Белая Кость

Часть 31

Глядя на своё отражение в оловянном зеркальце, Рэн прошёлся лезвием кинжала по заросшей щеке. Вытер клинок о тряпку:

— Мне приснилась какая-то ерунда. Ты просила не гнать лошадей. Или не лошадей… — Провёл лезвием по щетине на подбородке. — Просила ехать медленнее. Что-то в этом роде. Точно не помню. Я ещё подумал: медленнее можно только ползти.

Опустил руку с кинжалом, постоял, прислушиваясь к тишине. Вытер клинок, быстрым шагом вышел из умывальной и уставился на жену, сидящую возле камина.

— Это был не сон.

— Не сон, — эхом откликнулась Янара.

Рэн направил на неё указательный палец:

— Не вставай! — Выскочил из комнаты. Вернулся. Схватил со спинки стула рубашку и перевязь. — И никуда не уходи!

Около полудня к постоялому двору подъехала телега, сопровождаемая двумя королевскими гвардейцами. Крестьянин отложил вожжи и, спрыгнув с козел, помог слезть с телеги старухе в рваном ватнике и вязаном платке.

Свита, не зная причины задержки королевской четы, попросту убивала время. Дворяне перекладывали покупки на повозках, эсквайры и воины, болтая и посмеиваясь, проверяли подковы на копытах лошадей, подтягивали или ослабляли подпруги. Служанки топтались возле кибиток, подставляя лица яркому солнцу. Гомон голосов и пересвист птиц перекрыл окрик: «Пошевеливайся!» Все одновременно посмотрели на сэра Ардия, горой возвышающегося на крыльце. Затем взгляды перекочевали на старуху.

— Бабы орут, дети орут, мужики орут. Все орут, — проворчала она, поднимаясь по ступеням. — Как я ещё не оглохла?

Переведя дух, ступила вслед за рыцарем в дом. Прошла по коридорам, шаркая башмаками и роняя с ватника солому. Войдя в комнату, уставилась на Янару:

— Опять вы! — Заглянула ей в лицо. — Глаза не на мокром месте. Значит, всё хорошо. Ну и зачем меня сюда притащили?

— Ты повитуха? — спросил Рэн, стоя у двери.

Старуха повернулась и отвесила поклон:

— Простите, милорд. Я вас не заметила. — Выпрямила спину. — Да, я повивальная бабка. Одна на три деревни. И пока я здесь кланяюсь на все стороны, там кто-то рожает.

Рэн пересёк комнату и присел на подлокотник кресла Янары:

— Ты сказала, что моя супруга в тягости.

Старуха скорчила обиженную мину:

— Не верите? Принесите землю — я съем.

— Но… — Рэн потёр подбородок. — Это как-то странно.

— А чего тут странного? Вы с супругой спите? Или не спите? — Повитуха посмотрела на Янару огорошенно. — Я проболталась?

Рэн велел сэру Ардию выйти и бережно притронулся к плечу жены, словно она превратилась в чашу из тончайшего стекла и он боялся разбить её неосторожным прикосновением.

— Я слышал, что о беременности узнают, когда перестаёт идти кровь.

— Ах, вот вы о чём! О грязных днях. — Старуха облегчённо выдохнула. — Вы больше слушайте и столько всего услышите, милорд! Вам любая повитуха скажет, что такое случается. Был даже такой случай, когда баба не знала о птенце, пока он не вылупился. Думала, что глист выходит. Теперь представьте, как обрадовался её муженёк. Он дома два года не был, господину крепость строил. А тут явился на побывку, и нате вам.

Хрипло смеясь, бабка приложила ладонь к животу Янары:

— Спит. Ночью прыгал как кузнечик — напрыгался.

— Как же нам теперь ехать? — озадачился Рэн.

— Далеко собрались?

— Домой. В Фамаль.

— Эка куда вас занесло. — Старуха почмокала губами, раздумывая. — Так и ехать. Потихоньку. Наши-то бабы крепкие, до родов вёдра с водой таскают. А ваша жёнушка хрупкого здоровья. Потихоньку доедете. А меня с собой не зовите. Я на три деревни одна. После жатвы крестьянам делать нечего — плодят детей. У меня с десяток баб на сносях. Как я их оставлю? Хоть колотите, хоть кожу сдирайте — не поеду. Да и не нужна я вам. Кроме Бога, никто вам не поможет.

После ухода повитухи в комнате повисла тишина. Рэн убеждал себя, что происходящее ему не снится, и подбирал слова, которые передали бы его чувства.

— Как-то мы устроили привал. Развели костёр, поели, выпили…

— Мы? — отозвалась Янара, делая вид, что разглядывает свои руки.

