Белая Кость

Часть 49

Эсквайры хотели нести сэра Ардия на носилках, но он потребовал коня и явился в Фамальский замок верхом. Знахарь прибыл вслед за ним на тележке, позаимствованной у крикливого водовоза, который тревожился, что больше не увидит ни тележки, ни облезлого осла. Гвардейцы встретили доблестного воина громогласными криками и ударами мечей о щиты и сопроводили его до башни Доблести, где проживали рыцари.

Без чьей-либо помощи сэр Ардий спешился и с прямой спиной взбежал по лестнице к распахнутым дверям. Сохраняя горделивую осанку, прошествовал по живому коридору, созданному в холле его боевыми товарищами и вассалами лордов, гостивших в замке. Не сбавляя шага поднялся в свои покои, расположенные на третьем этаже, и повалился на кушетку словно срубленный дуб. Черемех снимал с его раны окровавленную повязку, когда пришёл Рэн.

— Чем тут воняет? — спросил он.

— Монастырским спиртом, ваше величество, — ответил сэр Ардий. — Я выпил… Сколько я выпил, Черемех?

— Достаточно, чтобы проспать всю ночь как убитый, — отозвался знахарь и бросил в чашу с водой щепотку ядовито-зелёного порошка.

— Где взяли спирт? — поинтересовался Рэн, открывая окна и впуская в гостиную запах близкой грозы.

— Люди Айвиля принесли несколько бочонков. — Сэр Ардий стёр со лба испарину. — Как раз вовремя. Я был уже согласен, чтобы меня кто-нибудь придушил или ударил по голове.

— Похоже, Выродки ограбили монастырь, — усмехнулся Черемех, промывая рану. — Из бочек черпали все кому не лень.

Рэн с подозрением посмотрел на старика:

— Ты тоже пил?

— Нет, ваше величество. А что, от меня тоже воняет? Наверное, надышался.

— Поэтому ты устроил драку с брадобреем?

— Ну что за народ! Уже доложили! — Черемех сжал тряпицу в кулаке. — Раненый ослаб от большой потери крови, а этот… неуч решил сделать ему кровопускание, чтобы тот взбодрился. Хорошо, что я не спал. Угробили бы человека. Будь моя воля, я бы этим самоучкам руки отрубил.

Смешно было слышать эти слова из уст такого же самоучки, который с трудом прочёл дарованную королём охранную грамоту и только после разъяснений понял, о чём в ней говорится. Грамоту он получил не за умение лечить, а за смелость — опасаясь за свою жизнь, знахари не покидают лесных «берлог», а Черемех откликнулся на приглашение Киарана и явился в город, кишащий церковниками. За неполные четыре месяца пребывания в замке, возле королевы и младенцев, знахарь никак не проявил себя. Но прошлой ночью ему удалось удивить Рэна. Возможно, Черемех не разбирается в женских и детских болезнях, но знает, как ухаживать за ранеными.

— Ты — королевский лекарь и должен вести себя соответственно.

— Главное слово здесь «лекарь», ваше величество, — произнёс Черемех, ощупывая отёчное плечо сэра Ардия. — Королевский или деревенский — не важно.

Рэн вытаращил глаза. А старик не так прост! Следом пришло осознание собственной ошибки: за четыре месяца он ни разу не побеседовал со знахарем, относился к нему и двум травницам, как к предметам мебели, здоровье Янары и детей обсуждал только с Лейзой.

— Я смогу держать меч? — спросил сэр Ардий.

Черемех промокнул рану тряпицей:

— Держать? Сможете.

— А сражаться?

Рэн опередил старика с ответом:

— Об этом рано говорить. Но лично я не вижу причин для волнений.

— Спасибо, ваше величество, что не отнимаете у меня надежду. — Сэр Ардий кивнул знахарю. — А ты что скажешь?

— Я всякого в жизни насмотрелся, но так и не понял, почему один воин выживает после ранения в голову, а другой умирает от пореза на пальце. А вы хотите, чтобы я предсказал вам будущее. — Черемех сполоснул тряпицу в чаше. — Его величество прав: время покажет.

