Дети ада

4

Когда в первый раз в конце марта в три ночи назойливо зазвонил телефон и в трубку лишь размеренно подышали, Иван подумал, что это случайность, но длинные телефонные звонки после двух ночи продолжались и дальше. Иногда подряд несколько ночей, иногда с перерывом. В трубке слышалось старательное сопение и все. Только заснешь, звонок. Аня не высыпалась, Иван — тоже. Можно было шнур выдернуть из штепселя, но у него такая уж работа, что могли и по делу позвонить ночью. Он пытался выяснить, откуда звонки, но что толку? Звонили из разных автоматов. Тут системы не было. И все-таки Рогожин догадывался чья это работа... Два раза Аня вытащила из почтового ящика какие-то вонючие объедки, завернутые в газету, скорее всего из помойки. Один раз вся почта сгорела, хорошо что ящики были металлические, мог бы случиться и пожар, рядом кооператоры ремонтировали для себя на первом этаже квартиру и было полно в углу и на полу горючих стройматериалов.

Дегтярев посмеивался над Иваном, он от Ани знал обо всем.

— Хорош детектив! — говорил он. — Раскрывает запутанные дела, а себя защитить не может.

— Может, волчий капкан установить в почтовом ящике? — невесело шутил Иван. — Или телефон отключать?

— Ты хоть догадываешься кто это?

— Знаю, — признался Иван и все рассказал о мелком бесе, которого он наконец вывел на чистую воду. В том, что тот ему мстит Рогожин не сомневался. Злобность и подлость этого хорька были ему хорошо известны. Обычные преступники с детективами не связываются и не мстят им, очевидно, понимая, что у тех работа: одни воруют, убивают, а другие преследуют, наказывают. А у Тухлого, видно, свои понятия: его, возможно, впервые в жизни серьезно разоблачили, с треском выгнали с выгодной работы, где он как сыр в масле катался, времени у него теперь свободного было навалом, вот и мелко пакостит своему врагу-разоблачителю. Глобову не звонит, побаивается. Ребята из охранного отряда не будут с ним долго чикаться.

— И привлечь твоего Тухлого за эти мелочи трудно, — посочувствовал Тимофей Викторович. — Но и терпеть такое больше нельзя, у тебя жена беременная. Эта гнида двух моих сотрудников выбивает из рабочей колеи. Вечно невыспавшиеся, раздражительные...

— Это кто? Мы? — удивился Иван.

— От всего этого и работа страдает, — гнул свое шеф. — Аня в отчетах опечатки допускает... Если наши клиенты узнают, что тебя преследует какой-то негодяй и ты ничего не можешь поделать с ним, они не поверят, что ты будешь способен помочь им.

— Морду ему набить, что ли? — мрачно произнес Иван. Действительно, он оказался в дурацком положении!

— Ладно, не думай об этом, — сжалился шеф. — Я займусь твоим мелким бесом.

— Моим? — усмехнулся Иван. — Раз он мой — я и разберусь с ним. Только ему больше подходит прозвище Тухлый.

Но есть все-таки Бог на белом свете! Не успел Рогожин всерьез приняться за Болтунова с его подлыми ночными звонками, как им занялись другие. Не охранный отряд Глобова, а Станислав Нильский — муж красотки Сони Лепехиной. И произошло это все вечером 28 марта в субботу. День был в Санкт-Петербурге солнечный, тротуары и дороги подсохли, в восемь вечера только-только стали сгущаться сумерки. Иван на первом троллейбусе добрался до девятиэтажки на Заневском проспекте, где жили Болтунов с глухой тетей. Прошлой ночью опять был звонок в три утра, Иван еще раньше кое-что сказал в дышащую трубку, если Тухлый не дурак, то должен был догадаться, что его давно вычислили, но, по-видимому, патологическая злоба застлала ему разум: он методически продолжал звонить по ночам. А, может, и не один он — у него были такие же дружки, которым он дал телефон Рогожина. Где они только находили исправные автоматы? Почти каждый второй телефон-автомат в Петербурге был с оторванной трубкой или вообще украден. Аня перебралась спать в другую комнату. Впервые они стали спать порознь. Разлучил их мелкий бес!

