Дети ада

2

— Бери машину и поезжай в Комарове к Глобову, — встретил Ивана на пороге агентства озабоченный шеф. — У него неприятности.

— Обокрали?

— Это ему не грозит, — усмехнулся Тимофей Викторович. — Сам тебе расскажет.

— Почему я? — поинтересовался Иван, вообще-то, прокатиться по Приморскому шоссе в такую хорошую погоду — одно удовольствие. Вот уже неделю в Санкт-Петербурге светит солнце, небо голубое, каждое утро из окна Иван видит на зеленых куполах Спасо-Преображенского собора белоснежных чаек. Чего-то повадились они прилетать сюда с Невы. Утреннее солнце смягчает угрюмые лица прохожих, встречающихся на пути Рогожина к агентству. Жизнь все становится тяжелее, почти все трудовое население России теперь работает только на желудок. Зарплаты ни на что другое не хватает. Очень много появилось на улицах людей бедно одетых, особенно пожилых и стариков. На некоторых ветхая одежда, которую чудом раньше не успели выбросить. Обычно ее носят на дачах, когда работают на участках.

— Позвонил мне утром домой и попросил прислать тебя, — продолжал Дегтярев. — Видно, ты ему понравился.

— Просто я хороший работник, — улыбнулся Иван, подзадоривая шефа. Тот обещал повысить всем зарплату, но пока приказа по агентству не было.

— О чем я и говорю, — дипломатично заметил шеф.

Рогожин не стал допытываться у него, что за дела у Андрея Семеновича, раз не говорит, значит, не положено знать. Дегтярев никогда ничего лишнего не сообщит, того же самого требует и от сотрудников. Вместо ушедшей в декретный отпуск Ани за машинкой сидела бальзаковского возраста красивая с пепельными волосами, женщина. Глаза у нее большие, цвета морской волны, высокий белый лоб, чуть подкрашенные губы, не слишком разговорчивая, она казалась излишне суровой, но это было не так — Надежда Павловна Суходольская, так величали новую секретаршу, была исключительно вежливой, предупредительной, мягкая улыбка смягчала ее несколько резкие черты овального лица. И Иван, и шеф понимали, что после родов Аня вряд ли скоро выйдет на работу, если вообще выйдет. Все, что положено по закону, ей выплатят, об этом позаботится Дегтярев, но год или два молодая мать будет привязана к дому, малышу. Так что теперь Рогожину приходится и сверхурочно подрабатывать. Чем охранять бизнесменов или скучать у дверей в подвальных коммерческих магазинах-салонах уж лучше выполнять поручения Глобова. Шеф сказал, что миллионер сам расплатится с Иваном. Без контракта с агентством другому он бы конечно отказал, но Андрею Семеновичу не посмел. Миллионер много хорошего сделал для них.

Когда Рогожин подкатил к железным воротам дачи, вместо охранника из будки вышел сам хозяин. Все вокруг зеленело, благоухало, на клумбах цвели цветы, садовник щелкал секачом возле фруктовых деревьев. Кусты были уже подстрижены. У забора блестела на солнце небольшая, с красной крестовидной рукояткой, сенокосилка, от нее тянулся к гаражу длинный черный кабель. По некоторой багровости, пробивающейся сквозь загар на лице миллионера, Иван определил, что он не совсем трезв. Пьяным Рогожин никогда его не видел. Большое дело и водка несовместимы. Склонные к алкоголю люди мало чего в жизни добиваются, а в бизнесе и тем более, там постоянно нужно иметь трезвую голову. Решения принимаются мгновенно, от них часто зависит судьба крупного дела и многих людей, связанных с ним.