Рэн похлопал ладонью по спинке кушетки:

— Сегодня вы всем показали, что живы, здоровы и полны сил. Давайте на этом остановимся. Не покидайте покои без разрешения лекаря.

Сэр Ардий с возмущённым видом приподнялся на локте:

— Рыцарь должен подчиняться какому-то старику?

— Какой-то старик спас вам жизнь, — заметил Черемех обиженным тоном.

— Тоже мне, ангел-спаситель нашёлся. У меня всего лишь порез под мышкой.

— Вот-вот, я и говорю, что некоторые умирают от пореза.

— Если мне суждено умереть, я хочу провести свои последние дни за кружкой эля в кругу друзей, а не с тобой.

Рэн развёл руками:

— Хорошо. Делайте, что считаете нужным. Но если вам станет хуже, я казню лекаря.

Сэр Ардий опустился на подушку и, бросив взгляд на Черемеха, пробурчал:

— Так и быть, верну тебе долг.

— А ты, — обратился Рэн к старику, — не покидай замок. У меня со Святейшим отцом произошёл небольшой спор. Не хочу, чтобы церковники сделали тебя крайним.

Черемех посмотрел искоса:

— Вы говорите о вчерашнем споре? Так это вечный спор, ваше величество. А мне нужны травы, коренья.

— Мать Болха отлично справляется с детьми. Знахарки только путаются у неё под ногами. Возьми их в помощницы, пусть собирают тебе травы.

— А как же школа? Или вы пошутили?

Рэн покачал головой:

— Нет, Черемех. Я говорил серьёзно. В Фамальском замке много хозяйственных построек — выбирай любую. И ещё… Я хочу, чтобы ты собрал вокруг себя лучших целителей.

Светясь от радости, Черемех вскочил со стула и, вытерев руки о штаны, низко поклонился:

— Будет исполнено, мой король!

Горя нетерпением поделиться планами с лордом Айвилем, Рэн вернулся в главную башню. Но в отличие от знахаря Киаран не на шутку встревожился.

— По-моему, вы торопитесь, ваше величество. Сейчас не лучшее время вступать в открытый конфликт с церковью.

— Я жалею, что не сделал этого раньше, — сказал Рэн, меряя гостиную шагами. — Мой сын никогда не сможет ходить, и это моя вина. Я снова доверился клирикам, наступил на те же грабли. А вчерашний турнир? Вам принесли отчёт герольдов?

Киаран кивком указал на свиток, лежащий на столе:

— Принесли.

— Больше сотни пострадавших! И кто им оказывал помощь? Люди, которые ни черта не смыслят в медицине. Сэру Ардию повезло, что рядом оказался Черемех. А остальные?

— Спишите эту вину на меня. Я не смог договориться с клириками. Они не клюнули даже на обещание щедрого пожертвования на нужды Просвещённого монастыря. Зато ночью продали мне несколько бочонков монастырского спирта, догадываясь, куда пойдёт этот спирт. Я совершенно не понимаю их политику.

Рэн упёрся кулаками в стол:

— В последнем походе четверть войска короля Осула умерла от поноса. И что сделали клирики? Ничего! Они наблюдают за больными, спорят о методах лечения той или иной болезни, но никого не лечат. Более того, церковь запрещает вскрывать трупы. Спасибо заморским врачевателям: благодаря им мы знаем, что у нас есть сердце и с какой стороны оно находится.

Киаран прислонился плечом к каминной колонне и скрестил руки на груди:

— Вы позволите знахарям вскрывать трупы?

— Позволю. Они должны разобраться, почему один человек выживает после тяжёлого ранения, а другой умирает от пореза пальца. — Рэн опустил голову. — Почему моя супруга разрешается от бремени раньше срока. И что надо сделать, чтобы наследник короны родился здоровым и сильным.

Выпрямив спину, обвёл комнату тусклым взглядом:

— Эту ночь я провёл с королевой. Теперь душа не на месте. Вдруг она понесла, а у меня ещё нет ответов.

— На их поиск уйдёт не одно десятилетие, — заметил Киаран.

