Дети ада

2

Антон Владимирович Ларионов сидел у лунки в полушубке и валенках на опрокинутом ведре и подергивал короткой зимней удочкой. Кругом расстилалось занесенное снегом озеро Велье, на пологих берегах при малейшем дуновении ветра стеклянно постукивали друг о дружку обледенелые ветви прибрежных кустов. На соснах и елях налипли белые комки. Небо над головой зеленоватое, морозное, пышное белое облако заслонило солнце. Антон поднял голову, дожидаясь когда холодные лучи, вырвавшись из плена, заставят все вокруг засверкать, заискриться. У ног его валяются с десяток небольших красноперых окуней и плотвиц. Вот снова закивал гибкий кончик удочки, быстрая подсечка и из круглой лунки выскакивает очередной окунь. Антон снимает его с золотистой мормышки и бросает рядом с другими. Немного попрыгав и пошевелив плавниками зеленый полосатый окунь замирает. Каждого из них морозец прихватил по-разному: один изогнут как коромысло, у другого лишь хвост встопорщился, у третьего жабры растопырились.

Игорек не ходит с ним на зимнюю рыбалку, ему жалко замороженную рыбешку. А летом на удочку ловит. Некрупную сразу же отпускает. Кругом такой жестокий мир, гибнут в национальных войнах тысячи людей, а мальчишка вот пойманную рыбу жалеет...

Услышав скрип по снежному насту, Антон оборачивается: к нему приближается с рыболовным сундучком тепло одетый мужчина. Из местных никто не балуется зимней рыбалкой, значит, кто-то из города. Сейчас дорога затвердела и великопольские рыбаки нет-нет и на Велье заявляются. Некоторые, наловив живца, ставят жерлицы на щук, иные долбят лед пешнями и протягивают под ним сети. Впрочем, браконьеры стараются уходить за изгиб озера, чтобы их не было видно из Плещеевки. И не потому, что кого-то опасаются, просто ночью могут сети запросто с уловом украсть. Зимой не будешь на бережку у костра сидеть, а ворье шарит кругом. На ферме теленка прямо от коровы увели. В кустах прирезали, спрятали в багажник «Жигулей» и уехали. Поди ищи-свищи!

— Доброго здоровья, Антон Владимирович, — поздоровался приезжий. Это был участковый капитан милиции Степан Трофимович Терентьев. Ему около пятидесяти, а вот даже до майора не дослужился. Сюда в Плещеевку Терентьев редко заглядывал, а то что рыбалкой увлекается Антон не знал. На капитане точно такой же черный овчинный полушубок как у Ларионова, серые валенки с резиновыми галошами, на голове собачья лохматая шапка. Лицо порозовело от мороза, у коричневых глаз морщинки, заметны мешки под ними, в толстых губах зажат дымящийся окурок.

Антон поздоровался, даже, привстав с ведра, пожал руку — капитан скинул толстую рукавицу на меху — и посетовал, что нынче дергает только мелочь.

— У меня выходной, вот и решил на вашем озере порыбачить, — сказал Терентьев и выплюнул окурок в снег. — Я почти на всех окрестных озерах побывал, у меня мотоцикл с коляской, по дороге еще идет, а как снег поглубже, так буксует. Оставил прямо в поле за километр от деревни. Не сопрут?

— На милицейский вряд ли позарятся, — ответил Антон.

— Не скажите. Великопольского начальника райотдела вызвали на задержание, а вернулся ночью домой — квартира обворована. Жена с детьми была в отъезде.

— Нашли?

— Воров-то? Пока нет... Больше всего жалеет начальник ружье «Зауэр». Ему, говорит, цены нет.

— Ну уж если начальников милиции обворовывают, что же нам, простым смертным, делать?

— Ну вы-то, Антон Владимирович, думаю сумеете себя защитить... — с намеком заметил капитан.

— Как говорят на Бога надейся...

— Слышал про ваш налет на бандитскую хазу... Наши многие вас одобряют. Говорят, что давно пора выдавать огнестрельное оружие честным гражданам для защиты дома, семьи... Слышали, как разгулялась по стране преступность?

— Каждый день об этом по радио, телевидению талдычат, а толку?

