Дети ада

3

Лола Ногина сидела рядом с Сережей Кошкиным на переднем сидении его вишневого «Мерседеса» и чувствовала себя на седьмом небе: после полуторамесячного отсутствия она возвращается из Хельсинки в родной Санкт-Петербург. Название-то как быстро прижилось... В город, в котором она родилась и прожила двадцать с лишним лет. На чужбине как-то померкли неприглядные стороны российской жизни, забылись грязь, хамство, уродство. Здесь ее дом, люди, с которыми общалась. Даже сверхмеры соседи любопытные по квартире уже не казались такими уж противными. Нет слов, красивы Хельсинки, а какие там шикарные магазины! Не чета петербургской нищете, где все тупички забиты железными ларьками, почти в каждом подъезде на главных улицах приткнулись торговцы разной мелочью. Петербург стал городом магазинчиков, ларьков, торгашей... Да, не сравнишь жизнь за границей даже такой близкой, как Финляндия, с жизнью в России! Но все равно там чужой мир, чужие люди, чужая русскому человеку мораль. Мартин Карвалайн отпустил ее на две недели. У него два дня гостил Кошкин, скорее не гостил, а отоваривался, что-то привез Мартину из Петербурга, а в основном загружал багажник и салон разной продукцией. Не брезговал ничем иностранным, что продавалось на распродаже, от одежды до скобяных товаров. Знал, что в Питере все с руками оторвут. И видеотехнику приобретал только уцененную. Сережу на границе не будут проверять — у него там все «схвачено», как он говорит. Гаишникам тоже прихватил подарки, никого не забыл. Эта дань все равно окупается, а кому нужны на таможне неприятности?

Да там теперь особенно и не придираются, можно все что угодно везти, конечно, кроме наркотиков и оружия. Но с этим Кошкин и не связывался. У него бизнес законный, зачем рисковать?

Почти ничего на дороге не изменилось, когда они пересекли границу: все тот же знакомый карельский пейзаж. Корявые береговые сосны и ели, серпантин неширокой дороги, блеск ледяных торосов на Финском заливе, дачные поселки, освободившиеся от снега. Кое-где на обочинах нежно зеленела первая подснежная трава. А может, поздняя прошлогодняя? В глубине леса еще не сошел снег. Асфальт поблескивает, на крутых поворотах Сережа сбавляет скорость — может занести. Из стереодинамиков со всех сторон льется музыка, на мудреном магнитофоне с приемником светятся разноцветные лампочки, бегают цифры, зеленоватые электронные часы показывают время, на солнцезащитном щитке изредка попискивает антирадар. Эта коробочка с сигаретную пачку за километр предупреждает нарастающим писком и миганием красной лампочки о затаившемся гаишнике с радаром.

Сережа в черной на меху куртке — он их меняет каждый месяц — светлый ежик его коротко остриженных волос топорщится на круглой голове, от него как всегда шибает дорогой французской лавандой. Голубоватые глаза смотрят на дорогу. Кошкин давно «работает» с финнами, и сам похож на чухонца: белобрысый, голубоглазый, немножко по-фински объясняется. С Карвалайном они хорошо понимают друг друга, впрочем, Мартин сам говорит по-русски, нечисто, но понять можно, а вот Лоле финский язык трудно дается, при ее новой работе нужно знать не только финский, но и английский.

— Везешь чего-нибудь на продажу? — поинтересовался Сережа, кивнув на ее красивую большую сумку на заднем сидении.

— Пару спортивных костюмов, парфюм, колготки, шоколад... — стала перечислять Лола, но он перебил.

— А доллары?

— Две бумажки по сто.

— Вот что, Лолик, — деловито произнес он. — Барахло сама реализуешь — в ларьках у тебя барыги с руками оторвут за наличку — а зелененькие я у тебя куплю.

— Я хотела купить меховую шапку... Есть же в Петербурге валютные магазины? — заколебалась Лола. Она слышала, что доллары в России стоят кучу денег, но точно не знала, сколько рублей дают за доллар. Курс все время растет.