— Возьмем с собой коньяку, закуси и подадимся к морю? — предложил Андрей Семенович. Ему даже в холл не нужно было идти за всем этим — прутяная корзинка была заранее приготовлена, из нее торчала золотистая головка марочного коньяка и серебристое дуло бутылки шампанского, желтели бананы, в пергамент были завернуты бутерброды. Хозяин был в коричневой безрукавке, белых полотняных брюках и кожаных сандалиях. На затылке торчал каштановый хохол, в крупных серых глазах затаилась грусть. Обычно веселый, энергичный, пахнущий хорошим одеколоном, Андрей Семенович нынче был не похож на себя. И как сразу догадался Иван, мучили его не хозяйственные проблемы, а личные. Точнее, сердечные. По тропинке они спустились с крутого огороженного обрыва к заливу. В ответ на вопросительный взгляд плечистого охранника, Глобов покачал головой, мол, не надо его сопровождать. Тропинка от дачи к пляжу была узкой, на обочинах тянулась к жаркому солнцу молодая лоснящаяся трава... Уже появились красные и белые бабочки, басисто жужжали шмели, в прибрежном лесу заливались птицы. Вся эта благодать отнюдь не гармонировала с мрачным настроением Андрея Семеновича, а Иван с удовольствием вдыхал хвойный с примесью близкого моря, воздух, смотрел на бабочек, мельтешащих среди ветвей. На участках уже копались с лопатами и мотыгами женщины, слышались детские голоса. Самые роскошные дачи бывших партработников прятались за высокими дощатыми заборами с охраняемыми проходными. Иван полагал, что при новой власти все будет иначе, но зеленые заборы остались, а охраны и проходных стало еще больше. Вместо черных «Волг» виднелись у гаражей «Мерседесы», «Вольво», «Тойеты». Отобрав у партократов благоустроенные особняки, в них поселились с семьями представители городской власти, мэрии. Служебные «Волги» тоже подкатывали к железным воротам. А помнится, по телевидению одно время часто выступали «борцы с привилегиями», теперь же что-то примолкли, наверное, после того, как привилегии бывших хозяев города перешли полностью к ним самим.

— Я очень уж старый, Иван Васильевич? — не оборачиваясь, спросил Глобов.

— Я бы этого не сказал, — улыбнулся ему в спину Рогожин. Андрей Семенович шагал легко, фигура у него еще довольно стройная, не заметен живот, правда, седых волос за последнее время вроде бы стало больше, вон как блестят на солнце виски, но волосы густые — ему не грозит плешь.

— Может, я урод, злой, у меня дурной характер? Тиран я? Самодур?

Иван убежденно опроверг голословные наветы на себя миллионера. Урод! Интересный с умным интеллигентным лицом мужчина, как говорится, во цвете лет. Нет в нем раздражающего зазнайства, высокомерия, пренебрежения к другим людям, в том числе и к зависящим от него. Рогожин замечал, с каким уважением относятся к своему шефу охранники, сослуживцы. Не считал его Иван злым, самодуром, даже жестоким. С Тухлым-Болтуновым он, Иван, поступил бы куда строже, чем Глобов. Бобровников ему как-то сообщил, что мелкий бес недавно снял гипс с руки и тут же лихорадочно стал искать новую акулу, ведь он из этих рыб-прилипал. Сам слишком недалек и ленив, чтобы зарабатывать большие деньги, а вот тереться вокруг богатого человека, угождать, капать на мозги и обогащаться за его счет — это он умеет! Для этого находятся обаяние, эрудиция, тонкий подхалимаж — в общем, полный набор всех допустимых и недопустимых ухищрений. На днях пристроился к одному бывшему партработнику из Смольного, который возглавляет совместное предприятие, связанное с производством и распространением видеокассет с фильмами. При фирме есть журнальчик «Видеобой», что это такое никто не знает, так вот Тухлый будет его редактировать. Кроме него, редактора, в штате один литсотрудник и машинистка. Так что «прилипала», можно сказать, нашел свою очередную акулу. Правда, не такую крупную, как Глобов. А стоило тому снять трубку, позвонить бывшей партакуле — Беса и близко бы не подпустили к фирме, но он этого не сделал. В ответ на информацию Бобровникова — вот кто ненавидит Тухлого! — добродушно заметил: «Раз мелкий бес не обитает в аду, нужно же ему здесь есть-пить? Может, поумнел, будет поосторожнее.»

Этого Рогожин не понимал: плохой, подлый человек таким уж и останется навсегда, куда его не поставь, что ему не доверь — везде он будет блюсти только собственную выгоду, если он бесовского корня, то до последнего вздоха будет пакостить хорошим людям, выполняя волю темных сил. Таково его предназначение на этом свете.