Терентьев не стал сверлить принесенным с собой буром лунку, снял шумовкой ледяную шугу с уже готовой и уселся неподалеку от Антона на рыбацкий ящик с лямками, предварительно выложив из него на снег снасти, коробку с мотылем и мормышки.

— Какое у тебя дело ко мне, Степан Трофимович? — помолчав, спросил Антон, не любивший ходить вокруг да около. Он сразу сообразил, что участковый пожаловал к нему неспроста. Живет он в Глубокозерске, там рядом есть озеро получше Велье. Впрочем, догадывался Антон, какое дело к нему у капитана...

— Вот ведь какой вы, Антон, нетерпеливый! — рассмеялся Терентьев, почему-то перешедший на «вы». — Дела-делами, но рыбалку я на самом деле люблю. Дайте же мне поймать хоть одну рыбешку!

— Удачи тебе, — ответил Антон, не желая играть в игры с участковым: сколько раз встречались, всегда были на «ты», а тут вдруг стал таким вежливым!

Терпения у Терентьева хватило ровно на три окуня. Торкнув последнего треугольной головой в снежок, он повернул голову в мохнатой серо-желтой шапке к Антону. Солнечные лучи уже во всю гуляли по озеру, заставляя сверкать зеленые иголки на соснах, вспыхнули розовым огнем застекленные окна молочной фермы на другом берегу. Там на снегу чернела у длинного скотника дымящаяся куча свежего навоза. Видны были и женщины с вилами.

— Зачем тебе автомат, Антон Владимирович? — заговорил участковый. — Сдай его в милицию от греха подальше.

— Выходит ты больше любишь, Степан Трофимович, бандюг, чем честных людей!

— Как это так?

— У бандитов нужно отбирать оружие, а честным людям наоборот — выдавать. Так я понимаю сегодняшнюю ситуацию, — сказал Антон.

— Если каждый будет иметь оружие...

— Не каждый, а тот кому оно необходимо для защиты дома, семьи, Степан Трофимович. — Нет у меня никакого автомата. С чего ты взял? А и был бы не отдал.

— За хранение огнестрельного нарезного оружия есть статья...

— Пустые слова! Наши законы, конституция уже давно не действуют. Ты что не знаешь, что чуть ли не каждый день разворовывается со складов оружие? Что торгуют им даже солдаты? Да что оружие! БТР, танки, пушки, вертолеты тащат банды националистов из воинских частей... Все они вооружены до зубов, бандитствуют как хотят, а ты хочешь у честного фермера, которого сам и защитить от воров, бандитов не можешь, требуешь оружие? Справедливо ли это, Степан Трофимович? Разве я не помогаю вам, разыскивая ворюг и бандитов? Кто сдал целую шайку дяди Володи в Великополе? Или забыл? Приди завтра ко мне эта мразь посчитаться, ты ведь не прибежишь воевать с ними? А меня вот готов обезоружить, оставить им на расправу. Где же совесть-то твоя, Степан Трофимович? Держишься за букву закона, инструкцию, а скажи мне честно: сколько ты разоружил бандитов?

— Не считал, — буркнул помрачневший Терентьев.

— И считать-то тебе нечего, Степан Трофимович, ничего ты у них не отобрал, кроме столового ножика. А твой предшественник даже пьянствовал с ворами и жуликами... Не за это его турнули из милиции? Я ведь тоже здесь живу не первый день и все знаю. Знаю и то, что ты совестливый мужик, понапрасну никого не обидишь...

— За то что ты бандитов разоружил и даже показания с них снял тебе, конечно, большое спасибо, но... автомат и пистолет... Не много-ли для тебя одного, Антон? Сначала они молчали, а как выпустили «дядю Володю» сразу накапали на тебя. Дескать, нашли оружие в тайнике, хотели сдать добровольно...

— И ты веришь?

— Протокол читал...

— Брешут они, Степан Трофимович, и ты не хуже меня это знаешь. Жди, чтобы бандиты сдали оружие! Да они за пистолет вас, милиционеров, убивают. Просто им напакостить мне захотелось или... решили, что вы отберете оружие, а они потом ко мне пожалуют, как они говорят «права качать»...

— Мне сказали, чтобы я уговорил тебя сдать... хотя бы автомат.

— И ордер на обыск дали?