— В Хельсинки магазины в тыщу раз лучше, а здесь теперь и на рубли можно все что угодно купить. Натуральный мех иностранцы оптом скупают, так что шапку не очень-то купишь даже за валюту. Я тебе сделаю, Лолик. Какую хочешь: соболь, лису, пыжик или бобер?

— Я не знаю... Наверное, лучше пыжиковую.

— Бу сде, — сказал Сережа. — К твоему отъезду будешь в шапке. Какой у тебя размер? Кстати, Лолик, доллар в последнее время подешевел... Одним словом, я тебе за две сотни даю двадцать тонн. По сотняге за доллар. И не надо тебе головные боли — бегать, искать покупателей, торговаться. Получаешь двадцать кусков — и гуляй!

— Я слышала...

— Конъюнктура, мамочка, с каждым днем меняется, — опять перебил Сережа. В торговых делах он был суров и решителен. — Недавно доллар стоил и сто сорок рябчиков, а сейчас курс падает. Слышала, у нас собираются ввести конвертируемую валюту? Вот доллар и подешевел... Я тебе даю реальную цену... — он даже пощупал свободной рукой оттопырившийся карман на широкой кожаной груди. — Не буду же я обманывать подружку своего лучшего приятеля?

— Ты только не говори Мартину про доллары!? — испугалась Лола.

— Заначила? — улыбнулся Кошкин. — То-то я удивился: откуда у тебя вдруг завелась валюта!

Мартин Карвалайн определил Лолу жить на своей даче близ Хельсинки. На машине всего и езды полчаса. Дача наполовину сложена из грубого неотесанного камня, наполовину — верхняя часть — из золотистого, пропитанного олифой бруса. Двухэтажная с остроугольной оцинкованной крышей. На участке ни одной грядки — только огромные сосны и ели. Надо сказать, что финны так строят свои дачи, что деревья почти не страдают. Выбирают такое место, где дом смотрится как неотъемлемая часть окружающего пейзажа. И еще что ее поразило, так это огромное количество гигантских камней-валунов, их тоже с участков не убирали. Идешь вроде бы по лесу и вдруг на полянке открывается красавица-дача. Вторую рядом не увидишь, она где-нибудь дальше в лесу или на берегу озера. И кругом лес, камни, даже скалы встречаются. Некоторые дачи возвышаются прямо на них. Смешно вспоминать наши скворечники на садовых участках под городом! Как ульи стоят вплотную друг к дружке, сосед чихнет — можешь сказать ему: «Будь здоров!»

На даче была роскошная сауна, русская парилка, в холле с камином богатый бар. В подвале, рядом с гаражом, хранились запасы любого спиртного, даже висели на крюках окорока и связки копченых колбас. Лола обязана была принимать гостей Мартина, приносить в холл, где они, завернувшись в льняные простыни, отдыхали на длинных желтых деревянных скамьях. На Лоле ничего, кроме синих шортиков и нейлонового бюстгальтера, не должно было быть. На подносе она подавала разнообразные напитки, холодное пиво, легкие закуски. Иногда ее приглашали в сауну или парилку там обслужить гостей. Все было прилично, мужчины прикрыты простынями, однако в их глазах при виде пышнотелой блондинки с подносом вспыхивало откровенное вожделение. Лолу это мало трогало — ее господином и хозяином был белобрысый крепыш Мартин Карвалайн. Только он мог в любое время и в любом месте взять ее. Гостями бизнесмена были шведы, норвежцы, датчане и американцы. Один из заокеанских коллег Мартина стал проявлять повышенное внимание к ней. Был он высоким, белокурым, светлоглазым, напомнил Лоле известного киноартиста Бредфорда. Немного выпирающее брюшко портило его. Правда, заметно оно было лишь, когда он раздевался. Американец то будто бы ненароком дотронется до бедра молодой женщины, то прижмется плечом к пышной груди, едва сдерживаемой узеньким бюстгальтером на черных бретельках, то выразительно, с намеком, посмотрит в глаза.

