Белая Кость

Часть 17

В шандалах и люстрах горели все свечи. На возвышении, справа и слева от трона, стояли попарно Хранитель печати и Хранитель сокровищницы, Хранитель грамот и Святейший отец. Им предстояло вручить новоизбранному королю атрибуты верховной власти.

Рэн Хилд шёл через тронный зал. За ним следовали два рыцаря в пурпурных накидках. Отныне этот цвет принадлежал только членам королевской семьи, их телохранителям и почётному караулу.

Распорядитель церемонии, по чьей инициативе проводилась репетиция торжества, следил, чтобы доблестные воины не наступали на тень короля и чтобы их собственные тени не падали ему на спину. Довольно сложная задача: огни многочисленных свечей озаряли три фигуры то спереди, то сзади, то сразу со всех сторон, тени двоились, троились, раскрывались веером, заставляя воинов соблюдать необходимую дистанцию.

Подойдя к помосту, рыцари повернулись к пустому залу лицом. Рэн посмотрел на штандарт своего рода, растянутый на стене. Занёс ногу, намереваясь встать на приступок, но оступился и рухнул на колени. Хранители и Святейший отец вытаращили глаза. Падение короля — дурной знак!

Рэн мог упереться руками в пол и поцеловать каменную плиту. Так целуют родную землю после возвращения издалека. Но в некоторых королевствах подобный ритуал совершают монархи, отрекаясь от престола. Рэн мог сделать вид, что по собственной воле преклонил колена, желая вознести богу благодарственную молитву. Но он не верил в бога, как не верил в знаки и приметы — наверное, поэтому на ум ничего дельного не приходило.

Выручил распорядитель церемонии.

— Невезучие сапоги, — изрёк он, выпячивая подбородок и наматывая на палец клок бороды. — Завтра наденьте другие, а от этих избавьтесь.

— Они своё отслужили, — согласился Рэн.

Поднялся на ноги и взошёл на помост.

Со словами «укрываю нашего короля от бед и невзгод» Хранитель грамот накинул Рэну на плечи пурпурную мантию, расшитую золотом, но не успел защёлкнуть застёжку на вороте — тяжёлое бархатное облачение на шёлковой подкладке соскользнуло со спины короля на пол.

Усмотрев в этом очередной дурной знак, мужи помрачнели. Не дожидаясь, пока распорядитель церемонии придумает нелепое объяснение, Рэн сам надел мантию, щёлкнул застёжкой и сел на трон.

Святейший отец прочёл молитву на церковном языке и закончил её ослиным рёвом.

Рэн стиснул зубы и почувствовал, как лицо стянула нервная гримаса. Его учитель географии Тадеска, будучи сыном священника, получил образование в закрытом учебном заведении, где учились дети религиозных служителей. Молодой духовный наставник не пошёл по стопам отца — променял тихий монастырь на ветер странствий. Он-то и занёс путешественника в Дизарну. Тадеска рассказывал Рэну о религиях и верованиях разных народов. Зная церковный язык, перевёл тексты самых странных духовных песнопений, которые завершались рёвом осла или криком петуха из уст священника. Тогда это казалось Рэну смешным, сейчас — оскорбительным.

— Можно заменить молитву? — спросил он.

— Чем вам не нравится эта молитва? — опешил Святейший отец.

— Я не понимаю, как можно в такой торжественный момент восхвалять ослиный труд и восхищаться смирением, с каким животное сносит побои.

— Вы знаете церковный язык?

— Я знаю перевод молитвы про осла.

— Это одно из важнейших духовных песнопений, — упирался Святейший отец. — Осёл — символ мудрости, терпеливости и скромности.

— Найдите другую молитву! — настаивал Рэн. — О мудрости, терпеливости и скромности, но без осла.

— В священных землях, откуда пришла к нам истинная вера…

— Коронация состоится завтра, — перебил Рэн. — Но вопрос в том, будете ли вы на ней присутствовать? Раньше короля короновал представитель древнейшей фамилии королевства. Я могу вернуть старую традицию. Думаю, что лорды будут только рады.

— Я прочту другую молитву, — вымолвил Святейший отец и со словами «венчаю нашего короля на долгое царствие и связываю с богом» возложил на голову Рэна широкий золотой обруч, усыпанный драгоценными камнями.

Хранитель печати протянул серебряный поднос с лежащим на нём золотым перстнем, оттиск которого скоро появится на королевских указах и предписаниях.

— Передаю нашему королю печать, придающую его мудрым решениям законную силу, — подобно колоколу прозвучал его голос.