Они уселись на скамейке у фанерного столика вблизи от двух перевернутых лодок, по-видимому, принадлежащих Андрею Семеновичу — изрядный кусок пляжа был огорожен — он разложил закуски, сорвал зубами пробку с бутылки, шампанское опустил в воду рядом с серым камнем-валуном. Пляж был пустынным, легкая волна лизала золотистый, будто просеянный песок, шуршала галька. Несколько ворон, привлеченных ими, опустились у среза воды и стали прогуливаться, осторожно поднимая тонкие черные ноги, а сами бросали на людей выжидательные взгляды, уже сообразили, что будет пожива. В корзине были две рюмки, один фужер. Глобов пояснил, что никогда напитки не смешивает: если уж пьет коньяк, то шампанское и пиво ему ни к чему, а он, Иван, может открывать бутылку и пить, на что тот заметил, что за рулем и в рот капли спиртного не возьмет.

— Мой шофер вас отвезет.

— Вечером есть у меня еще одно дело... — упорствовал Иван.

— Вот она, наша русская забитость! — рассмеялся Андрей Семенович. — Что вбили нам в головы, за то и держимся. В цивилизованных странах свободный гражданин может себе позволить умеренно выпить и за рулем, а там за рулем почти все.

— Вы меня не убедили, — усмехнулся Рогожин. — Не от забитости я не желаю выпивать, а от принципа. Зачем делать то, что действительно тебе может повредить? Какие у нас дороги? Особенно это шоссе.

Андрей Семенович больше не стал настаивать, налил себе коньяку в толстую хрустальную рюмку и залпом выпил, закусив бананом, а Иван налег на бутерброды с севрюгой и сырокопченой колбасой. В корзинке нашлась и бутылка «пепси-колы». Кстати, у Глобова в холле на тумбочке стоял оригинальный телефон в виде банки из-под пепси. Банка и банка со шнуром, а перевернешь — маленькие черные кнопки для набора номеров, есть и память, и повтор. Таких телефонов Иван еще ни у кого не видел. Берешь банку в руку и говоришь, а тебя прекрасно слышат и отвечают. На банке вверху и внизу несколько дырочек для микрофонов.

Очень эффектно смотрелась с этим телефоном любовница миллионера — красавица-артистка Натали...

Только Иван вспомнил про нее, как Андрей Семенович тут же назвал ее имя.

— Натали ушла от меня, — глядя на море, негромко произнес он. Пальцы ног шевелились, нащупывая в песке соскользнувшую сандалию.

— От вас? — изумился Рогожин. Насколько он знал большинство современных девушек готовы были на все, чтобы выйти замуж за богатого. Они гонялись за продавцами из кооперативных магазинов, брокерами, биржевиками — за всеми, кто теперь делал большие деньги. Их даже не интересовало как. Инженеры, ученые, писатели, артисты — давно уже не пользовались у нежного пола спросом... Но чтобы женщина, пусть даже такая красивая, как Натали, ушла от миллионера в цвете лет — это не укладывалось в голове. Тем более, что Глобов, как говорится, носил ее на руках. Ради нее содержал на свои средства какой-то захудалый модернистский театрик.

— Вы удивлены? — с невеселой улыбкой посмотрел на него Андрей Семенович. — Я и сам, признаться, ошарашен. Удар в спину из-за угла! Никаких ссор, выяснения отношений — полное взаимопонимание, как мне казалось. И вдруг такое! Ничего не жалел для нее, а запросы у Натали оё-ёй! Есть старинная пословица, мол, кому везет в карты, тому не повезет в любви и наоборот. Помните хороший фильм «Белое солнце пустыни?» Про это пел мой любимый артист Луспекаев... Я в карты не играю, но мой бизнес — это как азартная карточная игра: может повезти, а можно вылететь в трубу. Слов нет, бизнес отнимает все мое время — перестал в ее театр ходить и до посинения аплодировать. Натали, кстати, довольно посредственная артистка. Да и остальные там не лучше. Бизнес наверное иссушает душу. Признаюсь вам, Иван Васильевич, что даже в постели меня осеняют иногда коммерческие идеи... Мне бы, дураку, смолчать, виду не подать, что думаю о другом, а я вместо нежностей и ласковых слов рассказывал про свои замыслы, выгодные денежные операции, покупку леса, металла, спиртного, сахара... Я думаю, ей скучно стало со мной. Красивая женщина быстро привыкает к роскоши, бездумной трате свалившихся на нее денег, безделью. Театр был для нее площадкой, где можно себя показать и только. Режиссер мне рассказал, что она сама требовала себе роли, где можно было догола раздеться на публике и даже лечь с героем-любовником в постель, теперь это модно, даже известные пожилые артистки раздеваются и трясут своими рыхлыми прелестями на сцене. Натали и дома ходила в своей комнате нагишом.

