Дети ада

2

Иван и Аня вместе с толпой выплеснулись из кинотеатра «Колизей», где просмотрели двухсерийный фильм «Унесенные ветром», уже в первом часу ночи. В темных арках, которые приходилось миновать, завывал холодный ветер, от мусорных баков шарахались кошки, так и не привыкшие к такому количеству людей вдруг внезапно вываливающихся из раскрытых дверей. Невский проспект был не очень ярко освещен, возле ресторана «Универсаль» стояли несколько подвыпивших молодых людей. За толстыми стеклами смутно маячила внушительная фигура швейцара в куртке с галунами. Иногда дверь немного приоткрывалась и изнутри показывалась его рука, протягивающая ожидающим вожделенную бутылку водки.

— Да что же это за люди такие? — произнесла Аня, все еще находящаяся под впечатлением романтического американского фильма. — Ведь водка в ресторане стоит не меньше ста рублей за бутылку! А они чуть ли не на коленях стоят перед швейцаром, чтобы только вынес.

— Посмотри на них: типичные торговцы, — заметил Иван. — Круглые лоснящиеся рожи, усики, кожаные куртки и кроссовки. Эти деньги гребут лопатой. Что им сотня, тысяча?

— Как тебе понравилась Скарлетт? — спросила Аня. — По книге Маргарет Митчелл она мне запомнилась совсем другой.

— И Ретт Баттлер не похож, — согласился Иван. — Редко в кино удается передать дух художественного произведения. И артисты знаменитые — одна Вивьен Ли чего стоит! — и съемки впечатляющие, а что-то не то.

— Все равно я получила огромное удовольствие.

Ивану тоже в общем-то фильм понравился. Как за каких-то сто дет весь мир изменился! И люди как-то измельчали, где былое благородство, достоинство, рыцарство? Деньги, деньги, деньги... Люди гибнут за металл... Вот кто сейчас правит миром.

Под каблуком Ани противно завизжало стекло. Телефонная будка, мимо которой проходили, была искалечена: трубка оторвана, серебристый аппарат скособочился, чуть дальше была разбита витрина. Некрашеные доски вместо стекла бельмом смотрели на Невский. Стало проблемой позвонить из телефона-автомата: стекла разбиты, трубки украдены. Сообщали, что ворованные счетчики, трубки, даже кнопки от лифтов скупают вьетнамцы, работающие по контрактам. Эти маленькие проворные ребята серыми мышками шныряли по магазинам, рынкам и опустошали все. Тысячи посылок шли в далекий Вьетнам, грузовые поезда доставляли в ту сторону контейнеры, забитые советскими товарами. Вернув себе старинное название Санкт-Петербург, город на Неве отнюдь не вернул себе былую чистоту, порядок, культуру быта. Разнузданные юнцы громко сквернословили на улицах, несмотря на дороговизну спиртного, пьяницы всех возрастов то и дело встречались. У пивных баров — длинные очереди. Даже школьники вели себя вызывающе: курили, толкались, грубо отвечали на замечания старших. Да и редко, кто их одергивал: люди привыкли к бескультурию, хамству и не обращали внимания. Молоденькие девочки на переменках скапливались прямо под окнами ближайших возле школы зданий и вовсю дымили. Если раньше в атмосферу в основном поднимались пары бензина от автомобилей, то теперь, наверное, сигаретный дым окутывал небо над городом. Курение, как и пьянство, стало национальным бедствием. По-видимому, все это сопутствует всеобщему разложению и безвластию, когда никто ни за что не отвечает и делает как ему вздумается. Как же: теперь у нас свобода, демократия! Свобода хамить, материться в общественных местах, загрязнять город, спекулировать на каждом углу, выкрикивать дикие лозунги, продавать даже на Невском порнографическую литературу...