Рэн опустился перед ней на корточки и сжал её ладони:

— Нас было около полусотни. Все сыновья лордов, молодые, но бойцы опытные: не раз сражались на поле брани. Мы сидели вокруг костра, и кто-то завёл разговор о том, что нужно мужчине для счастья. Мы сошлись во мнении, что в жизни ничто не доставляет такого удовольствия, как жаркая битва, бешеная скачка, звон мечей и вкус крови на губах.

— Надо же, — произнесла Янара едва слышно.

— С нами был разведчик. Немолодой, жилистый и сильный как буйвол. Он побывал в таких переделках, из которых сам чёрт бы не выбрался… И вот, когда мы пришли к единому мнению, он назвал нас желторотыми птенцами. Мы вздёрнули подбородки: как смеет выходец из горного племени называть дворян глупыми и наивными?! А он усмехнулся и сказал, что сражения, скачки, мечи и кровь — это всего лишь мужские забавы, но никак не счастье. Сказал, что в жизни нет ничего лучше, чем обнимать любимую женщину и держать на руках своего ребёнка. Мы смотрели на него: седовласого, изуродованного шрамами, не знающего ни страха, ни жалости, орущего в исступлении всякий раз, когда отсекал врагу голову. Мы смотрели на него и думали, что он шутит.

Рэн обхватил Янару за талию:

— Я обнимаю любимую женщину и задыхаюсь от счастья. — Прижался щекой к её животу. — Когда я возьму на руки своего ребёнка — наверное, я сойду от счастья с ума.

Она запустила пальцы ему в волосы:

— А если это будет дочь?

— Мне всё равно. Сыну я подарю корону. А именем дочери назову самый красивый округ в королевстве.

Рэн отправил гонца в столицу, чтобы навстречу процессии выслали лекарей и карету на мягких рессорах. Вышел во двор и обвёл взглядом дворян и воинов:

— Господа! Сегодня выяснилось, что моя супруга в тягости. Я не хочу…

Его голос утонул в радостных криках и аплодисментах.

Рэн вскинул руку:

— Я не хочу рисковать, поэтому мы поедем очень медленно. Моих рыцарей и гвардейцев — для охраны более чем достаточно. Если кто-то торопится — уезжайте без угрызений совести.

Вскоре королевская чета и свита в полном составе направились в Фамаль.

С каждым днём становилось теплее. Крестьяне вспахивали поля. Воздух наполнялся запахами трав и земли. Деревья и кустарники робко расправляли листья-крылья, словно сомневались, что наступила весна. И вдруг дружно зазеленели.

Проехав половину пути, колонна встретилась с отрядом Выродков, присланных лордом Айвилем. Они встретились бы раньше, если бы наёмники не сопровождали две кареты. Первая предназначалась королеве. Во второй приехали монахини из женской общины при Просвещённом монастыре: мать Болха и её помощница, принявшая обет молчания.

Янара пересела в карету, но потом перебралась обратно в кибитку. В ней меньше трясло, хотя досаждал визг полозьев по камням. Во время остановок мать Болха не оставляла королеву ни на минуту, присутствовала при встречах с королём, запрещала выходить из комнаты и спать с мужем в одной постели. У Рэна складывалось впечатление, что монашка считает его похотливым самцом. Это задевало. Он вовсе не помышлял о близости. Ему хотелось быть рядом с Янарой, обнимать её и мечтать о будущем. У Рэна не было другой возможности видеть жену: он ехал верхом, она — в кибитке.

В праздник Двух Пятёрок хозяин корчмы устроил для важных гостей настоящее представление: накрыл столы под цветущими абрикосами, позвал из деревни парней и девок, велел им нарядиться в яркие одежды и надеть венки из луговых трав. Свита пила и ела, а крестьяне танцевали под звон бубнов и колокольчиков. Мать Болха с помощницей наблюдали за празднеством с крыльца. И только Янара ничего не видела: окна её комнаты выходили на другую сторону дома.

Рэн смеялся над шутками, хотя считал эти шутки заезженными и пресными, аплодировал танцорам, хотя их танцы больше походили на кривляние. Потом подозвал Тиера, тоскливо сидящего на колоде возле поленницы, и отправился с ним к жене.

Мать Болха бежала за ними по коридору, бормоча что-то о предписаниях главного просвещённого монаха. Обогнала их на лестнице и встала столбом перед комнатой Янары:

— Ваше величество! Даме в деликатном положении нужен покой! И что здесь делает этот? — Гневно зыркнула на менестреля. — Похоже, ваш шут незнаком с правилами приличия. Я доложу о его поведении настоятелю монастыря!

Рэн отодвинул её в сторону. Приоткрыв дверь, прошептал в щель:

— Милая, я не один. Со мной Тиер.

Получив разрешение войти, пропустил вперёд менестреля, переступил порог и закрыл дверь перед носом разгневанной монахини.