Иван знал, что Тухлый ставит свою «девятку» на платную стоянку у моста Александра Невского. Он ее уже успел отремонтировать. Иван собирался тут его и перехватить, чтобы потолковать с глазу на глаз по душам... И без свидетелей. Но свидетели были: Иван видел, как со стороны остановки первого троллейбуса к дому Болтунову подошли двое. Оба высокие, крепкие на вид, в кожаных куртках и кроссовках — униформе преуспевающих молодых людей. Иван отступил в тень арки, рядом стояла будка с телефоном-автоматом. Конечно, без трубки. Когда парни приблизились, в одном он узнал Станислава Нильского, второго видел впервые. По тому как они шли и озирались, было понятно, что у них «дело» того же рода, что и у Рогожина. Видно, и Нильского с женой допек Тухлый! Он даже улыбнулся про себя: надо же, такое совпадение! В один и тот же час пришли встречать Болтунова. Не замечая его, парни вошли в парадную, вскоре зашумел лифт. Остановился и снова загудел. Через пять минут они вышли из парадной, отошли к углу дома и стали совещаться. Нильский жестикулировал обеими руками. Он был на полголовы выше приятеля, зато тот был шире в плечах, прямо-таки борец или боксер. По-видимому, пришли к какому-то соглашению, потому что отошли еще дальше, почти скрылись за углом, оттуда потянулся синий дымок от сигарет. Иногда Нильский осторожно выглядывал. И смотрел на тротуар. Примерно в ста метрах виднелась остановка. Людей на проспекте в этот час было мало. В гастрономе на углу светились окна, видны были тени людей, слышно как хлопнули двери. Прошел первый троллейбус, через несколько минут двадцать второй. Из него вышел Тухлый. Он был в светлой капроновой куртке, рябой кепочке с круглым козырьком, на ногах зимние желтые сапоги, хотя уже было довольно тепло. Во рту красным угольком попыхивает сигарета, через плечо продолговатая синяя сумка. Никогда не подумаешь, что это мелкий бес! Идет себе издали вполне приличный человек интеллигентного вида, идет спокойно, размеренно переставляет свои коротенькие ноги в шикарных сапогах на меху. Наверное, думает о том, как сейчас поднимется наверх к себе на пятый этаж, старуха поставит на плиту кофейник, а он достанет из буфета бутылку коньяку, рюмку и выпьет после трудов праведных... Не исключено, что он уже побывал на улице Пестеля и засунул какую-нибудь гадость в почтовый ящик. Иван опасался, как бы он не привязался к Ане. Ей часто приходилось одной возвращаться. Впрочем, от улицы Жуковского до Пестеля и ходьбы-то 5—7 минут. Пожалуй, для беременной жены и все десять. Но к женщинам в положении обычно не пристают, в материнстве есть нечто такое, что заставляет даже негодяев уступать будущей матери дорогу.

Тухлого заметили и те двое, стоящие за углом дома у мусорных баков. Через зацементированную площадку с деревянной пристройкой возвышалась следующая девятиэтажка — близнец, там возле мусорных баков шныряли тощая собака и несколько кошек. Кошки запрыгнули в баки, а худущий пес хватал объедки с земли. Можно было подумать, что кошки бросают их ему из баков. В некоторых окнах уже зажгли свет, через открытую форточку как раз над головой Ивана слышно было как Высоцкий пел про капитана Кука, которого кокнув каменюкой по голове, без соли съели аборигены. Иван мог бы первым перехватить ничего не подозревающего мелкого беса, но даже не пошевелился, слившись с посеревшей в сумерках аркой — ему было интересно как поведут себя парни. Не просто ведь так они сюда пожаловали?