— Поэтому я хочу собрать лучших целителей под одной крышей. Мне будет спокойнее. Или вы продолжите утверждать, что я тороплюсь?

Гроза обошла Фамаль стороной. Дождь прибил пыль и оставил на окнах следы капель. В общем зале нечем было дышать: на вечернюю трапезу пожаловали почти все великие лорды и первые рыцари знатных домов. Среди них не было воинов герцога Лагмера — они покинули рыцарский лагерь на рассвете, чем порадовали Рэна. Меньше всего он хотел видеть самодовольное лицо сэра Зирты.

Вино лилось рекой, слуги только успевали проводить смену блюд. Трубадуры исполняли героические баллады. Публика спорила, ссорилась и приходила к единому мнению, обсуждая турнир. В центре внимания находился лорд Айвиль. Дворяне расспрашивали его о Гилане, а Киаран отшучивался, стараясь не сболтнуть лишнего. Апофеозом восхваления юного рыцаря стала свежеиспечённая песня придворного менестреля Тиера.

Присутствующие веселились от души и словно забыли, в честь кого проводились состязания. Или не забыли, но избегали касаться больной для короля темы: здоровье первенца.

Янара с отстранённым видом потягивала вино.

— О чём думаешь? — спросил Рэн.

— О Бертоле. Я не видела его с прошлого лета.

— Так быстро пролетело время?

— Можно мне поехать в мэритский замок?

— Нет, — отрезал Рэн.

Янара отставила кубок. Сцепила пальцы на коленях:

— Почему?

— Потому что твой дом здесь. И твоя семья здесь, — ответил Рэн, разрывая кролика.

— Там мой сын.

— Кроме него, у тебя ещё двое детей.

— Я возьму их с собой.

— Они слишком малы для путешествия.

— Бертол был меньше их, когда ты выслал его в мэритскую крепость.

Силясь подавить раздражённость, Рэн вонзил зубы в мясо.

— Ты каждый вечер приходишь пожелать детям спокойной ночи, а он забыл мой голос, — продолжила Янара. — Он думает, что мама — это фея из сказки, которую рассказывает ему Таян. В прошлом месяце ему исполнился годик. Я хотела съездить к нему, но ты надумал провести турнир.

— В твою честь, — напомнил Рэн, пережёвывая сочную мякоть.

— Ты одарил всех: лордов, рыцарей, зрителей. Неужели я не заслужила маленького подарка? Или ты наказываешь меня за Дирмута?

Лейза наклонилась вперёд:

— Янара засиделась в замке. Поездка пойдёт ей на пользу.

— Молчи! — процедил Рэн сквозь зубы и взял бокал.

— Больше никогда не спрашивай, о чём я думаю, — прошептала Янара. — Иначе я снова решу, что тебе это интересно. — И покинула зал, сославшись на усталость.

После трапезы Рэн, как обычно, наведался к детям и битый час просидел возле колыбелей, ожидая Янару, но она не пришла. На душе было тоскливо. Досада на себя растекалась по жилам. А в глубине разума ворочалась злость на судьбу: почему Бертол здоров, а Дирмут безнадёжно болен?

Они с Янарой не обсуждали болезнь маленького принца, не говорили о его будущем. Делали вид, будто ничего не произошло. Может, они не до конца осознали своё горе. Или надеялись на чудо? Но скоро надежда иссякнет.

Рэн уронил голову на грудь и протяжно вздохнул. Он лишает Янару крупиц радости и заставляет её страдать, вместо того чтобы помочь ей окрепнуть перед тяжёлыми днями.

Опочивальня тонула в мягком полумраке. Ветер перебирал занавеси на открытом окне. Издалека доносился стук колотушки — ночные сторожа совершали обход улиц.

— Прости меня, — проговорил Рэн и, усевшись на край перины, сгрёб Янару в охапку. — Когда едем?

Она свела брови:

— Куда?

— В мэритский замок.

— Ты… тоже поедешь?

Рэн потёрся носом о кончик носа жены:

— Герцог Мэрит не будет рад меня видеть?