— К кому же она ушла? — спросил Иван, когда Глобов, пристально глядя на вперевалку вышагивающих у мелкой воды ворон, умолк. Сандалию он нашел, а другую тут же потерял.

— Черт побери, неужели деньги, бизнес, так иссушают душу человека, что он уже ни о чем другом и думать не может? — будто не слыша его, продолжал Андрей Семенович. — Я даже не знаю, любил ли я ее? У меня есть великолепная мраморная скульптура сидящей в кресле молодой женщины — старинная итальянская работа — так мне эта вещица тоже очень нравится, я дотрагиваюсь до нее, глажу мрамор, но мысли мои о своих делах, так же, наверное, относился я и к Натали: любовался на нее, спал с ней — все это было приятно, но и только. Вспоминал о ней, когда возвращался домой. Ведь и с женой расстался, когда окунулся с головой в бизнес. Ну, тогда еще наш брат советский миллионер не пользовался таким почетом, жена-то моя была сильно заражена мне давно опротивевшей социалистической белибердой, ей казалось, что я занимаюсь низменным делом, обманываю доверчивых людей. Ей приятнее было бы видеть меня депутатом Ленсовета или муниципальным чиновником, только не бизнесменом. Тогда еще не привыкли к этому слову — оно звучало как спекулянт, делец, махинатор... С женой мы прожили семь лет, а психологи утверждают, что через пять-семь лет даже самая сильная любовь у супругов кончается... Верите, я иногда не могу вспомнить лицо своей бывшей жены. И совсем не интересуюсь ее жизнью. Детей у нас не было. У нее там какие-то сложности по линии гинекологии. Расстались мы мирно, конечно, я дал ей денег, оставил квартиру, но благодарной мне она себя не чувствовала. Почему-то все женщины считают, что, выйдя замуж, они приносят себя в жертву мужчине. Попрекают загубленной молодостью, а то, что сами гробят нас — им подобное и в голову не приходит.

— Женщины бывают разные, — дипломатично заметил Иван.

— Все начинается красиво, романтично, а кончается... — вздохнул Глобов. — Гнусно.

— Я должен вернуть ее вам? — спросил Иван. Он не вкладывал в эту реплику иронии, но Андрей Семенович выпрямился и внимательно посмотрел ему в глаза.

— Вернуть ее и запереть в золотую клетку? Так она называет мою дачу, — усмехнулся он. — Мраморная богиня молчит на подставке и ничего от меня не требует... Я о скульптуре, а Натали... Натали живая, избалованная, она требует внимания, восхищения, а я, по-видимому, иссяк. Нет слов, нет чувств. Да и вообще я не сентиментален. Дорогой Иван Васильевич, вернуть ее не проблема, но ради чего? Если женщина ушла, она к тебе уже никогда лучше относиться не будет, что бы ты для нее не сделал. Вы слышали, чтобы разошедшиеся супруги потом снова сошлись и счастливо доживали свой век? Я этого даже в романах не читал.

— То супруги, — раздумчиво заметил Рогожин. — Может, собака зарыта в том, что вы не супруги?

— Но мы живем, как муж и жена...

— Это вам так кажется, а у женщины иная психология. Пока она не замужем, она ощущает комплекс неполноценности... Она никогда не говорила, что вы на нее давите?

— Давлю? В каком смысле?

— Морально, конечно.

Глобов надолго задумался. За это время он выпил две рюмки. Смотрел на ворон, залив. На загорелом лбу собрались морщины, отчего он стал выглядеть старше даже своих лет.

— Не раз говорила, что я на нее давлю, — наконец нарушил он затянувшееся молчание. — Но я не обращал внимания, мол, просто бабий треп.