Рэн взял печать, и дворяне вновь нахмурились. Перстень соскальзывал с безымянного пальца и не налезал на средний. Распорядитель церемонии предложил вызвать золотых дел мастера и подогнать печать по размеру. Но Рэн отказался и надел перстень на указательный палец.

Со словами «вверяю нашему королю абсолютное право влиять на судьбы и события» Хранитель сокровищницы вручил ему длинное копьё с золотым наконечником и треугольный щит, окантованный золотом.

Держать символы кары и защиты сидя и при этом сохранять величественную осанку — оказалось непросто. Рэн придвинулся к краю сиденья и согнул в локтях руки, распределяя напряжение мышц по всему телу. В такой позе ему предстояло провести час или два, пока дворяне не пройдут мимо него чередой, целуя перстень и прикасаясь лбом к щиту и копью. Таков был ритуал принесения клятвы верности, после которого лорды становились вассалами короля.

— Вам необходимо что-то сказать подданным, — напомнил Святейший отец. — Продумайте короткую, но ёмкую речь.

Рэн вернул Хранителям атрибуты верховной власти и откинулся на спинку королевского кресла. Участники церемонии направились к выходу из зала. Слуги опустили люстры, заменили оплывшие свечи новыми, но поднимать люстры не стали, и они висели на длинных цепях над самым полом тёмными кольцами.

Наконец Рэн остался один. Вслушиваясь в пустынную тишину пока что чужого дома, пробежался взглядом по окнам, затянутым белой пеленой снегопада. Казалось, что зима вознамерилась замести всё, что было до этой минуты. Рэн пытался думать о будущем, таком же чистом и светлом, как этот снег, однако мысли упорно возвращались к разговору с матерью.

В уплату за свою помощь Киаран Айвиль запросил должность коннетабля королевской гвардии, в чьи обязанности входит охрана Фамальского замка, его многочисленных обитателей и гостей. Рэн хотел усложнить ему задачу: сократить количество гвардейцев с двух тысяч до сотни, а оставшихся не у дел воинов отправить в королевские крепости, разбросанные по всей стране. Но передумал. Фамальский замок был огромным, без фортификационных линий обороны, с подземным лабиринтом, в котором разбирался только потомственный Хранитель подземелья. Ходов великое множество, у каждого должен стоять караул. И столица была огромной. Рэну никто не смог сказать, сколько человек живёт в Фамале. В истории некоторых королевств были известны случаи вероломства недовольных лордов. Они подговаривали или подкупали горожан, и те захватывали и более укреплённые крепости. Королям удавалось сбежать, но их башни были разворованы и осквернены. Рэн надеялся, что сия чаша его минует, однако был обязан предусмотреть всё.

Этим утром мать вдруг заявила, что лорд Айвиль достоин более весомой благодарности, и попросила дать ему другую должность. Рэну не понравился блеск в её глазах и жар в голосе. Обладая природной наблюдательностью, он давно понял, что закалённым нервам Лейзы чужды мелкие чувства: если она привязывалась к человеку, то всем сердцем, если ненавидела, то всем существом. Мать презирала тупое плотское влечение, сама мысль о порочной связи с женатым мужчиной вызывала у неё отвращение. А значит, она задумала с помощью Айвиля наказать виновных в смерти её младшей сестры и ложном обвинении мужа и вернуть себе замки и обширные земельные наделы, некогда принадлежавшие её отцу — герцогу Дирмуту.

Рэн и сам жаждал мести, но душа умоляла поставить точку, чтобы тяжёлое прошлое не просочилось в будущее.

От раздумий отвлекло появление Святейшего отца. Он шёл между опущенными люстрами, глядя себе под ноги. Капюшон на его голове вяло колыхался. Подол чёрного одеяния подметал пол. Серебряные кольца, соприкасаясь, сопровождали каждый шаг скорбным перестуком.

— Вы что-то потеряли? — спросил Рэн, наблюдая за ним.

— Я хочу извиниться перед вами. Я вёл себя непозволительно дерзко. — Святейший отец подошёл к помосту и встал на приступок коленями. — Простите.

Его раболепная поза и раскаяние во взгляде навели Рэна на мысль, что сейчас самый удачный момент для разговора о женитьбе. Но Святейший отец опередил его.

— Хочу поговорить с вами о лорде Айвиле, — сказал он, поднимаясь в полный рост. — Вы совершенно его не знаете, а мы о нём наслышаны.

Рэн досадливо поморщился:

— Не люблю сплетни.

— Лорд Айвиль очень опасный и хитрый человек. Он никому не помогает по доброте душевной. У него нет души. Там, где должно быть сердце, у него зияет чёрная дыра. Вы сами не заметите, как окажетесь в его власти.

