Дети ада

КОРМУШКА

Сквозь сон я слышу частое звонкое постукивание. Я уже знаю, человек так не может стучать, хотя первое время, приехав из города, я вставал и, моргая со сна, шел к двери открывать, однако, на пороге никого не было. Не было и следов валенок на снегу к дому. За ночь узкая, протоптанная мною тропинка от калитки становилась девственно белой. Тонкий слой покрывал ее, заметая мои следы. Стучалась ко мне в окно синица-лазоревка, поднимала с постели в восемь утра, когда еще только-только над кромкой соснового бора занимался январский рассвет. Иногда тусклый, туманный, а чаще всего — голубовато-солнечный. Впрочем, солнце долго не задерживалось на морозном небе.

Сначала синица просто-напросто долбила своим острым клювом замазку на раме, но потом, когда я начал птиц подкармливать, я заметил, что синицы быстро-быстро рассыпают клювом трель по оттаявшему сверху стеклу. Постучат, постучат и, нагнув точеную головку с белыми щеками, всматриваются в сумрачную комнату, торопят меня, мол, пора завтракать, а на завтрак я им выношу подсолнечные семечки, крошки хлеба, иногда привязываю к ветке яблони кусок сала. Я специально снаружи на карниз окна прибил оцинкованный противень, который сам и смастерил для них.

Как бы я с вечера не топил русскую печь, к утру в избе всегда прохладно, иной раз никак не решиться выбраться из-под ватного стеганого одеяла. Дохнешь — изо рта вырывается клубок пара. Но синицы торопят, да и когда-нибудь все равно нужно вставать... Это поначалу неприятно, а потом я, набросив куртку, выскакиваю наружу, иду к колодцу, достаю два ведра воды и обливаюсь из кружки у крыльца. Ледяная вода обжигает как крапива, но зато приходит бодрость, да и настроение сразу поднимается. Правда, оно тут же портится, когда я замечаю на снегу заячьи следы у молодой спящей яблони: опять обглодал вокруг ствола кору! Теперь ничего не поделаешь, скорее всего деревцо погибнет. Заячьи следы виднеются и у других яблонь, но погубил он почему-то именно эту, остальные не тронул.

Деревенские синицы в отличие от городских, что водятся в парках и Домах отдыха, не садятся на руку и не клюют с нее угощение. Они терпеливо ждут на яблоневых ветках, когда я насыплю им семечек и накрошенного хлеба на противень и уйду. Иначе не подлетят. Вообще-то, синицы смелые: не довольствуясь кормушкой, залетают в сени, садятся на деревянные полки и отважно посматривают на меня. Для сообразительных я в неглубокую коробку тоже насыпаю семечек. Однако пока не уйду, клевать не станут.

Интересно из окна кухни наблюдать за кормежкой птиц! Синицы хватают с противня семечко и отлетают на яблоню, где его не спеша расклевывают, некоторые жадины располагаются в кормушке и прямо в ней клюют, а когда подлетают подружки, стараются прогнать их. На заборе из штакетника сидит одинокий воробей и с завистью наблюдает за синицами, один он к кормушке подлететь не решается. И потом, его больше крошки интересуют, чем семечки. Но вот к нему откуда ни возьмись, присоединяется еще с десяток воробьев и тогда они всем кагалом стремительно налетают на кормушку, нахально оттесняя синиц. Тут уж я прихожу на помощь. Синицы мне более симпатичны, чем эти серые разбойники. Воробьи отлетают, но недалеко, и ждут своего часа. После того, как я их несколько раз подряд шугну, они вырабатывают иную тактику: на кормушку больше не садятся, слетают на тропинку под окном и там со снега подхватывают упавшие семечки и крошки. А один воробей-мудрец додумался вон до чего: он выбирал момент, когда кормушка оставалась никем не занятой, усаживался в нее и начинал клювом и тонкими ногами разбрасывать крошки во все стороны. А тут их под кормушкой и подхватывали его проворные приятели.