— Андрей Семенович — вы сильная личность и, естественно, давите на окружающих... Не возражайте! Вы это делаете не осознанно, как врожденный лидер. Вы привыкли подчинять себе людей, командовать ими. Лидеры всегда давят на свое окружение, хотят они этого или нет. Если мужчины считают подобное естественным, то женщины, особенно такие красивые и независимые, как Натали, подсознательно тяготятся этим, стараются вырваться из-под этого невидимого пресса давления. Как давит лидер на других? Вас слушают и подчиняются, возражать вам трудно, а чтобы убедить вас в вашей же неправоте, нужен тоже лидер. И тогда говорят: нашла коса на камень. Два лидера вместе не могут долго сосуществовать...

— Вы полагаете: Натали — лидер?

— Нет, она просто красивая женщина, которая привыкла к поклонению мужчин, восхищению, а вы всего этого не даете ей. И она начинает испытывать пресс давления. Ей кажется, что вы к ней равнодушны, вам нужно только одно...

— Вот-вот, она именно так и высказывалась! — перебил миллионер.

— Причем, оказывая давление на других вы сами можете этого не замечать, а те, кто испытывает это на себе, чувствует дискомфорт. Пусть даже это был обыкновенный телефонный разговор.

— Иван Васильевич, да вы — психолог! — восхитился Андрей Семенович. — Честное слово, я об этом никогда не задумывался, хотя, конечно, замечал, что после общения со мной, некоторые люди, настроенные поначалу возражать, протестовать, быстро приходили к соглашению, будто бы даже против своей воли. Но я это приписывал своему умению убеждать, логике... — он вдруг трезво и остро взглянул в глаза Ивану. — А вы испытываете давление с моей стороны?

— Я? — опешил тот, не ожидавший подобного вопроса. — Не замечал, пожалуй, нет. Может быть, потому, что я от вас не завишу?

— Да нет, наверное, по натуре, Иван Васильевич, вы тоже — лидер.

— Вот уж не задумывался об этом! — рассмеялся Рогожин. — Как-то получалось в моей жизни так, что надо мной всегда были начальники.

— А Аня не жаловалась, что вы на нее давите?

— Вроде бы нет, — подумав, сказал Иван.

— Черт возьми! — опрокинув в себя еще рюмку расстроился Глобов. — Задали вы мне задачку! Ладно другие, но Натали... Мне не хотелось бы на нее давить, видит Бог!

— И все-таки, что я должен сделать, — вспомнив о своих обязанностях, сказал Иван. Откровенность миллионера импонировала ему, но не для утешения же и душеспасительных разговоров вызвал его сюда он? В таком случае ему больше бы подошел священник. Вон на шее Глобова золотой крестик на цепочке, значит, верующий. Он не такой человек, чтобы надеть его просто так, ради моды.

— Я слышал, от вас тоже ушла жена? — спросил Андрей Семенович. — Если вам мой вопрос неприятен — не отвечайте.

— Она спуталась с каким-то мелким бизнесменом и уехала с ним в Хельсинки, — сказал Иван. — И жизнью ее там я тоже не интересуюсь.

— Я тоже бизнесмен, — усмехнулся Глобов.

— Вы крупный. И за границей жить вас, как я понимаю, не тянет.

— А сейчас вы счастливы?

— Мне никогда не было в жизни так спокойно и хорошо, как сейчас с Аней.

— Хотите, я буду, крестным вашего...

— У меня будет сын, — улыбнулся Иван. — Я и дочери буду рад, но интуиция подсказывает, что родится сын... Когда он появится на свет, я сообщу вам. Мы с женой будем рады, если вы станете крестным.

— Вы ведь в церкви венчались? В Спасо-Преображенском соборе?

— Кто же из нас детектив? — улыбнулся Иван. — Вы все знаете обо мне.

— Раз я имею с вами дела, значит, должен все знать о вас, — сказал он. — Но и на старуху бывает проруха: с Болтуновым-то я влип!

— Что вы хотите! Он же Бес!

Одна ворона посмелее отважно подошла к ним, наклонив набок голову, снизу вверх посмотрела на Глобова круглым глазом, тот бросил ей остатки бутерброда с колбасой. Ворона подпрыгнула к нему, чуть не наступив на ногу, подхватила клювом угощение и не спеша поковыляла под корявую береговую сосну. Ее товарищи тут же подлетели, но ворона не стала делиться: взлетела на сук повыше и принялась за еду.