В лучах заходящего солнца плавали пылинки. Лиловые тени обволакивали углы. Тиер пел о вечной любви. Притулившиеся на кушетке Миула и Таян смотрели на него заворожённо. Рэн и Янара возлежали на подушках и не сводили друг с друга глаз.

После этого Рэн приходил к супруге при первой же возможности, сопровождал её на вечерних прогулках по роще или лугу и спал в супружеской постели. А утром, покидая комнату, читал на лице Болхи неприкрытое осуждение.

Наконец долгое путешествие подошло к концу. Впереди показался Фамаль. Королева пересела в карету, поскольку грунтовая дорога сменилась брусчаткой. Путники оживились. Их возбуждение передалось лошадям: они припустили рысью, прядая ушами и довольно фыркая. Гвардеец протрубил в рог. Колонна стройными рядами въехала в городские ворота и под ликование толпы двинулась по улицам.

Очутившись в Фамальском замке, лорды, рыцари и вольные всадники проследовали в оружейное хранилище сдавать мечи. Эсквайры и слуги повели лошадей к конюшням. Карета, сопровождаемая королём и гвардейцами, покатила к главной башне.

Возле лестницы путешественников ждали Лейза, лорд Айвиль, герцогиня Кагар и фрейлина королевы Кеола Донте.

Рэн находился на пике самых светлых и пьянящих чувств. Спрыгнув с коня, он посмотрел по сторонам и впервые подумал о замке как о доме. Глядя на мать, понял, как сильно она соскучилась. Улыбка, несвойственная Киарану, говорила о том, что лорд был несказанно рад встрече. Кеола растерялась, не зная, куда ей бежать и что делать. Барисса наклонила голову, опасаясь выдать себя выражением лица.

Помогая Янаре выйти из кареты, Рэн прошептал:

— Не ревнуй меня. Там, где ты, другим нет места.

Лейза обняла Янару:

— Моя дорогая… Это правда?

— Скорее всего, да.

— Но как такое возможно?

— Сама не знаю, — смутилась Янара.

— Ну, идём же, идём, — засуетилась Лейза. — После такой дороги вам надо отсыпаться неделю.

Едва Рэн успел привести себя в порядок, как караульный сообщил, что его приглашают в покои королевы.

В гостиной собрались Лейза, мать Болха — по её виду было понятно, что она уже успела пожаловаться на поведение короля — и два монаха. Рэн подмигнул Янаре, сидящей на кушетке в скованной позе. Обратил взгляд на незнакомцев и приготовился дать отпор любым поползновениям на его личную жизнь и свободу.

— Ваше величество! — поклонился старик. — Я Хааб, монах-клирик из Просвещённого монастыря.

— Клирик — это человек церкви, моя дорогая, — объяснил Рэн жене. — Его ремеслом является мышление и преподавание своих мыслей.

— Я бы не сказал точнее, — кивнул Хааб и указал на товарища. — Мой помощник Ика, монах-студиус. Иными словами, человек церкви, любящий науку. С матерью Болхой вы знакомы. Она много лет помогает членам нашего монастыря изучать женский организм. Опытнее неё вы никого не найдёте. Мы не покинем замок, пока ваша супруга не разрешится от бремени, ваше величество. Для наблюдения за младенцем монастырь пришлёт клирика, который изучает младенческие болезни.

— Обсудим это позже. Королева устала с дороги.

— Я всё понимаю, ваше величество. Но надо сделать официальную запись о первом осмотре. Таковы правила. Иначе наше пребывание здесь незаконно с точки зрения нашей религиозной общины. Это не займёт много времени.

Выразив недовольство вздохом, Рэн предложил Лейзе сесть и опустился в кресло.

Ика развязал заплечный мешок, положил на стол толстую книгу в кожаном переплёте и футляр с перьями. Поставил чернильницу, открутил крышку.

Хааб размял пальцы:

— Ну что? Приступим? — Открыл талмуд, выбрал перо и вместе с монахом-студиусом повернулся к Янаре спиной.

Рэн и Лейза обменялись озадаченными взглядами.

— Ложитесь, моя королева, — попросила мать Болха и принялась задавать вопросы, которые уже задавала по прибытии в постоялый двор.

Как и тогда Янара не сумела чётко ответить. Она не догадывалась о беременности и не прислушивалась к себе. Думала, что внутренности переворачиваются из-за тряски кибитки.

— Пять месяцев, — констатировала Болха, ощупывая её живот и грудь. — Плюс-минус неделя. Скорее, плюс. Плод допустимого размера. О предлежании плода говорить ещё рано. — Поцеловала Янару в темечко. — Храни вас Бог, моя королева!