Конечно, это заметил и Мартин. У Лолы хватило ума самой сообщить ему об ухаживаниях блондина. Она чувствовала, что ее сожитель будто бы все еще присматривается к ней, изучает. Во второй приезд американца на дачу — его звали Майкл Джонс, почти Майкл Джексон — Мартин мимоходом сказал Лоле, чтобы она проявила к нему внимание. Лола поначалу не поняла, что имеет в виду хозяин, и когда Майкл в холле посадил ее к себе на колени и стал жадно целовать и тискать ее грудь, она вырвалась, обозвала его хамом, правда, по-русски. Мартин — он стоял за стойкой бара и миксером смешивал коктейли — мигнул ей, они вышли в соседнее помещение и он прошипел ей в ухо:

— Я же тебе сказал: будь ласковой с ним! Он нужный мне человек, поняла? Делай что он хочет...

— Я знаю, чего он хочет... — пробормотала опешившая Лола.

Мартин осторожно, чтобы не оставить следов, взял ее за полную белую руку повыше локтя и отчетливо произнес:

— Ты будешь делать, милая, то что я хочу. Усекла?

Где это он подхватил жаргонное русское словечко!

— Что, прямо здесь? — спросила Лола, кивнув на холл, где стоял длинный желтый стол с выпивкой и закуской и такие же длинные красивые скамьи.

— Тебя не убудет, сладкая, — усмехнулся Мартин. Это словечко он явно от нее подхватил! — Как это у вас в России говорили? Надо, Федя, надо!

— Какой еще Федя? — возмутилась Лола.

— Пусть наденет резинку, — буркнул Мартин. — Мужик он блядовитый, мало ли что, а если у него не окажется, возьми вот это... — он засунул ей под бюстгальтер круглую золотистую упаковку. Потрепал ее по щеке, быстро оделся и ушел. Лола слышала, как заурчала его «Вольво». Уехал в Хельсинки.

Майкл без лишних слов стащил с нее шорты, снял бюстгальтер, восхищенно почмокал губами: «О’кей, Маша!»

— Не Маша я, а Лола, — сказала она и подумала, что нужно будет всерьез заняться английским языком.

Майкл оказался сексуальным мужчиной, знал как можно довести женщину до экстаза и Лола без особого желания уступившая ему, вскоре и сама завелась. В Санкт-Петербурге она довольно часто меняла мужчин, точнее, не она их меняла, а сами менялись. Об этом заботилась зверски убитая и ограбленная Мила Бубнова. Всякий раз, вспоминая о ней, Лола расстраивалась. Здесь же у нее был лишь Мартин, а он все реже и реже ложился с ней в постель. Последнее время раз-два в неделю. Не то, чтобы он охладел — это бы Лола сразу почувствовала, просто многим мужчинам приедается одна и та же женщина. Впрочем, как и женщинам один и тот же мужчина... Может, еще и поэтому Лола была нежной и страстной с Майклом. Ласковые словечки так и сыпались на него, а американец даже похрюкивал от удовольствия. Он не мог не заметить ее чувства к нему и, уезжая с дачи, у него была новенькая «Тойота», сунул Лоле в кармашек туго обтянувших ее бедра шортов стодолларовую бумажку. Она, естественно, посчитала, что это ее гонорар, если бы Мартин потребовал — она без звука отдала бы ему деньги, но тот ничего не сказал. При втором разе — это произошло через три дня — Майкл снова дал ей сто долларов. Но и помучил ее за это изрядно! Заставил сделать кое-что такое, что ей не очень и нравилось. И она была очень удивлена, когда он попросил ее сесть своим пышным задом прямо на его лицо. Странное это было ощущение.

