Белая Кость

Часть 19

Двери открыла дородная женщина:

— Чего тебе, мальчик? — спросила она улыбаясь. Её голос утонул в смехе праздной толпы, заполонившей улицы города.

Гилан задохнулся от возмущения. Кто мальчик? Он?! К нему ещё никто так не обращался.

— Язык отморозил или дверью ошибся? — поинтересовалась женщина и перевела взгляд на мужика, поливающего сугроб струёй мочи. — А ну пошёл отсюдова! Пьянь трактирная! Совсем стыд потерял?

Гилан прокашлялся в кулак:

— Вы швея?

— Ну да, швея, — кивнула она. — Заходи, а то комнату выстудим.

Не дожидаясь, пока незваный гость переступит порог, схватила его за рукав, втянула в дом и закрыла дверь. Вмиг стало тихо.

Очередная наглость незнакомой тётки вызвала у Гилана желание достать нож и перерезать ей горло. Он затолкал ладонь под куртку и сжал в кулаке рукоять без гарды. Силясь успокоиться, пробежался взглядом по комнате. Мебель убогая, потолок низкий, в окнах пергамент, в воздухе запах горящего масла. На стенах углём нарисованы женские фигуры в нарядах.

— Мне велели забрать платье для вдовы.

— Тебя прислали из Фамальского замка? — уточнила швея.

— Оттуда.

— Чего ж Найла не пришла?

— Кто такая Найла?

Швея посмотрела с подозрением:

— Ты что ж, не знаешь, как зовут личную служанку вдовы?

— Не знаю. Зачем мне знать её имя?

— Может, ты и вдову не знаешь?

— Знаю. Янара Мэрит.

— Это она прислала тебя за платьем? — допытывалась швея.

— Нет. В женскую башню мужчины не ходят. Меня попросил кастелян. А Найла, или как её там зовут, не придёт. Служанкам запретили покидать замок. Не видите, что на улицах творится?

— Мне осталось пришить застёжки, — произнесла швея с сомнением в голосе. — Как платье будет готово, сама принесу.

— Коннетабль королевской гвардии приказал чужих в замок не впускать. Завтра коронация. Или вы не знаете, по какому случаю народ празднует?

Швея пожевала мясистые губы:

— Ладно. Приходи утром.

Гилан передёрнул плечами. Такое простое задание, а он не может с ним справиться. Вот же упёртая тётка!

— Мать короля пригласила вдову на ужин. Миледи не может пойти в одеянии монашки. Она не монашка!

Швея сдалась:

— Хорошо. Иди, погуляй чуток.

— Я здесь подожду, — сказал Гилан и сунул женщине в руку две медные монеты.

— Праня! — крикнула она. — Освободи лавку у жаровни! И принеси тряпку господину под сапоги. — Завязав на груди концы платка потуже, принялась раскладывать на столе чёрно-белое платье.

Гилан усмехнулся: за два медяка мальчик превратился в господина. Странный народец — эти горожане.

Наверху раздался грохот. То ли жильцы на втором этаже что-то уронили, то ли Праня расшибла лоб. Швея никак не отреагировала на шум. Значит, жильцы…

Из смежной комнаты выплыла круглолицая девушка. Сверкая лукавым прищуром, убрала со скамьи побитый молью кафтан, постелила на пол тряпку. Гилан снял берет и, расположившись у жаровни, уставился на тлеющие угли.

На столицу опускались сумерки. Кукловоды складывали на помостах декорации. Канатные плясуны сматывали канаты. Трактирные работники закатывали пустые бочки в склады. Из окон непотребных домов кричали шлюхи, зазывая клиентов. Праздная толпа растекалась ручьями по притонам и тавернам.

В жарко натопленной харчевне тускло горели грязные от нагара лампы. К ароматам еды примешивался запах подсыхающей одежды. На лестнице, ведущей к съёмным комнатам, шушукались продажные девки, ожидая, когда посетители набьют желудки и освободят руки. Мужики, вдоволь нахлебавшись дармового вина, с жадностью рвали зубами мясо, грызли кости, облизывали пальцы, блестящие от жира, и поглядывали на двух девиц, приютившихся за столом в углу зала. Одной на вид лет шестнадцать, вторая совсем юная. Обе темноволосые, темноглазые.