До Нового года оставалось пять дней, на улицах снова была грязь. Голые костлявые деревья в скверах навевали тоску. Небо лохматое, низкое, если и сыпал с него редкий снежок, то, не долетая до асфальта, таял. По пустынной улице Маяковского они пошли пешком к своему дому на улице Пестеля. Три парня отделились от черной дыры арки и, попыхивая сигаретами, двинулись навстречу им. Иван инстинктивно подобрался, он знал, что теперь ночью ходить по городу небезопасно, но парни, окинув их внимательным взглядом, прошли мимо. Грабители и хулиганы по внешнему виду определяют кто их боится, а кто может и сдачи дать. А может, это просто припозднившиеся ребята...

В высоких окнах Спасо-Преображенского собора колыхался желтый отблеск, всенощная или еще что-нибудь. В храмах ненормированный рабочий день. Кругом был серый с блестками льда, асфальт, а в сквере собора за тяжелыми цепями белел снег.

— Что там, Ваня? — кивнула на дверь собора Аня. — Служба?

— Зайдем? — предложил он.

Дверь оказалась не на запоре, они вошли в храм. Волнующий запах ладана, свечей, будили какие-то дремучие воспоминания. Может, передалось от верующих предков? Иван снял шапку и прижал ее локтем к боку. Порозовевшее лицо Ани стало серьезно-сосредоточенным. На возвышении стоял раскрытый черный гроб, а рядом, сгорбившись на высокой табуретке, сидел в черной сутане с большим белым крестом на груди, дьячок и монотонным голосом читал заупокойную молитву. Перед ним на пюпитре лежала толстая раскрытая книга. Две толстые свечи в медных подсвечниках освещали желтые страницы. Священнослужитель даже не обернулся к ним, от него и гроба протянулись через помещение колеблющиеся тени. Вот он медленно перевернул страницу, узкое пламя свечи заколебалось и снова забормотал. Иван разобрал лишь: «Господи, прими душу раба твоего Димитрия...»

Было тихо, торжественно, желтое с заостренным носом лицо покойника с закрытыми провалившимися глазами и черной неширокой полоской с белым крестиком на лбу было умиротворенным, казалось, он даже чуть улыбается потусторонней улыбкой.

— Ваня, пойдем, — потянула его за рукав Аня. В глазах ее трепетали два желтых удлиненных огонька от свечей. Над их головами неярко светили и люстры, но почему-то приковывал к себе взгляд трепетный свет свечей.

— Мне почему-то вспомнился гоголевский «Вий», — прошептал Иван. — Помнишь, панночку и семинариста Брута? Кажется, так его звали?

— Его звали Хома...

— Он слышит? — кивнула она на гроб. — У меня такое впечатление, что душа умершего витает и прямо над гробом и слушает молитву.

— Три дня душа находится поблизости от тела, — серьезно ответил Иван. — А когда похоронят, она улетает далеко-далеко и возвращается лишь на девятый и сороковой день, когда по старинному обряду близкие поминают покойного.

— А потом?

— Что потом?

— Что делает душа в космосе?

— Этого никто не знает, — ответил Иван, когда они потихоньку вышли из храма. Дьяк или священник так ни разу и не посмотрел на них. — Души благочестивых и верующих людей находят успокоение и постоянное пристанище среди подобных себе, а души грешников скитается над землей, пытаются вернуться к живым, но из этого ничего не получается. С того света возврата нет.

— Господи, но почему мы, живые, ничего про тот небесный мир не знаем? — воскликнула Аня.

— А надо ли об этом знать? — раздумчиво сказал Иван. — Я думаю, что все в мире гармонично и продуманно. Тот, кто создавал наш мир, все до мелочей предусмотрел, кроме одного: места на земле человека. То, что делает человек с домом своим — землей — это противоестественно. Не должен был по замыслу Господа Бога человек губить землю. Тут какая-то тайна.

Аня не ответила и тихонько сжала его локоть. Она знала, что Ивану не довелось похоронить своих родителей. Не знала лишь, что он привез из окрестностей Симферополя коробку с землей и кусок обшивки взорвавшегося самолета.