Янара обвила его шею руками:

— Он будет рад. Он будет очень рад! — И расплакалась.

Через два дня королевская семья покинула столицу. Рэн не захотел брать с собой свиту. Дворяне, как и Лейза с Киараном, остались в Фамальском замке. Впереди карет ехали рыцари, возглавляемые заместителем сэра Ардия. Процессию замыкали гвардейцы. Над головами воинов развевались пурпурные штандарты и баннеры.

Кортеж останавливался на ночлег в домах великих и малых лордов. Приходилось сворачивать с тракта, а утром возвращаться, на что уходило много времени. Миновала неделя, прошло десять дней. Янара до рези в глазах смотрела в окошко, надеясь увидеть на горизонте знакомую зубчатую стену из серого камня, но видела деревни, работающих на полях крестьян, тонущий в зелёной дымке лес, дозорные вышки.

В конце второй недели процессия выехала из кленовой рощи и двинулась по дороге, бегущей вдоль кромки степи. Высокая трава с пушистыми метёлками закрывала обзор. Янара прижала руку к груди. Кобылий хвост растёт к югу от мэритской крепости! Но вдруг эта трава растёт ещё где-то, и радоваться рано? Словно услышав её, порыв горячего ветра прошёлся по степи, пригнув метёлки. На фоне выгоревшего неба стал виден зелёный флаг, реющий над надворотной башней.

Не совладав с собой, Янара распахнула дверцу кареты, на ходу спрыгнула на землю и, подобрав юбки, побежала к крепости напрямик.

Рэн рывком натянул поводья, конь встал как вкопанный.

— Ваше величество! — крикнула Миула и ринулась за королевой. — Господи… Да что же вы делаете? Ваше величество!

Командир гвардейцев хотел послать лошадь вперёд, но Рэн остановил его жестом.

— Бертол! Сынок! — закричала Янара. — Бертол!

«Кобылий хвост» хлестал её по лицу, цеплялся за одежду, в ушах свистел ветер, а она смотрела вверх, боясь потерять из виду ориентир — флаг на башне.

Протрубил рог. Раздался скрежет цепи, заскрипел мост. Прозвучал гулкий удар брёвен и досок о край рва.

Янара споткнулась и уселась на землю. Миула подхватила её под локоть, намереваясь поднять на ноги.

— Подожди, — прохрипела Янара. — Дай отдышаться. Какая же я глупая…

Стена травы всколыхнулась и словно вытолкнула из себя няньку, держащую на руках пухленького малыша в льняном костюмчике и соломенной шляпе.

Янара протянула к нему руки:

— Бертол, сынок… Не бойся меня, я твоя мама. Иди ко мне, милый. Иди. — Усадила малыша к себе на колени. — Сыночек мой… Дождался. Посмотри на меня, я твоя мама.

Маленький герцог взглянул на няньку — та подбодрила его кивком, — посмотрел на Янару и беззвучно расплакался.

Миула шмыгнула носом:

— Так можно и душу сорвать.

Немного успокоившись, Янара поднялась и, прижимая сына к груди, направилась в замок. Войдя во внутренний двор, пробежалась взглядом по согнутым в поклоне стражникам и слугам:

— Где Таян?

— Она взяла у вашего брата телегу и лошадь и уехала, — ответила нянька.

— Давно?

— Месяц назад. Или чуть больше.

— А мой брат?

— Господин Бари сломал ногу и не выходит из своих покоев.

Рэн сидел на ступенях лестницы, ведущей в главную башню. Янара села рядом. Поправила шляпу на голове Бертола, чтобы жгучее солнце не касалось нежного личика. С улыбкой повернулась к мужу. Хотелось сказать: «Это твой сын. Твой первенец».

— Ты счастлива? — спросил Рэн.

— Очень. Спасибо тебе! — Янара заметила в тени башни чёрного жеребца. Скользнула взглядом по гвардейцам и рыцарям — они не собирались слезать с коней. — Ты не останешься?

— Не хочу мешать твоему счастью.