Парни решительно зашагали под окнами дома наперерез Тухлому. Слышно было, как под их ногами шуршала прошлогодняя жухлая трава, один из них поддал ногой консервную банку — она звякнула и скрылась в кустах. Иван ожидал, что Болтунов бросится в подъезд, но у него оказалась замедленная реакция: он остановился перед дверями и вытаращился на приближающихся парней. О чем они говорили Иван не слышал, но тут Тухлый удивил его: он первый шагнул к Нильскому и довольно ловко одним ударом свалил того на землю. Рассчитав точно в подбородок. Иван вспомнил, Бобровников рассказывал, как мелкий бес хвалился, что знакомый кэгэбист научил его нескольким эффективным приемам. Если прием и сработал безотказно при молниеносной стычке со Станиславом Нильским, то второй парень оказался крепким орешком, он перехватил руку Болтунова, вывернул ее, затем нанес короткий мощный удар в челюсть. С белобрысой головы Тухлого слетела рябая кепочка, а сам он очутился рядом с поднимающимся Нильским. Приятель Станислава дал Болтунову подняться — благородный жест, ведь он мог того ногами измочалить! — и снова нанес несколько ощутимых ударов. Тухлый снова оказался на земле, тут подскочил к нему разъяренный Нильский и стал пинать ногами под бока. Это не понравилось Рогожину, выйдя из-под арки, он направился к дерущимся. Не слишком спеша. Когда он подошел, напарник Станислава уже успел навесить фонари на оба глаза Болтунову и, по-видимому, сломать руку, из которой выпал на тропинку оранжевый газовый баллончик, тот не успел им воспользоваться. Завопив на весь двор, Болтунов, ползая на карачках по асфальту, прижимал к груди правую руку. Золотушное лицо его распухло, под глазами уже наливались густой синью синяки, губы разбиты, из носа текла кровь, пачкая его щегольскую куртку и джинсы. Взъерошенный Нильский продолжал его пинать ногами, приятель стоял чуть в стороне и чиркал зажигалкой, прикуривая. Он, очевидно, считал свою работу законченной.

— Ногами-то не стоит бить, Станислав, — оторвал его от поверженного противника Иван.

— А тебе чего тут надо? — огрызнулся тот. Большие глаза его гневно блестели, губы презрительно кривились.

— Говорю, ногами некрасиво драться, — спокойно сказал Иван. — Я думаю, ему уже достаточно.

— Кто ты такой? — смотрел на него Нильский.

— Твое имя знает, — негромко заметил крепыш с сигаретой.

— Где-то я его рожу видел... — проговорил Станислав, но бить беса перестал.

Тухлый, воя как побитый пес, ползал у его ног, суча от боли короткими ножками. Опытным глазом Иван определил, что рука и впрямь сломана, она была неестественно вывернута, короткие пальцы побагровели и распухли.

Боксер или самбист, выпуская сигаретный дым, вертел в пальцах пестрый цилиндр с красной кнопкой.

— Газ-то нервно-паралитический, — сказал он, пряча баллончик в карман. — Такой укладывает любого наповал минимум на полчаса, а случается, убивает.

На Рогожина он смотрел вполне миролюбиво, наверное, сообразил, что тот не относится к защитникам мелкого беса. Нильский тоже немного остыл, он внимательно посмотрел на Ивана, удивленно сдвинул густые черные брови:

— A-а, это вы... — он повернул голову к крепышу. — Это он меня предупредил, когда этот ублюдок пытался поджечь мой «Мерседес». Я вас не успел поблагодарить... — предварительно сняв перчатку, он протянул руку. Иван пожал. Взглянув на корчившегося на земле Болтунова, сказал:

— Надо бы «скорую» вызвать. У него рука сломана.

— По мне пусть он подохнет! — зло вырвалось у Нильского. — Разве это человек? Он мне все четыре колеса порезал... — он нагнулся над Тухлым. — Послушай ты, мразь, тридцать тысяч мне выложишь за испорченные фирменные покрышки. Деньги через три дня, понял?

— Все-таки достал вас? — удивился Иван. Про это он не знал.

— А если еще хоть раз к Соне подойдешь... — сверлил его гневными глазами Станислав. — Обе ноги переломаем!

— Он теперь будет смирным, — улыбнулся крепыш.

— Нет у меня денег — все отдал за ремонт машины, — вдруг вполне внятно и спокойно произнес Болтунов. Он даже поднялся на корточки и прислонился спиной к фундаменту.