— Надо же, не боится, — заметил Рогожин.

— Я зову ее Соней, — сказал Андрей Семенович. — Она прилетает на дачу. Умная, бестия!

— Как же вы их различаете?

— У Сони на голове светлое пятнышко, а вон у той, что смотрит на нее — Сары — одна нога короче и она хромает. Я люблю ворон и не терплю голубей. Грязные глупые птицы и гадят на памятники нашим великим предкам: Петра Первого испятнали на площади Декабристов, а что творят с Екатериной Великой? Я слышал, в Москве поубавилось голубей, так сразу размножились вороны. Даже на людей иногда нападают.

— Вы мне не ответили, Андрей Семенович, к кому ушла Натали? — напомнил Иван.

Соня все-таки сжалилась над товарками: сверху щедро просыпала крошки, потом выпустила из цепкой черной лапы исклеванную корочку. Блестя повеселевшими черными горошинами глаз снова стала смотреть на людей, а потом виртуозно спланировала с сосны прямо к их ногам. На этот раз Андрей Семенович пожаловал вороне целый бутерброд с колбасой. Из рук она брать не стала, тогда он бросил его на песок неподалеку, как раз между лодками и ими. Соня вперевалку подошла, глаз она не спускала с них, прежде чем взять в клюв угощение, благодарно каркнула, ей тут же отозвались следящие за всем происходящим подружки. Ворон люди привыкли называть женским именем, очевидно потому, что самцов и самок у них не различить, так же, как лесных черных ворон. Иван вспомнил, что в детстве серых ворон считал самками, а черных воронов их мужьями. Это когда он ездил летом с родителями в деревню.

— Если бы к кому-нибудь... — Глобов налил коньяку, выпил и, не закусывая, продолжал. — Она ушла не к мужчине, а к женщине. И не очень красивой, но зато волевой и мужественной по облику. Ходит в брюках, носит короткую прическу, спортивная фигура, владеет каратэ, — улыбнулся и закончил. — Так что к ним теперь и не подступишься!

— Я по телевизору в информационной передаче видел у Смольного демонстрацию представителей сексуальных меньшинств, — вспомнил Иван. — Обратил внимание на красотку, очень похожую на Натали. В руках — плакат с какой-то чепухой. Мне и в голову не пришло, что это она.

— Впервые от вас слышу, — помрачнел миллионер. — Неужели она на такое способна?

— Скорее всего — это не она.

— Знаете, что мне по телефону сказала Натали: мол, я в любое время могу приехать к ним на квартиру и вместо ее одной получить сразу обеих. Они что, эти лесбиянки, могут и с нами и между собой?

— Вы знаете, я не специалист...

— Некоторые гомосексуалисты имеют жену, детей и встречаются с себе подобными. От них, да наркоманов, как пишут, и пошел этот СПИД.

— Из Африки его в Штаты, а потом и в Европу, завезли, — сказал Иван. Он про эту страшную болезнь века много читал. Еще до встречи с Аней стал опасаться Лолы Ногиной — своей единственной женщины после ухода жены. Не слепой, знал, что крутозадая блондинка встречается не только с ним... Замечал на ее белом теле синие пятна от рук, иногда засосы. После таких «открытий» подолгу избегал ее, но привычка, да и молодость, брали свое и снова звонил...

— Мне Бобровников толковал, что Тухлый педераст, да я не поверил, подумал, что он это по злобе, — вспомнил Андрей Семенович. — Мелкий бесенок-то его бывшую жену соблазнил, когда он загремел за решетку.

— Голубых в Петербурге хватает, — сказал Иван. Он мог бы кое-что порассказать про Болтунова, но когда его напрямую не спрашивали, предпочитал лишнюю информацию придерживать при себе.

— Вот попал я в историю, Иван Васильевич? — Глобов снова налил и выпил. Он совсем не пьянел, только в глазах появился стеклянный блеск. На серебристое горлышко бутылки шампанского, торчащей из корзинки, уселась сиреневая бабочка. Усиками она обследовала фольгу, складывала и раскладывала нежные с синей окаемкой крылышки. Вороны под сосной все еще терзали бутерброд. На этот раз Соня не уединялась с ним на сук. Наверное, насытилась.