— Рэн… — простонала Янара. — Пожалуйста…

— Всё хорошо, милая. Всё хорошо. Я буду ждать тебя дома.

Рэн немного помедлил, гладя Янаре в глаза. Коснулся губами её губ. Запрыгнул в седло и выехал за ворота крепости. Слуги сломя голову кинулись перегружать сундуки короля в отдельную повозку.

— Молитесь, и Бог даст вам хлеб и воду, ниспошлёт здоровое потомство, оградит от несчастий и примет в свои объятия, когда придёт ваш смертный час, — вещал Кьяр с трибуны. — Молитва — ваш факел, освещающий путь в царство небесное. Но не познает счастья тот, кто горделиво стоит в полный рост. Грешники должны вымаливать прощение стоя на коленях. Усмирите свой дух, очистите мысли, умертвите грязные желания. Вознесите Богу молитвы.

Прихожане без особого энтузиазма опускались на колени, сгибали спины, склоняли головы. Причиной их апатии было хмурое утро, пришедшее на смену душной ночи. Кьяр и сам толком не понял, спал он или бредил. Из памяти всплывали обрывки сна, клочки уродливого прошлого, от которого Кьяр много лет прятался в монастыре Покаяния. Не желая погружаться в этот кошмар, нервным движением стёр с лица пот, пропел на церковном языке священную песнь и, не дожидаясь, пока люди покинут храм, проследовал во внутренние покои.

В комнате для уединённых молитв и молчаливых раздумий царил полумрак. За окнами, расположенными под самым потолком, серело небо. Со стены, расправив крылья, взирал с укором ангел-спаситель. На подставке лежала раскрытая Книга Книг. Служка хотел зажечь свечи, но Кьяр нетерпеливым жестом отправил его прочь и принялся ходить из угла в угол, позвякивая серебряными кольцами на одеянии.

По иронии судьбы прошлое, от которого он бежал, прибыло с ним в Шамидан в образе защитников веры, хотя веру не от кого защищать. Зачем их создали? Люди не задумывались, верят ли они в Бога, не брали под сомнение его существование — вера была их врождённой потребностью. Просто они не понимали, почему теперь надо молиться стоя на коленях и каяться, даже если не согрешил. Почему женская красота — постыдный порок, а веселье — страшный грех. Люди не понимали, как могли стать приспешниками дьявола знахари, трубадуры, шуты: одни облегчали страдания, другие делали жизнь радостней. Почему во время поста и в религиозные праздники нельзя исполнять супружеский долг и мыться в бане, а в году ни много ни мало двести красных дат. Эти и другие нововведения можно было спокойно объяснить народу, но Первосвященник выбрал путь насилия и принуждения.

Собираясь принять сан настоятеля монастыря, Кьяр выучил церковный язык, прочёл святое писание от корки до корки и догадался, почему Книга Книг до сих пор не переведена на современный язык, доступный всем. В откровениях ангела-спасителя такая тонкая подоплёка, что каждый человек начнёт трактовать писание по-своему. Это вызовет шатание взглядов и разброд мнений и приведёт к расколу единой церкви. Появится толпа «Первосвященников», которые станут «продавливать» свои религии. Ибо религия — это не вера в Бога. Это всего лишь трактовка святых текстов кучкой могущественных людей.

Так думал Кьяр и радовался, что в монастыре Покаяния монахи и послушники не играли в грязные игры, а каялись и искупали грехи тяжёлым физическим трудом: помогали вести хозяйство вдовам, трудились на полях вместе с крестьянами, работали кузнецами, конюхами, каменщиками. А после вечерней трапезы в сотый раз рассказывали о былых грехах. С годами постыдное прошлое бледнело, истончалось, на душе становилось легче и начинало казаться, что говоришь о другом человеке.