Подобные заведения порядочные горожанки посещали в компании мужей или ухажёров. С этими девушками спутников не было. Чистые, опрятные, с милыми лицами — они не походили ни на шлюх, ни на крестьянок. Из-под подолов суконных платьев выглядывали сапоги для верховой езды, на вбитых в стену гвоздях висели шерстяные плащи с рукавами.

Из-за соседнего стола поднялся человек в кожаной рубахе. Вещь дорогая и явно с кого-то снятая пузырилась на плечах и обтягивала торчащий живот. Расчёсывая пальцами бороду и отвечая колкостями на шутки приятелей, человек направился к проёму, ведущему в кухню. Исчез из виду ненадолго. Вернулся, держа в руке глиняную чашку с леденцами. Сопровождаемый любопытными взглядами мужиков, пересёк зал и поставил чашку перед девушками.

— Откушай, милое дитя, — обратился он к младшей. — Это очень вкусно.

Девочка бросила конфету в рот и с хрустом раскусила.

Мужчина скривился, как от зубной боли:

— Кто же так ест леденцы? Их сосать надо. Ты умеешь сосать?

— Я умею, — отозвалась с лестницы шлюха.

— Я тоже умею, и я, — прозвучали заигрывающие голоса.

Мужчина оглянулся:

— Да цыть вы, шалавы! Не с вами разговариваю.

Не отвлекись он на девок, то заметил бы, как вторая девушка вытащила из клапана на сапоге нож и, положив его на стол, накрыла руками.

— Попробуй ещё раз, — попросил мужчина девочку.

Не сводя с него немигающего взгляда, она взяла леденец и снова раскусила.

— Ну что же ты делаешь? Никакого удовольствия: ни себе, ни леденцу, — сокрушался он. — Хочешь, научу тебя сосать? У меня есть огромный леденец.

— А тарелкой в лоб не хочешь? — откликнулась подруга девочки.

Мужчина вытаращил глаза:

— Чего?

Его приятели прыснули со смеху.

— Эй! Майса! — прозвучал резкий голос. — Оставь девчонок в покое.

Без лишних слов Майса схватил глиняную кружку и запустил в говорившего, но промазал. Кружка разбилась о стену в дребезги. Тогда Майса схватил табурет и замахнулся.

Посетители сорвались с мест. Шлюхи радостно заверещали.

— Раздвигай столы! — прозвучала чья-то команда.

По половицам заскрежетали ножки.

Девочка прошептала подруге:

— Миула, давай уйдём.

— Сиди! Гилан велел здесь ждать.

Из кухни выбежал хозяин харчевни:

— Что здесь происходит?

— Не вмешивайся, старик! — крикнул кто-то.

— Я сейчас стражников покличу, — пригрозил хозяин.

Майса вытащил из кармана горсть медяков и швырнул на пол:

— Это за разбитую посуду. — И обернулся, услышав ритмичный стук.

Прижимая к столешнице растопыренную ладонь, Миула втыкала нож в просветы между пальцами, постепенно ускоряя темп.

— Вы только гляньте, что она делает! — воскликнул Майса, обращаясь непонятно к кому. — Во даёт девка!

Забыв о предстоящей драке, опустил табурет и подсел к столу:

— Где ты такому научилась?

— Там, где я живу, все умеют это делать, — ответила Миула, наращивая темп. Стук острия ножа о столешницу превратился в дробь.

К ним стали подтягиваться мужики и шлюхи.

— Где ты живёшь? — спросил Майса, не успевая следить за клинком.

— За Глухим лесом.

— Не знаю такого.

— Ты много чего не знаешь, — сказала Миула и воткнула нож в доску сбоку от руки. — Хочешь узнать, что такое настоящее удовольствие?

Майса оглянулся на приятелей. Те подзадорили его кивками.

— А кто ж не хочет? Хочу.

— Клади руку и растопырь пальцы.

Он посмотрел на Миулу с сомнением.

— Что? Струсил? — усмехнулась она.

— Ничего я не струсил! — возмутился Майса и прикрикнул на девочку: — Не грызи леденцы! Их сосать надо!