Иван дипломатично промолчал: история действительно необычная и тут трудно что-либо посоветовать Андрею Семеновичу, а помочь ему он был готов от всего сердца: после того, как он по-царски помог Антону Ларионову, отношение Рогожина к миллионеру стало самым лучшим. Друг писал, что у него словно крылья выросли: работать стало веселее, у него появились два помощника из демобилизованных из армии сержантов. Их из Украины турнули, потому что не захотели принимать присягу на верность красавчику Кравчуку, который явно искал ссоры с Россией. Адрес фермера подсказали им знакомые Антона, которым он сетовал на нехватку рабочих рук. Бывшие армейцы заверили Ларионова, что, если понадобятся еще люди, они напишут в часть и хоть целый взвод принимай!.. Ребята приехали сильные, работящие, с крестьянской жилкой. И местные притихли, теперь Антон сила. Когда был один, в Плещеевке можно было его клевать, а теперь их — отряд. Даже Зинка-почтарка умолкла и не поливает их грязью, правда, Таня заметила, что она тайком ворожит против них, но Антон однажды, нарядившись в черта с рогами, так пугнул ее в сумерках, что почтарка забралась в дощатую уборную и просидела там до рассвета, да и потом еще несколько дней животом маялась...

— Не хочется терять Натали, но и делить ее с мужеподобной бабой противно, — продолжал миллионер. — А любовь втроем — это не для меня... Я хотел было послать к ним на квартиру моих ребят из охранного, но поразмыслив, раздумал. Эти сексуальные, как их теперь называют «меньшинства», заручились поддержкой нашей вонючей петербургской прессы, только тронь их, вони будет на весь мир! В газетенках требуют специального закона для бисексуалов, садомистов, педерастов и лесбиянок, чтобы они творили, что хотят. Вплоть до растления детей. И это в России, которая испокон веков славилась своим целомудрием и боголюбием.

— Их и так уже по закону не преследуют, как наркоманов и спекулянтов, — сказал Рогожин. — Никаких дел мне с ними не хотелось бы иметь. Их образ жизни, психология для меня — темный лес. Будто они из другого мира.

— Дети Ада, — согласился Глобов.

Иван удивился, вроде бы он так не называл их при Андрее Семеновиче.

— Кто же они, если не дети Ада? — продолжал он. — У них свой идол — Сатана, он и руководит их поступками, направляет их, наделяет определенными способностями. Они владеют черной магией... Раньше их преследовали, сжигали на кострах, топили в прудах...

— Но Наталия Павловна — она ведь не такая, — возразил Иван.

— Вот я и хочу ее вырвать из цепких лап дьявола, — резко сказал Глобов. — Она еще не осознала всей этой гнусности, не влезла в дерьмо по уши... Ее нужно вытащить оттуда. Доброго, светлого в ней больше, чем темного, злого.

— Вытащить... — повторил Иван. — Это то же самое, что вытащить осу из банки с медом!

— Уж скорее с дегтем, — усмехнулся Андрей Семенович.

— Можно и крылья оборвать...

— Поговорите с Натали, Иван Васильевич? — попросил Глобов.

— Вы думаете, она меня послушается?

— Из всех наших общих знакомых вы ей больше всех нравитесь.

— Я? — удивился Рогожин. — Да я с ней и парой слов за все время не перебросился.

— Натали подвержена постороннему влиянию. Она истинная женщина, ее привлекают сила, мужественность и уж в последнюю очередь, ум...

— Хм, — крякнул Рогожин. — Сомнительный комплимент!

— Она знает вас только внешне, — улыбнулся Андрей Семенович. — По-видимому, вы укладываетесь в ее стереотип настоящего мужчины. Она много раз меня спрашивала про вас. Даже предлагала взять вас на работу ко мне.

— Пока я не совсем улавливаю вашу мысль, — признался Иван.