— Это твои проблемы, — жестко сказал Станислав. — Иначе со своей «девяткой» распрощаешься. Твоими же методами будем действовать: сожгу или «Камазом» раздавлю как яйцо на улице.

— Через месяц наскребу, — помолчав, ответил Тухлый. Он пощупал прижатую к груди руку. — Если в больницу не загремлю...

В этот момент над ними распахнулась створка окна и сверху прямо на Болтунова просыпалось содержимое помойного ведра, а возмущенный голос произнес:

— Эй вы, хулиганье, убирайтесь отсюда, не то кипятком ошпарю!

Матерясь и отплевываясь, тот поднялся на ноги, и, поддерживая на весу руку, заковылял к парадной. На присутствующих он не смотрел. К плечу пристала длинная картофельная шелуха, а в рыжеватых волосах застряли белые рыбьи кости. Уже от двери он вернулся, подобрал кепочку и, одарив всех злобным взглядом, выдавил сквозь разбитые губы:

— Вам это тоже даром не пройдет!

— А ты думал, что гадить можно только тебе? — ухмыльнулся Нильский. — Думал в милицию попрусь? Нет, мразь, я с тобой покруче посчитаюсь! Не забудь про бабки. Можешь на адрес Сони по почте переслать или мне в офис занести. Хорошо, срок тебе месяц.

— Если бабки не будут, я тебе вторую ручонку, кроме всего прочего, отверну, — добродушно заметил крепыш. — За мной не заржавеет.

— Будьте вы все прокляты! — злобно сплюнул себе под ноги Тухлый. — Зачем руку-то надо было ломать?

— В этой ручонке у тебя был зажат газовый баллончик, приятель, — спокойно сказал крепыш. — А я не люблю, когда мне плюются в лицо газом. Усек?

— Минуточку, Пал Палыч, — подошел к нему Рогожин. — Забудь, пожалуйста, мой домашний телефончик, понял?

— Чего еще? — ощерился тот.

— Не звони мне по ночам и дружкам своим закажи не звонить. Зачем же тебе в такие-то годы ходить инвалидом?

— Пошел ты! — процедил Тухлый.

Рогожин протянул руку, чтобы схватить его за плечо, но он испуганно шарахнулся к двери.

— Значит, вы заодно, — пробурчал он.

— Да нет, — сказал Иван. — У нас, Пал Палыч, разное... Так про телефончик не забудьте!

— Я ничего не забываю, — ответил Тухлый и скрылся в подъезде.

— А как вы тут оказались? — спросил Станислав. — Простите, не знаю как вас?

— Иван Васильевич, — ответил Рогожин. — Мне тоже нужно было с ним потолковать...

— Ну тварюга! — восхитился Станислав. — Всем успел нагадить! Он хотел Соне, подкараулив ее у подъезда, бритвой порезать песцовую шубу! Она стоит... ого-го! Хорошо, прохожие помешали...

Крепыш курил и смотрел на собаку, подпрыгивающую у бака. В отличие от кошек ей никак не удавалось туда заскочить.

— Пошли, Стас, — коротко обронил он, затаптывая окурок. — Вызовет «скорую» или милицию, зачем нам надо?

Нильский снова протянул руку Рогожину и тот снова ее пожал.

— Стас, Болтунов, конечно, большая сволочь, но ногами лежачего не стоило бы бить, — добродушно заметил Иван.

— Большая, говорите, сволочь? — возразил Нильский. — Редкостная сволочь! Единственная в своем роде! Зачем только такие люди на свете живут?

— Ищите ответ на этот вопрос у философов древности, — улыбнулся Иван. — Они много на эти темы рассуждали.

— Отрываемся, Стас! — тревожно взглянув на шоссе, сказал крепыш. Он не проявил никакого желания познакомиться и назвать себя. Сразу видно — профессионал. И руку он сломал Тухлому не случайно. Так наверное, было и задумано.

— У нас машина за гастрономом, — сказал Нильский. — Подбросить вас?

— Я на троллейбусе, — улыбнулся Иван, заметив, что крепыш бросил на приятеля неодобрительный взгляд.