— Боже мой! — всплеснула Лейза руками. — Вы понесли сразу после свадьбы! Если бы я знала, ни за что не отпустила бы вас в поездку!

— Я бы сама не поехала, — сказала Янара, опуская ноги на пол.

Напомнив Рэну, что совокупления с супругой находятся под строжайшим запретом, монахи сложили книгу и письменные принадлежности в мешок и удалились. Мать Болха с недовольным видом скрылась в опочивальне. Похоже, она надеялась, что монахи позволят ей высказаться. Или ожидала от них более сурового тона при разговоре с королём.

Рэн похлопал ладонями по подлокотникам кресла:

— Я не доверяю клирикам. Они хоть и увлекаются разными исследованиями, но помешаны на религии. Религия говорит: всё в руках Бога. Меня такое не устраивает.

— Из множества целителей и доморощенных лекарей я выбрала… никого, — отозвалась Лейза. — Даже в Фамальском ситете никто не произвёл на меня должного впечатления. Хранитель грамот посоветовал обратиться в Просвещённый монастырь. Я поехала туда не в лучшем расположении духа. Постоянно думала, что вы ждёте, а я попусту теряю время. Когда настоятель показал, сколько у них хранится книг и сколько клириков пишут труды, все мои сомнения испарились. У нас есть четыре месяца. Если тебе не нравятся монахи, я найду других лекарей. Но знай, церковь не признаёт повитух и не терпит знахарок.

— Клирики пусть остаются. Я хочу видеть ещё кого-нибудь, кто не надеется на Бога.

Лейза покосилась на дверь опочивальни и прижала палец к губам.

— Как прошло состязание менестрелей? — поинтересовалась Янара.

— Мы его отменили, когда приехал ваш гонец. Какое же состязание без вас? Проведём его осенью.

— Мы привезли вам подарки, миледи.

— Самый ценный подарок передо мной. — Лейза перебралась на кушетку и обняла Янару. — У меня нет слов! Я просто помолчу.

Рэн вышел из гостиной супруги в переднюю комнату и подозвал Таян:

— Не отходи от королевы ни на шаг. Если монашка станет ей докучать, сообщи мне или моей матери.

В гостевой башне засветились все окна. Главная башня наполнилась голосами и смехом. Слуги торопливо накрывали столы в общем зале. В палате короля Киаран докладывал о работе, проделанной за два с половиной месяца. Рэн слушал его и в очередной раз убеждался, что не ошибся в выборе лорда Верховного констебля.

Айвиль сформировал государственные службы столицы из чтецов. Рэн бы до такого не додумался. Чтецы — дети мещан, получившие образование в частных классах или в гимназии, но из-за своего низкого происхождения не сумевшие устроиться на хорошее место. На их долю выпала тяжёлая и низкооплачиваемая работа: чтение и запоминание документов. Эти малозаметные люди исполняли роль памяти нотариев и, по сути, были незаменимы, ибо никто не знал лучше, чем они, содержание указов, законов и предписаний, собранных в Хранилище Грамот за столетия. Нотарии не перерывали архив, желая в нём что-то отыскать, — они вызывали чтецов и задавали им вопросы.

— Они будут землю грызть, чтобы выслужиться, — сказал Киаран.

Рэн не мог не согласиться. Такие люди будут всецело принадлежать королю, поскольку только он в состоянии вытащить их из низов и возвысить.

— Завтра представлю вам Бэля плаща и Бэля меча, — продолжил Киаран. — Бэль плаща возглавит судебную систему Фамаля. Бэль меча — карательную. Сейчас я работаю над инструкциями и предписаниями, чтобы ограничить власть Бэлей и исключить предвзятость в вынесении решений.

— Вы неплохо потрудились, лорд Айвиль.

— Сам бы я ничего не сделал. Мне помог Хранитель грамот. Умнейший человек!

Рэн открыл папку с донесениями:

— Из Калико новостей не поступало?

Киаран усмехнулся:

— Молчат. Не волнуйтесь, ваше величество. Если купцы изъявят желание получить независимость, то быстро от этой идеи откажутся.

Рэн не стал вдаваться в подробности. Айвиль сам посвятит его в свои планы, как только доведёт их до совершенства. В оставшееся до ужина время они составили приблизительный маршрут поездки по приграничным районам. Решив доработать его позже, отправились в общий зал. Спускаясь по винтовой лестнице, Рэн с тоской думал о супруге. Отныне ей запрещено появляться на людях. Через месяц Янаре выделят покои в женской башне, и видеться они будут только днём.

— Когда выезжаем? — нетерпеливо осведомился Киаран.

— Я еду без вас, — ответил Рэн, пропуская служанок с подносами, заставленными горшочками и тарелками. Девушки несли ужин королеве. — Жизнь моей жены я могу доверить только вам.