— Руку, — напомнила Миула и поднялась с табурета.

Майса вытер ладони о рубаху и прижал к столу растопыренную пятерню.

— Что вы говорите невинным девочкам? — спросила Миула и выдернула нож из столешницы.

— Кто это — вы?

— Вы, мужики, когда затаскиваете их в койку.

— Ничего не говорим, — нахмурился Майса.

Миула посмотрела на шлюх:

— Что они говорят?

— Да разное говорят. Расслабься… Не дёргайся… Не ори… — прозвучали голоса вразнобой.

— Ну что? Готов? — Миула воткнула остриё клинка в просвет между большим и указательным пальцами Майса.

— Готов, — подтвердил он.

— Расслабься! — велела Миула и принялась гонять клинок между крепких пальцев, ускоряя темп.

Лоб Майсы покрылся испариной.

— Бляха муха! У меня мурашки аж в заднице!

— Смотри не усрись, — хохотнул кто-то.

— Не дёргайся! — прикрикнула Миула.

— Она закрыла глаза! — воскликнула шлюха. — Ядрёна вошь!..

— Да тихо ты! — шикнули на неё. — Сейчас промажет.

Майса метнул взгляд на Миулу, сомкнувшую веки, и уставился на нож в её кулаке. Он двигался с такой скоростью, что убрать руку со стола и при этом остаться с пальцами не представлялось возможным. Оставалось надеяться, что девушка быстро выдохнется. Но время шло, а Миула не открывала глаз и не сбавляла темпа. Окоченевшую тишину в харчевне нарушал только дробный стук клинка.

Стиснув зубы, Майса тоненько заскулил. Скулёж перешёл в утробный вой. Достигнув пика напряжения, Майса заорал во всё горло, боясь пошевелиться и не зная, как всё это прекратить.

— Не ори! — рявкнула Миула и молниеносно приставила клинок к его горлу. — Не липни к маленьким девочкам.

Майса хватал ртом воздух и не мог оторвать ладонь от стола.

Кто-то притронулся к плечу Миулы. Знакомое прикосновение…

Она оглянулась на Гилана и погладила подругу по спине:

— Идём, Таян.

Мужики и шлюхи, обступив белого как мел Майсу, молча наблюдали, как девушки надевают плащи и идут с мальчиком-подростком к выходу из харчевни.

Вздрогнув от хлопка двери, Майса пробормотал:

— Едрить твою через коромысло…

— Это мне? — опешила Янара, принимая пухлый свёрток из рук миловидной девушки. — Вы ничего не перепутали?

Швея приходила к ней вчера, в полдень. Снимая мерки, женщина обрадовалась. Оказывается, в её мастерской лежит платье нужного размера. Муж заказчицы вдруг пошёл на поправку, и вдовье одеяние не пригодилось. Надо только кое-где ушить и кое-что переделать. Но Янара никак не ожидала получить платье уже на следующий день.

Девушка присела:

— Вам, миледи. — И толкнула локтем свою подругу (или младшую сестру?), но та не пошевелилась.

Янара невольно поёжилась под немигающим взглядом девочки. Отложив свёрток, достала из небольшого сундучка монетницу. В ней хранилась горстка медяков, полученных за работу в холостяцком доме.

— Швее уже заплатили, — сказала девушка.

— Кто бы сомневался, — пробубнила Янара себе под нос, выуживая из мешочка две монеты. — Завтра праздник. Купите себе сладостей.

— Меня от сладкого тошнит, — поморщилась девочка. Голос у неё был не по-детски низким и тягучим как мёд.

Её старшая подруга взяла монетки, сжала в кулаке:

— Меня не тошнит. Спасибо. А вы примерьте платье. Вдруг надо что-то переделать.

Янара подхватила свёрток и направилась в опочивальню.

— Давайте я вам помогу, — предложила девушка.

Ничего не ответив, Янара переступила порог комнаты и закрыла за собой дверь.