Из леса попозже прилетала сойка. Мне нравится красивая большеголовая птица с коричневым, расцвеченным голубым, синим, зеленым оперением, она усаживалась на яблоню и некоторое время настороженно озиралась. Синицы давно привыкли ко мне — я подходил на кухне к окну и через капроновую занавеску с близкого расстояния их разглядывал — сойка этого не позволяла. Она прилетала на кормушку, хватала крепким клювом сразу несколько кусков покрупнее и улетала подальше. Проглотив хлеб или черствую булку, снова прилетала. Синицы и воробьи беспрекословно уступали ей место в кормушке.

Привлекала кормушка сорок и ворон, но те редко садились на нее. Отчаянные сороки, случалось, и хватали с кормушки куски, а вороны всегда выжидали в сторонке. Кормушка их не привлекала: вороны предпочитали порыться в помойной куче. Крупные птицы прилетали к дому еще раньше синиц, я всегда по утрам видел их крестообразные следы на снегу.

Вдоль забора я установил на длинных шестах пять скворечников. Два были сделаны из полых стволов старой осины. Зимой в этих долбленых скворечниках поселялись пестрые дятлы. Впрочем, я подозреваю, что это их запасные квартиры, потому как видел я их в скворечниках не так уж часто. Скорее всего, они занимали скворечники, когда я здесь появлялся: знали, что угощу салом. У дятла такая уж работа: с утра до вечера он промышляет в лесу, «лечит» от вредителей деревья. Дятлы продолбили в обоих скворечниках по второму отверстию. Сколько я ни ломал голову, но так и не понял: зачем это им? Тем более, что отверстия почти рядом — одно напротив другого.

Дятлы к кормушке не подлетали, по-видимому, считали ниже своего достоинства, но сверху, со скворечников, посматривали на синиц и воробьев с явным пренебрежением. Предпочитали склевывать привязанное к ветке сало. Конечно, работяги они удивительные! Мало того, что день-деньской стучат в лесу, так, вернувшись домой, каждый раз деловито обследуют скворечники: простучат вдоль и поперек, только щепки летят. Один раз я весной снял обе долбленки и зашпаклевал лишние отверстия. Каково же было мое удивление, когда зимой снова в скворечниках засветились аккуратно продолбленные в тех же местах круглые дырки. Летом дятлы никогда не подлетали к занятым скворечникам.-

Услышав в лесу на лыжной прогулке близко стук дятла, я останавливаюсь и отыскиваю глазами его среди заснеженных ветвей. Дятел по спирали медленно продвигается по сосновому стволу к вершине. Упираясь жестким хвостом и откидывая маленькую точеную голову с блестящими горошинами-глазами, стучит и стучит по стволу. Мелкие сучки и коричневая труха просыпаются на снег. Работает пестрый дятел истово, не жалея сил. Иногда голова его в красной шапочке так быстро мелькает, что в глазах рябит. Продолбит дырку, отодвинется от нее, наклонит голову и внимательно обозреет дело клюва своего. Любуется не долго, поднимется повыше и снова гулко застучал. На человека он не обращает внимания, может, боковым зрением и видит меня, но вида не подает. И потом он то на виду работает, то уходит на другую сторону ствола.

Я не люблю рано вставать, потому что слишком поздно ложусь. Раз уж разговор о птицах, то я принадлежу к разряду «сов», а не «жаворонков».

Одно время даже работал по ночам, но потом поломал это правило: все-таки по утрам, разумеется, не тогда, когда еще занимается рассвет, работается лучше на свежую голову. А вот с интересной книжкой я читаю на постели до часу ночи и до двух.

Чтобы меня синицы по утрам не будили, я стал с вечера насыпать им в кормушку еды, но скоро понял, что это не выход: кормушкой тут же заинтересовались ночные «гости». Однажды я проснулся от ужасающего грохота и визга. Выскочив на крыльцо, увидел улепетывающего опрометью соседского пса и валяющуюся на снежной тропинке сорванную кормушку. Хитроумная псина и ростом-то невесть какая большая, умудрилась вскарабкаться по бревенчатой стене и грохнуться оттуда вместе с противнем. Я приколотил его повыше, но теперь спать мне не давали кошки, которые с царапаньем и мяуканьем тоже забирались в кормушку.

Пришлось мириться с тем, что каждое утро вместо будильника меня поднимают чуть свет синицы.