Они бы и не заметили ничего, если бы уже у парадной не услышали протяжный скрип, скрежет металла об асфальт и не увидели, как стоящая неподалеку «восьмерка» вдруг сама по себе накренилась в сторону мусорных баков и передним бампером уперлась в железо. В то же мгновение от машины метнулись к арке две серые фигуры в зимних шапках и куртках. У обоих в руках по снятому колесу. Иван, чуть не сбив с ног Аню, бросился за ними. Один из воров обронил колесо и оно покатилось к подвалу, второй с добычей скрылся в темной арке. Аня ошеломленно смотрела в ту сторону, где исчезли воры и Иван. Ей вдруг стало страшно. Во дворе стояло еще несколько машин, в них, в том числе и в «восьмерке», ритмично мигали на приборном щитке красные огоньки, они будто играли в догонялки: погаснет один, вспыхнет другой, и так без конца. Почему же сигнализация не сработала? Вскоре появился Иван с колесом в руке. Зимняя шапка была сбита на затылок, русые волосы спустились на лоб. Он тяжело дышал.

— Убежали, твари! — зло вырвалось у него и в этот момент что-то негромко звякнуло в той стороне, где стоял с откинутыми крышками большой бурый бак, такие при помощи лебедки грузятся на специальные мусоровозы. Иван ринулся туда, шапка слетела с его головы. Аня хотела подойти и поднять, но тут же забыла про все на свете: в освещенном квадрате — свет падал из окна второго этажа — появились Иван и незнакомец с чем-то длинным и, по-видимому, тяжелым в руке. Вор, пятясь, отступал к арке, ростом он с Рогожина, плечистый, на ногах сапоги с заправленными в голенища брюками. Что-то хищное, звериное, было в облике этого человека. На голове у него полосатая шапочка, какие носят строители. Иван медленно надвигался на него, его руки были растопырены и приподняты вверх, будто он приготовился что-то поймать с неба.

— Отвали, мужик! — глухо произнес вор. — Порешу!

— Брось железяку, — в свою очередь негромко произнес Иван. — Она тебе не поможет.

— Головенку-то я тебе, лопушок, расколю, как орех, — хмыкнул вор. Железка еще выше поднялась над его головой.

Вдруг Иван тигром прыгнул на него и в самый последний момент ловко отклонился от железяки. Ане показалось, что она просвистела рядом с головой Ивана. Она даже зажмурилась, обмирая от ужаса. В следующее мгновение послышался царапающий удар об асфальт, подавшийся вперед вор, не успев выпрямиться, получил удар кулаком по шее. Хрюкнув, он сунулся носом в асфальт. Шапочка его отлетела к мусорному баку. Он хотел приподняться, но Иван нанес ему еще один сильный удар в подбородок, нагнулся, поднял кусок водопроводной трубы. Вор притих, голова его склонилась на грудь. Короткие волосы стояли торчком.

— Ты не знаешь, чья это машина? — спросил Иван, взглянув на Аню.

— Знаю, — подобрав его шапку, сказала она. — Наша.

— Наша?

— Моего отчима, она совсем новая.

— Позови его, — пробурчал он. С родителями Анны он еще ни разу по-родственному не встречался. Видел их, но не разговаривал. Не то, чтобы сторонился их, просто, как говорится, не был представлен, а с незнакомыми людьми он первым не заговаривал.

— Ваня! — отчаянно крикнула Аня, увидев, что вор вытащил из-за голенища что-то блестящее.

Но Иван уже и сам почувствовал опасность: круто развернулся и ногой ударил по руке вора. Финка зазвенела по обледенелому асфальту, отлетев к присыпанной снегом клумбе.

— Возьми, — коротко бросил он Анне.

Она осторожно, будто дохлую мышь, взяла пальцами в кожаной перчатке финку с деревянной рукояткой. Длинная, острая! Ее даже передернуло от ужаса, что эта штука может войти человеку в тело.