После Майкла — он вскоре улетел в Штаты — Мартин еще дважды велел ей переспать со своими деловыми партнерами. Один был рослый толстый швед с красной шевелюрой, второй — худощавый длинноносый голландец. Эти денег не давали. Лола догадывалась, что Мартин ее не за так отдает, но ее это не касалось. Она уже начисто отбросила иллюзии насчет женитьбы Мартина. Хотел бы жениться — не подсовывал своим гостям. Наверное, это свойственно всем нациям: Реваз тоже привел к ней Хамида — Старейшину... Где их сейчас души? В райских садах Аллаха? Или у них тоже есть ад? Наверняка они в аду. Лола верила в Бога и носила на шее золотой крестик.

Жизнь в Хельсинки была несравненно интереснее, чем в Петербурге. Лола не расставалась с русско-финским словарем, учила по самоучителю и английский. Словари купил Мартин. Денег он не давал, но покупал все, чего бы она ни пожелала, иногда сам привозил ей разные вещи, парфюмерию, безделушки. И все это стоило от недалекой от столицы Финляндии России огромные деньги. Так что можно было считать подарки Мартина ее зарплатой за обслуживание его гостей и его самого на даче...

Часть этих вещей Лола и захватила с собой в Санкт-Петербург, хотела похвастаться перед подружками, колготки она решила раздарить, хотя и стоили там дорого. Мартин не возражал, когда она, воспользовавшись приездом Кошкина сказала, что хочет съездить домой хотя бы на неделю. Тем более ее поездка ничего не будет стоить Мартину. Сережа пообещал привезти ее на своем «Мерседесе» ровно через две недели. И этот срок не вызвал у хозяина возражений.

В Санкт-Петербурге всегда в это время мокро и грязно, вдоль тротуаров громоздятся ошметки обледенелого снега — тут по утрам заморозки. В эти наледи вмерзли спущенными колесами «Запорожцы», «Москвичи», «Жигули». Приличные машины, особенно иномарки, у тротуаров не оставляют — тут же крадут. А эту проржавевшую рухлядь не трогают. Такая же погода и в Хельсинки, а как там чисто, на тротуарах никогда льда не бывает. Почему же россияне такие нечистоплотные? А когда-то чухонцев презирали, считали ниже себя. Финны живут по-европейски, люди здесь ценят свое рабочее место и выполняют работу старательно. Да и прохожие не бросят на тротуар окурок или бумажку. Сережа на Бассейную, где она жила, не повез, высадил у Финляндского вокзала, напротив Ильича на броневике. В Хельсинки она тоже видела памятник ему.

— Понимаешь, Лолик, — глядя на шикарные японские часы, озабоченно сказал Кошкин. — У меня через полчаса встреча с о-очень крутым дядечкой... Он подойдет к билетным кассам.

Еще в Комарове Сережа позвонил с почты крутому дядечке, вез ему заказанный товар.

Двадцать тысяч в пачках, перетянутых черными резинками, Лола небрежно сунула в фирменную сумку с остальными вещами.

— А считать не будешь? — ухмыльнулся Сережа. — Теперь обманывают везде, даже в банке.

— Мог бы по сто двадцать заплатить за доллар, — сказала Лола. — Жмот.

— На метро поедешь? — поинтересовался Кошкин. Он приглушил музыку, тщательно закрыл дверцы, включил сигнализацию, на торпеде запрыгали красные и зеленые огоньки. — Давай сумку донесу?

— У вас тут с такси напряженка?

— Да нет, после повышения цен стояли на каждом углу с зелеными огоньками. А ты знаешь во сколько обошлась бы тебе поездка из Хельсинок сюда? Десять тон минимум! Так что не обзывай меня жмотом, цыпочка.

— Будто я тебя не знаю, Котик! — усмехнулась Лола. — Ты ничего даром не делаешь. Небось, с Мартина получишь марками за мой проезд?

— Весело тебе погулять тут, Лолик! — добродушно посмеялся Кошкин.

Невысокий, коренастый, в толстой куртке и смешной пестрой кепочке с пуговицей Сережа помахал ей рукой в желтой с прорезями перчатке и скрылся в толпе, запрудившей подступы к дверям метро. Пошел навстречу крутому дядечке.