В свёртке лежало обычное вдовье одеяние. Девственно белый воротничок и такие же белоснежные манжеты были примётаны, при необходимости их можно легко спороть и постирать. К наряду прилагалась белая пелерина с капюшоном. Янара как-то поинтересовалась у монашек: почему накидка не чёрная? Ведь сердце вдовы наполнено беспросветной печалью, а белый — цвет чистоты, лёгкости и радости. Монашки произнесли заумные речи о божественности, духовности и самообладании. Янара ничего не поняла, но переспрашивать не стала. Лишь потеряв мужа, она подумала, что цвет вдовьей пелерины как нельзя лучше гармонирует с состоянием её души.

Надев платье, Янара попыталась расправить плечи. Посмотрела в вогнутое зеркало. Отражение на оловянной поверхности было ярким, но искажённым.

— Ну как? — донёсся из гостиной голос помощницы швеи.

— Тесное, — крикнула Янара. Провела ладонями по груди и рассмеялась.

— Тесное? — Девушка заглянула в опочивальню. — В каком месте?

— Никогда не носила таких платьев, — произнесла Янара, давясь смехом. — Я думала, застёжки должны быть спереди. Иначе как их застегнуть?

— Застёгивают служанки. У вас есть личная служанка?

— Мои верные служанки остались в крепости моего покойного мужа. Правда, от них не было никакого толку.

— Что же это за служанки такие?

— Две старушки-близняшки. Они жили в моих покоях, и каждое утро я помогала им одеваться. Умывала их, причёсывала, а они возмущались. Мол, зачем нам прихорашиваться? Замуж поздно, в могилу рано.

Девушка улыбнулась и, скинув плащ, подошла к Янаре:

— Давайте я помогу.

Янара позволила стянуть с себя платье, поправила нижнюю рубаху и затолкала руки в рукава.

— Я Миула, — представилась девушка. — Мою подружку зовут Таян.

— Я думала, вы сёстры.

— Сёстры по несчастью. Мой отец погиб, сражаясь за лорда, а мать умерла от лихорадки. Родители Таян утонули.

— Прискорбно, — вздохнула Янара и просунула голову в ворот платья.

— Эти истории сочинила Таян. На самом деле мы не видели своих родителей и не знаем, кто они и где живут. Не хочется думать, что наши матери шлюхи.

— И не надо так думать! Ваши родители были хорошими людьми. Просто с ними приключилась какая-то беда.

— Наверное… Повернитесь, пожалуйста. Я застегну платье.

Янара нехотя встала к Миуле спиной. Рубаха на лямках не закрывала шрамы на плечах.

— Нас подобрал один человек, — звучал тихий голос. — Сначала меня. Потом Таян. Принёс к себе домой. Выкормил, вырастил.

— Мир не без добрых людей.

— Потом у него родились свои дети: мальчик и две девочки. Мы почувствовали себя лишними и ушли. — Миула одёрнула подол вдовьего платья, поправила воротничок и манжеты. — Вот и всё. Теперь нормально?

— Вроде бы. — Янара повела плечами. — Кусается.

— До первой стирки. — Миула посмотрела на неё с мольбой. — Возьмите нас к себе.

— Куда?

— Служанками.

— А как же швея?

— Мы целыми днями сидим в маленькой комнате. Нам не нравится шить. Мы привыкли ухаживать, заботиться. С нами не скучно. Мы умеем хранить тайны и не знаем страха.

— Совсем-совсем? — усмехнулась Янара, окидывая девушку оценивающим взглядом.

Невысокая, худенькая. Длинная шея, милое лицо, обрамлённое тёмно-каштановыми волосами. Нежный цветочек. Но глаза… Было в них что-то звериное.

— У нас очень острые зубы, — произнесла Миула. — Мы за вас горло перегрызём.

Такого ещё никто не говорил Янаре. Она взяла пелерину, помяла ткань в руке:

— Сомневаюсь, что мне разрешат взять девушек с улицы.

— Вы только скажите, к кому обратиться. Мы сами к нему сходим.

— К кастеляну замка. Или… к смотрительнице женских покоев. Я сама точно не знаю. — Янара присела на кровать. — Таян ещё маленькая. Её вряд ли возьмут.