— Я тебе руки-ноги переломаю, если еще раз дернешься, — пригрозил Иван и снова обернулся к Ане. — Позови своих!

Она скрылась в подъезде. Через несколько минут во дворе появился не только ее отчим, но еще несколько человек в наспех наброшенной одежде. Бросившись к «восьмерке», невысокий толстенький человек в кожаном пальто, заохал, заахал, даже всплеснул короткими ручками:

— Ну, подонки! Ну, негодяи! Уже под окнами нельзя машину поставить. И эта чертова сигнализация не сработала!

— Может, отключили? — подал кто-то реплику.

— У меня — японская, — сказал еще кто-то. — Сразу бибикает.

— Слышим... — недовольно сказал кто-то. — Спать людям по ночам не даете со своими проклятыми машинами. Чтобы их все украли к чертовой матери!

— Сразу видно, что безлошадный! — хихикнул другой.

Вышедшие на шум владельцы машин тщательно осматривали свои автомобили, потом все собрались возле Ивана и сидящего на асфальте вора. Спиной он прислонился к желтой стене, полосатая шапка валялась неподалеку. Ноги в сапогах были вытянуты, злые сузившиеся глаза устремлены поверх голов людей, будто он что-то высматривал на железной крыше.

— Прибить бы на месте ублюдка, как это делали в старину! — проговорил отчим Ани, его звали Эдуардом Евгеньевичем Дидиным, его падчерица оставила себе фамилию родного отца.

— Валяйте, — усмехнулся Иван. Он знал, что никто до вора и пальцем не дотронется. В доме на Пестеля жили интеллигентные люди. В основном.

— Три колеса успели снять! — возмущался Дидин. — Последнее на двух гайках держится. Какое счастье, что вы их застукали, товарищ!

— Иван Васильевич их застукал, — сказала Аня. — Один против троих!

— До чего же ворье обнаглело, — говорили и другие. Машины под самыми окнами, включена сигнализация, а они все одно — лезут, сволочи!

— Почему все-таки ваша сигнализация не сработала? — поинтересовался у Эдуарда Евгеньевича пожилой мужчина в коротком пальто и теплых тапочках на босу ногу. — У кооператоров покупали?

— У меня еще руль и педаль сцепления на замке, — ответил Дидин, обходя свою «восьмерку» кругом.

— Не надо ставить здесь машины, — высказалась женщина с первого этажа. Она уже не раз устраивала автомобилистам скандалы, что по утрам будят людей, отравляют воздух бензиновой гарью. И что это за сигнализация, когда от кошек, забирающихся погреться на капот, срабатывает.

— А что с этим делать-то? — кивнул на вора, делающего вид, что его тут ничего не касается, спросил мужчина в коротком пальто. Он уже переступал в своих тапочках от холода с ноги на ногу.

— Побегу, вызову милицию! — спохватился Дидин.

— Мама уже, наверное, вызвала, — негромко произнесла Аня. — Я ей сказала.

Иван поднял тяжелый металлический предмет с резьбой и рукояткой, внимательно осмотрел и присвистнул:

— Самодельный домкрат. Поднимает за несколько секунд любую сторону машины. Сразу два колеса можно снимать.

Во двор въехал милицейский «газик» с вертушкой на крыше. Ее желтоватый отблеск отразился на окнах, лицах жильцов. В доме вспыхивали огни, люди выглядывали в форточки.

— Ты иди домой, Аня, — сказал Иван. — Мне придется задержаться.

Он переговорил с капитаном, отдал ему железную трубу, домкрат и финку. В это время второй милиционер в звании старшего сержанта ловко защелкнул наручники на руках сидящего вора.

— Осторожнее, — пробурчал тот. — Они вроде мне тесноваты.

— Перебьешься, парень, — добродушно сказал старший сержант.

