагмер достал из кармана лист бумаги и пустил его по кругу. — Здесь написано, сколько денег я отправил в казну, в каких сражениях участвовал. Решать вам, кто станет королём: ваш соотечественник, который с честью исполнял свой долг перед отчизной, или человек, который забыл о родине.

Хранитель грамот подождал, когда лист, исписанный размашистым почерком, окажется в его руках, и обратил взгляд на Рэна:

— Слушаем вас, герцог Хилд.

Рэн поднялся:

— Я имею преимущественное право на трон. В Осуле не текла королевская кровь. Он был приёмным сыном короля и сводным братом моего деда, герцога Дирмута, законного и единственного наследника престола. Но это не помешало Осулу надеть корону.

— Я знал вашего деда, — отозвался кто-то из сановников. — Больной человек. Он не смог бы лично командовать армией. Какой же из него король?

— Верно, верно, — закивали мужи. — Власть не ходит на хромых ногах.

Рэн немного постоял, глядя в пол. Вскинул голову:

— О покойниках говорят либо хорошее, либо ничего. Но сейчас не тот случай… Осул опаивал моего деда.

— Кто вам такое сказал? — подал голос один из членов Знатного Собрания.

— Герцог Дирмут делился своими подозрениями с женой. Она и сама видела, как тают его силы. Видела, как рыцарь, который одержал в турнирах множество побед, наутро после семейных ужинов с трудом вставал с постели, не мог поднять меч и сесть на коня.

— Женщины вечно что-то придумывают.

— Мой дед сменил слуг, ни к чему не притрагивался за королевским столом, за что не раз выслушивал укоры отца. Он поделился с ним своими подозрениями, но тот ему не поверил. Герцог Дирмут продолжал терять силы. Перестал участвовать в турнирах, не тренировался, не охотился. Он понял, что Осул отравил его неизвестным ядом замедленного действия.

— Больных людей часто посещают больные мысли, — покачал головой Святейший отец.

— Пиком его позора стали похороны короля. Герцог Дирмут упал с коня.

— Когда ехал за носилками с телом отца, — кивнул Святейший отец. — Я слышал об этом. В этот же день он отправился на лечение. Куда-то к морю. Герцог Дирмут, по сути, не вынес позора и сбежал. Поэтому королём стал Осул.

— Никуда он не уезжал. Осул заточил герцога Дирмута в подземелье собственной крепости, где продержал его несколько лет. К нему пускали только жену. Ей под страхом смерти запретили покидать крепостные стены, и все думали, что она уехала вместе с мужем..

Святейший Отец покосился на Рэна с сомнением:

— Я читал хронику. Там ничего не говорится о подобном.

— Рукописи хрониста нашего дома пропали. Пока мой дед был жив, жила его правда. Он умер, и «правду» о нём сочинили в угоду королю Осулу.

— Охотно верю, — вымолвил кто-то из сановников.

— Своих дочерей мой дед впервые увидел, когда заболел чахоткой и его выпустили из каземата, — продолжил Рэн. — Чахоткой заразилась его жена. Дочерей Лейзу и Фларию спешно выдали замуж, отдав им в приданое все земли и замки. Половина огромного состояния моей семьи перешла вам, лорд Атал. Другая половина досталась моему отцу, а когда его несправедливо обвинили в подлоге документов, эту половину конфисковали в пользу короны. Моя мать стала нищей. Мы были вынуждены скитаться.

Рэн посмотрел на герцога Лагмера:

— Вы говорили, что исполняли свой долг перед отчизной — с честью. Мой род исполнил свой долг перед отчизной — с лихвой.

После затяжной паузы прозвучал чей-то голос:

— Касательно вашего деда… То, что вы сказали, тяжело проверить.

— А проверять ничего не надо, — пожал плечами Рэн. — Всем известно, что Осул был приёмным сыном короля и не имел права садиться на трон. Он украл корону у законного наследника. Я хочу её вернуть.

Хранитель грамот расправил плечи:

— Приступаем к голосованию.

— Ещё один вопрос, — сказал сановник и обратился к Рэну: — Зачем ваш отец подделал завещание короля Осула? Я понимаю, вы были маленьким ребёнком и не могли знать причину. Но у вас есть какие-то предположения?

Рэн сделал глубокий вздох:

— Двадцать лет назад все использовали чернила, сделанные из перемолотых ульев. Эти чернила имеют коричневый оттенок. И только король использовал чернила, сделанные из металла. Они блестят на солнце.

В зале повисла тишина.

Святейший отец с обескураженным видом почесал за ухом:

— Текст завещания блестит?

Рэн кивнул.

— У вас зоркий глаз, — поджал губы Первый казначей.

— Не у меня. У моей матери. Это она за несколько дней просмотрела сотни документов, написанных в то время.

— Вы хотите сказать, что король Осул сам составил завещание, но изменил почерк, чтобы обвинили вашего отца? — спросил один из сановников.

— Всё, что я хотел, уже сказал.

Хранитель грамот похлопал ладонью по столу:

— Голосуем, господа!

Через пять минут герцог Рэн Хилд вышел из главной башни, в притихшей толпе сторонников и противников нашёл взглядом мать, вытащил из чехла на поясе родовой стилет и поцеловал рукоятку, инкрустированную драгоценными камнями. Фамальский замок утонул в восторженных криках.