Дети ада

Пролог

Все было именно так, как он много раз представлял в своих мечтах: погожий летний день, пронизанные солнцем пышные белые облака, глубокое с прозеленью синее небо и он, Иван Рогожин, навзничь лежащий на спине в зеленой траве, кругом благословенная тишина и покой. Отодвинулись все дела-заботы, никаких суетных мыслей. Ты и природа. И чуть слышное в ближайших соснах дыхание ветра не беспокоит, наоборот, еще больше отстраняет от всего мирского. В мечтах это ассоциировалось с призрачным понятием счастья. Неподалеку стояла его «Нива», негромко потрескивал остывающий мотор. Мелькнула запоздалая мысль, что нужно было бы открыть капот, но какой смысл в этом, если ослепительное солнце так нещадно палит?

Тяжелые мысли отпустили его лишь на небольшой отрезок времени. Суровая действительность уже стучалась в сознание, заслоняла всю эту земную красоту. И все-таки он урвал у бренной жизни кусочек идеального спокойствия и отрешенности на природе, вблизи от шоссе «Ленинград — Киев», по дороге к единственному настоящему другу, живущему неподалеку от райцентра с красивым названием Глубокоозерск. И деревня, где его дом, тоже имела не менее красивое название — Плещеевка. Что-то от забытого старинного, русского. На Псковщине еще много таких мест.

Приятно смотреть на плывущие в никуда кучевые облака. Их очертания с солнечной окаемкой всегда кого-либо напоминают: то ли диковинные бородатые лица, то ли каких-нибудь сказочных зверей или чудовищ. Совсем близко пролетела красивая черно-желтая бабочка с удлиненными крыльями, мелодично прожурчала в ближайшем перелеске какая-то птица, нарастая приближался гул мчавшегося по шоссе грузовика. На высокую изогнувшуюся травинку неторопливо вскарабкивался серый сплюснутый с боков кузнечик, смешно почесал длинную заднюю ногу о другую и замер. С тревожным гулом в поисках клевера пролетел шмель, кто-то нежно щекотал ногу под брючиной, скорее всего муравей.

Облако закрыло солнце, сразу померкли яркие желтые блики, небесная голубизна стала гуще, пробежал по вершинам огромных сосен порыв ветра, слышно было как заструились вниз сухие иголки. Иван Рогожин пошевелился, дернул ногой, прогоняя назойливого муравья или еще какую-нибудь травяную букашку. Вот и кончилась его отрешенность от всего суетного, нынче утром оставленного в Санкт-Петербурге, ему было даже мысленно приятно называть свой родной город его исконным старинным названием. «Добрый дедушка Ильич» никогда не любил северную столицу и стоит ли так цепко держаться за его псевдоним? Да и отношение россиян к Ульянову-Ленину очень сильно изменилось. Оказывается величайший революционер-теоретик принес России столько несчастья, сколько не приносили ни в одной стране мира самые жестокие диктаторы. Поблек воспеваемый на все лады более семидесяти лет в СССР образ Ульянова, в печати пишут, что уже давно пора убрать мумию из мавзолея и похоронить на кладбище рядом с его почившими родственниками, как он и сам хотел.

Рогожин поднялся, отряхнул с одежды травинки, прищурился от яркого луча вновь засиявшего солнца, нащупал в кармане трикотажных спортивных брюк ключи от машины и, окинув напоследок взглядом еще сохранившуюся вдалеке от крупных городов окружающую его красоту, зашагал к желтоватой «Ниве».