— Вы когда-нибудь прибегали к его услугам?

Святейший отец вскинул голову:

— Я?! Нет! Никогда! Набожный человек не братается с дьяволом.

Рэн облокотился на подлокотник трона и подпёр щёку кулаком:

— Я изо всех сил стараюсь делать вид, что верю в вашего бога. Но притворяться, что я верю в дьявола, — не буду.

Святейший отец сложил руки на груди и, засунув ладони в широкие рукава, превратился в ворона со сломанными крыльями.

— Сегодня нас ознакомили с заявлением вашей матери. В нём была одна очень странная и пугающая деталь, на которой почему-то никто не заострил внимания.

Рэн прищурил глаза:

— Что же вам показалось странным и пугающим?

— Свёкор её умершей сестры сказал: «Надо было позвать повитуху». На что супруг сестры ответил: «Зато никто не узнает, что я нарушил клятву». Никто! Как же «никто», если ваша мать там присутствовала? Значит, её там не было. В таком случае, откуда она узнала о происходящем?

— В чём вы её обвиняете? — спросил Рэн, не меняя расслабленной позы, хотя каждая жила звенела от возмущения.

— Думаю, что ваша мать, убитая горем, обратилась к пособнице дьявола: ворожейке или провидице. Читать прошлое и заглядывать в будущее — большой грех.

— Моя мать описала свой сон. Она говорила об этом, когда подавала заявление. Над ней только посмеялись. Кстати, у горцев нет понятия греха и нет бога. Поступки людей оценивают люди, а не жрецы или священники. У горцев нет выражения «не греши». Они говорят: «Не позорь своего отца и свою мать». Чувствуете разницу? Горцы не верят в какие-то наказания на небесах. Они живут достойно во имя своего рода, а не из страха перед божьей карой. Их души после смерти селятся в горах. Горцы поклоняются духам предков.

Святейший отец нахмурился:

— Чему поклоняетесь вы?

— Исходя из канонов вашей религии, человек слышит голоса бога и дьявола. Я слышу трёхголосье тела, разума и души. Тело эгоистично. Разум изворотлив. Душа — судья, защитница, покровительница, советчица… Душа безгранична. Она и есть мой бог.

Поджав губы, Святейший отец укоризненно покачал головой и уставился в каменную плиту под ногами.

Рэн опустил руки на подлокотники трона и обвёл взглядом зал. За его стенами нет никого, кто был бы близок к нему духовно. Ему придётся ломать себя, заботясь о людях с иным мерилом ценностей. Придётся ходить в храм и слушать рёв осла, поддерживать церковь в борьбе с еретиками и потворствовать распространению религии, придуманной религиозными фанатиками. За это ему должны заплатить!

— Я хочу жениться, Святейший отец.

Священнослужитель расплылся в улыбке:

— Похвальное желание. Брачное ложе освящено богом. Но не забывайте, жена — это кот в мешке. Она раскрывает свой характер только после свадьбы.

— Моя избранница — вдова.

— Когда она потеряла мужа?

— Почти два месяца назад.

Святейший отец переменился в лице. Ему однозначно доложили, что в замке находится вдова герцога Мэрита, и он надеялся, что король проявил милосердие и взял нищую дворянку под своё покровительство, не более.

— Вдове нельзя выходить замуж два года. В течение этого времени она должна скорбеть, плакать от горя и читать молитвы за упокой супруга.

Рэн усмехнулся:

— Вдовы нередко плачут от счастья.

— Женщины не понимают, что такое счастье. — Святейший отец вздёрнул подбородок и произнёс тоном, не терпящим возражений: — Подождите два года.

— Ваша вера запрещает браки между родственниками. Почему же она одобрила женитьбу некоторых королей на двоюродных сёстрах и вдовах старших братьев? Ваша вера считает прелюбодеяние великим грехом, но смотрит сквозь пальцы на любовниц священников и мирится с развратом в монастырях. Она признаёт бастардов законнорожденными…

— Мы боремся с этим и искореняем, — перебил Святейший отец.

Рэн принял величественную позу и проговорил, растягивая слова:

— Я могу вернуть не только старые традиции, но и старую веру, которая обязывала вдов носить траур всего два месяца.

Святейший отец посмотрел на него с печальной улыбкой:

— Нам лучше жить в мире.

— Я предлагаю вам мир, но вы от него отказываетесь.

— Я обдумаю условия вашего мира, — произнёс Святейший отец и двинулся к выходу.

Когда утих звон колец на чёрном одеянии, Рэн откинулся на спинку трона и уставился в потолок.