Лола перешла дорогу, но не успела подойти к стоянке такси, как рядом притормозила светлая «восьмерка», приотворилась дверца и симпатичный парень в дубленке спросил:

— Куда нужно, красавица?

— К парку Победы, на Бассейную, — сказала Лола и поправила полу длинного утепленного бархатного пальто, подаренного Мартином. В разрезе красиво смотрелись ее полные ноги в колготках оранжевого цвета.

— За сотню подброшу, — деловито заметил парень, оценивающе посмотрев на нее. — Только для вас, леди!

Лола на секунду замешкалась, не то чтобы ее цена поразила, конечно, когда она уезжала отсюда, таких цен еще не было, но тогда и бензин не дорожал. Она вспомнила, что придется доставать деньги из сумки, а они все в толстых пачках... Вроде бы парень вполне приличный. Подрабатывает на своей машине. Она потянула за ручку, намереваясь сесть рядом с ним, но водитель предупредительно отворил дверцу в салон, пробормотав, что переднее сидение неисправно. Лола, не придав этому никакого значения, поставила на заднее сидение сумку с иностранными надписями, уселась рядом.

— Из Парижа? — улыбался водитель, глядя на нее в зеркальце заднего обзора.

— Всего только из Хельсинок, — не удержалась и похвасталась Лола. Мартин как-то обронил, что летом, может, они вдвоем смотаются в Париж. — В Париже хорошо летом.

— Какие мы крутые! — присвистнул парень. — А мы тут, девушка, гнием в славном городе трех революций.

— Трех? — удивилась Лола. Она в истории не была сильна.

— Может, и четвертая разразится, — балагурил парень.

Как только он выскочил на набережную перед Литейным мостом, двое мужчин, шагнув с тротуара на проезжую часть, проголосовали. Водитель взглянул на нее и, притормаживая, произнес:

— Может, по пути... Прихватим?

Лола и ответить не успела, как он остановился, причем так резко, что пришлось сумку придержать.

— До Невского не подкинешь, мастер? — спросил один из них в коротком голубом пуховике и зимней шапке. Второй в куртке «танкер» уже протискивался на сидение рядом с Лолой.

— Годится, — ответил водитель. Тогда тот, что в пуховике, проворно обежал машину и тоже уселся рядом с Лолой, только с другой стороны. Она оказалась плотно зажатой между двумя мужчинами. Успела лишь сумку поставить на колени. Все произошло так быстро, что она и рот не раскрыла. И потом что она могла сказать? Водители всегда так поступали, чем больше пассажиров в машине, тем больше денег.

«Восьмерка» понеслась по мосту. Впереди в будке виднелся милиционер с микрофоном у рта. Нева еще была покрыта льдом, хотя у берегов уже блестели черные узкие полыньи, в которых плавали утки. Небо над Ростральными колоннами было светло-зеленым, солнечные лучи освещали влажные крыши зданий и дворцов на набережной. Мужчины, искоса поглядывая на нее, молчали, профиль водителя в дубленке, когда он оглянулся, вдруг показался Лоле жестким, угрожающим, но она отогнала шевельнувшуюся было тревогу. На улице ясный день, кругом люди, чего ей бояться?

Забеспокоилась она, когда «восьмерка» вместо того, чтобы следовать в потоке машин по Литейному, потом по Владимирскому проспектам, свернула на улицу Салтыкова-Щедрина.

— Нам ведь прямо, — вырвалось у нее.

— Прямо дорога перерыта, — хрипло пробурчал водитель и резко вывернул руль, ныряя через тротуар под желтую арку старинного дома в лесах, медленно пробрался по колдобинам к сваленным у глухой стены огромным железобетонным блокам с оконными и дверными проемами и остановился. Лола, не успевшая еще напугаться по-настоящему, пролепетала:

— Куда же мы? Мальчики, мне нужно на Бассейную...

— Приехали куда надо, пампушечка! — весело ответил сидящий рядом парень в голубом пуховике. — Ты главное не дергайся и свой ротик не раскрывай.