— Ордера нет, — вздохнул капитан.

— Ну забудь про оружие, лови рыбку, а потом пойдем ко мне чайку попьем, — добродушно сказал Антон.

— Что на белом свете деется! — покачал тот головой. — Я и сам в толк не возьму как сейчас жить? Полетела у мотоцикла шестеренка, так у нас в гараже нет. За свои кровные купил на базаре.

— Раз наша милиция больше не бережет нас, Степан Трофимович, мы, честные труженики, должны сами о себе побеспокоиться, разве не так? — Антон посмотрел на него блестящими серыми глазами и улыбнулся. На усах его намерз иней, длинные ноги в валенках и ватных зеленых брюках он широко расставил. На подошвах наледь. Обледенелая пешня торчит в снегу.

— Держать боевое оружие дома... — гнул свое Терентьев. — У тебя же сын? Мало ли что?

— Ты думаешь, я оружие на виду держу? — усмехнулся Антон. — Иди, если есть охота, поищи. Я тебе без ордера разрешаю... Ну чего ты пристаешь ко мне с автоматом?

— И пистолетом Макарова, — ловко ввернул участковый.

— Я уже говорил тебе: если бы и был, не отдал бы. Уж если кому и можно доверить оружие в наше время, так это как раз таким как я, бывшим воинам-десантникам. Мы умеем с ним обращаться и без крайней нужды никогда не пустим в ход.

— Начальство за горло взяло, Антон Владимирович! — признался капитан. — Я бы тебе не то что автомат — танк с пушкой доверил бы.

— Скажи начальству, что врут бандиты, — посоветовал Ларионов. — Выходит, им больше веры, чем мне?

— Они признались, что выкрали это оружие у южан — ночью обчистили их машину у гостиницы под Псковом.

— Значит, оно бесхозное?

— Сколько сейчас по стране разного оружия гуляет...

— Вот и отбирайте его у преступников, — сказал Антон. — А я, если чем и разжился, Степан Трофимович, так рискуя жизнью в честном бою.

— Я-то понимаю, а вот подполковник...

— Я все сказал, — отвернулся от него Ларионов, и стал быстро вытягивать из лунки тонкую жилку. Попалась плотвица.

— И тут тебе везет, — подал голос участковый. У него не клевало.

Прибежал на лед Игорек. Он заметно вытянулся, отцовские глаза тоже блестят. На ногах большущие черные валенки. Нагнулся, потрогал мерзлых окуней, бросил настороженный взгляд на участкового.

— Пап, мамка зовет обедать, — сказал он.

Антон поднялся с ведра, сын побросал туда плотву и окуней, подхватил за обледенелую дужку и первым направился по оставленным в снегу следам к берегу.

— Степан Трофимович, прошу с нами отобедать, — церемонно пригласил Антон, пряча в заиндевелых усах улыбку. Огромный, широкий он стоял на льду с пешней в руке и сверху вниз смотрел на щуплого участкового.

— Не откажусь, — поднялся с ящика тот, прищурившись взглянул на чистое небо. — Благодать-то какая, а? На земле черт те что творится, а на небе чисто, светло.

— Пишут, Трофимыч, что и в атмосфере подлые людишки в защитном от радиации озоновом слое ухитрились больших дырок наделать, — заметил Антон. — Все на земле гомо сапиенс изгадил, теперь и за небо взялся. Только я думаю, Господь Бог не допустит.

— Никак верующий? — подивился Терентьев.

— В вере наше спасение, — туманно сказал Ларионов.

— Редкий день не говорят про экологию, — складывая снасти в ящик, сказал капитан. — Говорят, говорят, а ведь ничего не меняется.

— Французский король Людовик Четырнадцатый в свое время сказал: «После нас хоть потоп!» Так и теперь в нашем мире живут.

— Не нам с тобой, Антон Владимирович, что-либо менять, — усмехнулся капитан.

— Жалко их... — показал глазами Антон на шагавшего впереди сына. — Им после нас жить на этой истерзанной земле.

— Может, они будут умнее нас.

— Трофимыч, ты, пожалуйста, при жене не заводи разговор про оружие и бандитов, — попросил Антон.