Если бы Кьяру сказали, что скоро он покинет своих братьев по духу и присоединится к кучке людей, крутящих мир вокруг себя, — он бы не поверил. Замена монашеской рясы одеянием Святейшего отца не пробудила его память, убаюканную образом жизни в монастыре. Защитники веры лишь всколыхнули её поверхность. Зато турнир вернул Кьяра в яркую и бурную молодость. Он вспомнил имена соперников, перед глазами пронеслись лица эсквайров и рыцарей из собственной свиты, заныли старые шрамы и некогда сломанные кости. Кьяра переполняла благодарность королю Рэну — за праздник души. Но верность королю Джалею и Первосвященнику заставляла произносить совсем другие слова, а не те, что рвались с языка.

Сегодняшний ночной кошмар швырнул его в прошлое, которое так долго он топил в глубинах памяти. Ещё недавно Кьяр радовался продвижению по службе и гордился собой. Теперь подозревал, что стал пешкой в чужой игре. Понять бы, какую роль ему отвели.

Под ногами поскрипывали половицы, по стенам металась размытая тень. В окна барабанили капли дождя. Послышалось лошадиное ржание. Кьяр вскинул голову. В этот миг распахнулась дверь, и запыхавшийся служка доложил, что сэр Экил и его люди вернулись из поездки.

Кьяр проследовал в трапезную, обогнул столы и скамейки, вдыхая проникающие из кухни запахи. На завтрак обычно подавали свежеиспечённый хлеб, сваренные вкрутую яйца и постную похлёбку или кашу. Из напитков — эль или сидр. В такую жару пить простую воду было опасно. Во всяком случае, так утверждали клирики.

Войдя в арочный проём, Кьяр очутился в мрачном коридоре, ведущем во флигель. До недавних пор в пристройке жили прислужники. Сейчас их комнаты занимали защитники веры, разведчики и эсквайры. Оставшись без угла, слуги уходили ночевать в Просвещённый монастырь. Последние три месяца комнаты пустовали: сэр Экил и его люди объезжали молитвенные дома и монашеские общины.

Кьяр успел привыкнуть к тишине и одиночеству. На проповедях видел не толпу прихожан, а серое молчаливое пятно. Слышал только свой голос и эхо, летящее по залу, словно в храме никого не было. И лишь воспоминания о турнире, застрявшие в голове как заноза, будоражили кровь и напоминали, чего лишился младший сын герцога, носитель королевской крови, хозяин неприступной крепости и сюзерен сотни рыцарей. Чего он лишился, когда принял присягу защитника веры и отправился на поиски почестей и славы.

— Мы привезли вам дождь, Святейший отец, — проговорил бодрым тоном сэр Экил, стоя посреди комнаты с раскинутыми руками.

Эсквайры развязывали ремни, соединяющие стальные пластины кирасы. Шлем и оплечья с выдавленным изображением ангела-спасителя лежали на столе. Двуручный меч в кожаном чехле стоял в углу. Слуга доставал из сундука костюм из тонкой шерсти с богатой вышивкой на воротнике и рукавах.

— Я велю истопить баню, — сказал Кьяр и повернулся к служке, чтобы отдать приказ.

— Баня подождёт до вечера, — откликнулся сэр Экил и, усевшись на край кровати, вытянул ноги. Эсквайры схватились за его сапоги. — Надо подготовить и отправить послание Первосвященнику.

Кьяр насторожился:

— Что вы хотите ему написать?

Сэр Экил ухмыльнулся:

— Я? Ничего. Уже всё написано. — Дал пинка эсквайру. — Пошли вон!

Молодые люди выскочили за дверь.

— Настоятели монастырей написали прошения приструнить короля Рэна. — Сэр Экил стянул через голову кожаную куртку. — Он запретил им до конца уборочной направлять в деревни сборщиков подаяний. А ещё он приказал им провести опись имущества, реликвий и святынь. Вы знали об этом?

— Если вы запамятовали, я приехал из Дигора вместе с вами. В Фамальский замок не хожу, с королём не общаюсь. Прежде чем засучить рукава и приступить к работе, я хотел дождаться вас, чтобы узнать, как обстоят дела в молельнях и монастырях. — Кьяр опустился в кресло и принял вальяжную позу. — Скажу честно, я поддерживаю решения короля Рэна. После уборочной крестьяне проявляют невиданную щедрость, а сейчас они валятся с ног от усталости и могут пожертвовать только подзатыльник. Опись имущества нужна, чтобы не повторилась такая же беда, как с монастырём в Калико. Монастырь ограбили, король по идее должен возместить убытки, ведь ограбление произошло в его городе. А что возмещать? Где документы, доказывающие, что в обители находились реликвии и святыни? Вместо того чтобы объяснить это настоятелям, вы посоветовали им настрочить кляузы.