Жильцы стали расходиться по квартирам, зажужжал лифт, Эдуард Евгеньевич, как пострадавший, приблизился к капитану и стал рассказывать, как дочь стала звонить в дверь — они с женой уже спали — он быстро оделся и спустился вниз. И вот три открученные колеса, а четвертое на двух гайках держится, видно, не успели отвернуть. Капитану все это было неинтересно, он записал лишь фамилию, адрес, телефон, номер «восьмерки». Переговорив с Рогожиным, тоже нанес в блокнот его координаты. Снятые колеса, как вещественные улики, забирать с собой не стал, лишь погрузил в машину пойманного вора.

— Мы вас вызовем, — коротко сказал капитан, и машина с включенной мигалкой нырнула под арку.

— Иван Васильевич, что же вы не заходите к нам? — приветливо посмотрел снизу вверх на Рогожина Дидин. — Вроде бы мы теперь не чужие?

— Вроде бы да, — улыбнулся Иван.

— Зайдем, Эдуард Евгеньевич, — пообещала Аня. — На днях заглянем.

Иван даже не знал, что она называет отчима по имени-отчеству. Не похоже, что тот на нее сердится.

— Спасибо вам, Иван Васильевич, — тепло поблагодарил Дидин, даже руку пожал. — Теперь резина стоит целое состояние. Придется машину ставить на платную стоянку — гаража у меня нет.

Колеса он не стал заносить в квартиру — сложил в багажник и запер. Скособоченная на двух колесах «восьмерка» рядом с другими машинами выглядела инвалидом.

— Почему именно мою? — задал Дидин риторический вопрос.

— У вас резина новая, — заметил Рогожин. — Лысую они не возьмут.

— Уже поздно, мужчины, — сказала Аня. — Поговорим завтра.

— А ты что, у Ивана Васильевича личный секретарь? — с улыбкой посмотрел на падчерицу Дидин.

— У меня много обязанностей... — не сразу нашлась Аня.

Иван удивленно взглянул на нее: ответ прозвучал несколько двусмысленно. Видно, растерялась девочка!

— Мы ждем вас... на ужин, — сказал Эдуард Евгеньевич. — Живем рядом, а...

— Мы тоже вас приглашаем к себе в субботу, — перебила Аня.

Когда они, уже в третьем часу ночи, погасили ночник в изголовьях кровати, Иван сказал:

— Ань, наверное, надо нам пожениться?

— Ничего себе предложение! — хихикнула она. — Нет, мой милый, пока по всей форме не сделаешь предложение, и не думай об этом. Где цветы? Рука и сердце? Наконец, шампанское?

— Шампанское сейчас не купишь... — зевнул он. — Вся надежда на Глобова.

— Миллионеры у нас все могут.

— Это я, разиня, не купил в начале месяца, а перед Новым годом уже не купишь.

— Значит, люди еще помнят лучшие времена.

— А я уже ни во что не верю... — снова зевнул он. — Разве что в тебя, Анюта.

Она смотрела на смутно белеющее на подушке такое родное лицо и думала, что они уже давно муж и жена. И у них будет ребенок. Она уже чувствует его. Вот и сейчас легонько толкнул в бок. Взяла руку Ивана и положила на округлившийся живот. Немного погодя шепотом спросила:

— Слышишь? Он пошевелился...

— Надо было этому ворюге челюсть набок своротить... — сонно пробормотал Иван и негромко засопел. К ее великому счастью он никогда не храпел, иначе Аня не смогла бы заснуть. Удивительное дело, живя рядом с родителями, она почти не бывала у них. Квартира Рогожина стала ее домом...

Уже засыпая, она подумала, что у Ивана все-таки очень опасная работа. А если бы эта тяжеленная железяка задела его? А нож? Таким громадным ножом ничего не стоит и быка зарезать. Ее даже передернуло от ужаса. А какой он смелый! Один, не раздумывая, вступил в схватку с тремя ворами! Кто еще из ее знакомых на такое способен?..