— Как там в мире — не знаю, а здесь денек-то какой! — будто не слыша, сказал Терентьев. — Порыбачим попозже?

— У меня с десяток живцов на щуку поставлено, — кивнул на дальний берег Антон. — После обеда проверим. Нет-нет щучку и сниму.

Скрипя валенками, они шагали по старым следам. Снег на озере был неглубокий, кое-где метель слизала его до стеклянного блеска. На берегу, приложив козырьком варежку ко лбу, на них смотрела Зинка-почтарка. Она была в серых солдатских теплых штанах и ватнике. Желтой с провалившимся ртом морщинистое лицо было угрюмым. У ног ее ведра с коромыслом.

— Не досаждает эта тараторка? — негромко спросил капитан.

— Иногда гавкает со своего двора, да мы внимание не обращаем.

— Ей дали за убийство мужа три года условно, — сказал участковый. — Пустой человек был ее муженек, пьяница и вороватый. На суде она сказала, что когда ты тут строился, он воровал у тебя доски, вагонку, шифер. Не для себя, конечно, продавал на сторону.

— По сравнению с ней он был ангел, — проговорил Антон. — А то что бездельник... Так я погляжу здесь мало крепких хозяев. Почти всех коров распродали, держат мелкую живность для себя, чтобы ноги с голоду не протянуть.

— Нужда припрет — займутся сельским хозяйством и животноводством, — сказал Терентьев. — Есть-пить-то надо? Раньше все в магазинах брали, скотину кормили почти дармовым хлебом, а теперь буханка ого-го сколько стоит!

— Все равно берут мешками — кур-то и свиней надо кормить? А Зинка недавно телушку купила. Надо сказать, что работы она не боится: с утра до вечера суетится, что-то делает. Одна беда: нет рядом мужика, на которого можно наорать. Теперь по полчаса костерит в хлеву свиней, телушку, да все отборным матом!

— Антон, а кто был там в Великополе с тобой на квартире у этих бандитов? — негромко поинтересовался капитан... — Один бы ты с ними с тремя не справился, хоть и богатырь. Они тоже ведь лыком не шиты. И потом видели соседи вас двоих. Тот, кто был с тобой, получил ножевое ранение. Кто это, Антон Владимирович?

— Мой хороший друг, — Антон остановился и повернул к нему усатое лицо. — Мы вместе с ним служили в десантном полку. С тех пор и дружим. Кстати, он сродни тебе по профессии: преследует в Питере всякую мразь и сдает в милицию.

— Дружинник?

— Бери выше: частный детектив! — улыбнулся Антон. — Работает в агентстве.

— Разве у нас есть такие? — искренне удивился Терентьев.

— Думаю, что и в Великополе откроется такое. Что же делать, если вы не справляетесь? Мы с ним вам сдали целую банду, а что получилось — главаря дядю Володю отпустили, Пашка-Паук, наводчик и ворюга, на свободе?

— Это суд так решил, — заметил Терентьев. — На Пашку много жалоб: он с фермы все тащит, залезает в дачи, но хитер, паскудник! С поличным не взять. Скользкий как угорь.

— Нигде не работает, ничего не сеет, не сажает, даже курицы на дворе нет, а каждый день пьяный, — сказал Антон. — Зачем он живет? Кому такая личность нужна?

— Таких много у нас, Антон Владимирович. — Твой-то дом сейчас обходит стороной?

— Он и в своем-то редко бывает. Я думаю, он боится дядю Володю. Тот ведь знает, что он их заложил.

— Ему тоже дали два года условно, — сказал Степан Трофимович. — Не будешь ведь с судом спорить? Я считаю, что места Пашки и этого дяди Володи в тюрьме.

— И я так считаю, — буркнул Антон. Как заговорили о Пауке, он сразу помрачнел. Неприятно было даже вспоминать о нем. Маленькая деревня Плещеевка, а в ней живет Зинка-убийца и вор Пашка-Паук. Неужели везде так? Про большие города уж и говорить нечего — там каждый день что-то происходит: убийство, ограбление, изнасилование.

— Пашка — конченый человек и не долго ему гулять на воле, — сказал участковый.

— Пока вот гуляет и в ус себе не дует! — поддал носком валенка ледышку Антон. — И смотреть мне на него тошно, Степан Трофимович!