Сэр Экил скомкал рубаху и швырнул её на подставку для каминных щипцов:

— Такие решения король обязан согласовывать с церковью. — И принялся снимать штаны.

— Я обсужу с ним этот вопрос, — кивнул Кьяр, рассматривая уродливые шрамы на груди и бёдрах младшего командира. Отпечатки походов в Хору или Баликлей. Если только он тайком не посещал ристалище в каком-нибудь соседнем королевстве. В Дигоре турниры запрещены, и в них нет необходимости. Дигорские рыцари богатеют и прославляют себя в Ангельских походах.

— Ваше дело отпускать грешникам грехи, а моё дело — защищать веру, — произнёс сэр Экил, стоя перед Святейшим в чём мать родила. — Я исполню свой долг. Первосвященник получит прошения.

— Как знаете, — сказал Кьяр, поднимаясь с кресла. — Не буду вам мешать. Не забудьте представить мне отчёт о поездке.

Выйдя в длинный коридор, пробежался глазами по закрытым дверям. Знать бы, где поселился Вилаш. Расспрашивать кого-либо не хотелось, дабы не вызывать подозрений.

Кьяр двинулся по коридору, замедляя шаг возле каждой двери. Услышав невнятные голоса, шёл дальше. У разведчиков не было эсквайров, и обходились они без слуг, а потому в комнате должно быть тихо.

Похоже, удача сегодня повернулась к Кьяру лицом. В первой же «тихой» комнате он увидел своего старого знакомого.

— Милорд… — пробормотал мужчина средних лет. Глубоко посаженные глаза светились радостью. — Простите, я оговорился. Святейший отец. Так непривычно…

Кьяр сжал его плечо:

— Рад тебя видеть, Вилаш.

Он не кривил душой. Вилаш служил стражником в крепости, некогда принадлежавшей Кьяру. Как давно это было…

— Извините, что не подошёл к вам раньше, милорд. Тьфу ты! Святейший отец. Никак не привыкну. Я думал, вы меня не узнаете.

— Кто съел на спор дюжину жареных цыплят, а потом заблевал всю конюшню?

Вилаш расплылся в улыбке:

— Я. Вы помните?

— Такое разве забудешь? А ты, значит, подался в разведчики.

— Мне всегда нравились тихие лошади, — отшутился Вилаш.

Кьяр прошёлся по комнате. Постоял у окна, глядя во внутренний двор храма, огороженный высоким каменным забором. Как же начать разговор?

— Ты участвовал в Ангельских походах?

— Нет. Для эсквайра я староват, а разведчиков у них и так хватает.

— Давно знаешь сэра Экила?

Вилаш переменился в лице. Желая скрыть непонятное волнение, начал собирать с пола раскиданные вещи:

— Недавно. Но лично с ним я незнаком. От него к моему командиру пришёл человек. Предложил хорошие деньги, я и согласился сопровождать его отряд.

— Какое тебе дали задание?

Теребя полу рубахи, Вилаш уставился в пол:

— Простите, Святейший отец. Это тайна.

— Всё хорошо, не волнуйся, — потряс рукой Кьяр. — Я не стану выпытывать из тебя военные тайны. То, что защитники веры жестокие люди, — ни для кого не секрет.

— Наверное, — уклончиво ответил Вилаш.

— Я хочу знать, что ужасного сотворил сэр Экил в этой поездке. Клянусь, разговор останется между нами. Я отблагодарю тебя за честность, ты же меня знаешь.

Вилаш тяжело вздохнул и проверил, плотно ли закрыта дверь.