Только сейчас до нее дошло, что вся эта компашка заодно и «мальчики» сели у моста не случайно. И этот запущенный пустынный двор со слепыми черными окнами без стекол. Дом на капремонте, но не видно ни одного строителя. И решетчатая стрела огромного башенного крана застыла над коробкой без крыши.

— Выпустите меня, негодяи, я сейчас закричу!

— Напугала! — отозвался водитель, поворачивая к ней напряженное лицо, с сузившимися побелевшими глазами.

В следующий момент что-то влажное коснулось ее лица, резкий больничный запах перехватил дыхание, все вокруг завертелось, закружилось и провалилось в сгущающуюся тьму с радужным блеском...

Пришла она в себя от сотрясающего ее тело озноба, с трудом раскрыла слипающиеся глаза и вскрикнула: прямо перед ней маячило круглое белое лицо с серыми глазами некрасивой губастой женщины в ватнике и резиновых сапогах. Бросилась в глаза небольшая коричневая родинка над верхней губой. Глаза смотрели участливо, жалостливо.

— Господи, кто вы? — чуть слышно спросила Лола. Она была без своего нового бархатного пальто, на ноющих пальцах нет ни одного из трех колечек, машинально дотронулась до ушей — золотых серег тоже нет. Голова зверски гудела, будто в ней работала включенная турбина, в глазах иногда вспыхивали огненно-радужные круги. Она сидела в одном платье на железобетонной плите, холод от нее казалось, пронизывал все тело до кончиков волос. Вязаной шапочки на голове не было. Она машинально дернула платье на коленях и с ужасом увидела, что- и новых голландских сапог нет. Она впервые надела их в эту поездку.

— Ограбили, милочка? — спросила женщина. На вид ей лет сорок. — Я дворником тут работаю. Течет из трубы под раковиной, дай думаю возьму на стройке немного цемента или раствора, пришла и вижу ты сидишь, привалившись к плите, бледная и глаза закрыты. Думаю, неужели неживая?

— Мне холодно, — прошептала Лола и передернула плечами от охватившего ее озноба.

— Температура-то на дворе плюсовая, простуду, может, и схватишь, а отморозить ничего не отморозишь... — она пощупала ее ступни в колготках. — Как ледышки! Долго же тут просидела... Вот что, девонька, я в соседнем доме живу, на первом этаже, пошли ко мне обогреешься, чайку согрею...

— Милицию бы вызвать, — сказала Лола. Она осмотрелась, но и так было ясно, что сумки с вещами, документами и деньгами нет.

Дворничиха поднялась с корточек, покачала головой:

— Паразиты, даже обувки сняли... Как ты сюда попала-то, милая?

— Попросила подвезти до дому и вот... привезли! — всхлипнула Лола. — Все украли, а мне что-то вонючее в нос сунули в машине.

— Считай, повезло, — помогая ей встать, говорила дворничиха. — Через улицу позавчера нашли зарезанного мужика, так его догола раздели. Боже, что творится на белом свете! Среди бела дня стали грабить! Ноги-то чувствуешь? Сколько ты тут без памяти просидела?

— Не знаю, — ответила Лола, скользнув взглядом по запястью — японские часики тоже сняли.

— Теперь строители работают когда как. Бывает неделю их не видно, вот ворье и облюбовало это тихое местечко. На прошлой неделе черные одиннадцатилетнюю девочку втроем изнасиловали на первом этаже. Может, и кричала, так никто не услышал.

— Меня сейчас стошнит, — прошептала Лола, сглатывая слюну. Женщина отодвинулась, но видя, что она справилась с приступом, снова обняла Лолу за талию.

— Позвонишь от меня домой, чтобы привезли обувку и во что одеться, — говорила она. — Меня все тут зовут тетя Маня.

— Тетя Маня, я... — она высвободилась из ее рук, оперлась ладонями о бетонную опору. На этот раз ее вырвало и вроде бы сразу стало полегче.

— Домой позвонить? — мутными глазами она взглянула на дворничиху. — Нет у меня, тетя Маня, теперь здесь дома...