— Скажите только, что вы согласны. — Миула соединила перед собой ладони. — Пожалуйста! Я всегда мечтала прислуживать благородной даме, носить форму служанки и смешной чепец. У меня руки чешутся сделать что-то по-настоящему полезное. Мы будем смеяться вместе с вами и грустить будем тоже с вами. Обещаю не мозолить вам глаза. Что же ещё пообещать?.. Мы расшибёмся в лепёшку, но сделаем всё, что вы пожелаете!

После недолгих раздумий Янара кивнула:

— Я согласна.

Красть у неё нечего, а единственную тайну девушка уже узнала.

Миула раскраснелась, принялась обмахивать лицо руками:

— Боже… Вы не представляете, как я рада. — Упала на колени и поцеловала подол платья Янары. — Спасибо!

Вскочила на ноги. Подбежав к двери, схватила плащ:

— Я к кастеляну или к этой… как её… смотрительнице. — Переступив порог, оглянулась. — Не ложитесь спать! Мы приготовим ванну и поможем вам раздеться.

Когда в гостиной затихли голоса, Янара отложила пелерину и подошла к окну. Снегопад прекратился. Небо тёмное, но во дворе светло от снега. В главной башне светятся окна. Прислуга наводит лоск перед коронацией. За каким-то окном сейчас находится король Рэн. Вспоминает ли он о вдове, сдавшей ему замок? Вряд ли… Зачем она здесь?

Рэн пробежал глазами по полуразмытым строчкам:

— Странное прошение о помиловании. Не находишь?

Поворошив в камине угли, Лейза приставила кочергу к стене и протянула руки к огню.

Наблюдая за ней, Рэн положил лист на столик и откинулся на спинку кресла:

— Почему ты раньше о нём не говорила?

— Потому что прежде я его не видела. И не слышала, как его зачитывали. Мне не разрешили прийти на суд. Ты же это знаешь.

Рэн почти ничего не помнил о событиях двадцатилетней давности, но считал, что благодаря рассказам матери знает всё. Отца заточили в темницу, матери под страхом смерти запретили покидать замок. Потом судебный исполнитель принёс ей постановление суда: лорда Лаверна Хилда четвертовать, пятилетнего Рэна Хилда отправить на воспитание к назначенному судьями опекуну, Лейзу Хилд изгнать из королевства. Рэна увезли тем же вечером. Мать должна была уехать после казни.

Росчерк пера судьи перевернул её жизнь с ног на голову. Хранительница титула и носительница королевской крови в один миг лишилась семьи, чести и огромного состояния. Другая женщина опустила бы руки, но только не Лейза. Она похоронила мужа, внезапно умершего в каземате, выкрала сына, нашла пристанище в Дизарне при дворе могущественного лорда, вела переписку с теми, кто не верил в виновность её супруга, заручилась поддержкой хозяина Выродков и привела сына к трону.

Рэн знал эту историю от начала до конца, но теперь смотрел на мать и слушал голос разума, который упорно твердил: «От тебя скрыли главное».

— Кто тебе рассказал о прошении?

— Судебный исполнитель. Судьи решили, что Лаверн помешался рассудком: написал не прошение, а стишок. Стишок… — Лейза скривилась. — Козопасы…

Рэн покосился на бумагу:

— Белой костью отец назвал себя.

— Думаю, да.

— Пурпурный — цвет нашего дома. Но почему кровь? Возможно, он имел в виду свою казнь, на которой пролилась бы кровь рода.

— Наверное, — пожала плечами Лейза.

— Золотые крылья… Не знаю, как связать их с нашим гербом. Лебеди-то белые.

— Мне кажется, это истина.

— Почему его судило Знатное Собрание? Великих лордов имеет право судить только король.

— Король Осул был мёртв.

Рэн ударил кулаком по подлокотнику:

— Надо было избрать короля! Новоизбранный король не начинает правление с казни. Он бы помиловал отца. Кто доверил его судьбу козопасам?

— Твой отец.

— Отец? — опешил Рэн.

Лейза села в кресло напротив него:

— Лаверн находился в темнице. Меня стерегли как узницу. Я не понимала, что происходит, и была напугана. И тут в замок приезжает королева Эльва. Это она рассказала мне, в чём обвинили твоего отца. Я, как и ты, возмутилась: «Великого лорда судит только король!» Она посмотрела на меня с сочувствием: «Вы же понимаете, что ваш сын не взойдёт на престол. Сейчас вы не обладаете достаточной силой и поддержкой. Королём изберут либо Лоя Лагмера, либо Холафа Мэрита…»

Рэн сжал подлокотники кресла:

— Зато мой отец был бы жив!