Спустя час Кьяр вошёл в трапезную. Там собрались защитники веры, эсквайры и кое-кто из разведчиков. Сэр Экил отчитывал кухаря: тот сварил слишком жидкую кашу, а Экил любил резать её ножом и теперь требовал приготовить другое блюдо, лучше всего с мясом или салом.

— Господа рыцари! — произнёс Кьяр. — Я хочу устроить для вас настоящий пир.

Защитник веры ответили бурными аплодисментами.

— Эсквайры, разведчики! — вновь заговорил Кьяр. — Сегодня вам придётся переночевать в другом месте. Только без обид.

Помощники кухарей побежали на ближний рынок. Виночерпий откупорил в погребе бочку с лучшим вином. Кьяр послал Вилаша на одну из улиц города с особым поручением. Выдал эсквайрам и разведчикам деньги на ночлег.

Ближе к вечеру прислужники разожгли в купальне очаги, над пламенем установили железные решётки с камнями, нагрели на жаровнях воду, наполнили ванну, не уступающую размерами бассейну. На каменные лежанки постелили одеяла. И… разошлись по домам.

Защитники веры расселись в трапезной. Помощники кухарей установили на столы блюда с жареным мясом и запечённой в тесте рыбой, с ломтями сыра и брынзы, с яблочными пирогами и грибами в сметанном соусе… Еды и вина было столько, что кто-то вспомнил о пиршестве, устроенном королём Осулом, когда гости, желая отведать все яства, периодически ходили в уборную опорожнять желудок. Самым востребованным предметом на том пиру было гусиное перо, им щекотали в горле, чтобы вызвать рвоту.

Кьяр выпроводил работников кухни из храма, расплатился с Вилашем за выполненное поручение. Навесил на входные двери замки, закрыл щеколды и присоединился к рыцарям.

Впервые за много лет он смотрел на людей с презрением. Его титул и почётные звания остались в далёком прошлом. Долгое время он делил кров и трапезу с обнищавшими дворянами и их сынками, с ублюдками, подброшенными на крыльцо монастыря и выросшими в обители. Случалось ночевать в стоге сена бок о бок с крестьянами. Как-то раз он заблудился в лесу и провёл ночь у костра с разбойниками. Но никогда Кьяр не испытывал к людям такого отвращения.

Защитники веры плотно поужинали, изрядно выпили и, пошатываясь, проследовали в купальню, где их звонким смехом встретили… шлюхи. Этого от Святейшего отца никто не ожидал. Столько лестных слов в свой адрес он ещё не слышал.

Воины совокуплялись с девками на скамьях и на полу. В клубке тел невозможно было разобрать, сколько человек слилось в смердящее похотью существо. Кьяр обдавал раскалённые камни вином. Купальня погружалась в дурманящий липкий туман.

— Присоединяйтесь к нам, Святейший отец! — предложил сэр Экил и воткнул член проститутке в рот.

— Подобные утехи не для стариков, — ответил Кьяр. Прикрывая низ лица тряпкой, перешёл к следующему очагу и окатил камни вином.

— Хотя бы разденьтесь. Тут настоящее пекло!

— Не хочу пугать ваших подруг дряблым телом.

— Да бросьте! — Экил за волосы стащил девку с товарища и повернул к себе задницей. — Эти дамочки любят стариков.

Завывающий стон проститутки помешал Кьяру ответить. Когда в густом тумане стали просматриваться только тени, Кьяр вылил остатки вина на камни и направился к выходу из купальни.

— Святейший! Вы куда? — крикнул сэр Экил.

Глазастый чёрт, подумал Кьяр, а вслух сказал:

— Где-то у меня флакончик со слезами мака завалялся. Пойду, поищу.

— Вот это дело! — одобрительно гаркнули воины.

Кьяр заглянул в трапезную. За столами дремала дюжина защитников веры. Столько же отказалось идти в купальню и отправились спать. Значит, в купальне примерно двадцать пять рыцарей и пять шлюх. Произведя в уме расчёты, Кьяр прошёл в свои покои. Надел под чёрный балахон кольчужную рубаху и набедренную повязку. И вытащил из сундука тяжёлый длинный меч.