— Найдите повод поближе познакомиться с ней, войдите в доверие, постарайтесь воздействовать на нее, короче, оттолкнуть от этой чертовой Элеоноры. Как Ангел-хранитель протяните ей руку. Постарайтесь вернуть Натали в наш мир, ей-Богу, она еще не падший ангел. Адрес я дам, а так же поручение к Натали. Не придете же вы к ним просто так, и скажете, кончай дурочку валять... — Глобов с улыбкой посмотрел на него. — Можете даже поухаживать за ней, я не буду на вас в обиде — главное, оторвать ее от этой сатанинской бабы. Она тоже в театре работает костюмершей, там и прихватила Натали. Даже сюда пару раз приезжала после спектакля. Пила коньяк, виски, как мужик — и ни в одном глазу.

— А какое поручение? — поинтересовался Иван.

— Они там решили, что я прекращу субсидировать их шаражку и переполошились, режиссер даже предлагал выгнать Элеонору, но это ничего бы не изменило. Натали — упрямая девочка! Вы сообщите ей от моего имени, что я их не брошу на произвол судьбы. И дело тут не в Натали, просто мне в последнее время труппа стала больше нравиться — они нашли что-то новое, я верю, что они выбьются, как говорится, в люди и даже поедут за границу гастролировать. Я уже толковал с нашими представителями в Германии и Италии.

— Трудное задание на меня свалилось! — с сомнением произнес Рогожин. — Я ведь не театрал, больше того, не люблю современный театр, а классику теперь не ставят, а если что и появится, так это надругательство над ней! Не знаю, получится ли у меня.

— Вы недооцениваете себя, Иван Васильевич, — мягко заметил Глобов. Что-что, а похвалы он расточает редко. — Натали — истинная женщина. Блажь или дурь пройдут. Я долго думал, как мне поступить и ничего лучшего не придумал, как вас напустить на эту странную компашку. Неужели вы не сумеете пересилить бабу? Я говорю об Элеоноре? Знаете, на кого она похожа? На певца Леонтьева. И тоже поет под гитару.

— Чем же, все-таки, она завлекла Наталию Павловну? Не гитарой же?

— Натали очень любопытная, как и все женщины, я думаю, ей захотелось испытать нечто новое, необычное. Врожденной склонности к этому греху у нее нет.

— Откуда вся эта мерзость идет? — вырвалось у Ивана.

— Будто вы не знаете! Не от Бога же, а от Дьявола! И силы, коварства и злобы у него хватает на все.

Рогожин не мог отказать Глобову, хотя душа его не лежала к этому делу и он смутно представлял, что он сможет сделать, чтобы вернуть Глобову Натали? Но на его работе выбирать не приводилось. Дегтярев, конечно, старался поручать задания своим сотрудникам в зависимости от их способностей. Ивану подобного задания он бы никогда не дал. Миллионер говорит, что он, Иван, понравился Натали... Странно, почему же он этого не почувствовал? Или ему и в голову не могло прийти, что она способна своего богатого покровителя променять на кого-либо другого? Да он никогда бы и не стал соблазнять чужую жену или любовницу. И не только потому, что любит Анну, но это непорядочно и не в его натуре... Вспомнились слова Александра Борисовича Бобровникова, он как-то рассказал, что Тухлый одно время подбивал клинья к Натали после того, как от него со скандалом ушла Сонечка Лепехина, но артистка сразу же поставила его на место. И даже сообщила Глобову, но тот почему-то никак не отреагировал на это. Уверен, в себе или не ревнив? Многое в Андрее Семеновиче было непонятным Рогожину: жесткость, мертвая хватка в делах, неразборчивость в средствах обогащения уживались в нем с порядочностью, человеколюбием и даже нежностью. Он сильно опечален уходом своей артистки, но злости и мстительности в нем нет. Ему ничего не стоило насильно прекратить все отношения Натали с Элеонорой, но он на это не пошел, а вот выбрал его, Рогожина, чтобы он нашел подход к молодой женщине, сумел убедить ее уйти от этого существа с женским именем и мужскими наклонностями. Иван не представлял себе, как может женщина доставить в постели подлинное наслаждение другой женщине? Слышал и читал, что в тюрьмах это распространено у них, так же, как гомосексуализм у зеков, но это отклонение от нормы вызвано исключительными обстоятельствами, а вот на воле сделать выбор хорошенькой женщине в пользу другой женщины и даже не хорошенькой... Нет, это было непонятно Рогожину. И как выполнять поручение миллионера, если не знаешь, с чего начать?..

И все же он сказал перед уходом:

— Я верну вам Натали.