— «…Корону наденет девятилетний мальчик, которому назначат регента, — сказала королева. — Судить вашего мужа будет регент, а не король. Либо…» — Умолкнув, Лейза ждала, когда Рэн закончит фразу.

— Они могли отложить рассмотрение дела до совершеннолетия короля. — Рэн заскрипел зубами. — Они держали бы его в подземелье, а мы с тобой были бы изгоями.

Лейза кивнула:

— Твой отец повторил бы судьбу твоего деда. Это в лучшем случае. На троне уже сидел бы не новоизбранный король. Лагмер не способен на милосердие. Мэрит… плохой человек. Только представь: десять лет в каземате, а в итоге всё равно казнь.

— Как же сильно Осул ненавидел нас. Он всё продумал!

— Перед тем, как приехать ко мне, королева Эльва посетила Лаверна. Он прекрасно понимал, какое будущее его ожидает, и сокрушался, что твоё место на престоле займёт кто-то другой. Тогда-то он и попросил Эльву сохранить корону для тебя и сказал, как это сделать. Он был уверен, что о нём скоро забудут. Ты повзрослеешь, научишься крепко держать меч в руке, обрастёшь бронёй, и тебе не придётся оправдываться за отца.

Мать говорила ровным голосом, словно это происходило не с ней, а с кем-то другим. Её спокойствие задевало Рэна. Ведь разговор шёл о человеке, с которым она прожила семь лет. Неужели он не заслужил хотя бы крупицы сожаления, что его нет рядом?

— Я не знаю деталей, — продолжила она. — Королева Эльва меня в них не посвящала. Но я знаю точно, что благодаря ей в королевстве двадцать лет не было короля.

Рэн взъерошил волосы. Услышанное не укладывалось в голове.

— Я считал её узколобой и безвольной женщиной. А она… хитроумный паук. Под носом у всех сплести такую паутину! Почему она нам помогала?

— Осул украл у твоего деда не только корону, но и возлюбленную.

— Эльва и мой дед любили друг друга?!

— Они были даже помолвлены.

Не справившись с волнением, Рэн принялся ходить из угла в угол:

— Почему я раньше об этом не знал?

— Потому что раньше ты задавал другие вопросы.

Рэн налил себе вина:

— Ты больше не виделась с моим отцом? — И пригубил кубок.

— Виделась. Накануне казни.

Рэн поперхнулся вином и закашлялся. Стукнул бокалом по столу. По-мужицки вытер губы ладонью. Стряхнул капли с куртки и исподлобья посмотрел на мать.

— Это была его последняя ночь. Начальник темницы спросил, есть ли у него последнее желание. Лаверн сказал: «Хочу женщину». Я пришла к нему под видом шлюхи.

— Он хотел увидеть тебя.

Лейза улыбнулась:

— Да. Но он не мог сказать прямо. Нас бы ограничили во времени. Подслушивали бы и подглядывали.

— Тебе опять помогла королева Эльва.

— А кто же ещё?

Рэн сцепил пальцы в замок, чтобы унять дрожь:

— О чём вы с ним говорили?

— Ни о чём.

— Мама…

— Мы занимались любовью.

— Всю ночь?

— Всю ночь.

Рэн подошёл к Лейзе:

— Мама!

Она вскинула голову:

— О чём говорить с человеком, которого видишь последний раз в жизни? Просить прощения за то, что уже неважно? Умываться слезами?.. Мы наслаждались каждой минутой, каждой секундой, отведённой нам в этом загаженном, заплёванном, прогнившем и прокисшем мире. Той ночью не было никого счастливее нас. Мы знали, что наше прошлое, будущее и настоящее оборвётся на рассвете, и остановили время.

Рэн присел перед Лейзой на корточки и сжал её колени:

— Ты любила моего отца!

— Я поняла это слишком поздно.

— Ты его отравила?

— Нет. Нет! Я ушла, когда он спал.

— Хочешь сказать, что над ним сжалился кто-то другой?

— Он спал, — повторила Лейза.

Рэн провёл пальцами по её щеке:

— Он умер в тишине пьяным от счастья, а не под рёв оголтелой толпы на залитом кровью эшафоте. Спасибо тебе за это. — И сел в кресло.

На стенах замерли тени. В камине потрескивали дрова. В окна таращилась луна. Женская башня тянулась к небу грязно-белой свечой. Завтра… Он увидит Янару завтра.

В двери постучали.

— К вам Святейший отец, — доложил караульный.

Рэн и Лейза переглянулись. Визит священнослужителя ночью ничего хорошего не сулил.

Переступив порог, Святейший отец дважды поклонился и, сложив перед собой руки, спрятал ладони в рукава. Золотистые отблески свечей на серебряных кольцах расцветили его одеяние. И только капюшон, прикрывающий седую голову, оставался скорбно чёрным.

— Вам тоже не спится? — спросил Рэн.

— Не спится. — Святейший отец медленно двинулся вперёд. — Не знаю, как вам сказать.

— Говорите как есть.

— Народные гулянья по случаю вашей коронации отменяются.

— Почему?

— Утром во всех молитвенных домах священники проведут панихиду. Потом траурный ход пройдёт по улицам города. Это затянется до вечера.

Лицо Лейзы потемнело.

— Кто умер?

— Две сотни паломников. Они направлялись в Фамаль. Ваши крестьяне убили их за то, что они жили по божьим законам.

Рэн прижал палец к вздувшейся на лбу жиле.

— Но вы не волнуйтесь, — поспешил успокоить Святейший отец. — Праздника не будет, но коронация состоится.

— В стране объявляют траур, когда умирает король, — заметила Лейза.

— Мы не объявляем траур. Мы будем оплакивать набожных людей.

Рэн сжал-разжал кулак, борясь с желанием отдать Сынам Стаи приказ загнать всех священников и монахов в храм Веры и заколотить двери.

— Перенесём коронацию. Не хочу надевать корону под похоронные песнопения.

— Мы дольше ждали, — согласилась Лейза. — Подождём ещё пару дней.

Святейший отец поклонился:

— Как вам будет угодно. — Попятился к двери, но вдруг замер на месте. — Если бы бог вложил мне в руки не молитвенник, а меч, я бы наказал убийц. К сожалению, священнослужителям нельзя прикасаться к оружию.

Сообразив, к чему он клонит, Рэн кивнул матери:

— Надо предупредить поваров, что пир переносится.

— Если бы кто-то пообещал покарать виновных, — прозвучал елейный голос отца, — мы бы поплакали завтра тихонько, за закрытыми дверями. Пусть люди радуются и веселятся, о нашем горе они узнают потом.

— Им в любом случае будет весело. Не каждый день проводится траурный ход.

Святейший отец вытащил ладони из рукавов и произнёс холодным тоном:

— Мы одобрим ваш брак с вдовой.

— Я сообщу вам о своём решении, — сказал Рэн и, когда священник покинул гостиную, повернулся к Лейзе. — Чувствую себя канатным плясуном.

— Ряса не исправит лжеца. Я всегда это знала. Убили не паломников, а сборщиков подаяний. И не две сотни, а пять десятков. Мы с лордом Айвилем разговаривали с гонцом. И если честно, я понимаю крестьян. Подушный налог они платят раз в год, а пожертвования на храм у них выклянчивают чуть ли не каждый месяц. Тут любой озвереет.

Заложив руки за голову, Рэн потянулся:

— Вот и разрешился вопрос с женитьбой.

— Если уступить ему сейчас, ты будешь вынужден всё время защищать чуждую тебе религию, — не сдавалась Лейза.

— Но виновных действительно надо наказать. Ты видела, сколько безлюдных деревень и брошенных полей? На дорогах хозяйничают разбойники. Лорды хоть как-то следят в своих феодах за порядком, а на королевских землях царит произвол. С этим надо что-то делать.

— Смотри, чтобы наведение порядков не превратилось в насаждение новой веры.

Бросив взгляд на темнеющую за окном женскую башню, Рэн приказал караульному вернуть Святейшего отца.